Культура современности в исламе и на Ближнем востоке

[*]

Двадцатый век принес с собой небывалые и стремительные перемены. Ими оказались затронуты все сферы человеческой жизни. Ближний Восток, т. е. арабскомусульманский ареал, испытал на себе эти перемены наравне со всем остальным
миром. Вопрос, до сих пор, по сути, не решенный, состоит в том, как встроить
эти перемены в общество, в жизнь каждого. Ответ на этот вопрос неоднозначен
и зависит от точки зрения. Экономист и социолог могут отвечать на него совсем
по-разному. Атеист предлагает одно решение, исламский фундаменталист — другое. Очевидно, что общей линии развития и изменения, скажем, от традиционного к современному больше не существует; есть лишь последовательность разрывов и трансформаций, приводящих порой к возникновению новых
общественных оснований. Вера девятнадцатого столетия в то, что человечество
неуклонно продвигается к своему золотому веку и его приближение уже можно
предчувствовать, безнадежно устарела. В викторианской Англии приверженцы
этой идеи верили, что их образ жизни хорош и становится все лучше; традиционное они приравнивали к отсталому и нееверопейскому, современное — к прогрессивному и европейскому (западному). По этой логике, европеизация отсталых и традиционных (т. е. восточных) народов есть несомненное благо.

Когда перемены внедряются в общество скачками (а именно так чаще всего
и бывает), они порой подрывают общественные устои и смещают ценности. Если
при этом старые ценности не заменяются другими общепризнанными нормами,
возникает разобщенность, люди начинают противопоставлять себя друг другу
и обществу в целом. Такой разлад порождает политическую нестабильность, социальную и религиозную напряженность, психологическое беспокойство и дисбаланс в экономике. Обычно все эти проблемы хорошо видны в любом обществе.

Перемены бывают вызваны множеством факторов; что же до социальной напряженности, то ее причиной в традиционном обществе является либо вызов
со стороны внешнего мира, либо решения, направленные на модернизацию
общества и принимаемые в нем самом. Перемены на Ближнем Востоке были вызваны в основном европейским влиянием и европейской колонизацией (в самом
широком смысле этого слова). Старые признанные идеи и традиционные жизненные устои были поставлены под сомнение, необходимо было как-то на это
реагировать. Вызов был брошен со стороны приверженного модерну внешнего
мира, поэтому интеллектуалы Ближнего Востока задались вопросом: в чем существо модерна? Общего мнения выработано не было, однако здесь следует провести разграничение между модернизацией и модерном. Модернизация — это процесс внедрения в общество материальных атрибутов современной жизни: железных дорог, системы коммуникаций, промышленности (последнее не столь
актуально в наши дни), технологии, бытовых приборов. Модерн (модернизм) —
это общий термин, обозначающий политические и культурные процессы, возникающие с появлением в обществе новых идей, новой системы экономического
устройства или образования. Это определенный образ мышления, образ существования в современном мире и отношение к переменам.

В Европе модернизация началась вместе с индустриализацией и коммерциализацией (иначе — обращением в товар человеческих отношений), процессами главным образом экономическими, которые заставили общество освоить
новые способы производства и распределения товаров и отказаться от традиционных моделей экономических отношений. В экономике важнейшим принципом стало накопление капитала. Люди, прежде привязанные к земле и сезонным работам, теперь стали сами принимать хозяйственные решения
и действовать по своему усмотрению. Подобная свобода выбора уводит человека от традиционного уклада жизни и расширяет спектр его ожиданий. На Западе процесс индустриализации проходил в специфических условиях и сопровождался нововведениями, которые изменили и всех людей по отдельности,
и общество в целом. Людям пришлось стать более мобильными и научиться
чувствовать и принимать перемены. Модернизация на этом не завершилась,
и сегодня, в так называемую эпоху постмодернизма, индустриализация перестала быть ее непременным условием. Технологии теперь импортируются оптом, а крупные отрасли промышленности сокращаются.

Модернизация — это процесс, который в нормальных условиях создает общество модерна. Происходит это, когда общество становится всерьез озабочено
тем, как человек делает выбор, будь то нравственный, личный, экономический
или политический. Для современных людей главной является проблема рационального выбора. Выбор предполагает взвешивание альтернатив, право сомневаться в эффективности решений, предлагаемых традицией или политиками.
Недаром говорят, что модерн институционализировал сомнение в норму. Свобода выбора и право на сомнение невозможны без рациональной дискуссии и полемики, и у рационально настроенных людей могут быть разные мнения по поводу ее результатов.

