<Тема: «Государство и церковь» («ОЗ» №1, 2001)>

Вне всяких сомнений, редакция проявила незаурядную смелость, решившись поднять в своем первом номере «ОЗ» такую в равной мере деликатную и актуальную тему, как отношения государства и церкви. Любая тема такого масштаба не может быть исчерпана и требует продолжения. Тем более, что практически вся площадь номера была «отдана на откуп» историкам, религиоведам и журналистам. Веский голос юристов не был услышан.

Это неправильно. Потому, что именно правовые аспекты, а не исторические и иные, должны быть определяющими[1] в правовом демократическом государстве, в котором по конституции человек, его права и свободы являются высшей ценностью. То есть в современных реалиях отношения государства и церкви (а точнее, государства и религиозных объединений) должны рассматриваться как производные от конституционных принципов, декларирующих в качестве правовой основы свободу совести каждому (ст. 28), светскость государства и равенство религиозных объединений перед законом (ст. 14), равенство прав и свобод гражданина независимо от отношения к религии, убеждений (ст. 19) и ряд других принципов, работающих только во взаимной связи.

Именно поэтому в Конституции Российской Федерации и в нормах международного права, являющихся приоритетными для правовой системы России, ничего не говорится о «специальных» государственно-конфессиональных отношениях как самодостаточных явлениях. В то же время следует заметить, что в таком качестве они существовали исторически, в настоящее время исчерпав себя, как минимум, с правовой точки зрения.

Международная практика в данной сфере направлена на строгое ограничение возможности государственного вмешательства во внутреннюю жизнь религиозных объединений (или, по крайней мере, имеет такую тенденцию). Например, Швеция приняла решение отделить церковь от государства после многих веков слияния. Причем инициатором отделения явилась церковь! Оправдывать исторически сложившиеся государственно-конфессиональные отношения с элементами государственных конфессиональных предпочтений, несмотря на конституционные принципы светскости государства и равенства религиозных объединений, позволяет наличие в некоторых демократических государствах «лукавой» переходной модели вышеупомянутых отношений (ее еще называют кооперационной или нейтралитета). Европа была и остается театром политических войн с ярко выраженным этноконфессиональным характером (Ольстер, Балканы и др.).

Исторический опыт России наглядно подтверждает тезис о том, что все модели государственно-конфессиональных отношений (кроме отделения церкви от государства, и только при наличии идеологического многообразия), независимо от названия, имеют общий изъян — они практически подразумевают использование духовного авторитета религии для политической пользы.

Российская история сохранила немало свидетельств использования Церкви для укрепления собственного авторитета и централизации власти Александром Невским, Дмитрием Донским, Иваном Грозным, Петром I и другими видными государственными деятелями России.

Пугающе прав оказался Джеймс Шалл, напоминая нам, что если и существует искушение, неизменно сохранявшееся в течении всей истории христианства, начиная с осужденного Христом зелотства и вплоть до отношения марксизма к Царству Божьему, так это настойчивое стремление превратить религию в рецепт обновления политических и экономических структур.

Не избежали этого искушения и нынешние правители России, предпринимающие попытку под видом «возрождения духовности» использовать религию в качестве морального базиса своей аморальной политики.

Источниками жизнестойкости современных отношений государства с религиозными объединениями являются, с одной стороны, политические интересы власти, использующие религию для манипулирования общественным сознанием, а с другой стороны, встречные интересы конфессий, которые, как правило, устремляются в лоно государственной кормушки. Но может ли религия с протянутой к государству рукой сохранить независимость от власти, не превратившись в ее придаток, быть «голосом совести» в обществе?! Фактически правовое регулирование в области свободы совести «исторически» базируется на некорректных с юридической точки зрения принципах, не имеющих четких правовых критериев, и на соответствующем понятийном аппарате, частично заимствованном из теологии, а потому заведомо негодном. Свобода совести подменяется свободой вероисповеданий, права человека правами объединений, религия — идеологией, а в результате приоритет права подменяется приоритетом политики, интересами «элит».

