Конец эпохи постоянного найма: правда или вредный миф?

[*]

Социолог Робер Кастель оспаривает мнение тех, кто предрекает скорое исчезновение работы по постоянному найму, и пытается доказать, что этот род наемного труда остается главной формой социализации индивида. Согласно Кастелю, в настоящее время борьба с безработицей и нестабильностью в сфере занятости мыслима только в рамках обновления общества наемных работников. «Монд» публикует с небольшими сокращениями его статью из коллективной монографии «Мир труда», который вышел под редакцией Жака Кергоата и Даниэль Линьяр в парижском издательстве «Ля Декуверт» в октябре 1998 года.

Если мы хотим понять, отчего наемный труд по-прежнему занимает центральное место в современном мире, нам прежде всего нужно ответить на вопрос, как именно будет эволюционировать «общество наемных работников» и к чему приведет эта эволюция. Действительно, наемный труд — в форме работы по постоянному найму — занял господствующие позиции именно в этой общественной формации. И дело не только в том, что постоянный найм получил в нашем обществе столь широкое распространение, — еще важнее то, что он создал основы для его стабильного состояния, предполагающего, что труд неотделим от определенных гарантий и прав.

Говорить об обществе наемных работников в истинном смысле слова стало возможным начиная с того момента, когда гарантии, изначально связанные лишь с постоянной занятостью, расширились до такой степени, что смогли защищать от основных социальных рисков не только людей, имеющих постоянную работу, и членов их семей, но также тех, кто постоянной работы не имел, по существу же — все или почти все общество, включая неработающих. Это и был стержень «социального компромисса», достигшего высшей полноты в начале 70-х годов, — известного равновесия (разумеется, внутренне противоречивого и хрупкого) между экономикой и обществом, иначе говоря — между поддержанием условий, необходимых для производства материальных благ, и потребностью защитить тех, кто их производит.

А как обстоят дела сегодня? Никто не возьмется оспаривать тот факт, что в течение последних двадцати лет мы наблюдаем разрушение законодательства, регулирующего трудовые отношения. Но как далеко зашло это разрушение? Можно ли, как стало модным в последнее время, утверждать, что общество наемных работников вот-вот прекратит свое существование?

Вплоть до самых последних лет было можно и должно говорить о постепенном расшатывании этого типа общества. Если раскрыть смысл метафоры, расшатывание как раз и означает, что структура общества, определяющая его тип, еще сохраняется (или сохранялась до недавних пор), но соответствующая система законодательных норм работает все хуже. Этот процесс был главным следствием общего предпочтения, которое в том же начале 70-х годов стали отдавать требованиям экономической рентабельности, а также расцвета идеологии предпринимательства, понимаемого как единственный источник общественного благополучия. В правах работников и защите трудящихся в это время уже видели только помехи, не позволяющие реализовать категорический императив конкурентоспособности предприятия.

Повторим еще раз: эта перемена умонастроений повлекла за собой не полный демонтаж общества наемных работников, но его постепенное расшатывание, которое характеризовалось появлением новых рисков, сопряженных с различными формами случайного трудоустройства. Конечно, в первую очередь здесь подразумевается риск увольнения, но наряду с ним возникли и другие риски, связанные с распространением «нетипичных» трудовых соглашений, т. е. таких, которые предусматривали краткосрочную работу, работу с неполным рабочим днем, временное заместительство и т. п. Двумя важнейшими проявлениями глубокой дестабилизации законодательных норм, характерных для общества наемных работников, стали массовая безработица и неустойчивость трудовых отношений, которые неуклонно нарастали на протяжении следующего десятилетия[1].

Эти оценки, однако, сегодня нужно заново продумать и, может быть, пересмотреть. Дело даже не в том, что этого требуют события самых последних лет, и в самом деле породившие качественно новую ситуацию. По меньшей мере в двух отношениях положение зримо ухудшилось. Во-первых, на фоне глобализации экономических связей стало очевидным, что крепнущая гегемония международного финансового капитала прямо угрожает прежним системам защиты трудящихся, сложившимся в рамках национальных государств. Во-вторых, технологический прогресс последнего времени, похоже, ставит под вопрос саму структуру трудовых отношений, характерных для постоянного найма. Фигура наемного работника, включенного в системы коллективного трудового законодательства, теперь до известной степени вытесняется фигурой поставщика услуг, который, действуя на свой страх и риск, сам договаривается с работодателем об условиях работы[2].

