Служилый российский университет

*[1]

Сегодня получило распространение мнение, что российская система высшего образования медленно, но верно движется от советской этатистской к западной рыночной модели. Основанием для этого является постепенный отказ государства от финансирования учебы в вузах и переход их к «коммерческим» наборам студентов, а также образование частных «коммерческих» вузов. В 2012 году из 7 миллионов российских студентов всего лишь около 40 тысяч обучались за счет федерального бюджета, остальные платили за обучение сами, в том числе и в государственных вузах[2].

Либералы приветствуют этот процесс, консерваторы осуждают, но все солидарны в одном: российское высшее образование переходит к рыночным отношениям. Между тем это глубокое заблуждение. Даже если все студенты российских государственных вузов будут обучаться на платной основе, наше высшее образование вовсе не станет рыночным. Попробуем объяснить, почему.

Вуз в обществе с рыночной экономикой. Гумбольдтовский университет

Это кажется парадоксом, но только лишь потому, что большинство считает, что везде, где есть операции с деньгами, имеют место рыночные отношения. Однако деньги могут функционировать и в рамках экономики иного, нерыночного типа, только их функция там будет иной. В СССР тоже были деньги, но они вовсе не были всеобщим эквивалентом — как деньги в обществах с рыночной экономикой, так как цены на товары в СССР не складывались в результате рыночных операций, а устанавливались Госкомитетом по ценам. Рынок делает рынком не использование денег, а наличие частной собственности. Базовая рыночная операция — купля-продажа — есть эквивалентный обмен между двумя собственниками: собственником конкретного товара и собственником денег (как особого товара, на который можно обменять любой другой товар).

Таким образом, вуз, который работает по правилам рыночной экономики, — это учебное заведение, осуществляющее торговлю определенным товаром, собственностью на который его работники (преподаватели) обладают. Вряд ли нужно долго объяснять, что это за товар. Очевидно, это — услуга по передаче знаний (и по проверке их наличия). А вуз — это заведение, цель которого — наделить человека (студента) теоретическими и практическими знаниями, которые ему необходимы, чтобы стать специалистом высокой квалификации (диплом вуза является гарантией того, что эти знания наличествуют у человека в необходимой мере). Студент покупает возможность приобрести знания и умения, а преподаватель как собственник определенных специальных знаний и умений продает свой труд по их передаче (лекции, семинары, лабораторные, консультации) и проверке эффективности такой передачи (прием экзаменов, проверка рефератов, курсовых, дипломных). Администрация вуза выступает при этом как посредник: заключая контракт с администрацией, преподаватель продает ей свои услуги, которые она перепродает студентам, взимая с них деньги за учебу. Преподавателю и студентам выгодны посреднические услуги администрации, потому что она берет на себя труд по организации учебного процесса.

Рыночный, договорной характер отношений студента и преподавателя определяет специфику самого процесса обучения в вузе такого типа. Студент как агент рыночной сделки заинтересован в том, чтобы приобрести не такие знания, которые уже имеются в учебниках и книгах по специальности — ими он может овладеть и самостоятельно, а новые знания. Поэтому преподаватель в рыночном западном вузе одновременно является также ученым — производителем и владельцем нового знания. В этом и состоит идеал классического исследовательского («гумбольдтовского») университета: в лице преподавателя соединяются педагог и действующий ученый[3]. Наличие крупных ученых в любом университете Запада сильно повышает рейтинг университета. Престижность современной американской системы высшего образования объясняется в основном тем, что американские вузы сумели привлечь лучших ученых мира.

С союзом науки и преподавания связан важный принцип губмольдтовского университета — свобода преподавания (Lehrfreicheit). В таком университете каждый преподаватель читает свой авторский курс. Он сам решает, как и что читать, а не выполняет инструкции стоящего над ним чиновника. Сама специфика этого университета делает невозможной унификацию университетского преподавания в национальном масштабе и подчинения его единому государственному ведомству, поэтому над университетами нет министерства, которое регламентировало бы их учебную деятельность, университеты обладают автономией[4].

Наконец, рыночный характер распределения образовательных услуг требует не только свободы преподавания, но и свободы учебы (Lernfreicheit), и это еще один важный принцип гумбольдтовского университета. Если студент платит за услуги, то он может (конечно, до определенной степени) сам решать: в какой форме, в каких условиях, в течение какого времени и от кого он их будет получать. Студент сам выбирает себе преподавателей и курсы, сам решает, когда ему посещать занятия и сдавать экзамены, то есть сам формирует свой индивидуальный учебный план[5] (конечно, есть список обязательных предметов для определенной специализации, это дань специфике образовательного процесса: пока студент не стал специалистом, он не способен в полной мере решать, какие предметы ему необходимы). Студент также сам решает, сколько ему учиться, администрация вуза не вправе его отчислить (кроме случаев нарушения прав интеллектуальной собственности — плагиата). Теоретически, если студент готов платить деньги, он может учиться сколько угодно. Таким образом, отношения преподавателей и администрации с одной стороны и студентов — с другой складываются как отношения равноправных партнеров.

Понятно также, что если процесс обучения в западном вузе — это рыночная операция, то зарплата преподавателя зависит от того, сколько студентов посещают читаемый им курс. Студенты свободно выбирают предметы и преподавателей, и тот преподаватель, которого выберет большее количество студентов, и получит большее денежное вознаграждение. Исключение составляют профессора, являющиеся штатными работниками вуза. Как правило, это крупные ученые, и вузу выгодно их содержать. Само их наличие в вузе — своего рода реклама[6].

