Новосибирский научный центр: есть ли стратегическая альтернатива?

Растраченная энергия пассионарности оставляет на месте своей вспышки горстку пепла,
сначала горячего, потом холодного и сырого.
Л. Н. Гумилев

Вместо предисловия

Академгородок шестидесятых XX века.

«Новосибирский Академгородок был удивительнейшим местом в 60-е годы, где было полно свободы, и борьбы, и белок, и любви к поэзии... Я попал в Городок из близлежащего Новосибирска в 1962 году. Расстояние между ними было 30 км и сто световых лет. Анклав настоящего коммунистического светлого будущего, Городок — мечта братьев Стругацких и их поклонников... Технократия и кибернетика безумствовали в те годы. Народ был уверен, что скоро ЭВМ превозмогут науку управления, а тогда станут ненужными толстозадые завкадрами, преды и секи. Надо было только найти алгоритм, запастись памятью и настроить машину на достижение всеобщего блага. Гос- и парткадры должны были смотреть на это с разинутыми ртами и почесывать в затылке, как мужик за сохой при виде работающего трактора.

При всем этом мысли высказывались самые вольные... Самиздат циркулировал по Городку невозбранно и в массовых количествах... Естественно, всем хотелось смотреть в будущее в надежде славы и добра. Казалось, что сведенный с пути Сталиным бронепоезд социализма снова оказался на рельсах, и сейчас будет уже дуть вперед без остановок вплоть до высадки на Марсе...»

И. Шамир[1]

Как это было

40 лет назад нам не пришлось бы разъяснять читателю, что такое новосибирский Академгородок. Тогда материалами о нем были полны все газеты. В центре Сибири, на берегу Обского водохранилища строился целый научный поселок с двумя десятками научно-исследовательских институтов и университетом. Во главе— академики М. А. Лаврентьев, С. Л. Соболев, С. А. Христианович и другие выдающиеся советские ученые, привлекавшие в этот край научную молодежь из европейской части страны. С 1963 года к приезжим стали присоединяться выпускники открывшегося пятью годами раньше Новосибирского университета, где преподавали ведущие специалисты страны — математики, физики, химики, биологи. Журналисты писали, что в Академгородке гармонически сочетаются молодость, наука и коммунизм.

Хотя Городок в самом деле был уникален, на деле все обстояло гораздо прозаичнее. Стагнация науки в центре, потребность архипелага ВПК в региональном научном обеспечении и децентрализаторские устремления Хрущева позволили Лаврентьеву реализовать идею Сибирского отделения Академии наук (СО АН). Деду, как называли Лаврентьева, удалось даже больше, чем он планировал. На десять лет Академгородок стал оазисом интеллектуальной и социальной свободы,— свободы дискуссий и свободы группировок. Те, кого позже назовут шестидесятниками, сформировали совершенно новую для советского общества духовную среду. Неформальные молодежные лидеры создали около двух десятков клубов и объединений, занятых межнаучными и образовательными проблемами, формами досуга. В их числе были знаменитые клуб-кафе «Под интегралом», киноклуб «Сигма», клуб межнаучных контактов и НПО «Факел». Вольница была такова, что в НГУ в 1966 году состоялся общественный суд над студентами, расклеившими в университетском общежитии юдофобские листовки, а тремя годами позже в Доме ученых прошел слет бардов, где Александр Галич триумфально исполнил несколько крамольных песен, включая «На смерть Пастернака» и песенку о мосте, рухнувшем из-за того, что «все шагают в ногу». Не остались академовцы в стороне ни от одной из тогдашних кампаний духовного неповиновения власти: из научного сообщества раздавались голоса в защиту Синявского и Даниэля, Добровольского и Галанскова, против оккупации Чехословакии. При этом за все годы существования Городка ни один его обитатель не был арестован за «антисоветскую» деятельность (хотя хватать и сажать можно было сотнями) и даже не был изъят ни один чемодан самиздата. Эта среда оказалась необходимым условием плодотворной научной деятельности.

Вместе с тем в своем сочном описании Шамир не отметил (а по юности лет вряд ли заметил) совсем другой составляющей жизни Городка, связанной с недавним прошлым. Часто вспоминают «нестандартный» кадровый подход Лаврентьева, принимавшего на работу жертв ГУЛАГа, ликвидированного всего за два года до начала строительства ННЦ. Однако ГУЛАГ — это не только заключенные и лишенцы-переселенцы, отбывшие свой срок. Это и его кадры, охранники и вольнонаемные техспецы — целый мир, создававший вполне определенный социокультурный фон жизни Сибири того времени. Атавизмы гулаговского мировосприятия встречаются здесь и сегодня, в том числе в молодежной среде. Молодые побеги российского фашизма — из этих плевел.

