От стыда к радости

34. Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч;
35. Ибо Я пришел разделить человека с отцем его, и дочь с матерью ее и невестку со свекровью ее.
36. И враги человеку домашние его.
37. Кто любит отца или мать более нежели Меня, не достоин Меня,. и кто любит сына или дочь более, нежели меня, то не достоин Меня.
Мф., 10

В примитивных обществах человеку не надо думать, все продумано заранее. Известно, как поступить в том или ином случае. На все есть правила. Неизменные ритуалы сопровождают рождение и смерть, женитьбу и строительство дома. Известно как себя вести на работе и в праздник. Даже абсолютно точно известно, какой узор нанести на новый горшок. Тот, который наносил отец, и ни одного лишнего завитка, иначе будет скандал.

Свободы нет. О мифической вольности счастливых чингачгуков, живущих в согласии с природой, писали европейцы, которые никогда никаких чингачгуков не видели. Первобытная свобода - фантазия Руссо, не более. Науке открывается совсем иная реальность. Внешний мир ничего не говорит человеку племени, установил антрополог Люсьен Леви-Брюль, написавший книгу о первобытном мышлении. Дикарь ничего не знает в нашем смысле слова. Его сознание закрыто, заблокировано для познания. Его «знание» - это особым образом устроенная сложная совокупность мифов, древних сказаний, преданий о коварных и могущественных духах вод и земель. Все травы, люди и воды мыслятся не как явления со своими законами, а неразрывно связаны с неким значением, исходящим из генеральных мифов, освящены главным учением о мире. Эти «знания-значения» называются коллективными представлениями.

В племени нет личности. Вернее, нет личности индивидуальной. Есть личность коллективная. В качестве индивида, субъекта выступает племя целиком, где человек - не единица, а дробь, часть единицы. Племя - организм, а отдельная особь - его орган. Какое особое мнение и поведение может быть у руки. Только действие, подчиненное целому организму. При этом нет никакого дополнительного порабощения, никакого принуждения или выгоды вождя, например, на которого рядовой член племени работает. Речь идет о добровольном поведении, где все как один.

Эти наблюдения относятся отнюдь не только к диким племенам, составляющим предмет изучения этнографии и этнологии. Множество сообществ, будь то банда, род, тейп, казацкий круг, село, союз ветеранов и множество других как неформальных, так и формальных групп, и сейчас строятся по этой естественной модели. Ее всегда можно узнать, если в ней сохраняется главное условие: наличие коллективного мифа, центрального учения, надперсональной ценности и общего мнения.

Везде, где поведение предписано коллективом, существуют общие представления, которым отдельный индивид следует. Не принужден действовать внешними силами, иногда органов принуждения и вовсе нет. Человеку стыдно действовать иначе, нежели принято. Неудобно перед соседями, перед членами прихода, перед товарищами по оружию. Он смотрит на себя глазами других. А если взбунтуешься против строя - поправят. В мафии - очень жестко, в деревне - помягче, в студенческом кружке - еще мягче. Но регулятор действует исключительно эффективно.

Со времени выхода в 1946 году знаменитой книги «Хризантема и меч» американского антрополога Рут Бенедикт, изучавшей японцев, подобные культуры называют - культурами стыда. Люди старшего поколения у нас еще помнят торжественную клятву юных пионеров: «если я нарушу: то...»? Это «то» висит над каждым членом такого сообщества. Если отступишь от партийного устава, если нарушишь волю воровского авторитета, если откажешься мстить за убитого брата, если захочешь эмигрировать из страны, тебя настигнет «гнев и презрение товарищей».

В сущности это метод жизни общества, позволяющий ему выжить в жестоком враждебном мире. Нельзя сказать, что в таком сообществе из человека воспитывают злодея. Ничего подобного. На самом деле учат только хорошему. Учат быть честным, не воровать, не убивать, уважать старших, заботиться о женщинах и детях. Но только все эти замечательные правила относятся исключительно к членам данного сообщества. Быть честным перед КПСС, соблюдать верность воровскому слову, не красть скот в своей деревне. Однако по отношению к другим - поведение сразу становится неопределенным, оно не регулируется. И если случится украсть у чужих, умыкнуть женщину, убить члена другого племени, то судить не будут. Грехом не считается. Наоборот, сочтут за доблесть.

Такая культура не может терпеть никакой другой, считает ее ущербной. Чтобы ни натворили свои, они всегда правы, а чужие всегда не правы. Любое древнее общество стремится стать империей абсолютной, и в идеале - всемирной. Народ может быть только особым, отмеченным Богом, выделенным, лучшим. Абсолютен панславизм, пантюркизм, арийство. Даже маленькие народы иногда свихиваются и объявляют себя всемирной нацией. Вы легко можете найти сочинения, где утверждают, что Геракл родом из-под Курска, что этруски - это русские, а в Осетии вам скажут, что все европейские цивилизации созданы осетинами. Размеры империи не имеют значения, претензии одинаковы что у китайцев, что у албанцев.