Одна из главных установок модерна — это вера в способность человека управлять социальными и природными явлениями. В девятнадцатом веке очень многие на Западе верили в неизбежность прогресса и в силу человеческого разума.
В современном же мире, где процесс модернизации еще продолжается, вера
во всеобъемлющие решения почти угасла, а прогресс, если он вообще признается, представляется лишь частичным и прерывистым.

Противники модерна, защищающие то, что они воспринимают как традиционный образ мышления, считают, что нынешние перемены нашему миру ни к чему. В переменах они видят лишь нечто новое и наличное — не более. Модерн в их
глазах — это система правил поведения, которая, не будучи шагом вперед, просто
вытеснила другие системы. При этом они не видят никакой необходимости в новом для ума и сердца человека.

В арабском мире разгорелись споры о сравнительной ценности модерна
и аутентичности (асала), понимаемой как верность самому себе. Защитники последней считают чрезвычайно важным вопреки стремительным, кардинальным
переменам сохранять свою самобытность. Они утверждают, что перемены разрушают исконную систему культурных ценностей, хотя и могут быть обращены
вспять посредством нового осознания начал ислама. Настоящее для них — это
лишь промежуток между утратой подлинных корней и новым их обретением. Эти
люди ведут войну против современного мира. Пусть внешний мир меняется, но
подлинная, исконная, бессмертная душа арабского народа должна быть сохранена — душа, которая находит свое выражение в его языке, культуре, истории —
одним словом, в исламе.

Современному мусульманину приходится четко определять свое отношение
к исламскому прошлому, ведь в основе модерна лежит принцип развития, который отвергает прошлое. Мусульманин сегодня живет в мучительном разрыве
со своей до-современной историей, а переход к нынешним условиям жизни затруднен для него стремительностью перемен, нередко и чувством полной дезориентации, возникшим в то время, когда исламский мир потерпел политическое
и духовное поражение от Запада, казавшегося непобедимым и вездесущим. Разрыв с прошлым был слишком неожиданным и резким. А потому многие современные мусульмане не могут не пытаться вернуть себе это прошлое, в котором
заключены все их верования и убеждения, и вновь включить его в современный
мир. Отсюда возникает вопрос: возможно ли возродить прошлое в совершенно
новых условиях и как это сделать? Вот что пишет по этому поводу современной
марокканский мыслитель Абду Филали-Ансари: «Как сегодня остаться мусульманином? Ответить на этот вопрос непросто. С одной стороны, предстает ислам
как собрание верований, не менявшихся веками, с другой — современность
предлагает нам систему новейших представлений, соответствующих последним
научным теориям и идеям, интеллектуально более состоятельным в глазах современного человека. Две эти стороны часто оказываются несовместимыми, если
под исламом понимать не только религию, но и форму, в которой она воплощается в сознании миллионов. Большинство мусульман живет двойственной жизнью: сохраняет верность мусульманской общине, но не следует всем принципам,
которые диктует такая верность. Таким образом, религия и повседневность вступают в резкое противоречие друг с другом».

Здесь вкратце обозначена проблема, которую мусульмане пытаются решить
уже полтора столетия: как быть современным и при этом оставаться мусульманином? Выходов предлагалось множество. Одни, сочтя эту проблему неразрешимой, смирились с безрелигиозным миром или отреклись от веры. Те, кто остался
верен исламу, предлагали три разных пути: возрождения (тадждид), реформизма
(салафийя) и фундаментализма. Тадждид начал еще в восемнадцатом веке проповедовать в Аравии Мухаммад ибн Абд аль-Ваххаб и в девятнадцатом веке в Судане Мухаммад бен Ахмад, провозгласивший себя махди. Ислам представлялся им
истинной, совершенной религией, которую человек исказил нововведениями
(бида). Взяв на себя роль реставраторов (муджаддид), они призывали к свержению существовавших режимов и установлению новых, в которых руководящая
роль принадлежала бы им, к очищению ислама и соблюдению закона (шариа),
быть может, с применением силы. В доказательство необходимости обновления
они цитировали Коран.