Кадровый обвал, вызванный роспуском ГУЛАГа, можно сравнить лишь софицерским обвалом начала 1990-х, вызванным денонсацией Варшавского пакта. Под присмотром областных властей Академгородок в ту пору планомерно заселялся людьми этого происхождения. Рабочие места для них в избытке предоставляли органы госбезопасности, курировавшие оборонную тематику научных институтов (где сотрудников этого рода подчас было не намного меньше, чем собственно научных), а также Президиум СО АН и районные организации. Этот контингент, осваиваясь в новых условиях, демонстрировал не меньшую социальную активность, чем шестидесятники. Подозрительное внимание «верных Русланов» к научной молодежи особо проявлялось в общественных науках, и судьба гуманитарных исследований в Сибири вплоть до нынешних времен была неразрывно связана именно с этим фактором. В ННЦ заработали научные учреждения «гуманитарного» профиля, ковавшие кадры для партийной и идеологической работы в научной среде. Нынешний глава администрации Советского района (включающего ННЦ) А. Гордиенко, в прошлой жизни секретарь по идеологической работе Советского райкома КПСС последнего созыва, прошел именно эту школу.

Параллельно креп Сибакадемстрой, комплектовавшийся снизу строительными войсками Министерства обороны, а сверху — вольнонаемными спецами. Строительное начальство, обладавшее несравненно большим, чем научные сотрудники, опытом хозяйственной деятельности в реальной, т.е. теневой, экономике социализма, все больше прибирало к рукам и реальную власть в Академгородке, привнося в его общественную жизнь нравы расконвоированной зоны.

Не улучшал городковскую ноосферу и социокультурный разрыв между потомственной интеллигенцией и интеллигенцией первого поколения, между горожанами и выходцами из деревни. Первые воспринимали скромные городковские блага как естественные, вторым они казались немыслимой роскошью, за которую следовало благодарить партию и правительство. Конформизм бывших крестьян был примерно равен нонконформизму коренных горожан, так что партийные органы всегда могли рассчитывать на молчаливо-послушную массу новоиспеченных «интеллигентов».

В 70-е годы Дед уходит (скорее, его «уходят»). При его преемнике Г. И. Марчуке Академгородок разрастается, в несколько раз превышая расчетное население. Возникает и усугубляется жилищный кризис. Множатся и расширяются НИИ, все больше появляется сопутствующих структур, которые, по идее, должны были способствовать внедрению науки в производство. Однако из трех китов— oбразование, наука и внедрение, — на которых Лаврентьев закладывал здание будущей сибирской науки, первый постепенно был задвинут на второй план, а в связи с этим стали хиреть второй и третий. Впрочем, третий кит слабел и по внутренней причине: первоначальный внедренческий энтузиазм выветрился, а экономических стимулов для применения науки на практике не было — хозрасчетный «Факел» был прикрыт вместе со всей косыгинской реформой.

Академгородок пережил три волны кадрового оскудения. Первая обозначилась после «пражской осени» 1968 года, когда в СССР резко ужесточился идеологический климат и в коридорах власти изменилось к худшему отношение к науке, а с ней к Академгородку как источнику вольномыслия и самому Лаврентьеву. В это время в Москву возвращаются многие его сподвижники — академики Христианович, Работнов, Канторович и другие, а с ними и их ученики. Вторая волна — эмиграция, последовавшая за первой арабо-израильской войной 1972 года. Под гул разогретых поощряемым антисемитизмом партийно-профсоюзных собраний Академгородок покинули многие научные сотрудники, а потери сибирской математики оказались невосполнимыми. И, наконец, обвал в виде горбачевской перестройки. «Утечка мозгов» захватила физиков, матэкономистов, матбиологов, не говоря уже о программистах, спрос на которых кажется неиссякаемым. Эмиграция и сейчас рассматривается продвинутыми выпускниками НГУ как наиболее приемлемый вариант жизнеустройства. В результате многие семьи старожилов Академгородка разлучены со своими детьми и внуками, что не прибавляет оптимизма сегодняшним его обитателям.

