Экологические блага российского милитаризма

«СТОЙ!!! НАЗАД!!! ЗАПРЕТНАЯ ЗОНА! Проезд и проход строго воспрещен! Охраняется злыми собаками. Здесь стреляют без предупреждения» — с такими надписями сталкивался каждый, кто путешествовал по России. О землях, скрытых за
колючей проволокой, пойдет речь в этой статье.

Осуждать любую войну, ругать милитаризм, военщину, армию — занятие легкое и психологически благодарное. И мы, крайние пацифисты, уверены, что наличие боевого оружия и государственных вооруженных сил — главный источник
военной опасности, а так называемые стратегические и геополитические интересы России — это заинтересованность полковников и генералов в успешном продолжении личной карьеры; почти все военные акции СССР и постсоветской
России, кроме оборонительной войны 1941–1945 годов, мы считаем бессмысленными и вредными, если не преступными.

Но историю вспять не повернешь; что свершилось, то свершилось. Милитаризм создал империю, в которой мы живем. От потрясений 1991–1993 годов вооруженные силы понесли урон, но социальной и психологической демилитаризации общества не произошло. Постсоветская Россия стала заложницей силовых
структур. Их идеологическое и политическое влияние превышает технические
возможности, необходимые для выполнения прямых обязанностей. Одряхлевший российский милитаризм живуч — это и сегодняшняя реальность, и наше богатое культурное наследие. Так нельзя ли его использовать в мирных и гуманных
целях?

Негативные экологические последствия милитаризма — прямой ущерб экосистемам, загрязнение окружающей среды, создание и поддержание огромной
экофобной (антиэкологичной) промышленности; формирование у множества
лиц, проходящих военную службу, безразличного или завоевательски пренебрежительного отношения к окружающему ландшафту; переключение внимания
общества и финансовых средств государства с реальных экологических проблем
на мнимые военно-оборонительные и т. п. — хорошо известны и в настоящей
статье не рассматриваются. Мы обсудим другой аспект, до сих пор не изучавшийся и на публицистическом уровне даже не отмеченный: громадную потенциально
позитивную природоохранную роль милитаризма (в России, на всем постсоветском
пространстве и в мире в целом). При этом, как и в других своих статьях, мы исходим из принципиального положения: коренные особенности России надо не преодолевать в погоне за «мировыми стандартами», а преобразовывать и развивать,
используя для решения новых, неожиданных и непривычных задач.

С ландшафтно-экологической точки зрения главное богатство российских
вооруженных сил — огромные территории, которыми они распоряжаются,
эффективно предотвращая любую чужую деятельность, в том числе и особенно —
хозяйственную, и, что очень важно для нашей природоохранной темы, препятствуя захвату земли под пригородные дачные поселки (кроме случаев, когда они
предназначены для самих военных)[1]. Наш ВПК (в самом широком смысле слова), будучи консолидированной системой, — фактически крупнейший землеприродопользователь современной России и, возможно, всего мира. Дело не только
в том, что военно-силовые ведомства занимают много земли, но и в том, что еще
больше пространства они прямо или косвенно контролируют: места между военными полигонами, а также земли, «отгороженные» запретными военными зонами от освоенных территорий, тоже можно считать владениями ВПК, не говоря
уж о тянущейся вдоль десятков тысяч километров российских границ загадочной
«погранзоне», режим которой определяют пограничники.

Будущие заповедники уже есть!

России остро недостает заповедников и вообще особо охраняемых природных
территорий (общепринятая аббревиатура — ООПТ), доля которых в площади нашей редконаселенной и малоосвоенной страны должна достигать десятков процентов, абсолютно — миллионов квадратных километров. Доля земель под
ООПТ должна быть у нас выше общемировой и намного выше, чем в богатых
и густонаселенных странах, поскольку Россия — экологическое дополнение
к многолюдным, экономически развитым регионам Европы и Юго-Восточной
Азии[2]. Между тем относительно малочисленное население и малая, слабая экономика России экологически очень агрессивны: их воздействие на окружающую
среду чрезмерно и не пропорционально их скромным в общемировом масштабе
размерам и роли. Наша территория мало освоена, но сильно трансформирована
и испорчена рассредоточением всякого рода вредных компонентов. Свободных
земель с хорошо сохранившейся природной средой и, что важнее, без экофобной
транспортно-промышленной инфраструктуры не так уж много. Даже высококачественных лесов в самой лесохозяйственной стране мира почти не осталось.