Движение реформизма в первую очередь стало реакцией на острые вопросы,
поставленные перед мусульманами современным миром и его системой понятий.
Ближний Восток был открыт для Европы после египетского похода Наполеона
в 1798 году. Французская оккупация была недолгой, но сыграла решающую роль,
поскольку в результате власть перешла к паше Мухаммаду Али и его реформистской «западнической» династии. Мухаммад Али наладил связи между экономикой Египта и Европы. Он и его преемники заботились не только о прямых нуждах ислама; не желая становиться в оппозицию к аль-Азхару, они посылали
египетских студентов на Запад овладевать современными практическими знаниями. Многие из этих студентов поняли, что секрет достижений Европы заключается в освобождении человеческого разума, способного критически мыслить,
выбирать собственную линию поведения и обращаться к достижениям современной науки и технологии для решения своих задач. Сложившаяся ситуация привлекла к себе внимание исламских мыслителей и общественных деятелей.

Одним из первых среди них был Джамаль ад-дин аль-Афгани, который, не будучи египтянином, жил в Каире. Считая, что главная угроза исходит от Европы,
он стал размышлять, как с ней бороться. Аль-Афгани не отвергал огульно все западные идеи и даже находился под влиянием некоторых из них. Он верил в способность человека своими действиями изменить положение вещей и добиться общественного и индивидуального прогресса. Прогресс этот, однако, неизбежно
зависит от нравственного состояния человека. Аль-Афгани также подчеркивал
необходимость действовать рационально и признавать идеи, продиктованные разумом. Исламское общество снова встанет на путь прогресса, если признает эти
идеи и объединится. Аль-Афгани активно проповедовал доктрину панисламизма.
Общество сможет себя реформировать, если вновь обратится к истине ислама, но
при этом ему придется столкнуться с вечным вопросом: что такое «истинный»
ислам и кто должен определять и переосмысливать его положения?

Для аль-Афгани ислам — это прежде всего вера в трансцендентного Бога
и в человеческий разум. Без иджтихада (независимого суждения, толкования)
нельзя обойтись, и обязанность человека — по-новому интерпретировать постулаты Корана и применять их к решению проблем своего времени. Если общество от этого откажется, оно закоснеет или станет подражательным. А подражание
действует разлагающе. Вот что писал аль-Афгани: «Если мусульмане начнут подражать европейцам, они не сделаются европейцами, ведь слова и поступки европейцев проистекают из определенных начал, которые понимает и признает все
Западное общество».

Ислам должен стать религией энергичного действия. В подтверждение своей
правоты аль-Афгани цитирует Коран: «Бог ничего не изменит в народе, пока люди не изменят то, что у них внутри». Европейцы встали на путь перемен; мусульмане должны сделать это по-своему — став лучше как мусульмане. По мнению
аль-Афгани, европейцы модернизировались, потому что отошли от настоящего
христианства; мусульмане же, наоборот, деградировали, оттого что перестали
быть настоящими мусульманами.

Аль-Афгани был иностранцем в Египте и при этом очень деятельным человеком. Его последователь, египтянин Мухаммад Абдо, не отличался такой энергией
и, возможно, оказался влиятельнее своего предшественника: в некоторых областях его влияние сохраняется до сих пор. В целом он одобрял перемены, начало
которым положил Мухаммад Али и его сторонники. Но в то же время, став свидетелем оккупации своей страны британскими войсками, он понимал, как опасен для общества отход от религии, стремление к земным благам и следование законам человеческого разума. Чувствовал он и то, какой хрупкой становится
европейская культура в среде тех, кто пытался усвоить ее через французские манеры. «Как бы народы Востока ни подражали Европе, — говорил он, — пользы
от этого не будет, пока они основательнее не изучат ее истоки».

Он спрашивал себя, как преодолеть разрыв между исламом и современностью, и отвечал, что мусульманам нужны перемены, но осуществлять их следует
по-исламски. Ислам испытывает потребность в переменах, но лишь если эти перемены будут правильно поняты исходя из подлинных, чистых истоков веры.
Один из предшественников Абдо, философ Хайр аль-дин ат-Туниси, еще
в 1830 году спрашивал, должен ли благочестивый мусульманин признавать установления и идеи современного мира. Абдо обратил этот вопрос: может ли человек, живущий в современном мире, оставаться благочестивым мусульманином?
(Тот же вопрос и сейчас задает Филали-Ансари.) Ответ был таков: ислам должен
остаться нравственной основой современного и прогрессивного общества, но это
не означает одобрения всего, что свершается во имя модернизации. Ислам должен оставаться сдерживающей силой, а исламское общество — строить свою
жизнь по велениям Бога и, руководствуясь при этом своим разумом, принимать
то, что соответствует современности. Мусульмане могут заимствовать у Европы
ее идеи и научные достижения, не отказываясь от ислама.

