Блокирование исламского радикализма в условиях Северного Кавказа

«Исламский радикализм» (исламизм) как идеологическая доктрина и основанная на ней политическая практика реализуется в деятельности различного
рода исламистских организаций, в своей совокупности образующих радикальное исламское движение[1]. Это движение является одним из проявлений
тенденции реисламизации общества и политизации ислама, фиксируемой
в последние десятилетия во многих регионах мира, в том числе и в России.
Иначе говоря, исламизм представляет собой крайнюю, агрессивную часть политизированного ислама. В свою очередь, «исламский экстремизм» и «исламский терроризм» понимаются нами как частные, наиболее негативные проявления радикализма.

Теоретическое определение понятия «экстремизм», а также классификация
его разновидностей (тем более относящихся к религиозной сфере, к исламу, в частности) до сих пор не являются однозначными ни для отечественной, ни для зарубежной науки[2]. Одну из первых и удачных попыток дать определение этому явлению сделали ученые Российского института стратегических исследований.
«Исламский экстремизм» понимается ими как «использование различными исламистскими группировками, ставящими своей целью захват политической власти, таких методов борьбы, которые выходят за рамки законных с точки зрения
международного права»[3].

Исследование проблем, связанных с исламским терроризмом, в свою очередь
являющимся частью исламского экстремизма, также далеко от завершения[4]. Тем
не менее общим в мировой теории и практике является понимание того, что терроризм — крайняя форма проявления насилия в сфере политических отношений, при которой на карту ставится человеческая жизнь. За каждой подобной
акцией всегда находится попытка решения каких-то совершенно определенных
политических задач. Терроризм приобретает все большее политическое звучание,
поскольку он подрывает систему власти, ослабляет государственные и общественные институты, вызывает хаос, беспорядки в обществе и при этом выходит
на международный уровень, представляя опасность для мирового сообщества.
Он направлен на расширение влияния в обществе определенных сил, ликвидацию или подчинение деятельности политических оппонентов, а в итоге — на захват политической власти[5].

Среди различных видов терроризма отечественными и западными исследователями выделяется религиозный, связанный с борьбой приверженцев одной
религии или секты с адептами другой религии, либо с попыткой подорвать
и низвергнуть светскую власть и утвердить власть религиозную, либо с тем
и другим одновременно[6]. Однако, как правило, в чистом виде религиозный
терроризм практически не встречается: он переплетается с другими видами
терроризма — политическим, этническим, социальным и т. д. Составной,
но достаточно автономной частью религиозного терроризма выступает терроризм исламский.

В настоящее время в мире существуют сотни исламистских террористических организаций и группировок. По оценкам западных спецслужб, в 1968 году
их было 13, а в 1995 году уже около 100, причем общее число активных членов,
способных совершать террористические акты, к этому времени составляло не
менее 50 тысяч человек[7]. Ю. П. Кузнецов считает, что «в целом исламский экстремизм несет ответственность за 80 процентов террористических актов в мире
и в конце ХХ века на мировой арене действовали почти 150 исламских организаций террористической направленности»[8]. А авторитетнейший российский
исследователь проблем радикализма в исламе А. А. Игнатенко, в свою очередь,
называет цифру 200[9].

Среди наиболее одиозных террористических группировок, действующих
в современном мире, можно назвать следующие: египетские «Ал-Гамаат ал-исламийа» и «Ал-Джихад», алжирские Фронт исламского спасения и Вооруженную
исламскую группу, пакистанские «Джамаат ал-фукра» и «Харакат ал-ансар», палестинские «Хамас» и «Исламский джихад», ливанский «Хезболлах», международные «Аль-Каида» и Мировой фронт джихада, среди северокавказских — многочисленные исламистские «джамааты». Так, в докладе госдепартамента США «Черты
международного терроризма», подготовленном по итогам 2002 года, отмечается, что
по меньшей мере три военизированных формирования, действующие на территории Чечни, непосредственно связаны с международными исламскими террористами и используют террористические методы. К разряду террористических группировок причислены Разведывательно-диверсионный батальон чеченских мучеников
«Риядус-Салихийн», Исламский полк специального назначения и Исламская интернациональная бригада. Первую из них возглавляет лидер чеченских боевиковнеоваххабитов Шамиль Басаев, включенный министерством финансов США в число международных террористов. Второй руководил Мовсар Бараев, известный по
событиям в Москве, связанным с захватом заложников на Дубровке. Третьей командует араб Абу аль-Валид, преемник международного террориста Хаттаба. В составе этих группировок действуют десятки иностранных — в основном арабских —
«моджахедов», осуществляющих теракты против российских войск и мирного населения Чечни. Они финансируются международными террористическими организациями, в том числе сетью «Аль-Каида» Усамы бен Ладена.