Итак, исторический опыт красноречиво свидетельствует, что государство всегда имело и имеет тенденцию требовать для себя не только «государева», но и«Божьего», а именно вторгаться в сферу духа человеческого. Главное в этой устойчивой тенденции к тоталитаризму — неуважение и недоверие к каждому из нас. Изначально предполагается, что мы непременно злоупотребим свободой. Например, отрастим «слишком длинные» волосы, или наоборот, будем носить «слишком короткие» одежды, или выберем для себя «не ту» религию, а то и вовсе, не дай Бог, создадим новую. Да мало ли еще чего? Поэтому государство настойчиво предлагает нам, не раздумывая, отказаться от свободы выбора и довериться власти, которая печется о нашем же благополучии. А она ответит за нас даже перед Богом, не говоря о мирских инстанциях.

В противовес этой тенденции правовая демократия подразумевает самоограничение государством властных функций ради свободы каждого конкретного человека и процветания общества (именно общества, а не государства как самодовлеющей силы). Предполагается, что государство — лишь инструмент права (отсюда термин «правовое государство»). В области свободы совести этот принцип должен реализовываться ограничением регламентации духовно-нравственной жизни общества, т. е. сознательно допуская риск «нетрадиционного» мировоззрения как меньшего зла по сравнению с принудительным «традиционным».

Свобода совести, таким образом, включает в себя все многообразие форм систем ориентации (в тот числе ту, которую называют религиозной), реализуемых единолично и/или коллективно на принципах равенства.

К сожалению, фактический отход Российской Федерации от принципа светскости государства, выражающийся в клерикализации институтов государства и органов власти, неизбежно ведет к регламентации духовно-нравственной сферы, навязыванию обществу «традиционной», а значит «правильной», по мнению властных групп, религии.

Другими словами, власть, выбрав одну из конфессий в качестве государственной идеологии, делает все для устранения любой ее альтернативы. В результате в РФ активно формируется правовой механизм ограничений основных прав и свобод человека, основанный на средневековых традициях сакрализации власти с целью придания ей пожизненного статуса опекуна несовершеннолетней толпы. В этом контексте неудивительно, что главным объектом ограничений стало право на свободу совести.

А ведь это право является, по сути, основным в системе прав человека, так как, реализуя его, человек осознает себя (в отличие от животных), обретая смысл и самостоятельно определяя свое место в жизни.

Однако сакрализация действующей власти религией, фактически претендующей на статус государственной, в сочетании с современными избирательными технологиями, превращает демократический механизм выборов в формальность.

Но одно дело, когда властные группы, стремясь остаться у власти, накануне выборов направляют финансовые потоки на свою избирательную компанию, и совсем другое, когда речь идет о колоссальных вливаниях из бюджета, а также из государственного фонда недвижимости в пользу определенной конфессии на протяжении всего периода правления. В качестве благодарности, несомненно, подразумевается политическая поддержка.[2]

Вопрос взаимоотношений государства и религии всегда был очень важным, ибо, как показывает история, даже ленивая власть пыталась использовать религиозные организации в качестве государственной идеологии. А что же сами религиозные институты?

Конфессии всегда конкурировали между собой за умы и души людей, претендуя на всеобщность, универсальность, на обладание истиной в последней инстанции. Это неизбежно, такова их природа.

Но одна часть трагедии состоит в том, что как только они становятся массовыми организациями, управляемыми церковной бюрократией, то лишают человека самостоятельности как в частной жизни, так и в сфере публично-правовых отношений, общественно-политических интересов. Зачастую непосредственным объектом поклонения становится уже не бог, а посредники — группа, лидер.

Другая часть трагедии состоит в том, что конфессии, пытаясь утвердить свою всеобщность, апеллируют к принудительной силе государства и вступают в политические игры с властью. И это уже трагедия всего общества.

Современная российская история показывает, что отход от конституционных принципов светскости государства, клерикализация институтов государства, нарушения властью прав человека в сфере свободы совести стимулирует рост этноконфессиональной напряженности вплоть до сепаратизма и вооруженных конфликтов.

В «неправославных» регионах России (особенно «мусульманских»), мягко говоря, неоднозначно относятся к демонстрации конфессиональных предпочтений представителями федеральной власти (в последнее время сверх всякой меры). Предпочтения способствуют возникновению напряженности между федеральной властью и мусульманами, ощущающими себя дискриминированными в государстве, которое оказывается для них духовно чужим. Непродуманная и опасная политика конфессиональных предпочтений федерального центра не просто способствует, а является причиной поддержки сепаратистов в «неправославных» регионах значительной частью населения, что в перспективе чревато сопряженным с насилием распадом федеративной системы РФ.

