Belles lettres, или Изба офени

Мемуары склеротика

Это Наполеон, кажется, придерживался таких безответственных взглядов на жизнь, что надо, мол, сперва ввязаться в драку, а там видно будет. А мне такая философия всегда была совершенно не близка. Но приходится признать, что в жизни, куда ни плюнь, сплошь и рядом так и выходит: ввяжешься, бывало, по недомыслию в какую-нибудь парашу, а потом расхлебывай.

Именно так, если только это кому-то сейчас интересно, случилось и с моим знаменитым книжным магазином «19 октября». Ведь когда эта каша начала завариваться, мне и в голову не приходило, чем она может для меня обернуться. А если б пришло, я бы наверняка еще очень и очень подумал, стоит ли мне затевать всю эту бодягу и вешать на свою шею такое ярмо. Но поди будь пророком...

Конечно, многих деталей я сейчас уже не помню. Но в основном, как поется в одной из моих любимых песен, «вышло так оно само». Было у меня издательство... Да и то сказать, какое издательство. Так, одно название — «Carte blanche», между прочим. Причем и издательство-то это возникло из ничего, на голом месте. Никогда прежде я и в мыслях не держал, что займусь чем-то подобным. Ну да, я что-то там такое пописывал и переводил, иногда даже какие-то вещицы удавалось опубликовать, но этим мои отношения с издательским делом и ограничивались. Не был я вовсе завзятым книголюбом, не отирался у книжных прилавков, не крутился вокруг издательств и журналов. Я и в библиотеку-то, по совести говоря, ходил раз в год по обещанию. И уж, тем более, отродясь не имел ни малейшего вкуса к предпринимательству в любой его, пардон, ипостаси. Но надо же было такому случиться, что году эдак в 89-м мои старые друзья, занимавшиеся, как и многие в то веселое время, каким-то безбашенным бизнесом и заработавшие чуть побольше, чем им требовалось на текущие расходы, ни с того ни с сего говорят мне: «Вот тебе деньги — издай что-нибудь хорошее». А я, нужно сказать, с молодых лет был горячим поклонником творчества О. Седаковой, и меня ужасно огорчало, что вот, мол, какие замечательные стихи, а у нас до сих пор не опубликованы. И тут вроде подворачивается подходящий случай. Ну, думаю, раз такое дело, надо пострадать за отечественную словесность — и сгоряча забабахал тоненький сборник ее прекрасных стихотворений аж 20-тысячным тиражом. С этого, собственно, все и началось.

Здесь, пожалуй, будет уместно привести небольшой отрывок из моего незаурядного произведения «Искусство первого паса», чтобы читатель, так сказать, наглядно представлял себе мои профессиональные качества как издателя и бизнесмена:

Мне от всей души хочется надеяться, что никогда и ни перед кем я больше не буду выглядеть таким безнадежным идиотом и невеждой, как в те незабываемые дни, когда я хо дил по московским типографиям и, с присущей мне солидностью представляясь директором нового издательства, пытался разместить свой первый заказ — книгу стихов Ольги Седаковой. Я не имел в то время даже самых элементарных понятий о полиграфии — впрочем, и сейчас мои представления об этом непростом деле имеют, мягко говоря, достаточно поверхностный характер. При упоминании таких терминов, как квадраты, кегли и гарнитуры, у меня возникали ассоциации, даже близко не относящиеся к типографскому ремеслу, и каждый мой разговор с производственниками о технологических деталях издания превращался в «объяснение в любви глухонемых», крайне мучительное для обеих сторон. Покупать бумагу для книги я почему-то поехал в Питер, и там в какой-то до крайности грязной и заплеванной конторе на задворках Петроградской стороны меня, естественно, обманули, обсчитали, обвесили — с таким лохом просто грех было поступить иначе — и вдобавок отправили с бумагой в Москву на открытой машине. Причем перед самым выездом из Питера я забежал на переговорный пункт позвонить друзьям, чтобы рассказать им о своей удачной покупке, и на радостях забыл в телефонной кабинке бумажник со всеми документами и деньгами — к счастью, последних в нем оставалось уже не много. Разумеется, не успел я доехать до Новгорода, где, кстати, и обнаружилась пропажа, как начался проливной дождь, который, не переставая ни на минуту, сопровождал меня до самого конца этого увлекательного путешествия. Во что превратилась моя бумага — между прочим, светлогорский офсет № 1, — лучше не вспоминать...