Культура вины создает цивилизацию

Но однажды наступает прозрение, что вот этот привычный мир - преступен. Появляются пророки не удобных для прежнего порядка истин. То, что считалось доблестью, они объявляют преступлением. Они учат, что честность, забота и любовь должны распространяться не только на своих, а на всех людей без исключения. Что для Бога нет ни эллина, ни иудея. Провозглашается гениальное: «Мне- отмщение и Аз воздам!», то есть буквально, что месть - не дело людей. И более того, находится некто, кто осознает, что «враги человеку ближние его», потому что подталкивают его к разделению людей на ближних и дальних, хороших и не очень.

Революцией стало открытие, что в отдельной личности таится целый мир, больший, чем тот, который мечтает захватить империя. Что человек не часть, а целый мир - и этот мир не враждебен всем остальным.

Новый человек добровольно, своим личным договором с Богом становится совсем в другое положение - лично ответственного за все. И уже не коллектив отвечает за своего члена, а человек сам отвечает за все. И отвечает отнюдь не перед соседями и вообще не перед людьми, его судья - выше.

Так возникла другая культура, уже не клановая, а личностная - культура вины. Она определяет поведение людей, пусть сначала немногих, но именно эти немногие делают жизнь, задают ее верхнюю планку. Сознание несовершенства мира внесло гигантский раскол в головы, мир раздвоился на идеальный божественный и грешный земной. Но этот раскол был абсолютно необходим. Меч Христа - целительный скальпель. Зато были выработаны универсальные правила поведения на основании высшего долга, общего для всех.

Между культурой стыда и культурой вины всегда возникал глубокий конфликт. Старейшины недоумевают, отчего это бунтарям не живется в удобных, деревенских например, или казацких правилах, обеспечивающих какой никакой, но порядок, эти страдающие одиночки распространяют анархию, неверие, уныние, своеволие, неподчинение авторитетам, дерзость, «насмешку вечную над львами и орлами», над общим кодексом поведения. Но защитникам старого порядка невдомек, как слаба культура стыда, как ненадежно существование в ее рамках. Единство мнений ослабляет, не дает вариабельности поведения. Свою слабость все такие культуры интуитивно очень чувствуют, их главный враг - инакомыслие. Один человек, такой как Солженицын, подрывает целую страну, если она спаяна «морально-политическим единством».

Авторитарный строй лишен внутреннего содержания, неэффективен и эфемерен. Он - не защита ни от внешнего, врага, ни от разбоя, а уж тем более от произвола начальства. Его цель совсем другая - не защита, а укрепление пустого единства. И наоборот, истинно защищают публичные разногласия, когда складывается культура этого разнообразия.

Не казацкий круг, не деревня, не партия нового типа создали цивилизацию. Все создано одним отдельным человеком. Вся цивилизация выросла на культуре вины. Личная ответственность дала всю городскую культуру, привила ремесленнику, торговцу честность, гордость за личное умение. Он работал честно не потому, что его увидят другие, а потому что на него смотрит Бог. Вся наша история заполнена подвигами людей, не мирившихся с клановыми обычаями и поведением, выламывавшихся из них.

Каковы мотивы Христофора Колумба? Зачем шли открывать новые страны? Обычно считается, что за пряностями. На самом деле Колумб не собирался ничего открывать. Наоборот, он хотел придти в известную страну, в Индию. И не за чем-то, а во имя чего-то. Во имя Бога, ради утверждения тысячелетнего царства Христа на всей Земле, ради спасения томящихся в магометанском плену христиан.

В это время Испания освобождала страну от мавров, как раз в 1492 году пала Гранада и весь полуостров стал христианским. Фердинанд и Изабелла чувствовали себя крестоносцами, героями, лидерами всего католического мира. Впереди у них сиял образ Гроба Господня - поход на Святую Землю.

И тут появляется Колумб, отнюдь не мореплаватель, всего лишь - торговец книгами и картами, и многие в Испании знают его как городского сумасшедшего, утверждающего, что для освобождения Гроба Господня надо не идти на Восток, а на Запад. Таким образом, открытие Америки явилось побочным результатом глубочайшей убежденности Колумба, что ему поручена свыше миссия. Его возвели в звание адмирала, но он ходил в рясе францисканца, подпоясанный грубой веревкой, он ощущал себя миссионером, исправляющим несовершенство мира. Правда, он был не фанатиком, но ученым, переписывался с Тосканелли, научно доказывавшим шарообразность Земли. В Европе того времени многие знали об этой теории, но только один Колумб претворил ее в живую плоть своих эмоций и поступков. Он развил величайшую энергию, чтобы совершить невероятное, преодолеть все трудности организации экспедиции, дальность пути, обуздать вечно готовых бунтовать матросов, достичь цели. Какие тут пряности? Он претворял в жизнь замысел Бога о мире, осуществлял пророчество.