Духовный чин
В домоводстве Патриархов так называемые три чина общей жизни соединены были
вместе, и каждый старшина был купно и наставник в законе для своего семейства,
которому он был верховный судья. Но как в последующие времена многие случились
обстоятельства, которые не позволили далее спокойно сему расположению продол-
жаться, то решили поставить некоторых особ, которые бы только и должности име-
ли, чтоб наставлять людей в вере, а другие имели бы попечение о светском только
правлении. От этого произошли чин церковный и светский

Вторую половину 80-х годов нередко называют началом «золотого века» религиозной свободы в России. Тогда в Кремле и иных гнездовьях власти доминировала идея, что процветание общества, гражданский мир и согласие возможны лишь там, где человек не только на словах, но и на деле становится высшей ценностью, а его права и свободы — смыслом деятельности государства. Соответственно уважение к человеку, признание его достоинства, самоценности, а также свобода мысли, совести и поведения считались главной предпосылкой успешного развития общества, процветания государства.

Возрождение коснулось как РПЦ, которая понесла колоссальные потери в период коммунистических репрессий, так и многих других конфессий, пострадавших, пожалуй, не меньше и выживших ценой страданий и жертв не одного поколения верующих.

Когда в 1993 году была принята Конституция РФ, закрепившая соответствующие демократические принципы в качестве основы правовой системы, казалось, что Россия необратимо взяла курс на формирование гражданского общества и построение правового демократического государства.

Сегодня становится очевидным, что идеалы гражданского общества терпят сокрушительное поражение в России. Власть пересматривает провозглашенные ранее принципы: высшей ценностью предлагается считать не каждого человека вообще с его правами и свободами, а только некоего «традиционно-русско-православного», т. е. безусловно принадлежащего РПЦ.

Сходит на нет «золотой век» религиозной свободы. Контроль, ограничение мировоззренческой сферы и нарушения властью прав человека в сфере свободы совести, использование религии в политических целях и сакрализация власти, отход от конституционных принципов светскости государства и клерикализация институтов государства, конфессиональные предпочтения государства и религиозное неравенство стали привычными и повседневными.

Принятием репрессивного Федерального закона РФ «О свободе совести и о религиозных объединениях» завершилась в 1997 году кампания, инициированная «традиционными» религиями против «нетрадиционных» религий и активно поддержанная заинтересованными политическими группами.

Успех на ниве законотворчества был закреплен правоприменением. По словам адвоката Галины Крыловой, имеющей большой опыт судебной защиты прав религиозных объединений, применение ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» грубо нарушает конституционные права и свободы граждан и противоречит Конституции Российской Федерации. По ее же мнению, характерным является то, что «государственный протекционизм используется как решающий аргумент в публичных доктринальных спорах».[3]

Через четыре года после принятия ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях» проявили себя новые противоречащие Конституции РФ тенденции трансформации законодательства о свободе совести.

Сначала из Российской академии государственной службы при Президенте РФ пришла весть о том, что скоро у России определенно будет своя концепция отношений с религиозными объединениями. Затем были обнародованы[4] два проекта: «Концептуальных основ государственно-церковных отношений в Российской Федерации» кафедры религиоведения РАГС (от власти – по заказу Администрации Президента) и «Концепций государственной политики в сфере отношений срелигиозными объединениями в Российской Федерации», разработанный общественной организацией «Институт государственно-конфессиональных отношений и права» и Главным управлением Министерства юстиции РФ по г. Москве в лице заместителя начальника Главного управления Владимира Жбанкова (от клерикальных кругов — ориентированных на МП РПЦ).

Проекты хоть и были представлены как альтернативные, на самом деле одинаковы по сути. Причем идея необходимости введения «традиционности» в правовое поле России является общим местом обоих проектов.

Элементы конфессиональных предпочтений, закрепленные в неработающей в нормативном смысле преамбуле Федерального закона, заинтересованные круги пытались наполнить реальным содержанием и оформить в виде «специальной» концепции отношений государства и религиозных объединений.