Действительно, Россия во второй половине 90-х годов ХХ века на части своей
территории, преимущественно на Юге, столкнулась с агрессией этнорелигиозного терроризма. Здесь он до сих пор подпитывается финансами, оружием, инструкторами, боевиками и т. д., поступающими из международных экстремистских
и террористических организаций исламистского или националистическо-исламистского толка. Складывавшаяся во второй половине ХХ века система международной и национальной безопасности была ориентирована на сферу исключительно международных отношений и оказалась не готовой, в известном смысле
беззащитной, перед угрозами вышедшего на мировую арену внесистемного игрока — международного терроризма.

Особенность набравшего силу современного терроризма, с которым Россия
столкнулась, прежде всего, на Северном Кавказе, по нашему мнению, заключается в сращивании на основе идеологии радикального ислама религиозного,
этнического и криминального терроризма, поддерживаемого аналогичными
международными структурами. Данный вывод основывается на том, что исламский фактор в регионе зачастую используется в качестве идеологической и организационной оболочки для реализации практических интересов вовсе не исламских сил и субъектов политического и социального действия. Речь идет
о заурядных сепаратистах, националистах, мафиозных структурах и кланах, криминалитете. Причем «исламский экстремизм» и «исламский терроризм» нередко
подпитываются архаичными формами социального поведения горских народов,
такими как «наездничество», абречество, обычай кровной мести. Все это в невиданной степени укрепляет позиции исламизма, чьи идеологические конструкты
используются для оправдания политической практики и мобилизации верующих
на джихад против «неверных».

Среди наиболее значимых факторов, детерминирующих развитие в СевероКавказском регионе сепаратистских и иных нежелательных политических процессов, следует отметить социально-экономические, политические, конфессиональные и этнические. В аналитических целях эти факторы удобно разделить,
однако в реальной действительности имеет место их своеобразный синтез. При
этом социально-экономические и политические факторы (в том числе явно политизированный процесс «исламского возрождения», серьезные социально-экономические и политические проблемы, а также широкомасштабная финансовая
помощь радикалам, поступающая как из-за рубежа, так и за счет внутренних ресурсов исламистов) оказываются ключевыми, основополагающими. Следует
подчеркнуть, что конфессиональные и этнические факторы хотя и не являются
основными, но существенно усиливают действие социально-экономических
и политических. Основополагающие факторы, в свою очередь, определяют динамику активности этноконфессиональных.

Стратегическим направлением борьбы с радикальным исламским движением, безусловно, является нейтрализация «ключевых» факторов, способствующих
его активизации. Однако при этом не стоит игнорировать второстепенные, в частности, этноконфессиональные факторы, поскольку они усиливают действие
основополагающих.

По нашему мнению, залогом успеха станет комплексный подход к решению
стоящих перед государством и обществом задач. Только системное и целенаправленное воздействие органов государственной власти на все подсистемы радикального исламского движения может создать объективные предпосылки для
успешной защиты национальных интересов России. Речь идет о выстраивании
практических мер по блокированию исламского радикализма, прежде всего, его
крайних форм; подобные меры можно условно разделить на четыре вида: институционально-правовые, политико-организационные, социально-экономические
и административно-силовые.

Институционально-правовые меры направлены на создание многоуровневой
системы регулятивов деятельности общественных субъектов. Речь идет о необходимости завершения процесса по созданию пакета нормативных актов, включая
и подзаконные, четко определяющих процедуру правовой квалификации
«исламского» экстремизма по трем основным направлениям: посягательство
на конституционные основы государства (принцип территориальной целостности), посягательство на национальные интересы страны, посягательство на конституционные права и свободы граждан.

Первое направление по своему политико-правовому содержанию должно четко определять, что пропаганда, побуждение и практические действия исламистов, направленные на пересмотр как внешних границ, так и существующего
административно-территориального деления РФ и выходящие за рамки порядка
и процедуры, установленных федеральным законодательством, квалифицируются как преступление против основ государственного строя.

Следует подчеркнуть, что на этом направлении деятельности федеральный
центр демонстрирует явную медлительность по сравнению с северокавказскими субъектами. Так, Народным собранием (Парламентом) Ингушетии еще
в августе 1996 года был принят закон «О свободе вероисповеданий и религиозных организациях», предусматривавший запрещение деятельности религиозных организаций, если их деятельность противоречит республиканскому
законодательству.

