…Как бы глупо ни развивалось настоящее

К. А. Кофод. 50 лет в России (1878–1920) /
Пер. с дат. М.: Права человека, 1997. 351 c.
Оптимист, каким я был и все еще остаюсь,
я плыл дальше в фарватере случайностей,
уверенный, что так или иначе я найду
возможность довести мое дело до гавани.
Карл Андреас Кофорд

На протяжении всего XX века аграрные преобразования, связанные с именем Петра Аркадьевича Столыпина, были предметом многочисленных дискуссий: «Многое было
говорено и писано в защиту землеустройства,
еще больше в порицание
его, но и та и другая стороны редко обходились
при этом без переоценки
положения дела и разного рода преувеличений.
Во многих случаях доводы за и против, будучи
построены на отдельных
фактах, не допускавших
обобщения, одинаково
отличались недостаточною объективностью,
а заключения — необоснованностью»[1]. Сегодня
столыпинская земельная реформа возвращает себе статус наиболее
значительной и существенной части экономических и социальных
преобразований, начатых
в 1906 году. Для понимания сути реформы
и предреформенной обстановки в стране
первостепенное значение имеет книга мемуаров «50 лет в России» одного из активнейших сотрудников Столыпина, датчанина
Карла Андреаса Кофода (ставший в России
с легкой руки одного из встреченных крестьян Андреем Андреевичем).

Вопреки мнению князя Б. А. Васильчикова, что имя Кофода «будет вписано золотыми буквами в историю России» (с. 234), в России его имя оставалось практически
неизвестным. Воспоминания К. А. Кофода,
написанные по-датски, вышли в Копенгагене
в 1945 году, в 1985 году вышел английский перевод под названием «Мое участие в Столыпинской реформе». Тогда же делались попытки издания книги на русском языке, но
инициаторам не удалось получить финансовой поддержки, поскольку считалось, что
книга не найдет сбыта в Советском Союзе по
причине сильной идеологической неприязни
к столыпинской «реакционной» аграрной реформе. Мемуары были изданы по-русски
только в 1997 году. Это увлекательнейшее
описание очень долгой и яркой жизни идеолога и руководителя разверстания крестьянских земель должно навсегда обезопасить имя
Кофода от незаслуженного забвения.

Карл Кофод родился 16 октября 1855 года в Сканнерборге в многодетной семье сына
землевладельца из западной Ютландии, ставшего
фармацевтом вопреки
своей склонности к сельскому хозяйству. В школе
Карл учился весьма своеобразно: в течение всего
года был отстающим, но
с годовыми экзаменами справлялся блестяще.
После окончания школы
в течение полутора лет
изучал сельское хозяйство в имении отца, затем
закончил сельскохозяйственную академию и отработал два года помощником управляющего,
ведя «невероятно примитивную работу по имению». После окончания
практических курсов по
ведению молочных хозяйств Кофод поработал некоторое время управляющим и летом 1878 года уехал Россию, повинуясь «игре
случайностей».

Благополучное путешествие иностранца,
не знавшего ни слова по-русски, из Дании
в Россию запомнилось Кофоду великолепными видами природы, предупредительностью станционных смотрителей и других русских, с которыми он сталкивался в пути.
Немало трудностей доставили датчанину
сложные русские формы обращения, которые
приходилось осваивать, чтобы не быть смешным. Позднее Кофод страшно гордился, что вскоре по прибытии в Россию вполне овладел
русским языком, «совсем не легким для западноевропейца», в такой степени, что все
свои книги по сельскому хозяйству писал порусски.

За два года работы управляющим в поместье Титова Кофод увидел достаточно «глупых» крестьянских земельных переделов,
чтобы понять необходимость свода принадлежащих каждому двору участков земли в одно
целое. Его аргументы в пользу разверстаний
воспринимались русскими как проявление
незнания фактического положения дел,
и прежде всего общины. Общинное землепользование рассматривалось русскими как
«догма, о которой не нужно и невозможно
дискутировать», поэтому, прежде чем продумывать, а тем более предпринимать какиелибо шаги по его ликвидации или коренной
перестройке, Кофоду необходимо было изучить сущность общины и понять, какое развитие она претерпела в разных частях России.

Подобного рода исследования предполагали поездки по стране, для чего требовалось
время, средства и соответствующий статус, —
все это могла обеспечить только государственная служба.

С 1888 года Кофод работает оценщиком
в Государственном дворянском земельном
банке. Он быстро делал карьеру и скоро стал
незаменимым специалистом по трудным случаям. Завистникам, мечтавшим «видеть его
там, куда Макар телят не гонял», удалось
в 1892 году добиться его назначения в закавказское отделение Дворянского банка в Тифлисе. Девять лет Кофод провел в седле, приезжая домой на три дня в месяц. Во время этих
постоянных разъездов он стал едва ли не лучшим знатоком Закавказья своего времени.
(Его описания быта, национальных традиций,
обычаев и религиозных верований черкесов,
татар, грузин, армян и др. настолько великолепны, что в конце 1970-х годов эта часть записок Кофода была издана по-грузински, как
ценный исторический источник.)