Проекты концепций отношений государства с религиозными конфессиями вообще и идея введения критериев и термина «традиционные религиозные организации» в правовое поле России были неоднозначно восприняты в обществе игосударстве. РАГС не позаботился о поддержке своего проекта — и в конечном итоге власть в лице Администрации Президента РФ его отвергла, а некоторые конфессиональные лидеры и вовсе заклеймили проект как атеистический, богохульный и т. д.[5]

Игорь Понкин, директор Института государственных конфессиональных отношений и права, оказался более расторопным. В результате он получил многочисленные хвалебные отзывы. «Традиционность» предполагается вводить в духе советских времен «по многочисленным просьбам трудящихся», в роли которых на сей раз выступили лидеры ряда конфессий: Кирилл Гундяев (от Отдела внешних церковных связей Московского патриархата РПЦ), Владимир Пудов (от Евангелическо-лютеранской церкви), Сергей Ряховский (от Российского объединенного союза христиан веры евангельской), Анатолий Пчелинцев (от Института религии и права). Они горячо одобрили и письменно поддержали явно антиконституционный проект в целом и идею введения в правовое поле критериев и понятия «традиционная религиозная организация» в частности.

Однако поддержка оказалась не столь единодушна, как того хотелось авторам. В сентябре 2001 года президент Ассоциации христианских церквей «Союз христиан» пастор Игорь Никитин в своем выступлении на сессии ОБСЕ в Варшаве заявил: «Религиозная вражда, подогреваемая появлением термина “традиционные” и “нетрадиционные” религии, выплеснулась на улицы городов России».

16 января 2002 года Игорь Никитин инициировал «круглый стол» «Свобода вероисповедания, государственно-конфессиональные отношения и протестантизм в России», который был проведен совместно с Объединением исследователей религии, Военно-христианским Союзом России, Советом христианских евангельских церквей в России и др. Главной идеей «круглого стола» была открытая дискуссия по поводу перспективы введения критериев и термина «традиционные религиозные организации» в правовое поле России.[6]

Показательно то, что ни авторы вышеупомянутых проектов концепций, ни их «поддержанты» оказались не готовы в открытой дискуссии отстоять свою позицию. Они использовали свой авторитет для срыва «круглого стола».

В целом, любые попытки общественной дискуссии по вопросу антиконституционных тенденций в изменении законодательства блокируются и замалчиваются как властью вкупе с «официальной» наукой, так и сросшимися с ними негосударственными структурами.

Что касается позиции власти, то, отказавшись от принятия концепции, она тем не менее не стала отказываться от самой идеи «традиционности». Об этом, в частности, говорит ряд мероприятий федерального уровня, а также многочисленные публичные выступления высокопоставленных государственных деятелей. 6 июля 2001 года в Государственной думе Федерального собрания прошли парламентские слушания «Проблема законодательного обеспечения государственно-церковных отношений в свете социальной концепции Русской православной церкви», на которых были выработаны рекомендации в адрес Комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций Государственной думы, Правительства РФ, субъектов РФ.[7]

К осени 2001 года обсуждение проектов концепций отношений светского государства России с религиозными объединениями в СМИ стало трансформироваться в несколько иные формы, практически не претерпев изменений своей сути. Это в значительной мере связано с заявлениями представителей власти о том, что принятие концепции отношений государства с религиозными объединениями в обозримом будущем не планируется.

Но заинтересованные круги, ориентированные на МП РПЦ, не оставляют попыток протащить «традиционность» в правовое поле РФ. Они сосредоточились на обосновании соответствия введения термина «традиционные религиозные организации» конституционной норме, декларирующей равенство религиозных объединений перед законом. В частности, ряд выступлений на VI Всемирном русском народном соборе, публикации в СМИ были посвящены этой теме.

Речь идет о категориях «юридического равенства» и «фактического равенства». Очевидно, что декларация юридического равенства далеко не всегда является гарантией равенства фактического. Но отказ даже от юридического равенства откроет путь к прямому антиправовому административному произволу, и без того ставшему обыденным каждодневным явлением, но уже на «узаконенных» основаниях.

25 января 2002 года состоялась научно-практическая конференция «Государство и традиционные религиозные объединения. Концептуальные основы взаимоотношений на примере Центрального федерального округа».[8] В проекте рекомендаций конференции прямо говорится, что совершенствование российского законодательства о религии должно развиваться в направлении выработки законодательной базы для широкого партнерства между государством и религиозными объединениями. В частности, Зоркальцев отметил, что 14 лет разгула свободы совести не принесли облегчения положению РПЦ и иным «традиционным религиозным организациям»... Страну буквально заполонили псевдорелигиозные организации, в результате чего общество оказалось беззащитным перед наплывом мутных ичуждых ему идей. А его заместитель Александр Чуев посетовал, что если ввести ограничения для «нетрадиционных религий», то обвинят в наступлении на свободу совести, и тут же предложил ограничить их по другому — законодательно расширить права «традиционных». Долго ждать не пришлось.