Эти три обвала не могли не сказаться на качестве социальной среды Академгородка. С конца 1970-х вместе со всей страной Городок погружается в застой, который для сибирской глубинки явился просто возвратом к привычному состоянию многовековой дремы.

Что стало

Академгородок начала XXI века.

 «...Системы жизнеобеспечения... в очень тяжелом состоянии, и здесь нужны серьезные инвестиции... Территория Академгородка, как и всего района, потихонечку деградирует, ее состояние ухудшается.

...Первоочередная задача — создать конвертацию знания в капитал, которая бы обеспечивала внебюджетное финансирование посредством развития инновационной сферы... Инвестиционные компании, малый инновационный бизнес — серьезные партнеры..., достаточно мощная финансовая сила, и нам необходимо налаживать сними систему партнерских взаимодействий.

...Развитие технопарка не может быть без бюджетных ресурсов, способных содержать и развивать традиционную структуру Академгородка... Представляется очень важным, чтобы в ближайшее время осуществлялось прямое финансирование района в размере до 50 процентов той доли налоговых поступлений, которые мы отдаем областной администрации.

...Развитие этой системы давало бы возможность повышать доходы и качество жизни населения, деловой потенциал Академгородка. А за счет налогов можно было бы модернизировать системы жизнеобеспечения и социальную инфраструктуру», осуществить «финансирование крупнейших мероприятий по созданию внешних условий существования и развития Академгородка. Это, прежде всего, канализационный коллектор... Дальше, финансовая поддержка крупных мероприятий по медицине... Необходима организация транспортно-пассажирского обслуживания...»

Данная характеристика современного Академгородка взята из доклада главы администрации Советского района тов. Гордиенко на Общем собрании ННЦ29.11.2001[2]. Она нравится нам гораздо меньше, чем описание Шамира, имы привели ее лишь потому, что она характеризует уровень мышления нынешнего городковского руководства. В людях, обсуждавших вопросы возрождения местного канализационного коллектора в свете дальнейшего и неуклонного повышения роли инновационных и софтовых фирм (оборот которых больше чем вдвое превысил оборот собственно научных учреждений ННЦ), трудно узнать героев Шамира. Да это и не они — время вымыло из Академгородка социальных фантазеров времен хрущевской перестройки. Между шестидесятниками и нашими современниками — три психологически иных поколения. Не воспроизвелась ментальность ученых-энтузиастов начала 1960-х —вот одна из проблем Новосибирского научного центра.

На Общем собрании заседали победившие и постаревшие «толстозадые завкадрами, преды и секи» и их преемники, ломающие теперь голову над тем, как утилизировать плоды своей пирровой победы. Нет в них ни следов перестроечного горбачевского романтизма, ни циничного прагматизма ельцинской «капиталистической революции». Эти люди — продукт жесткой кадровой селекции, осуществлявшейся местными парткомами (первоначально находившимися под безраздельным влиянием аппарата Егора Лигачева, самого первого из первых секретарей Советского райкома КПСС). Годы новейшей российской смуты не изменили местного идеологического ландшафта, и Зюганов представляется наследникам Лигачева достойным продолжателем дела «развитого социализма».

Еще до ухода Лаврентьева идеологи-обществоведы, консолидировавшись с аппаратами президиума СО АН СССР и Сибакадемстроя, сформировали мощную самовоспроизводящуюся чиновничью прослойку, которая взяла на себя представительство подавленной, разобщенной и изъеденной конформизмом научной общественности. Районная партийно-чиновничья номенклатура стремилась интегрировать причудливый социум ННЦ в общественность Новосибирска того времени, агрессивно невежественную и пропитанную зоологической ксенофобией, выдававшейся за сибирский патриотизм. В 90-е годы Город и Городок поменялись политическими ориентациями — нынешний «Академ» стал пряжкой «красного пояса» для праволиберального (в целом) Новосибирска и источником головной боли областной администрации на всех выборах. Самый прогрессивный когда-то уголок страны превратился нынче в один из самых консервативных.

***

Нынешний академгородковский бизнес имеет несколько обличий. Софтовый (программистский) бизнес — это в основном филиалы транснациональных корпораций, которым по очевидным причинам выгодно использовать интеллектуальный потенциал в месте его зарождения. Далее, это научные сотрудники, использующие для «левой» работы многолетний научный задел своих институтов и марку СО РАН, институтские площади, рабочее время и оборудование.

