Повесть о двух городах

Во второй половине 1980-х я переехал из Сан-Франциско в Энн-Арбор, где поступил в аспирантуру Мичиганского университета. До Сан-Франциско я успел пожить в Нью-Йорке, и Энн-Арбор, куда меньше обоих по размерам и населению (около 100 тыс.), удивил меня интенсивностью культурной и трудовой жизни в столь компактной упаковке. Университет, один из лучших в США, уже в те годы был чем-то вроде грибницы для развития биотехнологий и только еще набиравшей силу отрасли хай-тек, большинство моих новых знакомых оказались людьми высокой образованности и оптимистических жизненных перспектив, а на улицах крайне редко встречались нищие, к которым я успел привыкнуть в своих прежних местах обитания. И уж совсем неожиданным показалось скопление нарядных и богатых домов на окраине города: как мне объяснили, многие из их жильцов не имели прямого отношения к городской культурно-индустриальной динамике — это были «беженцы» из Детройта.

А вот Детройт, к которому Энн-Арбор примыкает в качестве сателлита, всего в получасе езды, представлял собой резкий контраст. В ту пору численность его населения еще превышала миллион, но отток был уже очевиден, и к сегодняшнему дню оно сократилось до 700 тысяч. В центре города поблескивал стеклянными стенами выстроенный в тщетной надежде на возрождение дворец Renaissance Center, но уже в непосредственной близости от него начинались не просто трущобы, а зона запустения — заколоченные или выбитые окна, заросшие бурьяном пустыри, территория безработицы и нищеты, наркомании и преступности. Еще в середине прошлого столетия Детройт, с его мощной автопромышленностью, был одним из самых динамичных и зажиточных индустриальных центров страны, но застрял на каком-то из пересадочных пунктов — похоже, навсегда. От прежней славы сохранился великолепный музей изобразительных искусств, Detroit Institute of Arts, ради которого, собственно говоря, единственно и стоило пускаться в рискованное получасовое путешествие.

На это воспоминание меня навела книга Энрико Моретти, экономиста из Калифорнийского университета Беркли, «Новая география рынка труда»[1]. Автор описывает растущую поляризацию между областями США, сумевшими обратить новые тенденции в экономическом развитии в свою пользу, и теми, которые этот шанс по каким-либо причинам упустили. Энн-Арбор, кстати, в книге почти не упоминается, городу так и не удалось вырваться во флагманский ряд, скорее всего из-за общего плачевного состояния штата, в котором он расположен, хотя согласно недавним исследованиям Энн-Арбор считается одним из наиболее благоприятных для жизни мест в стране. Но зато Детройт стал фактически синонимом неудачи.

Речь в книге идет не о статической ситуации, а о процессе, и хотя он еще вполне может привести к неожиданным результатам, в целом победители и проигравшие уже определились. Вот, в частности, история одного из выигрышей, судя повсему, самого крупного. В 1935 году, еще в период восхождения Детройта к вершинам процветания, два выпускника Стэнфордского университета в Пало-Альто, к югу от Сан-Франциско, разжившись капиталом в 538 долларов, основали в гараже компанию по производству электронного оборудования. Компания, названная по именам основателей Hewlett-Packard, оказалась вполне успешной, и хотя долгое время не могла сфокусироваться, в конечном счете стала ведущим производителем персональной компьютерной техники. Ее эволюции сопутствовали взлеты и падения, но она положила начало плотной концентрации компаний, работающих в области высоких технологий, а мотором отрасли в этом регионе, получившем с тех пор название Силиконовой долины, стал все тот же Стэнфордский университет — надо ли напоминать о компании Google, основанной его недоучившимися студентами? Повторный стимул к развитию региона дало основание в 1976 году в Южном Сан-Франциско компании Genentech, пионера исследований в области биотехнологий, что повлекло за собой дополнительную концентрацию высококвалифицированных рабочих мест, тяготеющих к Университету Сан-Франциско, центру исследований в этой отрасли.

Моретти, впрочем, описывает случаи возникновения подобных центров прогресса и процветания, не имеющие такой очевидной внутренней логики. В 70-х годах прошлого века Сиэттл приходил в упадок и начинал напоминать Детройт, журнал Economist назвал его «городом отчаяния». Традиционно здесь был центр авиастроения и лесной

промышленности, но перспективы неуклонно сужались. Неожиданно основателям крохотной компании Microsoft, Биллу Гейтсу и Полу Аллену, пришло в голову — вопреки желаниям служащих и только потому, что сами они были родом из Сиэттла, — переселить ее из Альбукерки в родной город. Дальнейшее общеизвестно: к Microsoft в скором времени присоединился пионер виртуальной торговли Amazon, а затем — множество других компаний сходного профиля. Сиэттл родился заново.