Итак, перечислим главные принципы гумбольдтовского университета:

1. союз преподавания и науки;
2. свобода преподавания;
3. свобода учебы;
4. партнерский характер отношений преподавателей и студентов;
5. зависимость зарплаты преподавателя от количества студентов, которые выбрали читаемый им курс.

Все эти принципы так или иначе связаны с рыночной парадигмой высшего образования, положенной в основу гумбольдтовского университета. Эта парадигма предполагает рассмотрение преподавателя и студента как равноправных свободных агентов, в идеале не связанных внешними государственными ограничениями и строящих отношения на основе взаимовыгодного договора. Образование здесь — право, которое можно реализовать, заплатив за него деньги. Парадокс ситуации заключается в том, что основа такого университета сохраняет характер рыночной парадигмы, даже когда студентам не приходится платить за образование самим, так как это делает за них государство, как получилось в университетах социально ориентированных стран Запада (Швеции, Норвегии, Дании, Франции) после Второй мировой войны. Несмотря на то, что студент здесь обучается за счет государства, он все равно рассматривается как свободный индивид, имеющий равные права с преподавателем.

Отличия российского вуза от гумбольдтовского. Уваровский служилый университет

Иначе дело обстоит в российском вузе. Формально наша система высшего образования, возникшая еще при Петре I, была скопирована с немецкой (первый Академический университет в Санкт-Петербурге создавался по проекту немецких философов Лейбница и Вольфа, для которых образцом был исследовательский, гумбольдтовский университет). Фактически же в царской России стихийно сформировалась модель высшего образования, которая только внешне напоминала западную, но имела ряд существенных отличий от последней. Основы этой модели были заложены министром просвещения в правительстве Николая I С. С. Уваровым, под руководством которого был разработан типовой устав российских университетов, утвержденный в 1835 году. А. И. Аврус отмечает: «Оценивая в целом устав 1835 г., можно отметить, что он уже (в отличие от устава 1804 года, принятого в правление Александра I. — Р. В.) сильно отошел от уставов западноевропейских университетов, что в нем запечатлены многие черты собственно российской системы»[7]. Поэтому оригинальный российский университет следовало бы назвать уваровским, как оригинальный западный университет мы называем губмольдтов-ским (смысл другого его названия, которое мы для него предлагаем, — служилый университет — станет ясен несколько позднее).

Модель уваровского служилого университета пережила императорский период, советскую эпоху, когда она возродилась в правление Сталина, и с определенными вариациями существует в постсоветской России. Эта модель не хуже западной (как порой кажется нашим либералам, которые все не похожее на Запад клеймят кличкой «недоцивилизованное»), так как в период расцвета она доказала свою эффективность в наших условиях, но она другая.

Прежде чем говорить о различиях российской и западной моделей, нужно сказать о сходстве, ведь если бы такового не было, то российские и западные вузы нельзя было бы считать видами одного и того же рода. Российский вуз также являет собой союз преподавания и науки. Российские преподаватели высшей школы, как и их западные коллеги, — ученые. Однако начиная с первой половины XIX века российские университеты были выведены из-под юрисдикции Академии наук и стали подчиняться Министерству образования, которое тогда называлось Министерство народного просвещения (вопреки замыслу Петра I, который хотел подчинить университет Академии наук, как это сделал Гумбольдт с Берлинским университетом). Такое же подчинение российских университетов и институтов сохранилось в советские времена и в постсоветскую эпоху. В итоге, кстати, в России сложилось две линии науки — университетская и академическая наука[8], причем и та и другая управляются государством (соответствующими министерствами или департаментами одного министерства).

С этим связано первое важное отличие российского университета от западного: тут нет свободы преподавания и, говоря шире, — академической автономии. Российский преподаватель вуза — это не свободный ученый-исследователь, ограниченный лишь этосом научного сообщества и договорными отношениями с администрацией вуза и студентами, это служащий государства, который подчиняется вышестоящим начальникам — завкафедрой, декану, ректору — вплоть до министра образования. В своей педагогической деятельности он следует указаниям министерства. С самого возникновения университетской системы в России появляется фигура попечителя-чиновника, бывшего связующим звеном между государством и вузом[9], впоследствии — в советские времена и в наши дни — таким звеном стал ректор, хотя в последние годы с законом о попечительских советах, в которые должны входить представители местной власти, кажется, возвращается коллективный попечитель. Государство у нас контролирует весь педагогический процесс, вплоть до содержания учебников, методической литературы, даже лекций отдельных преподавателей. Преподаватель в лекциях обязан придерживаться стандартов и планов, разработанных министерством. В эпохи либерализации за преподавателем, правда, остается право самому их интерпретировать, никто не проверяет содержание его лекций; в эпохи усиления государства, как это было в правление Николая I и Иосифа Сталина, государство до мелочей контролирует преподавателя, и даже текст лекций он должен утвердить у начальника, а уж потом произнести его перед студентами.