Однако свободные земли, гигантский экологический резерв площадью во
многие сотни тысяч, если не миллионы, квадратных километров имеются! В России есть по меньшей мере сотня практически готовых заповедников, национальных парков, резерватов, памятников природы, внешние границ которых эффективно охраняются от возможных нарушителей режима. Это военные территории[3].
Ведь собственно военные объекты занимают на них ничтожно малую долю площади, а вся остальная не используется, является преувеличенным резервом, прихваченным про запас, буферной зоной, используемой для маскировки или просто
удаления от посторонних глаз. Военные любят забираться в густые леса и, выселяя
местных жителей, окружать себя безлюдными территориями — для охраны природы это может стать благом. Вокруг смертоносных по своему назначению объектов простираются леса, полные дичи, ягод, грибов, орехов; встречаются редкие
растения, не только занесенные в Красную книгу, но и считающиеся исчезнувшими в данном регионе. Многие дикие животные сосуществуют с грохочущими танками и рвущимися снарядами лучше, чем с городским многолюдьем. Долина речки, зажатая между спецтерриториями, избежала «мелиорации» в советское время,
труднодоступна для сенокоса и выпаса и поэтому заросла джунглями, стала раздольем для дикой флоры и фауны. Выходит, что военные не только уничтожали природу, но и невольно сохраняли ее для будущих поколений.

Проекты использования бывших военных полигонов нередко разрабатываются
в интересах тех, кто так или иначе связан с вооруженными силами, приспосабливаются для нужд отраслей, смежных с ВПК. Обычно предлагаются всякого рода технопарки, гражданские аэродромы, городская застройка. Какое-нибудь гигантское
стрельбище на ровном месте очень удобно для нового пассажирского аэропорта.
Мы предлагаем нечто иное — чисто экологическую конверсию[4] военных территорий.

Экологической роли принадлежащих военным земель способствует то, что
ВПК — сильнейшая внерегиональная структура страны.В нашем пространстве самым разным общественным явлениям присущ единообразный плитчатый рисунок распределения по регионам; расселение, производство, транспорт совмещены и согласованы в универсальных ячейках — узловых административных
районах[5]. А пространственная структура ВПК почти не зависит от каркаса административно-территориального деления: размещение военных объектов, унаследованное от советского времени, не вписано в региональную структуру страны,
оно трансрегионально и не согласовано с административным делением[6]. Один из
важнейших принципов современной географии заключается в том, что разным
по своей территориальной форме явлениям (должны быть) присущи различные
функции в культурном ландшафте. Сеть ООПТ может существовать и развиваться, если она достаточно независима от утилитарной деятельности, вложенной
в сетку административного деления и нанизанной на каркас из транспортных магистралей. Военные территории потенциально экологичны уже только в силу
своей особой пространственной структуры. Кроме того, ВПК мало регионализован, мало включен во властно-хозяйственные клубки «региональных элит»,
меньше коммерциализирован и менее зависим от местных властей, готовых на
всё ради экономического роста.

Военные (в широком смысле) территории уже размещены так, как и должны размещаться новые ООПТ. Эти территории в общем полярно противоположны и дополнительны основным промышленно-городским агломерациям, но при этом
проникают в них, занимают огромные неосвоенные и слабоосвоенные площади на
периферии административных регионов и на стыках комплексных узловых районов — сфер влияния крупнейших городов; содержат большие компактные участки;
располагают средствами контроля над своими границами. Военные территории,
по которым за редчайшими исключениями не проходят гражданские транспортные магистрали, уже тем самым служат экологическими барьерами и буферами.

Объекты ВПК уже имеют огромные барьерные границы, на которые легко могут быть наложены экологические функции. Если пограничники уже сейчас контролируют некоторые пограничные линии и на оконтуренных ими пространствах
(в погранзонах) регулируют режим посещения, пребывания, землепользования,
то что мешает экологизировать эти функции? Тем более что значительная часть государственных границ России отделяет ее от территорий, со стороны которых
можно ожидать только экологической агрессии (Китай, Северная Корея, отчасти
Казахстан). Границы военных зон нужно не бездумно снимать и разрушать, но использовать. От границ нынешних военных зон — к границам будущих заповедников!

Экономический рост в нашей стране не сопровождается ростом экологической озабоченности. Вместо того чтобы воспользоваться экологическими возможностями кризиса и заповедать территории, высвобождающиеся от экономически
мнимой и экологически вредной хозяйственной деятельности, они отданы диковатому капитализму. В нашей стране рынок неэкологичен и даже антиэкологичен. Отказ допустить на внутренний рынок во время большой приватизации иностранный капитал с его вынужденной заботой об экологическом имидже был
стратегической ошибкой. Но еще большей ошибкой будет приватизация ВПК
в варварских формах и без учета экологических доминант.