В русской классической литературе не счесть героев, относящихся к этой культуре. Все так называемые лишние люди, которых все «проходят» в школе, все эти Чацкие и Печорины глубоко осознали несовершенство мира, его преступную круговую поруку и вышли из игры. Они не стали жить по законам примитивной стаи и заложили основания культуры вины в России. Русский страдающий интеллигент был центральной фигурой нашей истории последних двух веков, в нем содержался и весь потенциал цивилизации и вся опасность срывов.

В Тамбове был, может быть есть и сейчас, уникальный музей местной земской медицины, в котором можно познакомиться с той невероятной работой, которую проделали русские врачи. Просто невероятно, какую гору они свернули. В середине девятнадцатого века только высокая рождаемость спасала русский народ от вымирания, людей косили оспа, холера, дизентерия, туберкулез, в губернии встречались целые села бытового сифилиса, антисанитария ужасала. Но вот через пятьдесят земских лет появились больницы, регулярные приемы и осмотры, операции, элементарная профилактика, прививки детям, налажена замечательная медицинская статистика. Ликвидированы веками не проходившие эпидемии.

Исторический подвиг земств был совершен на энтузиазме, одного жалованья было бы недостаточно. Нужен был заряд самоотвержения, личного глубокого увлечения. Такой энтузиазм был невозможен без чувства вины образованного человека перед необразованным и темным, без чувств долга и справедливости, без стремления этот долг отдать.

Правда, в нем же, в этом чувстве вины русских интеллигентов, содержалась и отрицательная сторона. Оно порождало поддерживаемое всей литературой ложное представление о моральном превосходстве «трудового народа» с его будто бы «простой» и праведной жизнью. Под влиянием неопределенного, отвлеченного чувства «любви к народу» страдающий интеллигент создал общую моральную атмосферу вины и стал оправдывать насилие снизу и осуждать насилие сверху. Что и закончилось известным погромом, учиненным «народом-богоносцем» в собственной стране.

Нечто подобное произошло с европейским поколением, «потерянным» впервой мировой войне. Казалось, этих людей, заключивших навсегда свой личный «сепаратный мир», уже невозможно заставить быть патриотами, воевать за прекрасные слова о величии родины, славе и долге. Но ремарковских «товарищей» преспокойно уловили, как известно, на чувстве локтя и фронтового братства, то есть на культуре стыда ветеранов всех войн.

Впасть в предыдущую культуру легко, для этого не надо усилий, а перейти в следующую - трудно.

Мир переходит к культуре радости

В 1943 году, когда мир, казалось, достиг предела человеческого унижения, сразу в трех точках планеты три мыслителя открыли закон развития человечества: закон восхождения личности.

Один из них наш, соотечественник, ученый-энциклопедист Владимир Иванович Вернадский считал разум геологической силой. Но сам он не сила, не энергия, в нем нет ничего физического. Его приводит в действие энергия действия отдельного человека. Человек личными усилиями делает мысль силой, и тем самым изменяет биосферу.

Из массы выдвигается новаторская элита, неспокойные изобретатели и творцы. В материалистической политэкономии, заметил Вернадский, стало как бы само собой разумеющимся положение, что новая ценность создается двумя участниками производства - капиталистом и рабочим. Нет, говорит он, в этом процессе участвует всегда и третья сторона - изобретатель, инженер, создающий ту форму, в которой применяется и труд, и капитал. Число таких людей с течением времени увеличивается, и когда-нибудь их станет достаточно, чтобы человечество начало жить не по биологическим, а по законам разума и науки. Мысль начинает формировать действительность.

В те же дни в Китае, во французской католической миссии коллега Вернадского (они недаром были и знакомы), французский монах-иезуит, натуралист, геолог, антрополог (открывший синантропа) Пьер Тейяр де Шарден думал о том же великом процессе человеческой эволюции и писал книгу «Феномен человека». Предварительные итоги этих размышлений он представил в лекции для членов миссии. Все люди стремятся к счастью, говорил Тейяр. И в этом стремлении в соответствии со своими фундаментальными позициями перед лицом жизни, а вернее перед лицом неизбежной смерти, разделяются на три потока.

Одни считают, что жизнь - это случайность, не имеющая смысла. Нас забросили в этот мир и не объяснили, зачем мы должны испытывать эти муки, несчастья, болезни, неудобства, совершать свои и терпеть чужие глупости. И все еще кончается муками смерти. Отчего же возникают беды и зло, спрашивают они? Только от наших желаний, от кипящей кругом вечной борьбы за блага. Значит, чтобы не испытывать несчастий, надо как можно меньше хотеть, как можно меньше приобретать, как можно меньше набирать. Мудрость заключается в отказе от всего, в освобождении от суеты жизни.

Другие, напротив, жизнелюбы. Они купаются в удовольствиях, они стремятся к обладанию и потреблению каждый час, каждую минуту. Смысл жизни для них - в удовлетворении желаний. Надо задействовать все органы чувств. Друзья, вещи, машины, связи - всего должно быть много, как можно больше. Счастье - в наслаждении жизнью, в раскрытии всех представляющихся возможностей. Это- счастье обладания.