Сходная судьба, по словам Морретти, постигла целый ряд американских городов и регионов, в том числе Бостон, Остин, Сан-Диего, Рейли-Дарем, а также столицу Вашингтон. За последние 20 лет они превратились в богатые и комфортабельные центры развития самых передовых отраслей знания и бизнеса, с низкой безработицей, высокими доходами населения и высоким средним уровнем образования. В то же время другие города приходят в упадок — тот же Детройт и его спутник Флинт (еще один мичиганский центр автомобилестроения), Кливленд, Нью-Орлеан, Гэри, Цинциннати и другие, иногда даже вопреки интенсивным попыткам городских властей привлечь на свою территорию какие-либо из прогрессивных предприятий. Результатом стала резкая поляризация рынка труда в США и имущественное расслоение, невиданное со времен 20-х годов прошлого столетия. Что, собственно, происходит?

* * *

Моретти называет обозначенный им процесс «великим расслоением» (Great Divergence), применяя к новой области термин, впервые введенный в употребление политологом Сэмюэлем Хантингтоном для исторической развилки, на которой Запад стал резко обгонять в экономическом развитии весь остальной цивилизованный мир. Только в данном случае расслоение происходит внутри одной страны и единой экономики: богатые и динамичные города и регионы, чей рывок связан в первую очередь с развитием IT и биотехнологий, стремительно развиваются, в то время как другие, которым повезло меньше, все отчетливее сбиваются в арьергард. Причем процесс этот приобретает как бы автокаталитический характер: благоденствие тех, кому повезло, неуклонно растет, тогда как упадок, в который пришли проигравшие, усугубляется, несмотря на их отчаянные усилия по привлечению на свою территорию передовых отраслей. В этом, собственно, и заключается суть открытия, на которое претендует Моретти.

Все большее количество исследований наводит на мысль, что города — это не просто сборища индивидов, а сложная среда с внутренними связями, способствующая зарождению новых идей и новых методов в бизнесе. Так, например, социальное взаимодействие между сотрудниками предоставляет возможности обучения, стимулирующие инновации и производительность. Окружение умных людей делает нас умнее и способнее к новому. Скапливаясь друг вокруг друга, новаторы взаимно стимулируют свой творческий дух и становятся успешнее. В конечном счете именно это приводит к Великому Расслоению среди американских городов по мере того как в некоторых из них сосредоточиваются хорошие рабочие места, талант и инвестиции, тогда как другие переходят в свободное падение. Эта тенденция глубинным образом трансформирует не только нашу экономику, но и все наше общество. Она наталкивает на вывод, что все большая часть неравенства в Америке отражает не только классовое, но и географическое расслоение.

Между тем классовое расслоение в США становится все очевиднее, и отчасти книга Моретти посвящена именно этому. Послевоенный экономический рост в США, продолжавшийся примерно до начала 70-х годов прошлого столетия, базировался прежде всего на материальном производстве, все том же автомобиле-и самолетостроении. Именно этот подъем привел к расширению и укреплению так называемого среднего класса, к которому до сих пор по привычке причисляет себя большинство американцев: люди обзаводились домами, бытовой техникой, автомобилями, их доходы в реальных долларах неуклонно росли. Этому в большой мере способствовал так называемый GI Bill, федеральный закон о предоставлении льгот ветеранам, возвращающимся с войны, в первую очередь в области ипотек и высшего образования. Кроме того, высшая налоговая ставка на сверхдоходы составляла в те времена 70 процентов, что давало правительству достаточную свободу для выплаты таких пособий.

Все начало коренным образом меняться в 1970-е, когда фабрично-заводское производство стало искать для себя новые рынки труда за пределами страны, а внутри нее ему на смену пришли новые передовые технологии и сфера обслуживания. Как отмечает Моретти, текстильную фабрику можно построить где угодно, был бы рынок труда, не обязательно очень квалифицированного, а вот нынешние передовые технологии в этом отношении гораздо требовательнее.

Ситуация, с точки зрения классической рыночной теории, складывается парадоксальная. Квалифицированный работник сферы передовых технологий в районах ее концентрации, в той же Силиконовой долине, получает в среднем 140 тысяч долларов в год, раза в два или даже в три больше, чем в других местах. Казалось бы, предприятию из этой сферы имело бы прямой смысл переселиться в менее освоенное место, где оно могло бы нанимать более дешевых сотрудников — в конце концов, ни одно из этих предприятий не привязано к громоздкому комплексу зданий и оборудования. Но поскольку эти сотрудники так или иначе съезжаются в ту же Силиконовую долину, где спектр рабочих мест и требуемых специальностей изначально шире, такое переселение теряет смысл, и порочный (хотя смотря с чьей точки зрения) круг замыкается.