Очевидно, что военные объекты в большинстве своем размещены отдельно
от гражданских и изолированы от них, но именно так и должны размещаться
ООПТ. Экологическую роль играют уже сейчас целые сети военных полигонов.
Например, вокруг Москвы практически отсутствуют заповедники, поэтому военные объекты в совокупности с защищаемыми ими от освоения, особенно от дачной колонизации, прилегающими территориями выполняют функции природных резерватов[7].

Превращение политико-административных границ внутри бывшего СССР
в границы межгосударственные сократило или оборвало многие трансграничные связи; растет барьерная роль границ, уменьшается контактная[8]. Но функциональных пустот в культурном ландшафте не бывает. Или приграничные
территории станут криминальным отстойником — или новая государственная
граница России станет экологической осью и нанижет на себя ряд международных заповедников (таких же трансграничных, как Беловежская Пуща). Барьерные границы в культурном ландшафте должны становиться экологическими осями. Известно, что на границе России и Казахстана идет мощная спонтанная
ренатурализация (вторичное одичание) степного ландшафта, становятся массовыми ранее исчезавшие виды. О том, что в советско-постсоветском пространстве все административные границы стихийно обрастают такими функциями, уже сказано выше.

Пути экологической конверсии ВПК

Конверсия ВПК идет уже сейчас, но путем его фрагментаризации, раздробления
военной сферы на все более автономные, коммерциализированные, криминализованные, никому не подконтрольные части. Нынешняя конверсия ВПК делает
его экологически более опасным и безответственным, нежели в советское время.
Это касается не только ВПК: взаимодействие людей с природой везде в России
становится частным, природопользование спонтанно приватизируется.

Однако существуют общественно-полезные способы конверсии российского
ВПК, дающие возможность использовать именно те ресурсы, которые у него имеются — от строго централизованной структуры до огромных земельных участков.
Вооруженные силы в целом предназначены для применения легального насилия
от имени государства. Именно для этого ВПК имел и сохраняет мощные привилегии и избыточные ресурсы. Их надо не приватизировать, а направить на иные
общественно-полезные цели. Современный ВПК как целое имеет колоссальную
экологическую ценность, а его экологическая конверсия — один из самых общественно эффективных путей и конверсии вообще, и всесторонней охраны природы.

Экологическая конверсия ВПК отнюдь не сводится к использованию военнопромышленных технологий для производства чего-то якобы экологически чистого; этот путь малоэффективен, не соответствует специфике ВПК и вряд ли вообще реален. Экологическая конверсия — использование всех ресурсов ВПК для решения
экологических задач с максимальным сохранением и новым применением традиций
и навыков этой сферы деятельности. Если военные умеют эффективно контролировать доступ на территории, то пусть борются с браконьерами и незаконными застройщиками. Если земли военных ведомств не используются для создания экофобной производственной среды, то пусть формируются военные заповедники.
Современные российские национальные парки, фактически не вычленившиеся
из лесного хозяйства, состоят из лесничеств. Военные лесничества уже есть, следовательно, возможны и нужны военные (на первых порах) заповедники и национальные парки. Особо охраняемые военные природные территории — симбиоз милитаризма и охраны природы, путь перевода первого во вторую, потенциально
огромная сфера занятости для нынешних кадровых военных.

Многие составляющие ВПК сами по себе имеют большую культурную ценность и должны быть преобразованы в национальные парки, наподобие тех, которыми обросли некоторые исторические города и монастыри. Жаль будет, если
после скорого исчерпания военных функций российский Балтийский флот будет
ржаветь, ветшать и отягчать собою ландшафт и бюджет, тогда как он мог бы стать
ядром Балтийского военно-морского национального парка — с Кронштадтом, старыми фортами, стоянками устаревших, но еще могучих, интересных, красивых
кораблей.

Экологическая конверсия смыкается с музеефикацией ВПК. Все давние
и недавние технические новинки от паровоза до сверхзвукового самолета успешно музеефицируются, а где же музеи на основе уничтоженных по международным соглашениям пусковых площадок и вообще всего военно-культурного ландшафта? (Например, в Псковской области туристы этим интересуются.) Военные
или военно-исторические ландшафтные национальные парки в нашей стране ждет
огромное будущее, они привлекут и массы иностранных туристов. Ведь предметом музеефикации и заповедания становится всё значимое, а можем ли мы представить и понять нашу страну без традиционного российского милитаризма?