И все же многие вопросы Абдо оставил без ответа: по каким именно велениям ислама должно жить общество, какие конкретно европейские идеи приемлемы для мусульман? Позднее некоторые мусульманские философы утверждали,
что Абдо пошел на слишком большие уступки современности, что в конечном
счете может привести к секуляризации исламского общества. Сегодня у Абдо попрежнему есть последователи, однако многие категорически отвергли его идеи
и обратились к более радикальным, оппозиционным формам фундаментализма.
Организация «Аль-Ихван аль-муслимун» («Братья-мусульмане». – Ред.), созданная Хасаном аль-Банной, являет собой пример такой реакции. Аль-Банна понимал ислам как веру и идеологию, которая охватывает и упорядочивает все людские дела и не уклоняется от решения актуальных задач и проведения
необходимых реформ. К Западу он относился отрицательно, видя в нем силу,
грозящую вторжением в жизнь мусульман и воплотившую «все то разрушительное и разлагающее, что есть в деньгах, богатстве, славе, показном блеске, материальных удовольствиях, власти и средствах пропаганды». Группировка «Ихван»
была порождением двадцатого века и той обстановки, что сложилась в Египте;
проблема освобождения от британской оккупации заботила членов братства
больше, чем не столь насущные политические вопросы, скажем, как совместить
модернизацию с обновлением мусульманского общества. Члены этого движения
считали, что модернизм зашел слишком далеко, и винили в этом Запад. Так, альБанна подверг критике современные западные системы образования, сеющие
в умах мусульман сомнение и ересь.

Решать эту проблему аль-Банна и «Ихван» предлагали политическими методами. Остановить нравственную деградацию в стране и снова ввести законы шариата способно только исламское государство. Тогда мусульманская культура
и традиция, заново осмысленные, смогут противостоять агрессивному влиянию
Запада и искоренить его.

Члены «Братства» проявили себя в политическом плане — создали свою партию — и в военном — сражались с сионистами в Палестине и с англичанами
в Египте. Сам аль-Банна был убит в 1949 году (не исключено, что это сделали
агенты правительства), но его линия продолжилась, и даже сегодня у нее есть последователи. Сайид Кутб придал ей более жесткий характер. Западная цивилизация виделась ему в очень мрачном свете. Он считал, что ислам и Запад несовместимы — как два лагеря, сосуществование которых невозможно. Между
верующими и неверующими, между секуляризмом (капитализмом) и исламом не
может быть ничего, кроме войны. Модернизация означала для него триумф Запада и поражение ислама. У Кутба было несколько странное убеждение, будто Запад стремится погубить личность человека — главным образом, с помощью массовой идеологии. В душе и уме современного человека царит хаос; он не может
точно сказать, что готовит ему будущее. Кутб считал, что Запад с его упором
на науку и технологию обесценивает религию. Людей заставляют отказаться от духовного ради материального. Западу не удалось сохранить достоинство человечества и привести его к благоденствию. Все это он обозначал термином джахилийя (невежество перед лицом ислама), включая в него значительную часть формальной стороны самого ислама.

Как Кутб предлагал решать проблемы современного мира? В исламе он видел
«законченную социальную систему, которая удовлетворяет всем потребностям
человека и в корне отличается от всех других систем. Нужно призвать на помощь
все прошлое ислама, чтобы победить Запад и модернизацию, истребив все идеи
джахилийи». Он пророчил гибель капитализма и осуждал попытки примирить ислам с современным обществом, требуя, чтобы современное общество признало
мусульманские ценности. Он призывал отказаться от модернизма, хотя и считал
полезными некоторые достижения науки. Дорогу к мусульманскому возрождению, считал он, откроет воспитание молодого поколения в духе ислама.

Кутб доказывал, что мусульманам придется выступить против государства,
чтобы воссоздать идеальное исламское общество. Он клеймил демократию, политические партии и независимую избирательную систему, усматривая во всем
этом проявление ширк (многобожия). Он надеялся сам возглавить борьбу против
государства, с тем чтобы новое поколение смогло вновь обрести ислам. К победе, говорил он, можно прийти, лишь полностью отмежевавшись от государства
и восстав против него. Такая открытая антигосударственная позиция Кутба послужила причиной его ареста по обвинению в терроризме и казни в 1966 году.