Но вот третьи, говорит Пьер Тейяр, странные люди. Они упорно преследуют какую-то цель, будто расслышали обращенный к ним зов и ищут свою дорогу. Они самозабвенно увлечены своим делом и будто не зная, что смертны. Это новаторы и открыватели, восходители и творцы. Жить для них значит реализовать свою внутреннюю программу. И если мы почитаем записки, дневники, воспоминания великих ученых, путешественников, энтузиастов, что же мы найдем у них в душе? - спрашивает философ - чувство счастья? Нет. Мы увидим радость жизни, непрерывную и постоянную радость. Она заменяет им счастье. Они вообще не считают счастье наградой, говорит философ, и не стремятся к нему. Они считают счастье побочным, не планировавшимся результатом правильного действия.

Можно считать их наивными и оторванными от жизни чудаками. Но подождите, говорит Тейяр, оглянитесь вокруг и вы увидите: все, что достигло человечество, сотворено, открыто, найдено ими, увлеченными чудаками.

Тогда же, в 1943 году в Нью-Йорке в научном журнале появилась статья американского психолога Абрахама Маслоу о мотивации человеческого поведения. Мы хорошо изучили психические болезни, говорил автор, но нужно себя спросить, а что такое психически нормальная, полноценная личность? Ион пришел к парадоксальному выводу, что душевную норму нужно определять по лучшим людям, как физические возможности человека оцениваются по спортсменам.

В течение долгого времени он исследовал внутренний мир людей, выдающихся, достигших успеха, приближавшихся к идеалу святости. Он искал и нашел их главное качество. Это качество - самоактуализация. Маслоу увидел, что если удовлетворены первичные потребности, то есть человек избавлен от голода, холода, решил проблемы безопасности, любви, уважения, то он не становится сибаритом и прожигателем жизни, а переходит к удовлетворению высших потребностей. Человек по своему почину и внутреннему решению реализует заложенные в нем способности. Он сам разворачивает заложенную в нем некую цель.

Какими чертами характеризуется такой человек? Он обладает свежестью восприятия, развитой способностью сосредоточиваться на проблемах. Он обладает повышенной потребностью в уединении, никогда не скучает сам с собой. У него нет страха, зависти, потребности в одобрении окружающих, он ни к кому и ни к чему не приспосабливается. Его поведение непосредственно, он спонтанно проявляет себя, не опасаясь сделать что-то неудобное, показаться смешным. Такие люди независимы, их нельзя никуда включить, они никого никогда не представляют, кроме как себя.

В то же время такие люди сильнее отождествляют себя со всем человечеством сразу. Они верят в людей и в их высокое предназначение. У них нет начальства и они сами стремятся не быть начальниками, то есть они подлинные демократы в отношениях, их идеал - сотрудничество и кооперация, а не иерархия.

Как правило, всем этим людям присущи высокие творческие способности. У них часто случаются (то, что Маслоу назвал пиковыми переживаниями, то есть моменты полного слияния с высшим началом в самом себе) моменты озарения, когда человеку нечто открывается. Ничего более радостного и вдохновляющего в жизни не бывает. В то же время такие люди обладают чувством юмора, которое у них обычно философично и никого не обижает.

Итак в разгар мировой бойни трое ученых в одно и то же время обнаружили новую человеческую популяцию, идущую на смену культурам стыда и вины, культуру радости. Радость составляет главный эмоциональный фон жизни творчески производительных людей.

Наиболее важный сейчас для нас вывод Маслоу: самоактуализирующаяся личность - психически здоровая личность. Творческая элита, которую представлял себе Вернадский, восходители и первооткрыватели Тейяра де Шардена, сточки зрения психолога и психиатра - не исключение, а наиболее полноценные, нормальные люди. Они - первое нормальное поколение людей на Земле вообще. А предыдущие генерации не вполне психически здоровы.

Относительно людей, принадлежащих к культуре стыда, это очевидно. Они несут на себе печать природы, стадных родовых звериных чувств ревности, вытеснения, борьбы, биологического уровня выживания. Но и культура вины, хотя она существенно более продуктивна, все-таки дает несовершенный тип человека. Действительно, все прежние века заполнены подвигами людей, шедших наперекор массе, вопреки иерархии вырывавшихся из тисков своих сообществ. Они создавали величайшие произведения науки и искусства, новые формы общежития, новые материалы и инструменты, и чтобы достичь своей цели, развивали неслыханную энергию. Конечно, даром такое напряжение не давалось, среди творцов прошлого было огромное количество неуравновешенных людей, людей с издерганными нервами, изломанных жесточайшей борьбой с окружающим миром, с самим собой, своими инстинктами.