Студент российского служилого университета тоже лишен свободы учебы и тоже фактически является служащим государства, только временным и стоящим на ступеньку ниже, чем преподаватель. В России студент не может выбрать себе преподавателя и список дисциплин — он вынужден учиться у преподавателя и слушать курсы, которые ему назначит администрация вуза (так было и до революции, когда сам ректор отмечал в табели студента, какие курсы и каких преподавателей ему посещать)[10]. Точно так же студент не может самостоятельно выбрать время занятий и экзаменов — администрация это решает за него, требуя от него подчинения расписанию занятий и экзаменов, которое составляется, в общем-то, без учета мнения студентов. Невыполнение требований администрации (непосещение занятий, экзаменов и т. д.) влечет за собой дисциплинарные наказания вплоть до исключения из учебного заведения (даже если студент готов платить за продолжение образования). Учеба в российском вузе — не право, а обязанность, государственная служба, за невыполнение которой следует наказание, зато при выполнении можно рассчитывать на денежное вознаграждение — академическую стипендию (которая впервые стала выплачиваться студентам Санкт-Петербургского Академического университета, но массовый характер такие выплаты приобрели в советские времена, когда стипендия полагалась всем успевающим студентам). Теперь становится понятным, почему мы назвали российский университет служилым: здесь все — от студента до ректора — каждый по-своему служат государству.

Отношения между преподавателями и студентами в российском вузе — не партнерские. Это отношения начальника и подчиненного. Начальник может быть «добрым» или «злым», но он остается лицом, который, в силу сложившихся традиций и требований устава, обладает большими правами. Преподаватель может требовать от студентов определенного поведения (манеры вести себя, говорить, а в дореволюционном и в некоторой степени в советском вузе — даже определенной формы одежды) и может наказывать (от выдворения из аудитории в современном российском вузе до помещения в карцер — в дореволюционном).

Наконец, зарплата преподавателя в российском вузе напрямую не зависит от того, сколько он обучает студентов (на его лекцию может прийти 20 студентов, а может — 70, все равно он получит оплату за два академических часа), зато зависит от его ученой степени (кандидат или доктор наук), звания (ассистент, старший преподаватель, доцент или профессор), должности, то есть места в вузовской иерархии (завкафедрой, замдекана, декан, помощник ректора, проректор, ректор). При этом мнение студентов о преподавателе не имеет никакого значения, за исключением тех случаев, когда на него накопится критическая масса студенческих жалоб, направленных вышестоящему начальству.

Итак, основные черты российского служилого вуза, отличающие его от западного гумбольдтовского, следующие:

1. преподаватель здесь не свободный ученый, а служащий государства;
2. преподаватель в своей деятельности подчиняется программам и планам, базовые модели которых разрабатываются и спускаются вниз министерством;
3. студент здесь тоже служащий государства, чья служба состоит прежде всего в учебе, причем как, у кого и что учить — за него решает государство в лице преподавателей, деканата, ректората и министерства. Они разрабатывают планы, программы, расписания, а студент должен лишь подчиняться им;
4. отношения между преподавателем и студентами — не партнерские, это отношения начальника и подчиненного, основанные на строгой дисциплине и системе наказаний за ее нарушение (и соответственно поощрений за соблюдение);
5. зарплата преподавателя зависит не от того, сколько он обучает студентов, а от его ученого звания, степени и места в вузовской иерархии.

Такая модель вуза сохраняется в России до сих пор, несмотря на включение нашей страны в Болонский процесс и формальное признание западных стандартов образования. При этом авторитаризм в образовании[11] распространяется не только на студентов-бюджетников, но и на студентов, обучающихся «на коммерческой основе», то есть за плату. «Коммерческие студенты», появившиеся в российских государственных вузах в постсоветскую эпоху, вообще, как правило, обучаются вместе со студентами-бюджетниками, и на них распространяются те же правила. Более того, та же модель образования положена в основу большинства частных вузов, во многом за счет того, что в них работают преподаватели государственных вузов, для которых преподавание в коммерческом вузе — лишь приработок.

Очевидно, что такая модель, мягко говоря, сильно отличается от рыночной парадигмы. Отношения на рынке — это отношения, основанные на взаимовыгодном договоре, а значит — предполагающие формальное равенство сторон[12] и свободу их действий. В российском вузе все наоборот: обе стороны педагогического процесса — преподаватели и студенты — даже в случае, если студенты платят за обучение, формально не равны[13] и не обладают свободой действий. Кроме того, если бы при переходе к платному образованию наше образование стало рыночным, тогда зарплата преподавателя зависела бы от количества студентов (как это и происходит на Западе). Но в российском вузе и это не так. Даже в случае коммерческого набора преподаватель получает плату независимо от того, «платники» у него учатся или бюджетники, и сколько первых, а сколько вторых, не говоря уже о классическом гособразовании, где преподавателю оплачивают проведенные «часы». А где же это видано, чтоб на рынке продавец получал деньги вне зависимости от количества проданного товара и количества покупателей, лишь за часы, проведенные за прилавком?

Поэтому, как уже было сказано в начале, даже если в российских вузах все студенты будут обучаться на платной основе, наши вузы не станут вузами рыночного типа. Ведь перед нами логика совершено другой, не рыночной, а раздаточной экономики.

Раздаточная экономика в России

Теория раздаточной экономики принадлежит российскому социологу и экономисту О. Э. Бессоновой. Согласно этой теории раздаток — это тип экономики, альтернативный рыночному[14]. Он существует с глубокой древности и представляет собой не искусственное образование, а естественную форму экономики, обладающую механизмами саморегуляции и своими правилами развития. Раздаточная экономика наличествует не только в странах Азии и в России, но и на Западе. Однако в России и в странах Востока она доминирует, а рыночная экономика играет здесь роль лишь дополнительного компенсаторного института, который превращается в значительную силу лишь в периоды кризисов. На Западе все наоборот — доминирует рыночная экономика, а раздаточная является компенсаторным институтом.