Уже сегодня территории под прямым контролем ВПК, тем более в совокупности с территориями, соседствующими с военными землями и потому ими прикрытыми, играют не менее важную экологическую роль, чем все заповедники, заказники,
национальные парки и прочие формально существующие ООПТ, вместе взятые.

Конечно, вначале военные будут плохо справляться с обязанностями защитников природы; более того, на первых порах они будут привычно браконьерствовать на своих землях, незаконно рубить и продавать лес да еще и разворуют часть
средств, выделенных им на экологические цели, но для России все это — меньшее
зло. Выбирать приходится между дикой приватизацией военных земель, их разграблением, загрязнением лесов и вод, уничтожением растительности и животного мира, хаотичной застройкой, рассечением массивов природного ландшафта дачными
поселками и автомагистралями — и медленной, мучительной, трудной экологизацией военных ведомств и территорий, с расширением общественного экологического
контроля, с постепенной экологизацией самой технологии военной деятельности.

Это тяжелая, драматическая, парадоксальная ситуация, но будем реалистами:
если отобрать у ВПК и приватизировать все земли, не нужные для военно-технических задач, то это приведет к экологической катастрофе на всем постсоветском
пространстве (наши выводы относятся и ко всему СНГ). Россия навсегда потеряет единственную возможность создать необходимый для экологической стабильности каркас — сеть ООПТ, тот самый эконет, который пытаются построить совместными усилиями все развитые страны. Поэтому надо сохранять военные территории, не ослаблять запреты на пересечение посторонними их границ,
а внутри этих границ постепенно экологизировать содержание всей деятельности.
Экологическая конверсия — сохранение площадей военных земель при последовательном преобразовании их в заповедники, заказники, национальные парки
и т. п. Другого, более красивого пути воплощения мечты об экологическом рае не
видно. Иной земли и иных людей для решения экологических проблем у нас нет!

Однако экологизация военных территорий не должна быть прикрытием для
сохранения российского милитаризма. Лучше всего проводить экологическую
конверсию под открытым международным контролем, тем более что она имеет
всемирное значение.

Мировая экологическая роль российского милитаризма

Экологические проблемы носят глобальный характер. Всякая большая страна
экологически значима в мире, тем более такая громадная, как наша. Мы полагаем, что для России в дальнейшем возможна только одна из двух полярно противоположных ролей — всемирной свалки (из-за прямого импорта отходов и косвенного импорта загрязнений — при помощи развертывания все новых грязных производств) или
всемирного заповедника (в масштабе всей Евразии, северного полушария или даже всей планеты). Золотой середины между этими крайностями, к сожалению,
быть не может: смесь чистого с грязным — это тоже грязь. Но что значит «быть
заповедником»? Во-первых, воздерживаться от определенных видов деятельности внутри территории и, во-вторых, эффективно блокировать некоторые внешние потоки, проникающие через ее границу.

Российский ландшафт даже в своем нынешнем состоянии играет важную
роль в сохранении биоразнообразия, в поддержании баланса освоенных и неосвоенных территорий для всей Земли, и обеспечивается это, прежде всего, жестким военно-полицейским контролем над внешней границей России. Занятые охраной государственных границ военные и пограничники уже сейчас приносят экологической пользы больше, чем все зеленые нашей страны (хотя их положительной роли мы не отрицаем). Только представим себе, что было бы, если бы граница была полностью открыта, если бы был снят режим погранзоны (то, что он
противоречит правам граждан РФ, очевидно, но не это мы сейчас обсуждаем).
В России недолгое время имел бы место экономический взлет, но после весь мир
расхлебывал бы необратимые последствия экологической катастрофы. Охрана
природы страны и охрана ее государственных границ — не две разные задачи, а два
компонента одной задачи, два аспекта проблемы национальной безопасности. Известный слоган «Охранять природу значит охранять родину» приобретает новое
значение.

Россия должна специализироваться на охране природы во всемирном масштабе, избрать в международном разделении труда профессию экологического
сторожа (кстати говоря, очень соответствующую и национальному менталитету). Зачем пытаться налаживать массовое производство «ширпотреба» заведомо
низкого качества, конкурируя с Китаем, который и один завалил бытовыми товарами весь мир? Не лучше ли сделаться, пока не поздно, уникальным заповедником
и национальным парком для всей Земли? Продавать экологические услуги всему человечеству, и тем самым стать «великой экологической державой»[9].