Народным собранием (Парламентом) Республики Дагестан 16 сентября 1999 года был принят закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности
на территории Республики Дагестан», в котором «создание и функционирование
ваххабитских и других экстремистских организаций» признается «противоречащим
Конституции РД» и «угрожающим территориальной целостности и безопасности
республики», а потому законодательно запрещено[10].

Аналогичные законы в 2000 году приняты в Чечне и Карачаево-Черкесии. Так, закон КЧР «О противодействии политическому и религиозному экстремизму на территории Карачаево-Черкесской Республики» был принят в апреле 2000 года. Одновременно президентом КЧР В. М. Семеновым был подписан указ «О создании рабочей
группы и формировании межведомственного банка данных по противодействию политическому и религиозному экстремизму». В программу борьбы с преступностью
в этой республике на 1999–2000 годы были включены совместные мероприятия по
предупреждению и пресечению деятельности общественных объединений и религиозных организаций, направленной на разжигание межнациональной и религиозной
розни. Итоги работы по противодействию экстремизму неоднократно рассматривались на правительственном уровне, принимались соответствующие решения. В частности, в сентябре 2000 года было принято постановление Президиума НС КЧР о ходе выполнения республиканского закона «О противодействии политическому
и религиозному экстремизму на территории Карачаево-Черкесской Республики»[11].

В других субъектах Федерации (РСО-А, КБР и Адыгее) вопрос с «исламским
фактором» стоит не так остро, как в восточной части региона. Тем не менее власти этих республик также уделяют пристальное внимание проблеме.

Таким образом, на законодательном уровне первыми начали борьбу с религиозным экстремизмом северокавказские регионы, тогда как федеральный центр
явно медлил с принятием аналогичного общероссийского закона, хотя потребность в нем ощущается все последние годы. Принятие Государственной думой
РФ закона «О противодействии политическому экстремизму»[12], по всей видимости, снимет проблему. Однако этот закон, расширяя правовое пространство для
противодействия политическому экстремизму, тем не менее, содержит ряд формулировок, допускающих неоднозначные толкования, что в случае применения
его в судебной практике может привести к различным юридическим казусам.

Улучшению качества правового поля, по нашему мнению, будет способствовать
и реализация федеральной целевой программы «Формирование установок толерантного сознания и профилактики экстремизма в Российском обществе (2001–2005 годы)»[13]. Программа предполагает внедрение в социальную практику норм толерантного поведения, эффективное противодействие проявлениям экстремизма
в обществе, гибкое опережающее реагирование на изменение социально-политической ситуации в России, создание основы для снижения социальной напряженности. Она предусмотрена к осуществлению в три этапа. Задачей первого этапа (2001 год) являлась разработка методологических и научно-методических основ
профилактики экстремизма и формирования толерантного сознания, создание благоприятных предпосылок для реализации Программы, привлечение внимания
к этой проблеме органов государственной власти, общественных объединений, работников системы образования. Второй этап (2002–2003 годы) включает создание и
экспериментальное внедрение механизмов профилактики экстремизма и формирования толерантного сознания, а также создание организационной базы широкомасштабного использования разработанных механизмов в ряде субъектов Российской
Федерации. Задачей третьего этапа (2004–2005 годы) является активное применение
механизмов профилактики экстремизма и формирования толерантного сознания.

Далее, как представляется, на общероссийском уровне необходимо реализовать проект установления светского (нерелигиозного) характера Российского государства. Как показывает практика деятельности различных экстремистских
исламских институтов, она обязательно сопровождается конфессиональной (или
этноконфессиональной) нетерпимостью, уничтожением и подавлением иноверия, иначе говоря, насилием, зачастую в форме террористической деятельности.
В этой связи и необходима деконфессионализация политики, т. е. создание
законодательных и институциональных условий, которые бы исключали вовлеченность религии в политическую сферу. Причем речь идет не только об исламе,
но и обо всех конфессиях, распространенных в России. Одновременно назрела
задача деконфессионализации оборонной сферы.