21 марта 2002 года в Государственной думе состоялся «круглый стол», посвященный обсуждению очередного варианта законопроекта «О традиционных религиозных организациях в Российской Федерации». Предыдущий вариант был презентован Александром Чуевым еще 5 февраля 2002 года. В основе обсуждаемого законопроекта — идея о необходимости введения критериев «традиционности» и соответственно термина «традиционные религиозные организации» в правовое поле РФ. По сравнению с предыдущим новый вариант претерпел незначительные изменения, сохранив свою антиконституционную направленность.

Г-н Чуев настойчиво предлагает селекцию религиозных объединений (которые по Конституции РФ равны) по срокам существования (не менее 50 лет) и государственно-территориальному признаку. На основании такого деления должны выделиться в отдельную группу «традиционные религиозные организации».

Для идентификации отечественной «традиционности» предлагается формирование постоянно действующей Федеральной комиссии. Места должны получиться хлебные. Судите сами. Срок полномочий членов комиссии составляет шесть лет (возможен второй срок), их деятельность предполагается обеспечивать Управлением делами Президента РФ за счет федерального бюджета. По уровню заработной платы, социальному и медицинскому обеспечению члены комиссии приравниваются к государственным служащим категории «А».

В соответствии с настоящим законопроектом предполагается закрепить де-юре целый пакет государственных вероисповедных предпочтений, многие из которых полным ходом внедряются де-факто: практически полностью освободить от налогов не только «традиционные религиозные организации» и их структурные подразделения, но также принадлежащие им предприятия; в области образования, благотворительности и социального обслуживания также предполагаются значительные льготы, если не прямое финансирование «традиционных религиозных организаций» и их структурных подразделений.

Заслуживает особого внимания идея автора законопроекта, в соответствии с которой «традиционные религиозные организации имеют право на освещение своей деятельности, в том числе демонстрации богослужений, религиозных церемоний обрядов и других значимых событий религиозной жизни, в государственных и муниципальных средствах массовой информации на безвозмездной основе. Традиционные религиозные организации имеют право использовать средства массовой информации, в том числе государственные и муниципальные, в целях распространения своего вероучения, религиозного образования и воспитания, миссионерской и благотворительной деятельности» (ст. 18). Более того, «государство оказывает поддержку созданию традиционными религиозными организациями собственных СМИ и способствует их развитию путем предоставления финансовой помощи, а также размещением государственных заказов».

Печальный опыт принятия в 1997 году ФЗ «О свободе совести и о религиозных объединениях»[9] и особенно тенденции формирования правовой культуры России в условиях отсутствия конструктивной дискуссии по вопросу перспектив введения «традиционности» оставляют мало места для здорового оптимизма.

Более того, раздувание темы «католической экспансии» и обращение за защитой «канонической территории» к депутатам может способствовать реализации самых пессимистических сценариев и прогнозов.

Прогнозирование, как известно, дело неблагодарное. Но ясно одно — заинтересованные круги не откажутся от идеи введения «традиционности» в правовое поле России. В данном случае это может быть принятие законопроекта Чуева, какого-либо иного законопроекта или поправок к уже действующему законодательству.

Сегодня мир изменяется быстро как никогда. Свобода совести призвана дать людям шанс прочувствовать эти изменения, оценить их последствия и адекватно на них реагировать. Свобода совести для каждого — шанс для изменения положения вещей в ситуации монополизации мировой власти, альтернатива терроризму. Неограниченная власть провоцирует на себя реакцию, в том числе в такой крайней форме, как терроризм. Свобода совести призвана разорвать круг единомыслия, ограничить власть, ослабить дух терроризма.

Анализ реальной ситуации показывает, что «официальная» наука и законотворческий процесс, при заинтересованном и/или молчаливом согласии лидеров «традиционных» конфессий, находится под контролем власти, подводя некую наукообразную базу под ее антиконституционную политику в сфере свободы совести.