Все это в последнее время порождает панические толки об «экономическом кошмаре» и, вместе с тем, о «конце эпохи постоянного найма». Предлагают говорить уже не о расшатывании общества наемных работников, а о его крушении, — эта социальная формация была-де лишь кратким, длившимся всего несколько десятилетий эпизодом, которому пора подвести итог в историческом реестре наших прибылей и убытков. Практические и политические выводы, которые призывают сделать сторонники этой точки зрения, таковы: нам нужно отказаться от устарелого понятия, выражающего лишь нашу тоску по прошлому, и попытаться заложить какие-то другие основы социального взаимопонимания и единства.

Думается, однако, что с выводами не стоит торопиться. Наши оппоненты смешивают два совершенно разных утверждения: первое, справедливое, — что трудовые отношения, как и отношение работника к своему труду, становятся все более сложными, и второе, неверно выведенное из первого, — что значение постоянного найма неудержимо падает.

86 процентов — это немало

Обратимся для начала к беспристрастным фактам и цифрам. Как и раньше, наемный труд, и прежде всего работа по постоянному найму, занимает центральное место в структуре французского общества. Доля работающих по постоянному найму среди экономически активного населения остается точно такой же, какой она была в середине 70-х годов, — 86 процентов. Более того: в 1998 году работающих по постоянному найму в частном секторе насчитывалось на 155 тысяч больше, чем в 1997 году, т. е. годовой прирост составил 1,2 процента[3]. Еще никогда во Франции не было столько постоянно занятых работников, как в настоящее время. Вот вам и «конец эпохи постоянного найма»!

Столь же опрометчивым выглядит утверждение, будто со времен «кризиса» существенно уменьшились общее рабочее время и самоотдача работника. Спору нет, новые вакансии чаще открываются там, где нужны люди на работу временную, с частичной занятостью, а многие рабочие места с полной занятостью в эти годы перестали существовать. Но нужно видеть и другое: все более учащаются ситуации, когда люди работают сверхурочно. Безработица вовсе не покончила со сверхурочной работой — особенно если учесть многочисленные случаи, когда такая работа, как свидетельствуют инспекторы по труду, нигде не декларируется[4].

Что же касается самоотдачи работника, то новые формы часто предполагают бoльшую его мобилизацию, чем классические отношения найма. Как бы справедливо ни обличали «отчуждение» работника при отношениях найма тэйлоровского типа, это отчуждение все же в основном ограничивалось рабочим временем и местом работы (вспомним воспетого Ивом Монтаном пролетария, который после окончания трудового дня «слонялся по Большим бульварам», предаваясь беспечным мыслям о своих веселых дружках и о милых девушках). Современные управленческие концепции требуют от работника принципиально иного и большего: постоянной готовности выполнять работу и, в конечном счете, полного подчинения интересам предприятия. Страх перед увольнением только усиливает эту сверхжесткую привязанность работника к своему труду. Две важнейшие характеристики этой привязанности в наши дни — болезненное переживание самого труда и боязнь потерять свое рабочее место[5].

Если же человек не имеет работы, то он вовсе не освобождается от этой мучительной зависимости. Чтобы убедиться в этом, достаточно послушать, что говорят безработные, чья жизнь после потери рабочего места летит под откос. В большинстве своем они — прежде всего те, кто уже работал раньше, — отчаянно требуют трудоустройства, причем хотят получить «настоящую работу». Остальные — таких особенно много среди молодых, еще никогда не имевших постоянного места, — ищут «чего-то другого». Они мечутся из стороны в сторону, подрабатывают где только можно, не жалеют сил и порой действительно изобретают нечто новое. Однако цена, которую приходится платить за эти поиски, слишком высока, чтобы считать подобную судьбу образцовой, желательной для всех и непременно гарантирующей успех. Существование, которое обычно ведут «ищущие место», — в лучшем случае небезоблачное, а в худшем прямо-таки беспросветное, — показывает, что значимость постоянной работы не только не падает, но и возрастает в глазах человека, не способного ее найти.