В 1901 году Кофод был переведен в Могилев, где после двадцатилетних безуспешных
поисков наконец «нашел то, чего еще недоставало, чтобы начать агитационную кампанию за
разверстание… — русские деревни, разверставшиеся по собственной инициативе крестьян»
(с. 131). Кофод выяснил, что белорусских крестьян заинтересовал способ единоличного ведения полевого хозяйства латышами, и они выработали новый, оригинальный и хорошо
соответствующий местным условиям порядок
деления земель (земельные торги, где земля
была средством платежа, а землемер был аукционистом) и разверстались. По мнению Кофода, почти все первые разверстания деревень
прошли безукоризненно в геодезическом и агрономическом отношении, поскольку предпринимались после тщательных обсуждений,
тогда как позднейшие разверстания оставляли
желать лучшего, ибо были во многом веянием
моды. Опыт стихийных разверстаний оставался неизвестным по причине непонимания его
социального и экономического значения представителями всех уровней административного
аппарата.

Попытки Кофода объяснить руководству
Дворянского и Крестьянского банков необходимость взять руководство крестьянским
разверстанием в свои руки успеха не имели.
Датчанин, однако, не унимался, он писал
публицистические статьи и делал доклады
в ученых обществах, чтобы найти сторонников. Тем временем аграрный вопрос в стране
обострился. И когда 1 апреля 1904 года на заседании Императорского Географического
общества никому не известный коллежский
секретарь Андрей Кофод доложил о результатах своих исследований, его выводы были не
только доброжелательно встречены, но
и опубликованы[2].

Благодаря содействию министра финансов С. Ю. Витте и его помощника А. А. Риттиха Кофод смог заниматься исключительно
своими исследованиями — он был освобожден от служебных обязанностей с сохранением жалованья. Кофод приступил к методичному изучению практики разверстаний русских
деревень: снял копии с приговоров сельских
сходов и разверсточных планов, собрал статистические данные, выявил источники разверстаний (живой пример латышских и иных
единоличных хозяйств), проанализировал
причины неудачных попыток разверстаний
(хорошие намерения при полном незнании
правил), оценил влияние разверстаний на хозяйство и образ жизни крестьян (смена трехполья многолетним севооборотом, повышение молочной продуктивности скота;
сокращение пьянства и драк), определил сторонников (Земский отдел Министерства внутренних дел) и противников разверстаний
(богатые крестьяне, мелкое крестьянство,
православные священники, полиция и деревенские женщины) и разработал тактику слома сопротивления — экскурсии крестьян за
государственный счет в места удачных разверстаний без участия чиновников, которые имели настолько «ошеломляющее» действие, что
землеустроители не успевали справляться с лавиной хлынувших ходатайств, и поэтому
от экскурсий вскоре отказались.

В 1905–1906 годах Кофод совершает поездки в Западную Европу (Голландию, Бельгию,
Люксембург, Австрию, Францию и Пруссию),
чтобы ознакомиться с ходом и результатами
разверстания земель. Его возвращение совпало
с назначениями П. А. Столыпина премьер-министром, а князя Б. А. Васильчикова — начальником Главного управления землеустройства
и земледелия, в ведении которого на местах были образованы землеустроительные комиссии.
Кофод вошел в одну из групп, созданных для
объяснения причин, хода и задач правительственных реформ в области земельного вопроса
населению и администрации российских губерний. Разверстание, по глубокому убеждению
Кофода, могло осуществляться только постепенно — оно требовало роспуска общины, которая все еще рассматривалась большей частью
общества как специфически русский способ защиты сельского населения от пролетаризации:
«в общем и целом проведение столыпинских
реформ требовало многих лет мирной спокойной работы» (с. 198).

К 1907 году Кофод фактически руководил технической стороной разверстания: он
лично контролировал процесс, предпринимая напряженные зимние и летние поездки
в отдельные губернии и знакомя иностранные делегации с положением дел. Никто не
умел так доходчиво объяснить мужикам цели
реформы. Летом 1907 года, по поручению
князя Васильчикова, Кофод написал брошюру «Хуторское расселение», предназначенную
для массового распространения среди крестьян. Она была издана огромным по тем временам тиражом (500 тысяч экземпляров) и, будучи написанной простым, доходчивым
языком, в течение нескольких месяцев «была
проглочена Россией». В отчетах полиции того
времени говорится, что когда крестьяне, недовольные реформой, бунтовали, власти прибегали к помощи Кофода, который умел настолько доходчиво объяснять суть реформы,
что мужики расходились по домам[3].