Очевидно, что нельзя потворствовать исламскому экстремизму не только
на государственном, но и на мировом уровне. Речь идет о том, что, несмотря на
существующую международную правовую базу, «терроризм продолжает здравствовать и даже пользоваться определенной благосклонностью сильных мира сего,
когда они заинтересованы в том или ином сценарии развития ситуации в разных
уголках земного шара»[14]. Именно политика «двойных стандартов», которую в последние десятилетия активно реализуют великие державы, и стала одной из причин активизации экстремистских тенденций в мире. Поэтому, прежде всего, необходимо на международном уровне изменить «правила игры» по отношению
к этому явлению. Целесообразно было бы в рамках ООН и других авторитетных
международных структур принять решение о недопустимости инспирирования
«исламского фактора» (что неоднократно практиковали, в частности, американские и израильские спецслужбы). Более того, всем участникам «антитеррористической кампании» необходимо отказаться от порочной практики использования
«двойных стандартов» в международных отношениях («плохой» Усама бен Ладен
и «хорошие» чеченские «повстанцы» и т. д.).

Второе направление по своему политико-правовому содержанию должно касаться связей региональных субъектов с зарубежными экстремистскими и террористическими организациями. Суть в том, что несанкционированные соответствующими органами государственной власти контакты с организациями, которые
в международных политико-правовых и дипломатических документах квалифицируются как террористические или экстремистские, в российском законодательстве
также должны рассматриваться как пособничество терроризму.

Тогда установленные контакты и связи политических партий, общественнополитических организаций и движений с такими структурами, как «Братья-мусульмане», «Боз курт» и т. д., могут быть использованы как основание для приостановки их деятельности с возможностью последующего запрещения их
дальнейшей деятельности в судебном порядке.

Также следует правовыми методами предупреждать аккредитацию в стране
и регионах представительств зарубежных радикальных исламских организаций,
активность исламских эмиссаров, преподавательскую деятельность в духовных
учебных заведениях России иностранцев, неконтролируемое направление
на учебу за границу будущих служителей мусульманского культа и т. д.

Третье направление связано с процедурно-нормативной защитой в субъектах
Федерации традиционных мусульманских институтов и верующих-традиционалистов. В нормотворческой деятельности необходимо ориентироваться на традиционные институты мусульман и широкие массы верующих-традиционалистов,
которые должны почувствовать нормативную защиту своих интересов со стороны государства.

На законодательном уровне следует исключить саму возможность возникновения политизированных форм любой религии, в том числе и ислама. Для этого
необходимо последовательно реализовывать существующее законодательное
ограничение, запрещающее создание конфессиональных политических партий,
общественно-политических организаций и движений в соответствии с действующим федеральным законом «Об общественных объединениях»[15]. Сегодня этот
закон нарушается, и в России реально существуют исламские политические партии. Кроме того, в федеральном законе «О свободе совести и о религиозных
объединениях»[16] необходимо четче прописать положение о том, что духовенство
не имеет права участвовать в деятельности политических партий. В федеральный
закон «О выборах депутатов Государственной думы Федерального собрания Российской Федерации»[17] необходимо внести положения, запрещающие формирование избирательных объединений на конфессиональной основе. Надо в законодательном порядке не допустить самой возможности создания в Государственной
думе России фракций и депутатских групп по религиозному признаку[18]. Все эти
меры призваны оградить традиционалистов от политизации и, соответственно,
от радикализации.

Политико-организационные меры. Их составляют поддержка традиционных
исламских структур, лояльных федеральному центру и официальным республиканским властям, формирование условий для укрепления и модернизации таких
структур и проведение различного рода политико-организационных мероприятий «антиваххабитской» направленности.

В настоящее время на общероссийском уровне существуют Совет по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте России, Комиссия
по вопросам религиозных объединений при Правительстве РФ.

Что касается северокавказских республик, то и там созданы соответствующие
структуры по связям с религиозными организациями. В Дагестане — это комитет
Народного собрания по межнациональным отношениям, внешним связям, делам
общественных объединений и религиозных организаций; в Ингушетии — постоянная комиссия в Народном собрании по межнациональным отношениям, международным делам и связям с общественными и религиозными организациями;
в Кабардино-Балкарии — Комитет по межнациональным отношениям, в функции которого входит поддержание связей с религиозными организациями и т. д.[19]

Однако, как верно подчеркивает исследователь из Ингушетии И. М. Сампиев,
«против идеи можно бороться только идеей большей духовной силы, и здесь важнейшую роль играют духовные лидеры традиционного ислама и их авторитет»[20].
Разумеется, необходимо использовать потенциал традиционалистов, официального мусульманского духовенства в борьбе с распространением исламизма в России.