При этом инвестиций в фундаментальную науку нет. Зато много инвестируется в инфраструктуру Академгородка — торговлю, обслуживание, недвижимость. Усилиями этого бизнеса торговля и обслуживание переживают здесь бурный расцвет и придают Городку вполне современный внешний вид.

Развивается и строительный бизнес, будто ждавший своего часа. Верхняя зона Академгородка украсилась элитными многоэтажками, однако жилищные проблемы рядовых сотрудников ННЦ сохранились и привели к катастрофическому оттоку молодежи из науки. Лесопарковая зона, так оберегавшаяся в годы Лаврентьева, — нынче просто земля для застройки.

Реальная власть обычно утекает туда же, куда текут денежные потоки. Инновационный бизнес не претендует на власть — для этого ему нужно выйти из тени. Вот глава районной администрации и взялся озвучивать претензии зарождающегося класса бизнесменов. Цитата из того же доклада:

«...Местное сообщество начинает играть все большую роль, и в этом плане важно отрабатывать механизмы, которые бы обеспечивали реальную поддержку этой тенденции в рамках нашего сообщества... Если раньше в Академгородке эту задачу выполнял президиум, научное сообщество, то сейчас роль президиума в этом снижается, потому что рыночная экономика требует специализации. Система такого управления... строится на идее социальной справедливости как основе консолидации общества. А это предполагает организацию социального партнерства, то есть солидарную ответственность власти, представителей науки и бизнеса, сферы жизнеобеспечения, социальной инфраструктуры и в целом всего населения за развитие своей территории. В этой связи муниципальная власть обязана осуществлять следующие направления деятельности: концептуальное, ценностное и кадровое обеспечение, разработку программ и их реализацию».

Короче говоря, «вся власть Советам депутатов населения!». После брежневско-сусловского «общенародного государства» это, пожалуй, наиболее весомый вклад в марксизм-ленинизм. Этот синтез красного совдепа и бюргерской ратуши дает коммунистам стратегию на предстоящий период. Но для этого нужно смириться с экономическими свободами и поладить с нарождающимся классом предпринимателей — «деловым потенциалом» Академгородка, состоящим из неглупых и не обремененных правовыми и этическими комплексами молодых людей.

Этот потенциал — неплохая основа для будущего регионального центра капиталистического оживления. Иными словами, российским наукоградам не угрожает обнищание, но как уберечь от капиталистического напора саму науку? «Деловой потенциал» использует многолетний научно-технический задел ННЦ, не заботясь о его воспроизводстве, — инновационный бизнес в нынешней России значительно уступает по прибыльности утилизации цветного металлолома. «Урвать и смыться» — вот что на уме у нынешнего «делового потенциала». Через несколько лет «конвертировать в капитал» будет нечего, но к тому времени нынешние «инновационщики» освоят иные сферы деятельности, а в названии «научный городок» придется заменить эпитет «научный».

Глава районной администрации, возможно, это понимает, но «цель власти — власть», а чем будет пробавляться подвластная территория, чтобы поддерживать свое процветание, «не входит в задачу», как говорят научные сотрудники. Если ННЦ умрет, то останется немалое наследство — здания, оборудование и, главное, земля. Элитное многоэтажное строительство в зоне Академгородка идет полным ходом, готовя новые испытания дряхлеющему канализационному коллектору, а цены на здешнее жилье возглавляют городские риэлтерские сводки. Осталось лишь модернизировать шоссе, связывающее Городок с Городом, — и на месте уникального научного центра возникнет великолепный спальный район для новосибирской элиты.

А кто виноват?

В пору Лаврентьева президиум СО АН СССР был генеральным штабом сибирской науки. Академгородок тогда представлял собой «соцгород» при научном центре, и вопросы его жизнеобеспечения соседствовали в повестках дня президиума с вопросами организации науки. Пора «бури и натиска» сменилась в начале 1970-х ростом «вширь», и руководить научным центром с населением в 150 тысяч человек президиуму становилось все труднее, а специалистов, знающих толк в современном социальном управлении, там просто никогда не было.

К настоящему времени президиум превратился в инстанцию бюджетного распределения и в амбициозное представительство, рекламирующее сибирскую науку. А после того как сотрудники аппарата АН были приравнены к госчиновничеству с довольно высоким относительно тарифной сетки научных работников содержанием, президиум и вовсе зажил своей жизнью, все больше напоминая элитарный клуб по типу Французской академии, с российской спецификой в виде хозяйственной самодостаточности, унаследованной с лаврентьевских времен.