Кофод был одержим идеей земельного
переустройства России, развития индивидуальных крестьянских хозяйств и ликвидации
общины и добивался своей цели с редкостным упорством, что не могло не найти поддержки у российского премьера Столыпина:
как вспоминал Кофод, «было естественно,
что я довольно часто чувствовал его руку в делах, касающихся меня, и всегда при этом замечал, что он питает доверие к моему мнению» (с. 233).

В период 1906–1916 годов под непосредственным руководством Кофода была обустроена 1/5 часть всех разверстанных в это время
крестьянских земель. Первая мировая война и
революция положили конец землеустроительным работам. В 1916 году Кофод поступил на
службу в датское посольство, где по линии
Красного Креста оказывал помощь австровенгерским военнопленным (Дания представляла в России интересы Австро-Венгрии).
В 1918 году он ненадолго отправился
в Сибирь по делам военнопленных, но провел
там два года: был обвинен в шпионаже, сидел
несколько месяцев в Тобольской каторжной
тюрьме, а после освобождения исполнял
обязанности датского министра-резидента
в Омске. Вернувшись с группой датчан
в Москву летом 1920 года, Кофод вернул себе
датское подданство и выехал из России.

С 1921 года Кофод работал советником
датского правительства по проблемам балтийских стран и Советской России. В 1924 году он вернулся в Москву в качестве атташе
посольства Дании по сельскому хозяйству
и увидел, что в России продолжались бесконтрольные крестьянские разверстания.

Достигнув установленного по датским
законам возрастного предела гражданской
службы, Кофод еще несколько лет оставался
на своем посту, но весной 1931 года был отчислен по настоянию советских властей. Кофод против отозвания не возражал, поскольку положение его стало невыносимым:
во-первых, в результате насильственной коллективизации 1929–1930 годов крепкие
и средние хозяева были ликвидированы «как
класс»; во-вторых, общаться ему стало не
с кем, знакомство с ним было основанием
для ареста нескольких агрономов и экономистов. После ухода со службы Кофод продолжал изучать земельные отношения и историю
разверстания в Западной и Восточной Европе, считая его лучшей гарантией стабильности государственного строя и защитой против
насильственных социальных переворотов.

В воспоминаниях Кофод обнаруживает
не только профессиональное знание положения в сельском хозяйстве России до революции, но и несомненный литературный талант. Книга содержит сведения, которые
вряд ли можно найти в других источниках:
живые характеристики руководящих политиков того периода (П. А. Столыпина,
С. Ю. Витте), с которыми Кофод тесно сотрудничал; сведения о соперничестве между
чиновниками, занимавшими ключевые позиции; объяснение значимости личных связей для решения личных и профессиональных вопросов; описание разъездов по огромной стране и бесед с местными чиновниками
и крестьянами; психологический портрет
русского крестьянина (сочетание способности быстро схватывать ситуацию с добродушным безразличием, общительность как
причина пьянства, своеобразное понимание
чистоты); оценка общественных отношений при последних царях — обширная картина России, исчезнувшей после революции 1917 года, позволяет читателю составить
собственное мнение о том, насколько вероятна была революция, если бы реформу удалось довести до конца.

Сам Кофод полагал, что «царскую Россию можно считать раем по сравнению с любой другой европейской диктаторской страной, появившейся между двумя мировыми
войнами», и репутация правительства была
намного хуже, чем оно само. Так что если бы
землеустройство было начато раньше, революции могло бы не быть. Как-то он встретил
старого большевика, который сказал: «Вот если бы Вам, Андрей Андреевич, удалось продолжить свою работу еще лет на 8–10, то наше дело не вышло бы, никакой революции не
было бы». По мнению Кофода, «большевик
этот был прав» (с. 323).

Воспоминания К. А. Кофода предлагают
читателям иное, непривычное для российской историографии, описание и восприятие
событий, связанных с аграрными реформами
и революционной ломкой царского режима.
Некоторые суждения Кофода и вовсе отдают
парадоксом. Так, например, он уверен, что
Ленин был противником введения коммунизма в России, но счел необходимым включить его в большевистскую программу в силу
политической необходимости — не найдя
лучшего средства выбить почву из-под ног
социал-демократов, привлечь западноевропейских рабочих и оставить после себя «след
в социальном развитии человечества». Книга
читается на одном дыхании именно благодаря лишенным истерических ноток и идеологических штампов свидетельствам мужественного, талантливого и остроумного
очевидца, который демонстрирует трезвое,
честное, живое и оптимистичное отношение
к себе и окружающему миру, «как бы глупо
ни развивалось настоящее».

[2] Кофод А. А. Крестьянские хутора на надельной земле. Кн. 1, 2. СПб., 1905.

[3] История одной семьи (интервью с Ириной Георгиевной Комо, внучкой К. А. Кофода) //
Русская мысль (Париж). 22 мая 2003 года.