Для усиления эффективности этой деятельности надо, прежде всего, поддержать
их усилия в деле модернизации российского ислама, формирования отечественного мусульманского богословия и правоведения. Это позволит ликвидировать тот
дефицит богословской и правоведческой литературы, который в настоящее время
компенсируется поступлением произведений зарубежных авторов, в которых нередко проталкиваются экстремистские идеи (аль-Ваххаб, аль-Маудуди, С. Кутб,
аль-Умар и многие другие). Необходимо подчеркнуть, что подрывная исламистская литература, содержащая прямые или завуалированные призывы к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации, возбуждающая межрелигиозную и межнациональную рознь, попадает в страну не только
из-за рубежа: значительная ее часть публикуется непосредственно на территории
России (зачастую в Москве и Московской области). В этой связи заслуживает государственной поддержки проводимая рядом исламских централизованных организаций (ДУМ Дагестана, Совет муфтиев России) экспертиза и оценка всей исламской литературы, поступающей из-за рубежа и издаваемой в стране. В одних
случаях такая литература должна изыматься из оборота на основании соответствующих законов, в других — не рекомендоваться к прочтению мусульманами.

Представляется целесообразным принять меры по подготовке религиозных
российских кадров, сочетающих знание исламского вероучения, светских дисциплин и одновременно являющихся носителями идей российского патриотизма. Такие кадры могли бы более активно участвовать в просветительской деятельности,
в доступном для различных категорий слушателей виде излагая доктринальные
толкования ключевых тем и понятий, использующихся в риторике сепаратистских
и радикальных религиозных организаций (например, «кафир», «такфир», «джихад» и т. д.). Речь идет о том, что для организации противодействия экстремистским идеологиям необходимо, прежде всего, сосредоточить усилия на выявлении
сути их отступлений от исламской традиции и компрометации на этой основе такого рода взглядов в глазах мусульман и приверженцев других религиозных верований. В частности, говоря о «неверных», или «врагах ислама» (отступники, многобожники, лицемеры), идеологи экстремизма значительно расширяют их круг:
сюда сразу попадают не только все немусульмане, но и те «правоверные», которые
не придерживаются идеологической линии экстремистов. То же можно сказать
и о концепции джихада: радикалами решительно отметается его деление на «большой» (усилия по самосовершенствованию) и «малый» (вооруженная борьба), говорится только о джихаде «в форме меча», причем зачастую даже игнорируется его
оборонительная составляющая. И таких противоречий с «эталонным» исламом
в идеологических конструктах мусульманских экстремистов немало.

В программы культурно-просветительских циклов необходимо также включать те положения ислама, которые характерны и для других мировых религий.
При этом можно будет показать, что в этих религиях (например, в исламе, христианстве, буддизме) много общих этико-мировоззренческих норм. В то же время следует делать акцент на том, что во всех этих религиях риторика и организационная практика радикальных организаций и тоталитарных сект весьма схожи.

По нашему мнению, для систематизации и унификации религиозного образования, выработки богословских ответов на вызовы времени, лицензирования
и назначения на должности имамов и преподавателей духовных учебных заведений, оптимальной организации сотрудничества с единоверцами за рубежом, противостояния исламскому радикализму и экстремизму как теории и политической
практике необходимо решение задачи по созданию единой, общероссийской
централизованной организации мусульман в рамках как страны, так и Северного
Кавказа, что, несомненно, укрепит ряды традиционалистов.

Также представляется целесообразным шире проводить конференции, собрания, съезды, в ходе которых осуществляются мероприятия по противодействию
«исламскому» экстремизму; необходимо доводить решения подобных форумов
до широких слоев общественности. Одновременно следует вести поиск союзников на местах (среди властных структур, элит разного уровня, силовых ведомств
республик/краев, родовых старейшин и религиозных авторитетов).

Примеров такой работы немало. Так, участники прошедшей в ноябре 1999 года в Нальчике международной конференции «Ислам — религия мира» призвали
объединить усилия «как мусульман, духовенства, так и светских органов власти
в борьбе с ваххабизмом»[21].

Эта работа требует грамотного ее освещения в СМИ. С одной стороны, как
правильно подчеркнул президент КБР В. Коков, «абстрактное раздувание
“исламской угрозы” противопоказано России»[22], а с другой — необходимо
информировать население об опасности развития и растекания политизированного ислама и об актуальности мер по противодействию ему. Необходимо также
освещать опасность и возможные катастрофические последствия развития религиозного экстремизма и сепаратизма и активно пропагандировать опыт борьбы
с этими явлениями в западных странах. Весомым аргументом может служить террористическая атака на цели в США 11 сентября 2001 года и реакция мирового
сообщества. Особенно интересен здесь опыт борьбы Израиля против регионального этноконфессионального экстремизма и терроризма.