Отличия раздаточной экономики от рыночной кроются в структуре их институциональных ядер. В рыночной экономике базовый институт обмена — купля и продажа, в раздаточной — раздачи и сдачи. Иными словами, произведенные материальные и духовные ценности, а также услуги, необходимые для жизни, здесь не продаются (покупаются) на рынке, а раздаются государством, причем разным социальным группам в разной мере — в зависимости от их важности с точки зрения господствующей идеологии. Но для того чтобы раздавать, нужно нечто собрать, аккумулировать, поэтому раздаче предшествует сдача государству произведенного. Каждая социальная группа общества с раздаточной экономикой специализируется на производстве и сдаче государству определенного ресурса: от средств питания до контроля над тем, как происходит сдача и раздача (именно поэтому социолог Симон Кордонский, изучающий социальную дифференциацию «раздаточных обществ», называет их «ресурсными государствами»). А поскольку ресурсы не продаются государству, а именно сдаются, то источником их является не частный труд, предполагающий взаимовыгодный договор, а труд служебный — выполнение наложенной государством на определенную социальную группу обязанности. А для того чтобы заниматься служебным трудом, нужна материальная база, которая предоставляется в виде служебной собственности. Отличие ее от частной — в том, что она не принадлежит отдельным лицам, а лишь выделяется им в пользование для выполнения их обязанностей перед государством.

Главное условие нормального функционирования раздаточной экономики — совпадение количества сданного и розданного (ведь раздать можно лишь столько, сколько сдали). Для координации сдач и раздач создаются соответствующие институты управления и финансовые институты. Фактически они занимаются планированием того, сколько ресурсов должна произвести та или иная социальная группа и сколько и каких ресурсов она должна получить, а также контролем того, правильно ли ведется раздача.

Однако в реальной жизни всегда случаются сбои. Для устранения и предотвращения их существует институт административных жалоб, то есть жалоб представителей тех или иных групп населения начальству, которое контролирует раздачу, на нехватку тех или иных ресурсов. Жалобы в раздаточной экономике играют ту же роль, что в рыночной экономике — спрос, то есть роль регулятора сдач и раздач. Благодаря институту административных жалоб раздаточная экономика становится способной саморегулироваться и приобретает стабильность.

Раздаточная экономика, как и рыночная, переживает периоды стабильности и кризиса. Кризис наступает, когда:

• происходит рассогласование сдач и раздач, то есть сдачи снижаются, а раздачи увеличиваются;
• закупоривается канал обратной связи — институт административных жалоб. Жалобы либо перестают доходить до властей, либо, если даже доходят, не вызывают действенной реакции;
• рыночные механизмы, которые в период стабильности играют дополнительную компенсаторную роль, начинают расти и теснить раздаток.

Однако победы рыночных отношений все равно не происходит. Соприкасаясь с раздаточной средой, рынок трансформируется и постепенно также начинает превращаться в раздаток, но уже в новой его модификации. Так, для России до 1861 года была характерна раздаточная экономика, основанная на раздачах земель помещикам как представителям власти на местах в обмен на надзор за крестьянами и госслужбу, а также на крепостном служебном труде. После 1861 года начинается период кризиса, когда развиваются отношения, первоначально напоминавшие классический западный капитализм, но все больше и больше отклонявшиеся от него в сторону государственного контроля над «частным» сектором. Результатом становится социально-политическая и экономическая трансформация (революция и гражданская война), в результате которой рождается советская форма раздаточной экономики, где все производимые ресурсы сдаются государству в соответствии со всеобщим планом, а затем раздаются группам населения в зависимости от их ранга в государственной иерархии.

Таков в общих чертах механизм раздаточной экономики. Вернемся теперь к российским вузам.

Раздаток услуги «образование» в российском университете

Как говорил один из еще недавно гремевших классиков, нельзя жить в обществе и быть свободным от общества. Очевидно, вуз, существующий в обществе с раздаточной экономикой (каковым было российское общество и в дореволюционные, и в советские, и остается в постсоветские времена), также включен в раздаточные отношения и действует по правилам раздатка. Это требует пояснений.

Начнем с того, что вуз готовит специалистов в той или иной области, необходимой для жизни общества. На Западе эти специалисты попадают на рынок труда, где продают свои услуги той или иной частной или государственной фирме (организации). В российском обществе, прежде всего в те времена, когда оно ближе всего было к чистой раздаточной модели, а именно — в советские, вуз готовил специалистов, которых государство распределяло по тем или иным сегментам общественной жизни (это так и называлось — распределение молодого специалиста: по решению вуза выпускник обязан был поехать туда, куда ему укажут, и отработать на государство не менее трех лет). Перед нами, очевидно, раздаток специалистов-выпускников. Итак, основной ресурс, который государство раздает гражданам, поступившим в вузы и ставшим студентами, — это право занять в обществе определенное место (инженера, врача, учителя, агронома и т. д.), что в идеале значительно повышает статус гражданина по сравнению с тем, который имеют лица без высшего образования. Симон Кордонский справедливо называет это «сословной социализацией»[15], поскольку то или иное место в обществе с раздаточной экономикой означает принадлежность к тому или иному «сословию» — наследственной или ненаследственной группе, созданной государством для исполнения каких-либо функций.