Предотвращение криминально-теневого экономического роста на большей
части своей территории — международно-значимая миссия России. Поэтому задача воздержания от экофобного хозяйствования должна быть субсидирована.
Можно ли решить эту задачу без силовых структур? Кто еще может предотвратить
захват и варварское освоение территории России многочисленными жителями
бедных азиатских стран, уже переселяющимися миллионами? Без легального насилия, без контроля и блокирования потоков беженцев тут не обойтись. Таким
образом, российские силовые и правоохранительные структуры приобретают одновременно экологическую функцию и мировую значимость. Из главного врага биосферы российский милитаризм должен стать ее главным сторожем, из главного
противника всего остального мира — его экологическим партнером.

* * *

Советский милитаризм почти столетие играл планетарную роль. СССР был не
островом ноосферы, а ядром милитаросферы, планетарной военной оболочки.
Эту роль невозможно забыть и простить, но она может быть развита и преодолена одновременно, снята в гегелевском смысле. Военные ресурсы России — вещественные, территориальные, технологические, организационные, символические, ментальные — могут и должны послужить решению мировых
экологических задач. Если Россия имеет мощные военные традиции и не может
от них отказаться, то именно они должны быть поставлены на службу мирным
целям. Российский, советско-постсоветский милитаризм при его экологической конверсии не дробится на опасные части, а сохраняется под контролем. Неизбежная конверсия и демилитаризация российского общества должна быть окрашена в зеленые тона. Главное бремя России может стать ее главным
богатством. Новую глобальную роль России как мирового резервата можно реализовать лишь при массированной экологической конверсии. И если, увы, существующий экологизм балансирует на грани хулиганства и терроризма, то неизбежно и легитимное природоохранное насилие. Если есть экологическая полиция, то почему не быть экологическим войскам? Если Россия может развиваться, лишь интегрируясь в мировое сообщество, то вливаться в него должны
и вооруженные силы, но вряд ли они могут интегрироваться лучше, нежели выполняя экологические задачи мирового значения. Экологизация ВПК — это еще
и его демилитаризация и интернационализация.

Для сохранения жизни на Земле необходимо, чтобы все территории, контролируемые в России военными ведомствами, избежали приватизации и оставались во
владениях ВПК как можно дольше — до предполагаемых лучших времен, скрытых
в тумане непредсказуемого будущего.

---

[1] См.: Родоман Б. Великое приземление (парадоксы российской субурбанизации) //
Отечественные записки. 2002. № 6. С. 404–416.

[2] См.: Каганский В. Л., Родоман Б. Б. Поляризованный ландшафт юга Дальнего Востока России
(проект экофильной территориальной организации) // Родоман Б. Б. Поляризованная
биосфера: Сборник статей. Смоленск: Ойкумена, 2002.

[3] См. первую публикацию на эту тему: Родоман Б. Б. Запретная зона // Российская
газета. 22. 05. 1992.

[4] Термин «экологическая конверсия» в ландшафтно-территориальном смысле впервые
применен авторами в 1999 году в записке «Поляризованный ландшафт юга Дальнего
Востока...» для Всемирного фонда дикой природы (см. примечание 2).

[5] См.: Родоман Б. Б. Территориальные ареалы и сети: Очерки теоретической географии.
Смоленск: Ойкумена, 1999; Каганский В. Л. Культурный ландшафт и советское обитаемое
пространство. М.: НЛО, 2001.

[6] Каганский В. Л. Указ. соч.; он же. Россия. Пространственное развитие? //
Сообщение.2003.№ 6; он же. Регионализация, регионализм, пострегионализм //
Интеллектуальные и информационные ресурсы и структуры для регионального развития.
М.: Ин-т географии РАН, 2002; Пространство в России: Круглый стол / Ведущий
В. Л. Каганский // Отечественные записки. 2002. № 6. С. 27–36.

[7] Московская область (47 тысяч квадратных километров), уникальная для Центральной России
хорошим состоянием лесов и разнообразием и красотою ландшафта, имеет между тем только
один настоящий природный заповедник — Приокско-террасный биосферный,
площадью49,5 квадратных километра. — чуть больше одной тысячной от размеров области,
в то время как военные полигоны занимают (по разным подсчетам) от 6 до 10 процентов ее
земли, т. е. их суммарная площадь гораздо больше, чем у герцогства Люксембург.

[8] См.: Тархов С. А. Транспортная интеграция и дезинтеграция постсоветского пространства:
изменение пассажирских связей после распада СССР // Изв. РАН. Сер. геогр. 1997. № 3.

[9] См: Россия и ее регионы: Внешние и внутренние экологические угрозы / Под ред.
Н. Н. Клюева. М., 2001.