Кроме того, следует обращать внимание аудитории на борьбу против экстремизма в собственно исламских странах, например в Алжире, Египте, Иордании, Ираке,
Марокко, Судане, Тунисе, Турции и т. д. Так, в Ираке и Турции многие годы идет
борьба с экстремистскими группировками курдов, в Египте — против «Братьев-мусульман» и других ультрарадикальных НРПО, там жестко ограничивается деятельность религиозных экстремистов и террористов. Другими словами, работая с общественным мнением, необходимо продолжить формирование убеждения, что
политической практикой ультрарадикалов всегда является экстремизм и терроризм.
Вместе с тем следует подчеркнуть, что никоим образом нельзя «раскручивать»
в СМИ исламистские организации и учреждения, создавая им какой бы то ни было позитивный образ. Также никогда не следует предоставлять трибуну лидерам
и участникам экстремистских организаций и групп, как в агитационно-пропагандистских, так и других целях.

Блок социально-экономических мер в деле противодействия религиозному
экстремизму включает в себя действия, направленные на подрыв и ликвидацию
экономической базы радикалов, опирающейся, как известно, на две составляющие: содействие из-за рубежа и использование внутренних источников. Практическая реализация этих мер играет главенствующую роль, поскольку существенно ограничивает финансово-экономические возможности экстремистов и, соответственно, сужает их социальную базу.
Что касается финансовой и иной подпитки экстремистов из-за рубежа, осуществляющейся, как правило, через соответствующие неправительственные
структуры (фонды, НРПО и т. д.), то необходимо постоянно работать над совершенствованием банка данных в отношении такого рода структур (численность,
цели, задачи, руководители, вооружение, методы деятельности и т. п.). Одновременно следует укреплять и расширять международное сотрудничество в противодействии исламскому экстремизму. Вполне реально реализовать следующее: предусмотреть запрет на финансирование экстремистских и террористических
организаций с международными санкциями за его нарушение; ввести эмбарго на
поставки оружия и боеприпасов экстремистским группировкам; установить контроль за распространением оружия массового поражения (ядерного, химического и бактериологического) с жесткими международными санкциями в отношении государств, виновных в передаче подобного оружия или технологии его
производства экстремистским группировкам и т. д.

Кроме того, представляется необходимым продолжить практику взаимодействия и координации усилий со спецслужбами других заинтересованных стран
в деле накопления данных в отношении экстремистских НРПО и совместного
противодействия их дестабилизирующей деятельности.

Среди внутренних источников подпитки радикалов можно назвать незаконный нефтяной и газовый промысел, чисто криминальные доходы (рэкет, похищения людей, контрабанда оружия и наркотиков, финансовые махинации в виде подделок авизо, фальшивомонетничество и т. д.), что особенно характерно для Чечни.
Следует иметь в виду, что влияние исламистских организаций основано
на том, что вокруг них сформировался своеобразный «буферный слой», образованный легальными субъектами хозяйственной и общественно-политической
деятельности; с помощью таких субъектов сепаратисты задействуют финансовоэкономические, информационные и инфраструктурные ресурсы. Так, в течение 1999 года Управлением Федеральной службы налоговой полиции совместно
с государственной налоговой инспекцией Карачаево-Черкесской Республики
проводилась проверка законности приобретения собственности и экономической деятельности тех коммерческих структур, которые либо принадлежат общественным объединениям и движениям экстремистской направленности, либо
оказывают им финансовую поддержку. В результате было выявлено 11 предприятий, руководителями которых являлись лица, исповедовавшие радикальный ислам и оказывавшие поддержку экстремистам. Среди них: КФХ «Джан-Киши»,
КФХ «Агропрод», ТОО «Компания Консалтинг Лимитед», ИЧП «Шешекей»,
МП «Континент», МП «Джумхуриат», ПТМП «Алания», МП «Бумеранг»,
АОЗТ «АДС», МП «Джулдуз», КЧ филиал ГНПП «Мегасофт». Владельцем двух
предприятий являлся разыскиваемый за совершение террористических актов
в Москве и Волгодонске Гочияев А. Ш. УБЭП МВД КЧР была проведена проверка финансово-хозяйственной деятельности этих предприятий, которая была прекращена. Как представляется, в дальнейшем правоохранительные структуры
должны наращивать свою активность в этом направлении.