С основным ресурсом связаны два дополнительных — получение знаний и умений, необходимых для обладателя того или иного «сословного места», и получение средств, необходимых студенту для учебы (отсрочка от армии (для юношей), прописка в данном городе, место в общежитии, стипендия, льготы на питание и на проезд в общественном транспорте, право пользоваться библиотекой вуза, аудиториями и лабораториями и т. д. и т. п.). Несмотря на то что главной целью высшего образования у нас всегда провозглашалось духовное развитие личности, расширение ее интеллектуального горизонта, на самом деле собственно образование, получение знаний было и остается здесь вторичным. Главное — социализация, и в этом состоит фундаментальное отличие наших вузов от западных. Не случайно у нас всегда придавалось большое значение участию студентов в общественной работе, самодеятельности. Те, кто иронизирует по этому поводу — мол, в наших вузах студенты поют и пляшут вместо того, чтобы учиться, — не понимают специфики раздаточного высшего образования, где таким образом, например через участие в общественной работе, человек социализируется, завязывает важные связи, получает навыки руководящей работы, что предопределит его будущую профессиональную биографию (в советские времена карьера начальника непосредственно начиналась в комсомольской и партийной организациях вуза).

Право на получение и основного, и дополнительных ресурсов подразумевает обязанность использовать их по назначению. Например, отсрочка от армии предполагает, что все это время студент будет учиться, в противном случае он будет отчислен и лишен отсрочки. Получение комнаты в общежитии предполагает, что студент будет там жить, соблюдая правила, если он их нарушит (попытается ее сдать в аренду, будет водить посторонних), то он ее лишится. Все это венчает связь права на получение основного ресурса — права на повышение социального статуса с существовавшей в советские времена обязанностью отработать три года на государство в месте, которое укажут чиновники.

Сосредоточимся на раздатке знаний внутри вуза: на этом примере ярко видны отличия раздаточного образования от рыночного. Российский вуз не продает студентам услуги по передаче знаний и проверке их наличия, как западный рыночный университет, а именно раздает их. То есть в идеале (как это было в советские времена) студенты получают их бесплатно и даже могут рассчитывать на определенное вознаграждение за хорошую учебу, потому что хорошая учеба для них — сдача (ресурс, который их социальной группе положено сдавать государству). Любопытно, что это нашло отражение даже в языке российских студентов. В России студенты говорят, что они сдают зачеты и экзамены, тогда как в Германии, например, в такой же ситуации говорится: Die Prufung bestehen — выдержать (преодолеть) экзамен (проверку). То есть немецкий студент выдерживает проверку знаний и умений, устроенную ему профессионалом в этой области — преподавателем, а российский студент сдает преподавателю как чиновнику, приставленному к нему государством, положенную дань в виде демонстрации усвоенных знаний и навыков (а преподаватель — принимает). В итоге всех этих студенческих сдач из абитуриента получается специалист, который в чистом раздаточном обществе (как, например, в сталинском, где роль рынка была сведена к минимуму) вузом сдается государству в соответствии с планом по выпуску специалистов (как металлурги сдают государству чугун, а колхозники — хлеб), а уж оно распределяет («раздает») специалистов по разным регионам как важный народнохозяйственный ресурс. В постсоветском обществе распределение отменено (хотя регулярно возникают проекты вернуть его, хотя бы для студентов-бюджетников), но экзамены и зачеты студенты все равно сдают в соответствии с планом (расписанием), установленным администрацией и подписанным ректором.

Преподаватели также занимаются сдачами и раздачами. Раздача, которую осуществляют преподаватели, — услуги по передаче знаний (прием экзаменов, проведение лекций, семинаров, лабораторных работ и т. д.). Причем преподаватели раздают эти услуги не от своего лица. Преподаватель в России, как мы уже говорили, является не свободным ученым-исследователем, как на Западе, а госчиновником от образования, подчиняющимся другим вышестоящим чиновникам вплоть до ректора и министра образования. Государство дает преподавателю право «раздавать» имеющиеся у него знания и умения на определенных условиях, а именно — он должен делать это в рамках университета, придерживаясь одобренного министерством учебного плана, в строго отведенное для этого расписанием вуза время. Если преподаватель начинает распоряжаться имеющимися у него педагогически-профессиональными знаниями и умениями по своему усмотрению, так, будто они принадлежат ему, являются его частной собственностью (как это делает преподаватель западного университета), то это в обществе с раздаточной экономикой расценивается как нарушение закона. Собственно примером такого нарушения является репетиторская деятельность преподавателей — подготовка абитуриентов и студентов в частном порядке, без санкции государства. В советские времена репетиторство было под запретом, теперь оно разрешено, если соответственно оформлено и репетитор платит налоги. Тем не менее оно не может являться основным занятием преподавателя, и профессиональный репетитор, который ничем другим не занимается, не считается преподавателем.

Сам преподаватель также приобрел эти знания и умения в ходе государственной раздачи (во время учебы в аспирантуре и докторантуре, завершившейся защитой кандидатской или докторской диссертации и получением соответствующей ученой степени, дающей ему право преподавать; причем в России эта степень дается не корпорацией специалистов, как на Западе, а Министерством образования и науки (ранее — Всероссийской аттестационной комиссией РФ)[16]).