После ухода Лаврентьева ННЦ уже не представлял собой целостности. В Академгородке работают три института со статусом федеральных научных центров, государственное финансирование которых пострадало не столь сильно, как в прочей науке. Это институты ядерной физики, катализа и биофизики. Их научные направления дают неплохую возможность «трансфера» (это словечко заменило пресловутое «внедрение») научно-технических результатов в промышленность. Сохраняют, несмотря на потери, свой научный потенциал также Институт геологии и бывший Вычислительный центр. Существуют выжившие коллективы и в других институтах. Выживали они в одиночку, всяк по-своему, и президиум СО РАН им не был в этом ни помощником, ни помехой. Утвердившись в своей самодостаточности, руководители таких институтов не имеют никакого интереса к властным играм районной элиты.

«Деловой потенциал» самого президиума — это «научные олигархи», директора активно вовлеченных в рыночную стихию, а тем самым и региональную политику институтов. Они не торопятся воспринимать марксистские новации главы районной администрации, но и не удовлетворены пассивной позицией Президиума, «прогибающегося» перед лицом брошенного «руководящей и направляющей» администрацией вызова. Один из таких олигархов недавно предложил официально выделить ННЦ из Сибирского отделения и возложить руководство им на заместителя председателя СО РАН по делам ННЦ[3]. Дело в том, что вопрос собственности, принадлежащей Академии наук, специальным правительственным указом был предусмотрительно «подвешен» (вместе с собственностью оборонного комплекса) еще Горбачевым, и благодаря этому академия, а с нею и Академгородок, до сих пор избегали эксцессов чубайсовской приватизации. Юридически, но не «по жизни». Вопрос «чье же это все?» будоражит умы всех хозяйственно озабоченных членов «местного сообщества», которым приходится то и дело изобретать все более изощренные схемы ползучей приватизации всего движимого и недвижимого. Совет директоров автономизирующегося ННЦ говорит: «Все это наше». Действительно, без самоотверженного труда тысяч безымянных научных сотрудников, ловкости их начальства, конвертировавшего в московских коридорах власти их труд в советский безналичный эквивалент капитала, и оборотистости местных хозяйственников, за45лет застроивших обширные поляны Бердского лесничества современными производственными и жилыми кварталами, — «здесь ничего бы не стояло». Прав и глава администрации, — земля то казенная, и без надзора «государева ока» при явном послаблении Президиума СО РАН здесь через некоторое время будет беспредел почище подмосковного Солнцева ельцинской эпохи. Похоже, системный кризис ННЦ научные бароны намерены решить путем возврата к статусу «соцгорода» при научном центре — по лаврентьевской модели 45-летней давности.

Без среды — ни туды и ни сюды

К проблемам сибирской науки следует отнести прежде всего ее провинциализм. Региональной науки не существует — наука пережила процесс глобализации еще во времена Ньютона. Кроме того, не может быть науки вне переднего края, потому что все, что позади, уже не наука, а доработки и доводки, на которых кормятся нынешние фирмачи. Проблема провинциализма — это проблема подготовки ученого, а также интеллектуальной среды для обсуждения научных вопросов.

В 60-е годы такой проблемы не было — научная среда охватывала весь Городок, все институты и университет. В этой среде могли вызреть первостепенные научные открытия. Но не успели. Советский режим, разгромив демократические преобразования в Чехословакии, не мог терпеть какой бы то ни было демократии внутри своей страны. Хотели подавить лишь общественно-политическое вольномыслие, а разрушили научное сообщество, ибо нельзя задушить часть свободы, не убив при этом всей свободы. Сталинский режим уничтожал самих людей, брежневский уничтожил лишь соединявшие их связи.

Возникновение свободного научного сообщества в Академгородке было исключительным феноменом истории России. Тончайший социокультурный эффект был получен полуслучайно, в инертно-негативной среде. Ни приборов, чтобы его зафиксировать, ни теории, чтобы его квалифицировать, не было. И только по его непосредственному воздействию и опосредованному последействию, чувствующемуся до сих пор, можно утверждать: что-то было. И это воздействовало на нас, и мы стали другими, и не такими, как те, кто не испытал подобного воздействия.

