Отделяй и властвуй

Аллен Бьюкенен взвалил на себя тяжелую ношу. Его цель — создать моральную теорию сецессии, т. е. отделения части государства от его целого. Центральный вопрос труда досточтимого автора: каковы условия, при которых такое отделение морально оправдано? Сказать, что над этим вопросом напрасно бились лучшие умы человечества, было бы неверно. Лучшие умы человечества отвечать на этот вопрос даже не пытались. Они, похоже, видели, что из подобных попыток ничего вразумительного не выйдет.

В самом деле, можно ли привести основания, по которым некоторая группа граждан государства имела бы моральное право отделиться от этого государства вместе с территорией, на которой она проживает? Если бы такие основания показались данной группе граждан убедительными и, соответственно, достаточными, то другая часть граждан государства — заметим, численно превышающая первую — пришла бы к прямо противоположному мнению. Иными словами, если некоему джентльмену в тиши кабинета удастся доказать, что определенная территория (скажем, Страна Басков) — может быть отделена от государства (в данном случае от Испании), то вряд ли большинство жителей Испании с этим согласятся. Равно как большинство жителей Франции — с отделением Корсики, а большинство граждан Грузии — с отделением Абхазии. Прибавим сюда Северную Ирландию в Великобритании, Приднестровье в Молдове, Нагорный Карабах в Азербайджане, албанские анклавы в Македонии и еще десятки подобных случаев, и нам станет окончательно ясно, почему за разработку «теории сецессии» не берутся даже самые дерзкие моралисты.

Экзерцизы, которым предается автор рецензируемой книги, так и остались бы безобидным теоретическим казусом начала 90-хгодов, если бы не одно обстоятельство. Для русского издания автор написал специальное предисловие, призванное придать несколько залежалому товару впечатление свежести. В основной текст при этом не внесено никаких поправок (он по-прежнему полон рассуждений о возможности отделения Литвы от CCCР), зато предисловие полностью посвящено отделению Чечни от России. Последнее, как нетрудно догадаться, автор считает давно назревшим. Непонятно, правда, почему об этом нет ни слова в самом корпусе книги. Не потому ли, что мысли, выдаваемые Бьюкененом за выношенные, пришли ему в голову недавно, под впечатлением от тенденциозных телевизионных картинок?

Когда я читал английское издание этой книги, она показалась мне хотя и странноватой (эдакий иноходец от либерализма), но вполне заслуживающей названия научной. Сравнивая теперь знакомый текст с новым, адресованным русскоязычному читателю, вижу перед собой другого автора. Легковерного, скорого на выводы, постоянно подменяющего научные суждения идеологическими штампами. Человек, идентифицирующий себя с ученым, не должен пользоваться языком политически ангажированной журналистики. А выражения вроде «колониалистское отношение, от которого чеченцы страдали столько времени»(с. 11) явно позаимствованы из этого языка. На мой взгляд, ученого отличает от газетных комментаторов и телерепортеров также способность соблюдать дистанцию по отношению к политике. А книжка получилась вполне политическая. Не только в эмоциональном послесловии Дмитрия Фурмана и Сойли Нистен-Хаарала, но и в самой книге прослеживается простенький месседж: отпустите чеченцев на волю. Речь идет именно о «чеченцах», т. е. об этнической группе, а не о«Чечне» как определенной территории, ибо субъект самоопределения мыслится Бьюкененом как этническое (культурное) сообщество.

У чеченцев, полагает автор, есть все моральные основания для отделения от России. Они тем самым исправляют случившуюся историческую несправедливость (аргумент «исправляющей справедливости»). Кроме того, данный случай удобно рассматривать и в контексте другого аргумента, который уже сам по себе («при определенных условиях») достаточен для оправдания отделения; этот аргумент— «защита культуры». Поскольку иного способа защитить свою культурную идентичность, кроме как освободившись, наконец, от ярма империи, у чеченцев нет, Аллен Бьюкенен приветствовал бы создание ими собственного независимого государства.

Быть может, плохо информированный западный читатель и клюнет на разговоры о российском колониализме в Чечне и столетней — от Шамиля до Дудаева — «национально-освободительной борьбе». Но человек, хоть минимально осведомленный о национальной политике коммунистов и о реальном положении дел в экономической и культурной жизни Чечено-Ингушской АССР, вряд ли усмотрит в рассуждениях автора что-нибудь кроме бесконечной наивности.

Но оказаться в щекотливом положении автору грозило и без довеска в виде чеченской темы. Книга постоянно напоминает о дилемме, мучающей автора: либо либеральные убеждения, либо логическая последовательность. Дело в том, что логически обосновать право на отделение, не отказываясь при этом от базовых допущений либеральной политической философии (и, соответственно, не переходя на позиции популистов или националистов), невозможно. Националисты ясно и однозначно утверждают, что всякая «нация», т. е. всякое культурно однородное сообщество, имеет право на отделение и на образование собственного государства. Популисты просто говорят, что для отделения некоторой территории достаточно желания большинства ее населения. Что при этом станет с меньшинствами, как это отразится на ситуации справами человека — до подобных вопросов ни националистам, ни популистам нет дела. Наш же автор, будучи либералом, нелиберальных аргументов принять не может и полагает, что «законные интересы людей, связанные с их идентичностью и принадлежностью к национальной группе, могут быть удовлетворены системой прав меньшинств и организацией внутригосударственной автономии». Тогда зачем городить огород? Давайте обеспечивать упомянутую систему и организовывать автономию. Это, наверное, лучше, чем резать по живому, создавая новые государственные границы. Однако в книге высказано и утверждение, что в случае с Чечней — лучше резать.

О том, что у автора плоховато с логикой, говорит и его упорное нежелание присоединиться к теории «исторической справедливости». Эта теория, сколь бы недоказуемой она ни была, сообщает устремлениям сепаратистов видимость легитимности: с нами столько-то лет назад поступили несправедливо, и теперь мы восстанавливаем справедливость. Отбираем награбленное. Прибегнуть к этой теории Бьюкенен не может (либерализм не позволяет), а потому пускается в путаные объяснения насчет возможностей «исправляющего права». Как будто в этом случае можно избежать нового бесправия.

Представление о книге будет неполным, если не упомянуть еще одного обстоятельства, которое автор считает основанием для требования отделения. Это ситуация, когда некоторая «территория была несправедливо захвачена». Здесь Бьюкенен снова чего-то недодумал. Справедливо ли были захвачены Флорида и Новая Мексика Соединенными Штатами или Шотландия Англией? Если же он имеет в виду такое международно-правовое понятие как оккупацию (например осужденные мировым сообществом в лице ООН оккупация Западного берега реки Иордан Израилем или Восточного Тимора Индонезией), то для восстановления status quo никакой специальной «теории сецессии» не требуется.

Впрочем, Бьюкенен, пусть и не всегда логичен, но зато вполне благонамерен. Он, в частности, не покушается на основы международного права (поскольку не признает в качестве нормы «права наций на самоопределение»). А вот российский издатель «Сецессии» делает шаг, который его американский коллега не захотел или побоялся сделать. Дмитрий Фурман считает, что «право наций на самоопределение», причем в форме образования суверенного государства, — великий морально-правовой императив, который давно пора вмонтировать в систему международного права. Понимает ли он, что подобная операция всю эту систему разрушит?