Сдают преподаватели свой труд по проведению занятий, приему экзаменов и зачетов. Это служебный труд, вмененный преподавателю в обязанность государством. Это та дань, которую преподаватель сдает государству, подобно тому как его студенты на зачетах и экзаменах «сдают», демонстрируют наличие у них знаний и умений. Сюда же относятся создаваемые преподавателями методические, учебные пособия, программы курсов и т. п., которые тоже входят в состав сдач. Они отчуждаются от преподавателя, являющегося их непосредственным автором, поступают в государственную собственность, и по этим методичкам и пособиям может обучать студентов уже любой другой преподаватель. Именно поэтому в рамках служилой системы высшего образования преподаватель не обязательно должен быть хорошим ученым, он может быть просто передатчиком информации, которая заложена в пособиях, написанных хорошими учеными.

Мы уже говорили о том, что в России еще с дореволюционных времен и особенно со времен советских университетская наука отстает от академической. С этим связан тот факт, что часто те знания, которые затем раздавались тысячами преподавателей в сотнях вузов по всей стране, продуцировались не самими этими преподавателями (как в университетах Запада), а узкой прослойкой элиты академической науки, которые получали заказы на учебники от министерства и выполняли эти заказы (а разрешенных к использованию в преподавании учебников было не так много, в каждой области наук — один-два). Так, студенты-физики уже много десятилетий (даже в постсоветский период) изучают общий курс теоретической физики по десятитомному учебнику Ландау и Лившица, созданному в основном Львом Ландау — гениальным советским физиком, который в конце 1920-х проходил стажировку в Англии, Германии и Дании и был учеником самого создателя квантовой физики Нильса Бора.

Итак, рядовой преподаватель рядового российского вуза раздает знания, которые созданы узкой группой творцов, превращены в государственный ресурс и даны в распоряжение армии преподавателей.

Служебный труд этих преподавателей подлежит строгому учету и контролю, ведь главный закон раздаточной экономики — баланс сдач и раздач. Для удобства учета сдаваемого и раздаваемого образовательного ресурса в России существует понятие академического часа. Академический час — это элементарная единица служебного труда преподавателей и студентов. В академических часах исчисляются не только лекции и семинары (как это может показаться на первый взгляд, ведь как единица времени академический час равен 45 минутам — ровно половине спаренного лекционного или семинарского занятия, «пары» на жаргоне студентов), в академических часах исчисляется и научная, и методическая, и даже воспитательная работа преподавателя. Например, за кураторство преподавателю могут добавить до 70 часов, но это не значит, что он должен провести со студентами 35 сдвоенных уроков-встреч.

Существуют нормативы преподавательских сдач, которые устанавливаются министерством и уточняются учебно-методическим управлением каждого вуза — специальным административным подразделением, которое не только конкретизирует нормы министерства, но и следит за выполнением преподавателями нагрузки (иногда буквально — посылает специальных уполномоченных, которые проверяют: находится ли преподаватель на рабочем месте во время идущей по расписанию лекции). Каждому преподавателю выдаются на руки индивидуальные планы — карточки поручений, где указано, сколько часов он должен выполнить за семестр и за учебный год. В конце каждого семестра преподаватель отчитывается о выполнении плана. От этого зависит его зарплата, на которую влияет количество часов, ученая степень преподавателя, его ученое звание, место в вузовской иерархии. Например, профессору и завкафедрой полагается более высокая зарплата, чем доценту, выполняющему столько же часов. В реальности в среднем в 2012 году ассистент, старший преподаватель и доцент в провинции обязаны были провести до 800—1000 часов в год, профессор (не обремененный административными обязанностями) — 600 часов в год. Иначе говоря, чем выше признанная государством квалификация преподавателя, тем меньше он (на совершенно законных основаниях) должен работать и тем больше получать денег; и наоборот.

Конечно, преподаватель — не только субъект раздач, но и объект. Это значит, что преподаватель не только раздает ресурсы, но и получает ресурсы от государства (в лице администрации вуза). Получаемые им ресурсы — это право пользования служебной собственностью и право на определенные социальные блага. Для исполнения своих обязанностей преподаватель использует как служебную собственность аудитории, кабинеты, лаборатории, библиотеки вуза. Для поддержания себя в форме, позволяющей исполнять служебные обязанности, он может пользоваться профилакторием, летним лагерем отдыха для сотрудников и их детей, вузовской поликлиникой и т. д.

Наконец, нормальное функционирование служилого вуза возможно только в случае эффективной деятельности института жалоб. Этот вуз — жестко иерархическая система, где начальник обладает полной властью в рамках вверенного ему подразделения, пока в его дела не вмешается вышестоящий начальник. Рядовой преподаватель полностью распоряжается в порученной ему студенческой группе (вплоть до того, что может решать: кого отчислить из числа студентов, а кого — оставить), завкафедрой полностью распоряжается всеми служебными делами кафедры вплоть до права принимать и увольнять сотрудников, декан — делами факультета и т. д. до проректоров и ректора. Все это открывает широкий простор для злоупотреблений, и единственное средство ограничить их — жалобы начальству. Жалобы направляются, естественно, начальнику, стоящему выше того начальника, на которого жалуется подчиненный; например, на заведующего кафедрой жалуются декану, на декана — проректору или ректору (в советские времена — и парторгу). При этом жалоба может быть анонимной и подписанной, отправленной по обыкновенной или электронной почте. Постсоветские времена принесли нововведения: блоги ректоров, проректоров, деканов, куда любой может обратиться с жалобой — и чиновник обязан дать ответ.