Так вот, проблема науки в Академгородке заключается в распаде научного сообщества. Его необходимо воссоздать, но в наличных социокультурных условиях это чрезвычайно трудно, если вообще возможно.

Как же получилось, что нынешние доктора наук, член-корреспонденты и академики РАН, директора НИИ оказались вне проблем науки и даже не могут их сформулировать?

А какое место, спросим мы, занимали в среде 60-х нынешние доктора-академики? Кто они, благополучно пережившие идеологический погром 68-го и безвременье 70-х — начала 80-х годов, что они представляют собой в качестве социальной группы, от которой теперь зависит будущее науки в Новосибирском научном центре? «Непробудная, уютная, удобная дрема советских ученых делать свое дело, за это жить в избытке, а за это — не мыслить выше пробирки» — так в1969году выразил Солженицын свои впечатления от посещения обнинских атомщиков[4]. Именно это поколение, достигнув карьерной зрелости, решает ныне судьбы российской науки на совещаниях в президиуме академии и в Кремле.

Попутно обозначим еще одну проблему науки — карьеризм, подменяющий служение истине служением начальству, привносящий ненаучные критерии продвижения в науке и в научной иерархии, а также иной тип деятельности. В Академгородке 60-х прослыть карьеристом было стыдно — и карьеристы маскировались под ученых. Со второй половины 70-х карьерист стал хотя и не героем, но уважаемым человеком. А к 90-м годам студенты-первокурсники и даже абитуриенты в массе своей уже были карьеристами.

Многолетний «брежневский» застой привел к милитаризованности и огосударствлению академической науки, лишив ее свободы поиска, и превратил Академию наук СССР в «министерство науки» при ВПК. Возник тип академического руководителя, авторитет которого определялся не научным вкладом, а связями и лоббистскими талантами. В период увлечения «звездными войнами» нередки стали профанационные проекты, сполна финансировавшиеся военными. Все это уронило общественный престиж академии и во многом объясняет причины ее нынешнего бедственного состояния и опоры на КПРФ. В такую науку частные деньги не потекут просто из недоверия к такой академии.

За последние полгода президент России дважды (в начале декабря 2001 года и в конце марте 2002 года) собирал российскую академическую элиту и добросовестно пытался выслушать ее предложения. Не дождавшись дельных советов, он отдал оборонозначимые направления под кураторство Совета безопасности, а прочие подвел под статью «социальная сфера», где их ждет судьба российского здравоохранения и российской культуры[5]. Никакой реакции научной общественности на это не последовало. Это и понятно — отечественное научное сообщество является таковым только на словах.

Что же делать?

Интересно, что на вышеупомянутом собрании в противовес мнимым сценариям была предложена действительная стратегическая альтернатива развития Академгородка, причем предложил ее не кто иной, как глава новосибирской областной администрации В. А. Толоконский: «...Надо объединять в единую систему научный центр и университет, с особым финансированием, особой государственной поддержкой». Это предложение он повторил 20 марта 2002 года в Кремле. «Стратегическая задача науки — ее интеграция с высшей школой» — слова из выступления президента России на встрече с членами президиума РАН 3 декабря 2001 года. Мысль эта витает в воздухе давно. Двое авторов настоящей статьи еще в 1998 году писали: «Идея превращения Академгородка в Универгородок — не только способ укрепления сибирской науки и системы образования, но и способ реформирования их в университетскую науку по типу европейской»[6]. Через четыре года эта идея была озвучена новосибирским губернатором, но опять не вызвала ни одобрения, ни осуждения со стороны Общего собрания ННЦ и ректората НГУ.

Как вылечить больного

Вопрос в том, что с чем интегрировать. Если соединить гнилье с развалом, вытесняя все, что осталось здорового, получится лишь хороший отчет для рапорта в вышестоящие инстанции. Если же соединить здоровые части СО РАН и НГУ, можно получить нечто перспективное. Каким же образом из двух больных организмов сделать один здоровый? Когда-то, еще в эпоху перестройки, группа энтузиастов возрождения науки в Академгородке сошлась на том, что подъем надо начинать с создания альтернативного университета, поскольку реформировать НГУ — дело безнадежное.