Тем временем рынок труда за пределами привилегированной отрасли находится в кризисе, который лишь отчасти связан с глобальным финансово-экономическим кризисом, разразившимся в 2007—2008 годах. В то время как благосостояние образованной и динамичной верхушки неуклонно растет, внося свою лепту в положительные показатели ВВП, доходы большинства населения в реальных цифрах неуклонно понижаются. Как отмечает Моретти, с 1946 по 1978 год почасовая оплата труда сорокалетнего американского рабочего (мужчины) в сегодняшних долларах составляла от 8 до 16 долларов, но с тех пор она сократилась на два доллара. В аналогичной ситуации оказались не только рабочие, но и люди более высокой квалификации, в том числе с высшим образованием. Сегодня каждый четвертый американец занят не просто в сфере обслуживания, но в нижнем ее этаже — в розничной торговле, ресторанах, кинотеатрах и гостиничном бизнесе. Оплата труда в этой сфере невысокая, имущественное расслоение усугубляется, и это приводит к явлению, которое Моретти и другие экономисты называют «опустошением среднего класса». На фоне общего роста ВВП благосостояние большинства американцев падает.

Энрико Моретти отмечает еще один парадокс «великого расслоения»: каждый новый квалифицированный сотрудник в местах концентрации высоких технологий порождает пять новых рабочих мест в сфере обслуживания, причем оплата такого труда здесь, как правило, выше средней по стране и гораздо выше, чем в очагах индустриального запустения. Это одна из так называемых положительных экстерналий расслоения, то есть экономических последствий, не учитываемых рынком. Тем не менее это явление не приводит к массовой миграции рабочих в места, где их труд востребован: у них недостает необходимых средств и просто информации — еще один явный дефект рынка.

Таким образом, явление, которое можно в принципе расценить как положительное для страны и ее экономики, выводящее ее на передний край научно-технического прогресса и экономической мощи, приводит одновременно к весьма негативным последствиям, поляризуя эту экономику и обрекая значительную часть населения на уровень жизни, казалось бы, превзойденный полстолетия назад.

* * *

Моретти выдвигает ряд предложений по преодолению кризиса, но прежде чем к ним обратиться, хочется отметить пункт, выводящий тему книги в гораздо более широкий контекст. В перечислениях регионов технологического расцвета и в графиках, иллюстрирующих контраст между процветанием одних и упадком других, все время мелькает название города, не имеющего к теме книги никакого прямого отношения: это Стэмфорд в штате Коннектикут, с населением примерно в 120 тысяч человек. Именно этот город занимает первое место в стране по уровню жизни и образования, но биотехнологиями или IT в нем специально не занимаются, разве что в самом прикладном смысле. Своим местом на вершине американской пищевой цепочки Стэмфорд обязан совсем другой отрасли: финансовой. Хотя Нью-Йорк в этом отношении явно его опережает, Стэмфорд побивает своего соседа-гиганта по концентрации финансовых учреждений: здесь расположены американские штаб-квартиры таких крупнейших фирм, как UBS, RBS, GE Capital и General Re, они и подпитывают экономику города.

В списках и графиках Моретти присутствие Стэмфорда, хотя и повторяющееся, выглядит случайностью, он ведь пишет не о финансовой отрасли, но если мы взглянем на экономику страны в целом, станет очевидным, что некоторые детали контекста опускать опасно.

Высокотехнологичные отрасли действительно являются локомотивом американской экономики, в 2007 году их доля в ВВП США составила 38 процентов[2], тогда как доля финансового сектора — лишь 8,4 процента (2011)[3]. Но эта последняя цифра не дает реального представления о действительном влиянии сектора, тут иллюстративнее будет другая: он дает 29 процентов всех прибылей в стране, тогда как на протяжении всего XX столетия эта цифра не превышала 20 процентов[4].

Дополнением и некоторой коррекцией к книге Энрико Моретти может послужить другая недавно опубликованная книга, «Цена неравенства» Джозефа Сти-глица[5]. Стиглиц, конечно же, куда более известный экономист, чем Моретти, — лауреат Нобелевской премии, в прошлом главный экономист МВФ и сотрудник администрации президента Билла Клинтона, и проблема, которой он посвятил свою работу, заметно шире, чем у Моретти. Явление, которое Моретти именует «великим расслоением», для Стиглица представляет собой лишь одну из модификаций более фундаментального дефекта, именуемого в экономике «поляризацией рынка труда». Причины расслоения и поляризации Стиглиц видит не столько в особенностях развития высоких технологий (он, похоже, не очень компетентен в этой тематике), сколько в растущем могуществе финансового капитала, одной из причин недавнего глобального кризиса, в то время как в фокусе внимания Мо-ретти — то, что в экономике именуется «человеческим капиталом». Стиглиц, в отличие от Моретти, видит в такой поляризации опасность не только для экономики США, но и для демократии.