В этом контексте характерной чертой является сращивание структур, обслуживающих интересы некоторых конфессий, с органами власти и «официальной» наукой. Деятельность этих альянсов носит имитационный правозащитный характер, является корпоративно ориентированной, направлена на реализацию только соответствующих интересов власти плюс определенных религиозных и профессиональных корпораций и, как метко заметил сопредседатель Института свободы совести Сергей Мозговой, имеет тенденцию к приватизации «цеха борьбы за свободу совести».

Таким образом, в РФ в сфере свободы совести проявляют активность, как правило, структуры, отражающие интересы или определенных корпораций, или власти. Реализацией конституционного права на свободу мировоззренческого выбора (юридическим измерением которого является право на свободу совести) для каждого человека вообще никто не занимается. Более того, принципы свободы совести в качестве правовой категории осознаны крайне слабо.

На уровне государственной политики конституционные права подменяются трактуемой по усмотрению власти вероисповедной политикой и «специальными» государственно-конфессиональными отношениями. Естественным развитием этих самодовлеющих отношений является идея введения «традиционности» в правовое поле.

С одной стороны, ущербность идеи введения термина «традиционные религиозные организации» заключается в том, что права человека, в данном случае верующих, оказываются производными от прав неких самодовлеющих структур (мало похожих на добровольные объединения граждан) и зачастую фактически становятся заложниками конфессиональной бюрократии.

С другой стороны, такой подход позволяет власти использовать религию в политических целях в качестве идеологии для удержания власти, путем некоего «сотрудничества» с той самой конфессиональной бюрократией, делая уже заложниками все общество и каждого человека в отдельности, вне зависимости оттого, кем он себя считает — «верующим» или «неверующим».

Неявный смысл введения «традиционности» в систему законодательства: государство как бы предлагает людям — назовитесь верующими, станьте членами религиозного объединения, но не любого, а «традиционного», еще лучше «самого традиционного», и тогда ваши права будут защищены. Но даже в этом случае права верующих отдаются на откуп церковной бюрократии. Так и конфессиональной бюрократии хорошо, и власти удобнее — проще договориться о льготах в обмен на политическую поддержку.

Если же люди не захотят стать членами официально признанных в качестве «традиционных» конфессий, а вступят в «нетрадиционную» или вообще захотят создать свою «новую» общину (церковь), то в таком случае их свобода совести подвергается «специальным» ограничениям, не имеющим четких правовых критериев. Соответствующая антиправовая терминология уже в ходу — «секта», «зомбирование», «вербовка» и т. д., осталось только придать ей правовой статус.

В конечном итоге введение термина «традиционные религиозные организации» будет способствовать доминированию в отношениях с государством одной конфессии — «самой традиционной». Как показывает исторический опыт, не все конфессии оказываются одинаково полезны для власти, даже среди «традиционных». Отсюда неизбежность дальнейшей селекции уже среди «традиционных» религиозных организаций, в виде еще больших льгот для одних и гонений для других. Но самое главное — это то, что правовых критериев «традиционности» не существует в принципе, их создать невозможно. Любые попытки создания критериев «традиционности» антиправовые.

Представляется, что у демократического правового государства, поставившего в качестве цели формирование открытого гражданского общества, тем более многонационального и поликонфессионального, вообще не должно быть никаких «специальных» отношений с религиозными организациями, а следовательно, и концепций этих отношений. Значит, не должно быть и «специальных» религиозных льгот. Речь не идет об отказе от льгот вообще, только от «специальных».

Религиозные объединения традиционно являются объектом политических интересов и «специального» контроля со стороны власти как в России, так и во многих государствах мира, вследствие чего в результате правоприменения данного «специального» законодательства не только нарушаются права верующих и религиозных меньшинств, но и размывается целый ряд демократических конституционных принципов, составляющих основу конституционного строя.

Сакрализация (освящение) власти — так традиционна для России. Но значит ли это, что Россия должна отказаться от курса на строительство демократического правового государства и формирование гражданского общества, отказаться от основополагающих принципов в области прав человека, определенных в конституции и нормах международного права в угоду радетелей «традиционности», а фактически сакрализации власти?

Необходимость формирования правового механизма реализации свободы совести для каждого человека в современном демократическом правовом государстве, определившем в качестве цели построение открытого гражданского общества, и тем более с учетом глобальных процессов, требует коренной ревизии и реформы основополагающих принципов и понятийного аппарата в данной сфере.

Одним из приоритетов является создание юридических механизмов контроля использования религии в качестве государственной идеологии.