Наиболее действенной является жалоба ректору. По уставу являясь управленцем, выбранным советом университета и обязанным исполнять волю этого совета, фактически ректор является полновластным правителем в вузе. Ректоры вузов зависят только от главы государственного образования, к которому относится вуз (города, области, республики, а в случае МГУ и СПбГУ — только от президента РФ), которые их и назначают (хотя, за исключением МГУ и СПбГУ, это назначение маскируется под рекомендацию кандидатуры, выбранной советом университета). Ректор может вмешиваться в деятельность всех служб и всех уровней университета (хотя типовой устав ему таких прав и не дает, и перед нами действие обычного права).

Резюмируем сказанное. Служилый вуз, существующий в обществе с раздаточной экономикой и функционирующий по ее принципам (то есть занимающийся распределением государственного ресурса «образование» между гражданами), имеет, подобно исследовательскому вузу, существующему в обществе с рыночной экономикой, администрацию, профессорско-преподавательский состав (на высших своих уровнях пересекающийся с администрацией[17]) и коллектив студентов. Но образовательный ресурс (услуги по передаче знаний и умений, необходимых для подготовки специалиста определенного профиля) здесь не продается преподавателями студентам при посредничестве администрации, как на Западе. В обществе с раздаточной экономикой, каковым является Россия, этот ресурс раздается студентам государством в обмен на их служебный труд — учебу (с тем чтобы по окончании учебы они получили основной ресурс — право занять более высокую ступень в обществе, гарантированную наличием высшего образования)[18]. Государственная раздача осуществляется преподавателями — работниками вуза, получившими от государства соответствующие ученые степени и звания. Таким образом, услуги по передаче знаний — это не их частная собственность, а ресурс, данный им от государства, который они обязаны использовать целесообразно, то есть для обучения студентов в рамках вуза. Раздача этого ресурса контролируется администрацией вуза, которая планирует и работу студента (при помощи расписания занятий), и работу преподавателя (при помощи индивидуальной карточки поручений). Администрация контролирует также и выполнение этих планов, причем за невыполнение она может наказать и преподавателя (вплоть до увольнения), и студента (вплоть до отчисления).

Для выполнения служебного труда преподаватель может использовать служебную собственность (аудитории, лаборатории, библиотеки и т. д.), а также пользоваться социальными благами (от ведомственного жилья в советские времена до льготных путевок в вузовский профилакторий, сохранившийся до сих пор). Наконец, отношения между студентами и преподавателями регулируются при помощи института жалоб, осуществляющего обратную связь между получателями ресурса и ресурсодателями. Этот институт позволяет системе раздаточного образования сохранять стабильность.

Таков идеальный раздаточный вуз. Однако этого идеального вуза не существовало даже в советские времена. В качестве компенсации в реальном вузе имелась в наличии наряду с раздаточной и рыночная «образовательная экономика», причем в самых разных формах — от репетиторства до коррупции. В постсоветские времена, когда раздаточный вуз вошел в эру кризиса, как и все общество с раздаточной экономикой, элементы рынка не просто стали активно вмешиваться в работу российских вузов, но и стали теснить раздаточные механизмы (вспомним, что кризис такого общества в том и состоит, что раздаток в нем начинает теснить рыночная экономика, которая, впрочем, скоро сама превращается в новый тип раздаточной). Так возникло квазирыночное коммерческое высшее образование.

Служилый вуз в период кризиса общества с раздаточной экономикой

Квазирыночное коммерческое современное российское высшее образование существует в двух формах:

1. платные отделения и наборы в государственных вузах;
2. частные вузы.

В обоих случаях перед нами — паразитарные наросты на теле государственного раздаточного высшего образования. Легче всего убедиться в этом на примере более простой модели — платного отделения в государственном вузе.

Суть ее в следующем: часть студентов учится за счет бюджета («бюджетники»), а часть самостоятельно оплачивает образовательные услуги либо из личных средств и средств своей семьи, либо за счет образовательных кредитов («плат-ники», «коммерческие студенты»). Но на этом их отличия и заканчиваются. Студенты-«платники» учатся в одних группах с бюджетниками, подчиняются одному и тому же расписанию и даже точно так же, как студенты-бюджетники, привлекаются к принудительным работам по уборке территории (так называемым субботникам). Тот факт, что они платят за обучение, не превращает их в агентов рынка образования, поскольку сам продукт, за который они платят — услуги по передаче необходимых знаний и умений, — остается в государственной собственности, а не в частной собственности преподавателей. Преподаватели российских вузов до сих пор получают от государства право на работу в высшей школе (вместе с кандидатской или докторской ученой степенью, утверждаемой или выдаваемой государственным органом). Более того, после прихода к власти В. В. Путина государственное лицензирование услуг высшего образования ужесточилось: если раньше такие лицензии выдавал ВАК РФ, который был чем-то средним между государственным органом и экспертной научной организацией, то теперь эта функция передана непосредственно министерству. То есть даже если современный российский студент платит деньги вузу, он все равно не покупает у преподавателей услуги по передаче знаний и навыков (именно это я и имел в виду, когда говорил, что переход российских вузов на платную основу вовсе не делает наше образование рыночным). Коммерческий студент современного вуза лишь оплачивает право включиться в раздаток знаний и дипломов по той или иной специальности. К рыночной экономике и ее специфическим социокультурным институтам это отношения не имеет. Скорее это напоминает легализацию коррупции в сфере образования. В советские времена абитуриент, не набравший нужного количества баллов, вынужден был ждать следующей попытки, но при наличии связей, за взятку, он мог быть включен в число поступивших. В постсоветские времена то же самое происходит в рамках механизма коммерческого набора: абитуриенты, не набравшие нужного количества баллов на «бюджет», переводятся на «коммерцию», официально платят в кассу вуза и поступают. Та же взятка за поступление, но на совершенно легальных основаниях. Какое это имеет отношение к рынку образования в западном смысле, остается неясным.