Таким образом, с количественной точки зрения вывод об исчезновении и даже простом убывании постоянных рабочих мест слишком явно расходится с истиной. Представление, будто постоянный найм утратил свою ведущую роль, основано на чудовищной путанице — отождествлении того неоспоримого факта, что постоянная работа перестала быть чем-то устойчивым и надежным, и оценочного суждения, согласно которому она утратила свою значимость. «Великая перемена», свершившаяся за последние двадцать лет, заключается не в том, что стало меньше людей, работающих по постоянному найму, а в том — и это действительно решающий перелом, — что стало намного больше работников, чье положение непрочно, таких, над которыми все время висит угроза оказаться на улице. Отношение работника к своему труду действительно коренным образом изменилось. Однако судьба подавляющего большинства наших современников зависит, как и раньше, от постоянной работы — вне зависимости от того, есть у человека рабочее место или нет, надежно его положение или зыбко.

Именно из этих посылок мы и должны исходить в своих прогнозах, не пытаясь угадать или мысленно вообразить то, каким будет место и характер постоянного найма через десять или двадцать лет, — ведь чтобы знать это достоверно, нужно быть пророком. А коли так, принципиальным становится следующий вопрос: должны ли мы пустить дело на самотек или приложить усилия к тому, чтобы превратить сферу наемного труда в основной фронт борьбы за лучшее будущее? Отказ признать совершенствование этой сферы стратегической целью был бы очень серьезным просчетом, поскольку тем самым мы упустили бы из виду нечто в высшей степени важное, а именно — то основополагающее значение, какое имеет в современном мире рынок, и принципиальную проблему, которую ставит его усиливающаяся гегемония и без решения которой невозможно сохранить единство общества.

В самом деле: мы можем сколько угодно доказывать, что значение наемного труда относительно, но мы никак не можем утверждать то же самое о рынке. Напротив, гегемония рынка лишь усиливается по мере того, как ослабевают законы, регулирующие трудовые отношения. Недаром такие учреждения международного финансового капитализма, как МВФ и Всемирный банк, с каждым днем все заметнее вытесняют политико-правовые учреждения национальных государств. Будущее цивилизации вне рынка попросту немыслимо.

Утверждение рынка происходило одновременно с утверждением современного типа общества — процессом, начавшимся в XVIII веке, после того как человечество рассталось с «холистическим» обществом, в котором господствовали отношения зависимости между людьми[6]. Рынок неотделим от общества свободных индивидов, и нужно прямо сказать, что распространение рыночных отношений имело прогрессивное значение. Но рынок не сплачивает общество; больше того, он разрушает привычные формы солидарности, сохранявшиеся в обществе доиндустриальном. Люди обрели возможность благополучно существовать в современную эпоху и при этом не перестать «быть обществом» только потому, что сумели, приняв рынок, укротить его стихию, иначе говоря — отвергнуть анархический либерализм и в то же время не вернуться к архаическим формам Gemeinschaft (коллектива). Как убедительно показывает история, именно те социальные законы, которые возникли на базе регулирования трудовых отношений, и обеспечили относительное укрощение рыночной стихии, достигшее своего высшего предела в социальном компромиссе «общества наемных работников».

Итак, отказываясь от борьбы на фронте наемного труда, мы упускаем возможность регулировать рынок и рискуем оказаться уже не в «рыночном обществе» (мы живем в нем давным-давно), а в обществе, которое станет, так сказать, рыночным до мозга костей, целиком и полностью подчинится асоциальным, деструктивным силам рынка. Имея в виду этот худший из возможных сценариев, уместно спросить: на что же мы можем опереться в своем стремлении укротить рыночную стихию?

Синица и журавль

Ситуация исключительно сложна. Ясно сознавая, что классические отношения найма поколеблены в самом своем существе, мы в то же время не видим универсального и надежного альтернативного решения, которое могло бы лечь в основу новых систем коллективного трудового законодательства, способных сдержать хаотические силы рынка. Скорее можно утверждать обратное: все быстрее множатся ущербные формы найма. Правда, возникают очень интересные инициативы в некоммерческом секторе и в маргинальных областях рыночной экономики, однако они порождают лишь островки, фактически не сообщающиеся с рынком, — своего рода экономические резервации, защищенные от воздействия рынка, но и не оказывающие на него никакого влияния. Напор всесильного рынка везде и всюду разрывает социальные связи, разрушает отношения коллективной солидарности.