С тех пор альтернативный университет не появился, а НГУ остался прежним или того хуже. Ректора, насаждавшего фашистские и националистические движения (это под его руководством в начале 70-х шайка преподавателей вовсю «валила» абитуриентов-евреев на вступительных экзаменах по математике в НГУ), сменил ректор-пьяница, при котором бразды правления захватило воспрянувшее после перепуга в августе 1991 года старое партийное руководство. Демократически избранный в 1997 году ректор ссориться с ним не стал, оставив его на проректорских и кафедральных должностях, а занялся ремонтно-строительными работами и наведением дисциплины. К перевыборам 2002 года НГУ приходит с евросортирами, раздражением против пропускной системы и оппозицией чуть ли не половины деканов. Но чтобы прояснить действительное состояние университета, следует копнуть глубже.

Открытие университета в Академгородке предполагало его тесное взаимодействие с СО АН СССР. В НГУ преобладали внештатные преподаватели — научные сотрудники институтов Академгородка, и для этих институтов университет готовил кадры. Подготовка студентов старших курсов завершалась в профильных институтах СО АН, и лучшего соединения университета с наукой не требовалось.

Вместе с тем университета как целостной структуры, реализующей европейскую идею университета нового времени, в Академгородке никогда не существовало. НГУ закладывался как улучшенная копия Московского физтеха для нужд СО АН и представлял собой аморфную структуру со слабым общим руководством, т. е. ректоратом и деканатами, с весьма посредственными кафедрами общественных наук, но с сильными специальными кафедрами. Действительную власть представлял партком, и он же обеспечивал целостность НГУ. Социокультурную среду университета создавали студенческие движения — формальные и не формальные, управляемые начальством или самодеятельные.

В 70–80-е годы по мере ослабления науки в ННЦ падает роль специальных кафедр, от заведования которыми начинают уклоняться теряющие профессионализм директора институтов. В научных учреждениях Сибири наступает кадровое насыщение, и институты ННЦ теряют интерес к соответствующим кафедрам НГУ. В это же время возрастает роль идеологических и военной кафедр. В эпоху перестройки их авторитет стремительно рушится и набирают силу деканаты. Сначала 90-х годов университет фактически представляет собой совокупность факультетов с почти полновластными деканами во главе. Лишь в последние годы ректорат пытается обуздать деканскую вольницу.

НГУ когда-то мог гордиться механико-математическим факультетом, а также матподготовкой студентов других факультетов. Со второй половины 1970-х из-за ослабления Института математики значение мехмата начинает падать, и сейчас это довольно средний факультет. Вторым по силе в НГУ традиционно считался физфак, базирующийся на Институте ядерной физики и других физических институтах. «Утечка мозгов» ослабила физику в Сибири не столь сильно, и деградация физфака выглядит не столь удручающей, но и она вполне заметна. До сих пор, несмотря на снижение уровня, сохраняют свое значение факультеты естественных наук и геологический, что подтверждается интересом к их выпускникам из-за границы. Экономический факультет в последнее десятилетие разбух на ажиотажной тяге абитуриентов к богатству. Гуманитарный факультет, который было бы правильнее называть обществоведческим, ибо гуманитарной науки здесь не было и нет, с момента крушения идеологии влачит жалкое существование. Что же касается новых факультетов вроде журналистского, то их становление еще не завершилось.

На этом поле ведут свою прежнюю игру идеологические кафедры, продолжая читать студентам под маркой истории России историю КПСС, а также переименованные и слегка либерализованные истмат и диамат. Словом, в НГУ, при некоторых новациях, продолжается брежневская эпоха, да и преподавательский состав в основном старый, а молодое пополнение являет собой местную провинциальную поросль. Лишь студенты волнами проходят через университет, делясь на поколения — хиппари, панки, металлисты. Проходят они и через Академгородок, все меньше задерживаясь на этом острове «развитого социализма».

Как соединить несоединимое

Хотя идея Универгородка не получила отклика на Общем собрании, предложение объединить НГУ с ННЦ можно считать принятым по умолчанию. С точки зрения совета директоров институтов, следует лишь взять власть над Академгородком из рук администрации района (включающего не только Городок), поставить во главе НГУ своего человека и формально ввести университет, подчиненный Министерству образования, в состав ННЦ, подчиненного РАН. Вопрос власти, как всегда, на первом месте. Из выступления декана философского факультета НГУ: «Давно назрел вопрос о двойном учредительстве НГУ: со стороны Минобразования и со стороны Академии наук».

Как видим, объединительная идея под другим названием начинает использоваться как таран в борьбе за ректорство НГУ — иных фундаментальных идей на предстоящих выборах ректора просто нет.