Административные-силовые меры призваны решительно пресекать даже попытки деятельности исламских экстремистов. Региональные власти северокавказских субъектов Федерации активнее всего задействуют именно административный ресурс. Так, еще в июле 1998 года бывший президент Ингушетии Р. Аушев
отдал следующее распоряжение: «Министерству внутренних дел РИ во взаимодействии с УФСБ РФ по РИ принять необходимые меры по пресечению деятельности на территории республики организаций и лиц, пропагандирующих идеи
ваххабизма», «…всем иностранцам — преподавателям духовных учебных заведений, миссионерам выразить признательность за оказанную помощь и попросить
их до 10 августа покинуть пределы республики»[23].

Частным случаем административных выступают силовые меры, которые
призваны осуществлять непосредственное воздействие на вооруженные формирования исламских боевиков («ваххабитов», националистов и др.) путем разоружения либо физического уничтожения террористических групп силами Министерств обороны и внутренних дел, а также спецслужб.

Помимо собственно силовых мер в отношении «исламских» экстремистов и террористов, представляется важным усилить оперативную деятельность и профилактическую практику в отношении экстремизма и терроризма. Речь идет о необходимости профилактики тех групп, которые пока еще не реализовали террористические
устремления, но в идеологии которых заложены принципы нетерпимости по отношению к людям, которых они рассматривают в качестве «неверных», а также содержатся прямые призывы к изменению конституционного строя России. Именно такова, например, идеология радикального «северокавказского ваххабизма».
Для этого, например, правоохранительными органами Карачаево-Черкесии
созданы специальные оперативные группы и подразделения, которые непосредственно занимаются проведением профилактических и оперативно-розыскных
мероприятий по выявлению и пресечению экстремистских проявлений в общественных и религиозных организациях. При паспортно-визовой службе МВД создан временный оперативный отдел по контролю за регистрацией прибывающих
в эту республику граждан.

Как представляется, эту работу надо осуществлять и в дальнейшем. Кроме того, административными мерами можно приостанавливать деятельность СМИ,
издательств, фондов и банков, связанных с религиозными ультрарадикалами.
Отсутствие активного противодействия экстремизму со стороны органов власти
и государственных служащих всех уровней должно соответствующим образом
квалифицироваться с применением надлежащих санкций.

Разумеется, подобного рода работа не должна превращаться в «охоту
на ведьм», ограничивать права и свободы мусульман и их контакты с зарубежными единоверцами, препятствовать деятельности иностранных благотворительных организаций в России и т. д.

Как свидетельствует широкая мировая практика борьбы с радикальным исламским движением, одни лишь репрессивные меры не только не способны поставить
точку в деятельности исламистов, но и ведут к росту экстремизма с их стороны. Да
и опыт репрессивного подавления этнорелигиозного экстремизма на Северном Кавказе во времена Российской империи и Советского Союза свидетельствует о том, что
запрет и силовое подавление антиправительственной деятельности на этнорелигиозной почве не преодолевает социальные девиации, а лишь консервирует их.

---

[1] Об исламском радикализме см. подробнее: Добаев И. П. Исламский радикализм
в международной политике. Ростов н/Д., 2000; Он же. Политические институты исламского
мира: идеология и практика. Ростов н/Д., 2001; Он же. Исламский радикализм: социальнофилософский анализ. Ростов н/Д., 2002.

[2] См., в частности, об этом: Арухов З. С. Экстремизм в современном исламе. Махачкала, 1999;
Грачев А. С. Тупики политического насилия: Экстремизм и терроризм на службе
международной реакции. М., 1982; Добаев И. П. Исламский радикализм в международной
политике. С. 13–14; Коровиков А. В. Исламский экстремизм в арабских странах. М., 1990;
Морозов И. Л. Левый экстремизм в современном обществе: особенности стратегии
и тактики // Полис. 1998. № 3; Исламский экстремизм и фундаментализм как угроза
национальной безопасности России: Научный отчет РИСИ / Под. общ. ред. Е. М. Кожокина.
М., 1995 и др.

[3] См.: Исламский экстремизм и фундаментализм как угроза национальной безопасности
России. С. 14.