Но и без таких крайних случаев чувство вины за несовершенство мира, чувство своей греховности развивали в людях массу неврозов, страхов, комплексов. В этом хорошо разобрался Зигмунд Фрейд. Когда его критикуют за то, что он будто бы свел существо человека к половым инстинктам, определяющим поведение, забывают, что его опыт - клинический, он нашел своих пациентов в кабинете врача и, значит, количество таких людей было велико.

Культура радости взяла от предыдущей осознание отдельности, самостоятельности, личной ответственности за свои решения, креативную силу личности, но избавилась от сопровождавшего ее всегда чувства вины, чувства потерь, сожалений о несделанном, упущенном. И тем самым может быть впервые, еще в это трудно поверить, впервые намечается преодоление разрыва, раскола между земным и небесным, между несовершенством смертного существования и этическим идеалом.

По разным приметам уже проглядывает это эмоциональное изменение состояния современного человека. Сегодня он по-другому ориентирован, он начинает преодолевать трагичность бытия, несмотря на то, что главный источник трагичности - смерть нависает по-прежнему над каждым, но к ней относятся теперь несколько иначе.

От человека ничего не зависит, утверждала вся прежняя житейская философия, все суть тлен и суета. Церковь говорила мягче - в земной жизни ничего от нас не зависит, но все материальное - действительно, тлен. Силы окружающей природы, мощь стихийных народных движений, бессмысленность страшных античеловеческих режимов настолько превышают индивидуальные силы, что все наши стремления, все чистые помыслы, все вдохновенные начинания идут прахом. Человек слаб, ничтожен, бессилен. От древности остались портреты двух философов, противоположно реагировавших на тщетность человеческого существования. Плачущим философом называли Гераклита, потому что он скорбел при виде жалкой суеты людей; смеющимся философом - Демокрита: тот потешался над той же суетой, над претензиями людей что-то переделать в жизни. Но оба заранее принимали, что земная жизнь - обман, тщета.

Но вот нарождается поколение людей, которые не считают, что их жизнь - «дар напрасный, дар случайный», и это несмотря на остающиеся и беды, и несчастья, на личную смертность, наконец. Что же изменилось?

Разумеется, люди стали более образованы, чем раньше, что их усиливает безгранично. К индивидуальному уму каждого, говорил Вернадский, знания прибавляет вся интеллектуальная мощь прежних поколений, то есть один становится равен человечеству практически буквально. В любом инженерном проекте моста, корабля, например, заключен весь потенциал прошлого.

Но знание в чистом виде - морально нейтрально. В нашей стране, надо сказать, как нигде много образованных людей, но страной добра мы от того не стали. Научные знания сами по себе инструмент, нечто вроде топора, но как его употребить, наука не даст ответа. Знания полезны лишь вместе с опытом гуманитарным, религиозным, со способностью и умением отличать добро от зла, что, конечно, непросто. Сегодняшнее зло - это вчерашнее добро, вчерашняя доблесть - ныне состав преступления. Только гуманитарная ориентация, только вера в человечество способна поставить на подобающее место операционную силу интеллекта.

Высокой степени образования и просвещения можно достичь правильным воспитанием, это ясно. Образованный и искренно верующий, например, человек уже представляет собой непреходящую ценность. Но необходим третий ингредиент троицы, заключенной в человеке - призвание, то, что Маслоу называет самоактуализацией. Важно тут «само», то есть реализацию способностей невозможно привить ни образованием, ни воспитанием. Они только создают условия для хотя бы маленького, в рост человека, но подвига. Однако его нельзя никакими силами внушить совершить со стороны. На него решаются изнутри, он должен вырасти в отдельно взятой душе.

Человек должен сам найти свое дело, для которого появился на свет. Призвание не совсем походит на реализацию таланта, которых и в прежние времена было немало. Талант - редкость. Теперь же человек, избавившись от страха перед будущим, получил возможность благодаря удовлетворению первичных потребностей, образованию и воспитанию стать нужным, необходимым и незаменимым, именно таким, каков он есть, без всяких особенных талантов, вернее, у него интуитивно, исподволь нарастает ощущение того, что он сам, его «я» и есть талант, и ему следует выразить себя. Его собственные свойства, их никогда ранее не повторявшаяся комбинация и есть его достояние. В результате возникает совершенно непохожая на прежние ситуация. Человек не просто встраивается в предлагаемые рамки, где он может в совершенстве овладеть предлагаемой ему профессией, и замечательно, пусть даже лучше всех овладеть ею, за что получает удовлетворяющее его содержание. Нет, он сам предлагает то, чего ранее не было- самого себя. Он делает свое рабочее место, свою профессию из самых неповторимых и уникальных свойств своей натуры, из их невероятного сочетания. Он становится незаменим буквально, с его уходом этот «товар» исчезает. Хобби и профессия все чаще совпадают. Человек имеет возможность делать только то, что он хотел бы делать, если бы ему не нужно было зарабатывать деньги, достигает высот, которые никто не сможет превзойти, и тем становится нужен и незаменим. Заниматься только тем, что нравится, что любишь, и не заниматься тем, что не нравится, к чему равнодушен. Потому мечта каждого - создать свою новую профессиональную нишу, а не втискиваться в готовую. Такой человек работает 24 часа в сутки, не испытывая потребности в отдыхе, не уставая, а радостно. Вот почему производительность человечества в целом растет экспоненциально - это реализуется человеческое разнообразие.