Многочисленные частные вузы, возникшие после перестройки, также копируют модель государственных служилых вузов. В них отсутствуют автономия, академические свободы студентов и преподавателей, вузовское самоуправление. Хотя официально они не входят в сферу влияния Министерства образования, учебный процесс в них строится точно так же, как в российских государственных вузах, и преподают в них те же преподаватели госвузов, для которых это — подработка, и не более того. Логическим итогом такого положения дел стал постепенный дрейф наиболее жизнеспособных частных вузов к статусу государственных.

Перед нами явления квазирынка, которые можно наблюдать в периоды кризиса раздаточной экономики. Сегодня уже можно констатировать, что попытки создать в России высшее образование либерального типа в этом плане провалились (несмотря на бодрые заверения об успехе реформы российской высшей школы). Были переняты лишь внешние черты западных вузов (двухступенчатая система: бакалавр — магистр, система кредитов, наем по контракту и т. д.), по сути своей высшее образование осталось раздаточным, основанным на служебном труде студентов и преподавателей и монополии государства на образовательный ресурс. Отличия от советской системы состоят главным образом в том, что легализована коррупция и за плату те абитуриенты и студенты, которые не имеют должной подготовки для учебы в вузе, включены в образовательный раздаток.

Однако есть и еще одно принципиальное отличие квазирыночной современной системы высшего образования от советской. Сегодня государство не занимается распределением выпускников. Образование осуществляется на основе раздаточного принципа (независимо от того, платное оно или бесплатное), а распределение выпускников — через рынок труда (хотя и здесь есть нюансы, поскольку наряду с рыночными принципами работают и нерыночные, например, система «блата»).

Понимание этого проливает свет на причины кризиса высшего образования в современной России. Раздаточный вуз в силу самого своего внутреннего устройства должен быть встроен в такое же раздаточное общество. Ведь функция, которую выполняет раздаточный вуз, — повышение «сословного» статуса человека[19]. Но «сословия» как созданные и признанные государством группы, распоряжающиеся той или иной долей государственного ресурса, существуют лишь в обществе, где основные блага распределяются государством, а не продаются и покупаются на рынке, то есть в обществе с доминирующей раздаточной экономикой. В обществе с доминирующей рыночной экономикой сословия сведены к минимуму, потому что госраздача сведена к минимуму, здесь господствуют классы, которые образуются в ходе рыночных операций, отделяющих успешных агентов рынка (высший и средний класс) от неудачливых (низший класс). В итоге выпускник раздаточного вуза, считающий, что он обладает правом на повышение своего социального статуса в силу обладания ресурсом «высшее образование», вдруг оказывается на рынке, где его специализация либо вообще не нужна, либо не дает никаких финансовых выгод и где в идеале он должен еще доказать свою профессиональную состоятельность. Даруемая данным вузом сословная специализация не может помочь ему автоматически перейти из низшего класса в высший.

Не стоит понимать все это так, что выпускник советского вуза обладает какими-то никчемными знаниями и именно поэтому они не востребованы рынком. Напротив, знания эти могут быть крайне важными для страны, но не востребованы рынком потому, что рынок ориентирован не на нужды страны, а на получение прибыли (так, стране, может, нужны конструкторы самолетов, а рынку нужны продавцы турецкого белья, и специалист-конструктор, который в советские времена после окончания вуза получил бы квартиру в Москве и пропуск в спецраспределитель, торгует у метро бельем).

Вероятно, именно этим отчасти можно объяснить популярность специализации «юриспруденция» в постсоветские времена. Обладатель диплома юриста будет работать на государство, которое везде и всегда, даже при капитализме, устроено по «сословному» принципу, то есть представляет собой иерархически расположенные группы, различающиеся объемом положенных благ. Повышение сословного статуса ему гарантировано (конечно, если он сможет устроиться на работу).

Отдельная тема, раскрытие которой требует слишком много места, чтобы сейчас этим подробно заниматься, — несоответствие психологии выпускника раздаточного ресурсного вуза психологии типичного человека рыночного общества. Раздаточный вуз формирует людей, привыкших к строгой иерархии, авторитарному типу общения, строгой дисциплине, к четким и ясным правилам, которые лишь нужно выполнять. Человек рыночного общества, напротив, неавторитарен, склонен жить не правилам, привык к равенству в общении.

В заключение нельзя не заметить, что судьба нашей специфичной системы образования теснейшим образом связана с перспективой расширения влияния государства и восстановления, пусть и не в полном объеме, раздаточного, сословного общества после либерального отката 1990-х. А именно такое восстановление мы и наблюдаем в России в последнее десятилетие.