Можно ли построить или перестроить коллективное трудовое законодательство таким образом, чтобы оно не было основано на коллективистской организации труда и не вписывалось в обычный режим трудового найма? В последнее время мы не испытываем недостатка в рассуждениях о «социальной составляющей гражданства», но не видим практических предложений, которые наполнили бы это понятие реальным содержанием, — если, во всяком случае, исходить из сколько-нибудь обязывающих определений гражданства. Отказ от попыток прочно связать «гражданство» с наемным трудом может привести к тому, что мы, погнавшись за журавлем в небе, выпустим из рук синицу.

Утверждая, что и сегодня главным залогом социального единства служат законы, регулирующие трудовые отношения, мы, естественно, навлекаем на себя упреки в том, что закрываем глаза на потенциал общественного развития, которое должно привести нас в светлое будущее, свободное от ограничений, господствовавших в «цивилизации наемного труда». Нужно, однако, решительно отвергнуть это искусственное противопоставление будущего и прошлого, перестать наконец выбирать между освободительной утопией и упрямым цеплянием за отжившие ограничения. И нужно отдать себе отчет в том, что существуют два рода утопий. Создатели некоторых — к их числу принадлежит и утопия о конце эпохи постоянного найма — находят прибежище в будущем, ибо на настоящем они давно поставили жирный крест. Такие утопии становятся «солнцем для мира, где никогда не восходит солнце», — изменить что-нибудь в реальном мире они не в состоянии.

Между тем единственной точкой опоры для нас может быть настоящее: только оно образует площадку, где мы способны предпринять какие-то практические действия. И если согласиться с тем, что наемный труд остается структурным ядром общества, определяющим характер повседневной жизни большинства наших современников, то необходимость борьбы с разрушением законов, которые его регулируют, нельзя сегодня не признать главным политическим императивом, «утопией» тех, кто не намерен уступать диктату фактов.

Задача не из легких, и ее решение требует весьма непростых шагов. Мы должны попытаться вновь сделать актуальным понятие права на труд, чтобы за неизбежную динамизацию рынка труда не приходилось платить ростом нестабильности в сфере занятости; добиваться существенного сокращения рабочего времени, что позволило бы перераспределять постоянную занятость и неотделимые от нее социальные гарантии иначе, чем это делает инструмент безработицы; упрочить общую защиту от социальных рисков, включая и новые формы таких рисков, как перевод на низкооплачиваемую работу и увольнение, и т. д.

Стоит лишь четко сформулировать необходимые меры, как станет ясно, что они не совместимы ни с консервацией прошлого, ни с простой коррекцией существующей системы. Скорее нужно опасаться, что они окажутся неосуществимыми, — особенно если учесть всю мощь разрушительного натиска, развиваемого сейчас международным финансовым капиталом. Будущее, однако, всегда в чемто непредсказуемо, и не следует непременно ожидать от него самого худшего. Сейчас нам предстоит большая работа, и для того, чтобы в ней участвовать, нужно понять одно: даже если наше общество и вправду терзает болезнь, поразившая сферу наемного труда, лучшее лекарство состоит в том, чтобы не начинать преждевременно его оплакивать.

---

[*] Le Monde diplomatique. 1998. Сентябрь. С. 24–25. Публикуется с разрешения издания.
© Le Monde diplomatique, 1998.
Перевод с французского Марка Гринберга.

[1] Я систематизировал эти данные в 1995 году, используя документы, относящиеся к началу десятилетия (вплоть до 1993–1994 годов). См.: Robert Castel, Les Metamorphoses de la question sociale. Une chronique du salariat, Fayard, Paris, 1995.

[2] „R„‚.: William Bridges, La Conquete du travail au-dela des transitions, Village mondial, 1995.

[3] Premieres informations et premieres syntheses, Dares, janvier-fevrier 1998.

[4] Ср.: Gerard Filoche, Le Travail jetable, Ramsey, Paris, 1997.

[5] Ср.: Christophe Dejours, Souffrance en France, Le Seuil, Paris, 1998.

[6] Ср.: Louis Dumont, Essais sur l’individualisme moderne, Paris, Le Seuil, 1983.