Но самое главное даже не в производительности. Она является только побочным эффектом осуществления призвания. Человек идет к этому призванию интуитивно, и когда совпадает со своим назначением, ощущает радость или «пиковые переживания», по выражению Маслоу.

Предмет выбора

Однако скептический читатель спросит автора, где это он видел таких людей, этих бескорыстных ангелов. Люди просто стремятся разбогатеть, жить лучше и получить все, чего хотят. Но так говорят обычно небогатые. А преуспевшие деловые люди знают, что для достижения богатства надо стремиться отнюдь не к деньгам, а к другой цели. Будешь сильно хотеть разбогатеть - жди неприятностей.

Этот интересный предмет: почему развивается цивилизация, почему смягчаются нравы, - в Англии дебатировался, кстати, еще в конце восемнадцатого века. Тогда появилась книжка памфлетиста Мандевиля «Басня о пчелах». Автор утверждал, что причиной развития цивилизации являются человеческие пороки, недостатки и капризы. Стремление к роскоши стимулирует развитие архитектуры и ремесел. Изыски кулинарии, то есть чревоугодие и женские прихоти заставляют отправляться в дальние страны за пряностями, благовониями и страусовыми перьями. Соответственно, строятся корабли, гавани, улучшаются морское искусство и науки. Преступные наклонности людей способствуют развитию суда, права, полицейских мер. В результате порядок возрастает. И т. п.

Книжечка Мандевиля была весьма популярна, выходила много раз, переводилась на все европейские языки. У меня нет доказательств, но нельзя и отделаться от впечатления, что на трирского гимназиста Карла Маркса «Басня о пчелах» произвела неизгладимое впечатление. В отличие от классической политэкономии Маркс ввел в свою теорию лишний, не научный элемент. Маркс попытался не только описать движение прибавочной стоимости, что было бы необходимо и достаточно, но выявить стимулирующий ее человеческий мотив, вскрыть причину расширенного воспроизводства. И движитель у него главный и единственный - прямо по Мандевилю - стяжательство. Прибыль у Маркса - это только терминологически оформленное иносказание для наживы. Цель капиталиста - только обогащение. Ошибка в этом пункте, кстати, и дала возможность превратить марксистскую политэкономию в орудие борьбы.

Но вот что говорит политэкономия нашего времени об источнике благосостояния людей. Недавно переведена у нас книжка Н. Розенберга и П. Бирдцелла(мл.) «Как Запад стал богатым», где исследуется кардинальный факт XX века: развитые страны избавились от бедности. Веками даже самый добросовестный труд не приносил обеспеченности, самые большие таланты умирали в нищете. Где могила Моцарта? Сколько получил Ван Гог за свои «Подсолнухи»? Статистически нормой была бедность. Еще в конце девятнадцатого века бедных в странах Запада было90-95 процентов. И вот что-то сдвинулось, ускорилось. К концу двадцатого века бедных осталось 20-30 процентов.

И причина развития - отнюдь не стремление к наживе. Ложность марксистской иллюзии, укоренившейся в нашей стране в особенности, доказывается легко тем, что и на Востоке всегда было много стяжателей, но страны остались нищими, несмотря на баснословные состояния отдельных людей. Также развеялись и остальные иллюзии, объявлявшие, будто источником богатства являются природные ресурсы, эксплуатация рабочих, колонии. Источник развития один - инновация, связанная с личным риском. А рисковать всегда легче в одиночку. Общество избавилось от унизительной бедности всего лишь потому, что стало поощрять личную инициативу.

О том же свидетельствует один из главных теоретиков свободного рынка и открытого общества Фридрих Хайек. На рынке, утверждает он, мы обмениваемся не товарами, а новыми знаниями. Товар есть предложение новой формы, в которой воплотилась мысль изобретателя (вот о чем писал еще в начале века Вернадский, который, конечно, не мог стать теоретиком рынка, у него другая специальность, но суть он уловил верно). Отсюда принципиальная непредсказуемость развития, пагубность и вред централизации и планирования.

В 1943 году, действительно, человечество опустилось на нижнюю отметку. В мире оставалось всего 12 демократических государств. Но с тех пор количество их неуклонно растет и как статистически и теоретически показал автор нашумевшей книги «Конец истории» Фрэнсис Фукуяма, в конце двадцатого века уже большинство государств приняло доктрину и практику демократии западного, либерального типа. Он показывает, что переход к новому порядку окончателен и бесповоротен. История восхождения к демократии кончилась, ее эффективность не нужно доказывать.