Чтобы понять, каким образом эти идеи взаимосвязаны, приведем основные соображения Моретти относительно исправления рассмотренных им перекосов. Как и Стиглиц, он видит главную их причину в постепенном устранении правительства от решения фундаментальных проблем страны.

1. Проблема научных исследований. Традиционно в США роль федерального правительства в этой отрасли была весьма высокой, оно предоставляет исследовательские гранты через государственные ведомства, такие как Национальный фонд науки (NSF), а также занимается исследованиями напрямую, например, в Национальных институтах здравоохранения (NIH) или даже в Пентагоне — именно последнему мы обязаны изобретением Интернета. Тем не менее многие полагают, что в этой области частные фонды эффективнее и правительственные расходы следует сократить. Моретти возражает, ссылаясь на недавние исследования, согласно которым правительственные ассигнования в два раза эффективнее частных, в то время как нынешний их уровень вдвое ниже оптимального.

2. Проблема образования. Хотя среднее образование в США давно оставляет желать лучшего, страна по-прежнему лидер в области высшего: восемь университетов в ведущей мировой десятке — американские[6]. Но образование становится все менее доступным для среднего класса, его стоимость растет со значительным опережением общего роста цен на фоне стагнации и падения личных доходов.

   Моретти видит в этом одну из главных причин Великого Расслоения, и, тем не менее, обращает внимание на то, что образование по-прежнему остается одной из самых выгодных инвестиций: к 50-летнему возрасту заработок человека с аттестатом зрелости составляет в среднем 30 тысяч долларов в год, а с университетским дипломом — 80 тысяч. Традиционно федеральное правительство играло важную роль в этой области, финансируя программу займов на образование под низкие проценты, однако сегодня эта программа под угрозой.

3. Проблема кадров и иммиграции. Одна из главных проблем высокотехнологичных отраслей и причин поляризации — нехватка квалифицированной рабочей силы, напрямую связанная с вышеупомянутым кризисом в сфере образования, внутренний рынок просто не в состоянии поставлять нужное число специалистов. В то же время множество иностранных специалистов, в том числе с американскими дипломами, сталкиваются с серьезными затруднениями в получении иммиграционных виз, и общая атмосфера ксенофобии, нагнетаемая правыми кругами, никак не способствует решению этой проблемы. Моретти отмечает, что доля обладателей научных степеней среди иммигрантов выше, чем среди коренного населения. Иммигранты в среднем создают больше малых предприятий и подают больше заявок на патенты, чем уроженцы США.

Таким образом, основной комплекс проблем, подлежащих решению с целью выпрямления опасных перекосов в экономике страны, Моретти относит к компетенции правительства. Как и любой квалифицированный экономист, он отмечает, что правительство не в состоянии подменить собой рынок, и любые его попытки создать генератор инноваций и прибыли на пустом месте, как правило, терпят неудачу — здесь налицо явный урок для сколковских мечтателей. Тем не менее правительство может создавать условия для эффективной работы такого генератора — одним из самых ярких примеров для автора является Шэньчжень, центр ультрасовременной индустрии в Китае.

Но сама по себе книга, каких бы положительных отзывов она ни удостоилась, ситуации не изменит, ее в США может изменить только конгресс, принимающий законы и ведающий ассигнованиями, главным орудием воздействия на конгресс является лоббирование, а главным козырем лоббиста — деньги. Высокотехнологичные отрасли возникли сравнительно недавно, и действующие на этом поле компании поначалу практически не уделяли внимания этому роду деятельности: Microsoft спохватилась первой, и лишь в 1997 году, когда министерство юстиции США предъявило компании первый антимонопольный иск.

И здесь вновь приходится обратиться к книге Стиглица, значительная часть которой посвящена лоббистской деятельности финансовых компаний и их сращиванию с правительственными учреждениями страны. Опыт финансистов в лоббировании несоизмерим с опытом Apple или Google, к тому же большинство конгрессменов куда более сведущи именно в финансовой сфере, чем в высоких технологиях, а ее конечный продукт выглядит в их глазах куда соблазнительнее. В то же время интересы финансовой отрасли не только не совпадают с интересами Силиконовой долины, но нередко входят с ними в прямой конфликт, потому что ее ставка — не на Сиэттл, а на Стэмфорд. Логика книги Энрико Моретти наводит на мысль, что это в сущности конфликт с национальными интересами.

В последнее время литература о закате «американского столетия» превратилась в доходную отрасль, но большинство авторов связывает этот гипотетический закат с внешними факторами — будь то европейская интеграция и единая валюта или трансформация Китая в мощную промышленную и торговую державу. Как явствует из книги Энрико Моретти, у Соединенных Штатов сегодня достаточно потенциальных экономических преимуществ, чтобы посрамить подобных пророков. Тем не менее угроза их экономическому и политическому приоритету вполне реальна, но она исходит не извне, а изнутри.