Изменения сложившегося порядка вещей в области свободы совести и государственно-конфессиональных отношений требует не только национальный российский уровень. По всему миру полыхают политические войны с ярко выраженным этноконфессиональным характером. После трагедии 11 сентября глобальный конфликт цивилизаций больше не кажется изощренной фантазией.

В этих реалиях необходимость создания международного механизма принятия и реализации решений по глобальным проблемам (в числе которых — международный терроризм), призванного обеспечить устойчивое и безопасное развитие мировой системы и ее элементов, в свою очередь, выдвигает требования коренных изменений в области управления, политики, устройства и распределения власти. Создание такого механизма связано с обязательной трансформацией целей развития духовных и нравственных ценностей, социальных и политических идей, доминирующих в обществе. Необходимо политическое руководство, отказавшееся от эксплуатации принципов превосходства и разделения, способное преодолеть национальный эгоизм и осуществлять интеграцию в мировое сообщество, органично сочетая национальные и глобальные интересы.

Мир действительно изменился. Пришло время менять политику. И, в первую очередь, подчинить ее принципам прав человека и свободы совести. Для этого необходимо превратить эти принципы из декларации в реальность.


[1] Современное состояние правовой системы уже является продуктом исторического развития, и любые попытки его корректировки в соответствии с «традициями» являются попыткой повернуть историю вспять. Декларация прав человека 1948 года, явившись результатом уроков двух мировых войн, знаменует новую эпоху эволюции правовых систем. Она послужила моделью при определении стандартов прав человека для новейших конституций, принятых во многих странах мира, в т. ч. РФ. Современная Конституция России принята 12декабря 1993 года.

[2] Поддержка Московским патриархатом правящего режима отнюдь не ограничивается предвыборной риторикой. Она касается практически всех значительных событий, неоднозначно воспринимаемых в обществе, будь то чеченская кампания или гибель подводной лодки.

[3] Крылова Г. А. Свобода совести на весах правосудия. М., 1998.

[4] Оба проекта были размещены на совместном интернет-сайте РОО «Институт государственно-конфессиональных отношений и права» и кафедры религиоведения РАГС www. state-religion.ru, а затем опубликованы в газете «НГ-Религии».

[5] В частности, 29 сентября 2001 года председатель Центрального духовного управления мусульман России муфтий Т. Таджуддин заклеймил проект религиоведов РАГС как «антиисламский и богохульный». По его мнению, «авторы проекта делают прямые нападки на мусульман России с обвинениями их в экстремизме и стремлении достичь свои корпоративные интересы с помощью политических игр».

[6] Практически все выступающие высказались против введения термина «традиционность» в правовое поле России. По словам руководителя Центра по исследованиям проблем религий и общества Института Европы РАН Красикова, «в данном случае, говоря о традициях, взывают к самым худшим традициям». А полномочный представитель Правительства РФ в Федеральном собрании РФ Андрей Себенцов отметил, что «в законодательстве России отсутствует понятие “традиционная религиозная организация” и надеюсь, никогда там не появится».

[7] Необходимость изменения законодательства о свободе совести и о религиозных объединениях в сторону закрепления государственных вероисповедных предпочтений в лице «традиционных» конфессий стала основной идеей парламентских слушаний.
В частности, в проекте рекомендаций в адрес Государственной думы говорится
о необходимости «обобщить и проанализировать правоприменительную практику Федерального закона “Освободе совести и о религиозных объединениях”
и сформулировать предложения по его совершенствованию с учетом концептуальных положений “Основ социальной концепции Русской Православной Церкви”
и мнений представителей российских традиционных конфессий, выраженных
в их программных документах о взаимоотношениях государства и религиозных объединений».

[8] Об уровне мероприятия говорит тот факт, что его вел сам полномочный представитель Президента РФ в Центральном федеральном округе Георгий Полтавченко. А среди докладчиков фигурировали председатель Комитета по делам общественных объединений и религиозных организаций Государственной думы РФ Виктор Зоркальцев, заместитель начальника Главного управления Министерства юстиции РФ по г. Москве В. Жбанков. И председатель Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополит Кирилл (Гундяев).

[9] Закон был принят подавляющим большинством голосов (только шесть парламентариев проголосовали против и четыре воздержались) — даже активно отстаивающая идею необходимости построения гражданского общества в России парламентская фракция «Яблоко» не имела в ходе его обсуждения и принятия четкой позиции по данному вопросу