А что такое либеральная демократия? Это не вообще демократия, которая известна с древнейших времен. Не сегодня придуманы и принципы выборности, разделения властей. Формула либеральной демократии и ее цель другие: не выборность управления, а обеспечение прав человека. Задача смещается с обеспечения воли народа к обеспечению прав каждого в отдельности, а не всех скопом. То есть либеральная демократия превращается в аристократию. Но не для избранных. Каждая личность становится исключением, ее непохожесть и есть аристократический ценз. Сама демократия развивается от обеспечения прав всех через обеспечение права меньшинства к обеспечению прав отдельного человека, к признанию уникальности каждого случая в отдельности.

Короче говоря, подозрительная еще для многих либеральная демократия означает самоуправление, где государство есть не выборное начальство, не власть- источник престижа и богатства, как в нашей стране, а наемная администрация для профессиональной защиты прав личности. Такое государство нет смысла захватывать, в нем никто не рвется к власти. Государство походит на акционерное общество открытого типа, все правомочные жители которого суть акционеры, выбирающие способных и образованных менеджеров, которым поручают ведение общих дел, то есть реализацию своих прав. И более ничего. Обеспечение порядка в таком случае облегчается - и чем далее, тем успешнее, - тем, что у преступников нет никакой базы и среды. Все прозрачно. Они чужие буквально везде, скрыться негде среди нормальных людей. Это «вертикальное» государство вроде нашего враждебно людям, и потому любой милиционер - лишний. Поэтому и жулье всегда как рыбы в воде, они среди своих.

Самоуправляемые страны и населены самыми просвещенными и наиболее обеспеченными жителями. Их богатство и просвещенность не есть следствие развития государства. Развитие осуществляется в интересах личности, все остальное является средствами, в том числе и экономика, и общественное устройство. Следовательно, восхождение личности, формирование личности - более мощный, космического размаха закон, который проявляется в этом развитии. Его следствия нам представить очень трудно.

И развитие осуществляется не мистически, а самой личностью, ее свободным проявлением. Но для нас самое важное, что выясняется только сейчас, - развитие осуществляется выборочно, сугубо индивидуально. Строго по одному люди переходят от культуры вины к культуре радости. Перейти или остаться есть предмет свободного человеческого выбора.

Выбор - наша божественная привилегия. Очень ограничен и непрочен порядок под влиянием принуждения, стыда перед членами прихода, села, бригады, если человек будет поступать нравственно только под этим давлением. Ограничивает его и чувство вины, отравляет существование, несмотря на личные достижения. И только свободный выбор усиливает безгранично.

В душе каждого есть центральная и высокая цитадель, священный алтарь - основная ценность. Он не обязательно формулирует ее словами. Мировоззрение выражается в поступках, а не в словах, вербальное и реальное поведение чаще всего не совпадают, и чем менее развит человек, тем далее расходятся у него слова и дела.

А чаще всего у него в голове на месте этой центральной ценности нечто неопределенное и великое, больше него самого. Иногда это братство товарищей по оружию, такое теплое и верное чувство общности, которое никогда не подведет и которое избавляет от необходимости разбираться в этих сложных общественных хитросплетениях, в десятках равноценных альтернатив, предлагаемых этими «болтунами-политиками« и всякими философами. Зато как ясен и понятен приказ командира! «Как славно быть ни в чем не виноватым, совсем простым солдатом, солдатом!» Такого же рода ценности вырабатывают чисто криминальные, сточки зрения общества, мафиозные общности. Они складываются стихийно в любой тюремной камере.

У других ценностью является семья. За ее пределами - ненадежный мир неопределенностей, а здесь есть все, ради чего стоит жить: любовь, дружба, теплое участие, забота всех обо всех. У следующих - народ со своим славным прошлым, преданиями, вековой мудростью. В нашей стране в силу исторических особенностей на месте алтаря у большинства стоит еще более неопределенное понятие - государство, которое является главным скрепляющим цементом сознания. Из него извлекаются все главные мифы, с помощью которых управляют людьми,- об особой судьбе страны, о внешней опасности и укреплении госбезопасности, о кознях врагов. Мифы - живучи как вирусы. Если за них будут держаться, они будут осуществляться до тех пор, пока ни одного человека из этой общности не останется в живых. Где, ответьте нам, мидяне или финикийцы, древние греки или византийцы? Их мифы их и убили.

С культурой вины в алтаре оказалось то, чему там и быть надлежит - понятие Бога, а не человеческое учреждение вроде государства. Как правило, принадлежащие к этой неизмеримо более развитой культуре - люди верующие, высоконравственные, более надежные и дисциплинированные, чем любые солдаты армии стыда. И все же чувство вины, некоторая раздвоенность души показывает, что понятие Бога для этой культуры - есть нечто внешнее, находящееся за пределами самого человека.

Лев Толстой выстраивал иерархию ценностей следующим образом. Человек проходит три стадии познания Бога: сначала сосредоточивается на себе, потом понимает, что есть и другие, равные ему, то есть человечество, надо любить его и, наконец, он обретает гигантское безличное начало сущего. Итак, от эгоизма, от любви к себе к альтруизму, к любовному общению с другими людьми и далее к слиянию с безличным и безграничным Богом.

