От редакции

При подготовке этого номера мы столкнулись с необычайно высоким уровнем взаимного непонимания внутри нашего небольшого коллектива. В ходе работы непонимание лишь росло, и это есть косвенное подтверждение тому, что проблемы социальной мобильности в современной России чрезвычайно остры. Те, кто погорячее и порадикальнее, стояли и стоят на том, что страна пребывает в жесточайшем социально-экономическом кризисе, одно из следствий которого — полное разрушение традиционных механизмов и каналов социальной мобильности. В качестве примера они приводят некогда худо-бедно работавшую цепочку «школа — вуз — карьера», которая сегодня распалась на отдельные, к тому же сильно проржавевшие звенья. Школьное образование формально и содержательно пребывает в состоянии непрерывной реформы, высшее девальвируется с устрашающей скоростью, первое и второе не коррелируют с возможностями трудоустройства и карьерного роста. То есть сегодня утратили силу все известные ранее и проверенные временем «рецепты» достижения высокого уровня благосостояния, общественного веса и личной удовлетворенности. Счастья, иными словами.

Другая часть редакции не склонна драматизировать ситуацию: мол, с кризисом социальной мобильности сегодня сталкиваются и куда более, чем наше, благоустроенные общества, а потому бессмысленно заниматься самобичеванием и искать какие-то специфически российские причины неблагополучия.

Первые во всем винят распределительный, ресурсный характер российской экономики и сословное устройство нашего социума — в таких условиях вертикальная мобильность прямо связана с принадлежностью к определенной корпорации или сословию. То есть не предполагает равенства условий «на входе». Вторые, соглашаясь с тем, что мобильность в России работает избирательно, считают это вполне естественным — пряников сладких никогда на всех не хватает, тем более сегодня, в разгар глобаль-ного мирового кризиса, отнюдь не достигшего своего пика. Так что пряников станет вскоре еще меньше, и пока никто в мире не придумал, как уравнять множество пряников с множеством их любителей.

Есть, впрочем, и третьи — малочисленная группа, если можно так выразиться, эсхатологов-оптимистов. По их мнению, мы живем в пору кризиса воистину невиданного масштаба, и неизбежна тотальная ревизия фундаментальных представлений о целях, способах, направлениях и собственно ценности социальной мобильности. Возможно, направление «вверх» не должно быть единственным желанным вектором движения. Кто доказал, что «вбок» или «вниз» — хуже? Иными словами, так ли уж очевидно, что достижение гармонии возможно лишь путем приведения возможностей в соответствие с желаниями, а не наоборот — желаний в соответствие с возможностями?

В дискуссиях часто присутствовала ностальгическая нота. Выяснилось, что — кто бы мог подумать! — избавиться от тоски по якобы эффективной советской социальной лестнице «школа — институт — ИТР — партия — руководитель (ученый, академик)» или «школа — ПТУ — слесарь — партия — руководи-тель» удалось далеко не всем. Да и советско-американская формула «кто был ничем, тот станет всем» сохранила для многих обаяние. И это при том, что никакой тоски по советскому «вообще» ни у кого нет. Однако есть тоска по социуму, в котором хороший мастер, инженер, адвокат, а тем более учитель и врач, пользуются гораздо большим уважением, чем клерк или менеджер по продажам. Почему на месте того, что порушилось в системе воспроизводства социальных структур, не возникло ничего сколько-нибудь здорового, и только ли наша это проблема — вот вопрос, который в полный рост встал перед нами.

В конечном счете робкая попытка редакции подвести под общий знаменатель разные представления о достижительном обществе ожидаемо провалилась. И все же представляем на суд читателя плоды наших усилий.

Кстати, автор, который должен был написать для этого тома статью под названием «Нестандартная (недостижительная) версия современного социального порядка», промучившись над текстом, уехал за грибами, так ничего и не родив. Тем самым он в каком-то смысле продемонстрировал, что недостижительность — наиболее естественный для нас тип мобильности.