Из речи зампреда СО РАН: «Двойное учредительство дало бы возможность финансировать университет из двух источников: из Министерства образования и из Академии наук... Тогда наша интеграция была бы более плотной. Вот почему этот вопрос очень важен. Сегодня это понимают все, но мешает какой-то пункт в законе; просто такого прецедента еще не было. Президент РАН Ю. С. Осипов заявил, что академии нужны свои — академические — университеты... Ведь есть же свои институты, например, у МПС... Почему же РАН лишена возможности более основательно заниматься подготовкой своих кадров?»

Конечно, двойное учредительство и академический университет — вовсе не Универгородок: двойная подведомственность вместо свободного, автономного, самостоятельного и сильного университета западного типа. Да и проблема не та— смена системы финансирования вместо реформ. Но так уж мыслят наши академики, обеспокоенные лишь теми проблемами, которые сознают. И все-таки их мысль идет в верном направлении — кое-какие элементы идеи Универгородка уже восприняты, по-российски освоены и присвоены и начинают работать с разных сторон, втянутые в интересы различных противостоящих групп.

Вот приедет барин?

Кризис нынешней науки и образования носит не столько финансовый, сколько системный характер. «Физтеховская» модель, перенесенная из Москвы в Сибирь, была интуитивной и непоследовательной (как и все реформы хрущевского времени) попыткой тогдашних организаторов советской науки восстановить изначальную форму двуединого организма «Университет — Академия». Нынешняя ситуация напоминает послевоенную — то же засилье бюрократии и тот же ведомственный распад связей между наукой и образованием. Между тем их изначально заложенное единство предоставляет возможность маневра. Следует лишь вспомнить иерархию приоритетов — сначала Образование, а затем его элитный продукт — Наука, кроме всего прочего, поддерживающая интеллектуальную форму профессорско-преподавательского состава.

С тех пор как идея слияния науки и образования была озвучена в Кремле, она была переведена в административную плоскость. Современной России необходимо место, где можно было бы сохранить остатки российской науки и выпестовать ей смену. Мы предлагаем использовать специфику Академгородка для формирования первого в России университетского города (кампуса) европейско-американского типа. Университетский город — не только иная административная модель, но и иная модель организации науки. Эта мысль не очень нова — еще в конце XIX века великий русский ученый И. И. Мечников выступал за приоритетное развитие в России именно университетской науки. Объективные условия для этого достаточны, но нет условий субъективных. В России недостаток социальной обусловленности развития традиционно восполнялся властными воздействиями. Никто, кроме Петра I, не смог бы создать в России начала XVIII века Академию наук. Никто, кроме Лаврентьева, поддерживавшего близкие отношения со всесильным тогда Хрущевым, не осилил бы задачу создания в СССР конца 50-х Сибирского научного центра.

Для реформ подобного рода требуется властное воздействие. Как ни смешно полагаться на царя-батюшку, приходится признать, что преобразовать Академгородок в Универгородок может только президент России, назначив своего наместника, ректора-руководителя Академгородка-Универгородка. Финансовые проблемы этой реформы должны решаться на уровне высшей государственной власти с помощью интернациональных финансовых организаций, а организационно-методические — с помощью международных профессиональных сообществ и университетских объединений.

Но и такая реформа сама по себе еще не дает надежд на возрождение сибирской науки, потому что достаточных научных сил для подготовки нового поколения ученых в самом Академгородке не собрать. Остается надеяться, что благоприятные условия для научной и образовательно-воспитательной работы в Универгородке привлекут ученых и специалистов по организации науки со стороны, в том числе из-за границы. Академгородок может стать первой попыткой организации науки и образования в России по западному образцу. Но может и не стать, поскольку никуда не уйти от расчистки и обновления социокультурной среды. В частности, необходимо ввести западную систему ротации профессорско-преподавательского состава с ее четкими процедурами переаттестации и вывода на пенсию. Или поступить по-нашенски, поручив отправить старые кадры на покой новому ректору, причем назначенному, а не избранному, поскольку демократические выборы в прежнем лагере неизбежно приведут к власти человека, угодного этому лагерю.

Таким образом, проблема реформации университета и Академгородка, образования и науки, концентрации сил и социокультурной санации усложняется на каждом предвидимом шагу. А сколько еще непредвиденных! Но иного, как говорили во времена перестройки, не дано.