Переход от культуры вины к культуре радости происходит, когда надперсональный Бог становится персональным. Когда он извне перемещается внутрь. Это произошло не в результате логических рассуждений, а в ходе обретения людьми своего дела. Складывается система ценностей, которую в девятнадцатом веке самые умные и нравственные люди дружно осудили бы как эгоизм и даже эгоцентризм. Но опыт показывает, что самые сосредоточенные на себе самоактуализирующиеся люди ничего общего с эгоизмом не имеют. Они также открыты и доброжелательны, из них получаются наиболее щедрые благотворители.

В центре этой вселенной стоит сам человек. Он для себя, конкретного и имеющего имя, наиболее интересен. Он уже немного продвинулся по той дороге, которую прочертили нам древние, прежде всего Сократ: познай самого себя. Современный человек знает, чего он хочет, потому что стал понимать себя и хочет жить собственную жизнь, ни у кого не занимать ее и никому не отдавать, ни на чей алтарь не класть своего существования, пусть этот алтарь освящен веками.

Выясняется, что в такой позиции никакого эгоизма нет и помину, даже наоборот, это наиболее полезная для других, самых близких и самых дальних людей, позиция. Жить для других, ради будущего, исходя из ценностей прошлого- вот самые коварные лозунги жестоких обманщиков всех времен и народов. Ничего кроме разочарований, душевных болезней и миллионов смертей эти лозунги не дали. Русский философ Николай Федоров недаром ригористски заметил, что в прошлом нет умерших, есть только убитые. И речь у него шла не только о войнах. Но и в мирной жизни действуют слабо изученные, но неумолимые законы тихого вытеснения с последующей неизбежной ликвидацией. Альтруизм он называл потаканием чужому эгоизму. Тот кажется морально оправданным, пока мы не увидим конкретную судьбу людей, заеденных своими близкими. Матери, живущие в угоду своим детям, дочери, чьи судьбы исковерканы деспотами-отцами. Все это жуткие альянсы эгоизма с альтруизмом, садизма с мазохизмом. И неизвестно, кто в этой борьбе жертва. Виктимность, как выясняется, есть форма контроля, которую над нами пытаются установить. Еще хуже в общественной жизни, когда экстремисты объявляют себя бескорыстными борцами за счастье трудового человечества или своего народа. Савонарола и Ленин были, в самом деле, бескорыстны, но ни флорентийцам, ни нам от того не было легче.

Человек героической жизни, русский географ Андрей Краснов написал в письме к своему другу Вернадскому замечательные слова: любовь без знания любимого предмета есть зло. Он имел в виду стремление русской интеллигенции помочь народу, исходя из чувства любви. Любовь хороша и нравственна в личной сфере, но она становится чрезвычайно опасной, как только превращается в общественное чувство. И в самом деле, основная масса несчастий на Земле проистекла от неумелого делания добра и худшее зло есть некомпетентность при добрых намерениях. Не счесть доброхотов, декларировавших нам ради нашего же блага то-то и то-то, не счесть искренних желаний и надежд помочь нам, и что в результате? Не мы ли клялись сделать ее или его, свою самую дорогую и своего самого дорогого, счастливой или счастливым, а многие ли могут этим похвастаться?

Сегодня стало ясно, что делание добра - это профессия, ее нельзя делать кустарно. И в обществе следует жить не по любви, а по договору. Оно так надежнее, хотя кажется, что и холоднее. Человек, который по Маслоу пришел к культуре радости, уже начинает отдавать себе отчет, что жить нужно для себя, вернее, воспитывать свою жизнь, делать самого себя, но упаси Бог распространять свой опыт на других. Нельзя давать советы, кроме самых простеньких, нельзя навязывать свои ценности другому, нельзя ставить свои цели перед другими. Они у другого будут другими и никто их не сформулирует человеку кроме него самого.

Поэтому в центре системы ценностей современного человека, достигшего берега радости, стоит он сам, потом - его близкие, затем дальние, нация, все человечество, а потом уж материальная вселенная - наиболее малое образование, не идущее ни в какое сравнение с внутренним миром человека.

***

В Евангелии Иисус называет себя Сыном человеческим. Меня это всегда озадачивало. Разве мы все не являемся чьими-то сынами и дочерьми. Если это указание на общечеловечность, то есть Он сам как бы дитя всех сразу, это тоже не вполне конкретно, тут нет отчетливого смысла, потому что каждый тоже несет общие родовые, расовые, например, цвет кожи и далее - вообще видовые признаки, как телесные, так и духовные, способность мыслить, например, или говорить.

Теперь у меня мелькает иногда догадка, почему Он себя так назвал. Он открывает собой следующую генерацию разумных существ, идущую на смену людям. Человек есть первое разумное существо, но ведь никто не сказал, что последнее. И вот Он - второе разумное существо, неизмеримо более могущественное. Не человек, а сын человеческий.