Под влиянием Кутба в Египте образовался ряд небольших группировок, состоявших преимущественно из молодых людей, которые выполнили его завет,
организовав убийство президента Садата и других лиц. Руководитель одной
из группировок, «Ат-Такфир ва-ль-Хиджра» («Обвинение в неверии и хиджра». – Ред.), во всеуслышание заявил: «Я отвергаю египетский политический строй и египетскую действительность во всех ее проявлениях, потому что в ней
все противоречит законам шариата и являет собой ересь. Мы отвергаем все, что
имеет отношение к так называемому современному прогрессу. Механизированное общество заставило людей забыть о сущности их бытия, истинной реальности и религиозном долге».

Такое радикальное отрицание модернизма возникло от отчаяния, вызванного современной ситуацией, единственным выходом из которой этим людям представлялось возрождение ислама: «Ислам — это единственное решение». Подобный радикализм свойствен не всем мусульманским общественным деятелям
и философам. Так, суданец Хасан ат-Тураби выражает готовность, по крайней
мере, в настоящий момент сотрудничать с государством, чтобы целиком изменить общество. Возглавляемое им движение он характеризует как «не только политическое. Это религиозное движение за воспитание и духовное развитие личности; в деле реформирования общества, изменения [курсив. — Д. Х.] человека
и его воспитания мы добились куда большего, чем в политике». Он постоянно
повторяет, как важно изменить людей: «Изменить общество, то есть изменить суфиев, вождей племен, студентов, женщин и так далее — очень важно». «Изменить» людей означает для ат-Тураби усовершенствовать их как мусульман, сделать их способными жить полноценной жизнью в современном мире.

В определенном смысле ат-Тураби предпочитает исламизировать современность,
а не модернизировать ислам. Подобная программа являет собой «постмодернистскую» реакцию ислама на модернизм развивающегося мира, (во многом стимулированную крушением коммунизма).

Мухаммед аль-Газали, в прошлом член «Братства», говорит, что мог бы принять некоторые из элементов современного западного мира, но лишь очень выборочно. «Существует такой элемент, как наука. Мы — за научный прогресс
и в этом готовы сотрудничать с Западом. Но такие философские концепции,
как безбожие и коммунизм, для нас неприемлемы. Третий элемент связан с разжиганием желаний; мы считаем его социально разрушительным и стремимся
подавить».

Другие, более умеренные мусульманские философы предлагают пересмотреть сам подход к модернизму и выступают против объединения мусульманского
мира. Мусульманин, считают они, должен научиться сосуществовать с модерном, а теперь еще и с набором более спорных идей, объединенных под вывеской
«постмодернизма». Проблемы современного мира — это проблемы каждого мусульманина. Придавать особое значение асале значит игнорировать современную
ситуацию. Некоторые из этих мыслителей утверждают, что в условиях модернизма арабское общество живет последние 150 лет, а потому модернизм — это не то,
что можно принять или отвергнуть. Они хотят, чтобы общество стало более открытым, и даже ищут политические возможности, которые позволили бы отдать
дань демократии, правам человека, правам женщин и социальных меньшинств.
Они верят в систему образования, которая перестанет ограничивать умы и будет
поощрять сомнение и критику.

Но быть может, самой обнадеживающей выглядит позиция тунисского модерниста Мухаммеда Тальби. Сомнений для него не существует. Его вера абсолютна, его приверженность последовательным и осмысленным современным
взглядам также незыблема. Он один из тех редких интеллектуалов, кто открыто
работает над тем, чтобы привести в равновесие живую веру и подлинно современное видение мира. Вера для него — это свободный выбор личности, сделанный без насилия над разумом. В этом Бог дал человеку полную свободу. Вот что пишет Тальби: «Вера бессмысленна, когда нет свободы выбора. Обновление ислама теснее связано с проблемами общественно-политического устройства, чем
с проблемами теологии, которые всегда остаются актуальными. Мусульмане
страдали потому, что использовали ислам в политических целях».
Тальби и другие представители интеллигенции пытаются гармонично соединить свою веру с окружающим миром. Они стремятся обновить религиозные
представления, в которых видят решение проблем человека постмодернистской
эпохи. Тальби рисует оптимистическую картину мусульманского общества, в котором люди наделены свободой выбора, способны осмыслить современный мир
и найти в нем свое место.

---

[*] Derek Hopwood, “The Culture of Modernity in Islam and the Middle East”. Islam and Modernity:
Muslim Intellectuals Respond, ed. Cooper, John, Ronald Nettler and Mohammed Mahmoud
(London, New York: I. B. Tauris Publishers, 2000).
© 1998 John Cooper, Ronald L. Nettler and Mohamed Mahmoud.
Перевод с английского Ольги Юрченко.