[4] См. о терроризме: Белая книга российских спецслужб. М., 1996. С. 124; Витюк В.,
Эфиров С. «Левый» терроризм на Западе: История и современность. М., 1987;
Гаджикович Р. Терроризм и пропаганда // Сб. ИНИОН «Актуальные проблемы Европы.
Проблема терроризма». М., 1997; Корни и психология террора // Дуэль. 1999. № 14;
Ляхов Е. Г. Терроризм и межгосударственные отношения. М., 1991; Ляхов Е. Г.,
Попов А. В. Терроризм: национальный, региональный и международный контроль. М.,
Ростов н/Д., 1999; Chalk P. West European terrorism and Counter-terrorism. L., 1996;
Combs C. Terrorism in the twenty-first centure. New Jersey, 1997; Jenkins B. International Terrorism:
A New Mode of Conflict. Los Angeles, 1975; Lapeure Edison Gonsales. Violensia y terrorismo.
Montevideo, 1995; Shafritz G., Gibbons E., Scotte E. Almanac of modern terrorism. N.Y., 1991;
Yonah A. Middle terrorism: Current Threats and Future Prospects. N.Y., 1994 и др.

[5] Добаев И. П. Исламский радикализм в международной политике. С. 18–19.

[6] См., в частности: Белая книга российских спецслужб. С. 130; Lapeure Edison Gonsales.
Violensia y terrorismo. С. 110–115.

[7] См.: Полонский В., Григорьев А. Джихад всему миру // Общая газета. 1995. № 17.

[8] Кузнецов Ю. П. Террор как средство политической борьбы экстремистских группировок
и некоторых государств. СПб., 1998. С. 31.

[9] См.: Мельков С. А. Исламский фактор в современной России. М., 1998. С. 15.

[10] Закон Республики Дагестан «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности
на территории Республики Дагестан» // Собрание законодательства Республики Дагестан.
Махачкала, 1999. 30 сентября.

[11] Постановление Президиума Народного собрания Карачаево-Черкесской Республики № 49 о ходе выполнения Республиканского закона «О противодействии политическому
и религиозному экстремизму на территории Карачаево-Черкесской Республики». Черкесск,
2000. 5 сентября.

[12] Федеральный закон от 25 июля 2002 года «О противодействии экстремистской деятельности»
// Российская газета. 2002. 30 июля.

[13] Постановление Правительства РФ от 25 августа 2001 года № 629 «О федеральной целевой
программе “Формирование установок толерантного сознания и профилактика экстремизма
в российском обществе (2001–2005 годы)”» // Собрание законодательства
Российской Федерации. 2001. № 36. Ст. 3577.

[14] Авакян Г. От боевых организаций к общественно-политическим (на примере ASALA) //
Терроризм в современном обществе — факторы, аспекты, тенденции: Мат. межд. науч. конф.
Кишинев, 2001. С. 1.

[15] Федеральный закон от 19 мая 1995 г. № 82-ФЗ «Об общественных объединениях» (с изм.
и доп. от 17 мая 1997 г., 19 июля 1998 г., 12 марта, 21 марта 2002 г.) // Собрание
законодательства Российской Федерации. 1995. № 21. Ст. 1930.

[16] Федеральный закон от 26 сентября 1997 г. № 125-ФЗ «О свободе совести и религиозных
объединениях» (с изм. и доп. от 26 марта 2000 г., 21 марта 2002 г.) // Собрание
законодательства Российской Федерации. 1997. № 39. Ст. 4465.

[17] Федеральный закон от 24 июня 1999 г. № 121-ФЗ «О выборах депутатов Государственной
думы Федерального собрания Российской Федерации» (с изм. и доп. от 12 апреля,
10 июля 2001 г., 21 марта 2002 г.) // Собрание законодательства Российской Федерации. 1999.
№ 26. Ст. 3178.

[18] См. об этом: Исламизм: глобальная угроза? Серия: Научные доклады. М., 2000. № 2. С. 16–17.

[19] Игнатов В. Г., Хоперская Л. Л. и др. Технологии управления этнополитическими процессами
в Северо-Кавказском регионе. Ростов н/Д., 1999. С. 17.

[20] Сампиев И. М. О некоторых аспектах противостояния религиозному экстремизму в СевероКавказском регионе // Ислам и политика на Северном Кавказе. Ростов н/Д., 2001. С. 83.

[21] Аккиева С. Международная конференция «Ислам — религия мира» // Бюллетень сети
этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. М., 1999. № 28. С. 43.

[22] Аккиева С. Международная конференция «Ислам — религия мира».

[23] Цит. по: Дзадзиев А. «Нет» — ваххабизму! // Бюллетень сети этнологического мониторинга
и раннего предупреждения конфликтов. М., 1998. № 22.