Именно так все и было. То есть ни уха ни рыла не понимал я в этих делах и тыкался во все дырки буквально как слепой котенок. Тем не менее сборник Ольги Александровны вышел в свет и с переменным успехом продавался лет восемь, пока оставшаяся часть тиража не пришла в совершенную негодность вследствие отсутствия складских мощностей. Надо ли говорить, что никакой прибыли этот, как сейчас выражаются, издательский проект никому не принес?

Но вот какой вопиющий факт поразил меня уже тогда: маленький парижский магазинчик русской книги «Les editors reunis» по собственной инициативе заказал у меня 50 экземпляров этого сборника, а тогдашняя «Москнига», которая крышевала все многочисленные московские книжные магазины, со скрипом согласилась взять только 20 (за точность цифр не ручаюсь, но порядок был именно такой). Это у меня как-то не укладывалось в голове и порождало совершенно нецензурные суждения о мироустройстве вообще и об отечественной книготорговой системе в частности.

Между тем жизнь продолжалась, и with a little help of my friends я издал еще несколько книжек примерно такого же характера (в том числе и собственную одиозную прозу) и примерно с таким же коммерческим успехом. Что было, в первую очередь, обусловлено упорным и последовательным нежеланием магазинов и книготорговых организаций брать их в продажу, каковое нежелание вынуждало меня распространять их всякими левыми, подколодными и абсолютно неэффективными способами. Как мои друзья-благодетели все это терпели — непонятно уму.

Со временем на стезях этого беспонтового поприща я начал встречать своих коллег — таких же горе-издателей, как я, и в процессе этих душераздирающих встреч мы постоянно обменивались упомянутыми нецензурными ламентациями и горько сетовали на то, что вот, мол, есть у нас качественный и отчасти даже эксклюзивный товар, есть в природе (мы уверены!) охочий до него потребитель, но негде им встретиться, не могут они, сироты, найти друг друга. А как было бы замечательно, если б у нас был «свой» книжный магазин — там бы нашу «элитную» продукцию враз с прилавков смели... Выражаясь словами популярного романса (хотя хочется сказать гораздо сильней), «боже, какими мы были наивны ми!» Нам казалось, что один такой магазин сможет единым махом решить все проблемы со сбытом. Прямо словно дети малые, ей-богу... Забегая вперед, скажу, что, когда такой магазин появился (и даже не один), бедолаги-издатели вроде меня очень быстро оценили, насколько точна применительно к ним классическая цитата из моего любимого Гашека: «А вы, мерзавцы, думали, что эта комиссия вам поможет? Ни хрена она вам не помогла!»

И тут, не помню уж каким каком, судьба столкнула меня с писателем Евгением Федоровым и его эпохальным творением «Жареный петух» (которое, замечу в скобках, мне весьма тогда понравилось). А тут еще выяснилось, что есть некий спонсор, готовый финансировать издание этой книги. Ну, тут уж, как говорится, сам бог велел... Правда, спонсор поставил условие вернуть ему деньги после реализации товара, и я, не особо на что-то надеясь, по-быстрому смотался уже не в «Москнигу», а, бери выше, в «Роскнигу», где, противу всех ожиданий, со мной сейчас же заключили договор на красивом бланке с печатями о том, что, мол, тираж «Жареного петуха» у меня купят целиком, так сказать, на корню. Пес его знает, чем эта книга так пришлась им по душе — может, название показалось актуальным и своевременным... Дело завертелось, деньги были мной неукоснительно получены, и в скором времени я, полный радостных предвкушений, забирал тираж из типографии. С энтузиазмом загружая пахнущие типографским клеем пачки в грузовик, я еще не знал, что жестокий рок уже занес надо мной свою десницу и что всего несколько дней назад пресловутая «Роскнига» скоропостижно и с грохотом прекратила свое существование. Петух клюнул... Прозорливый читатель с легкостью догадается, какое единственное употребление я мог теперь найти для того красивого договора.

Тут надо сказать, что мой спонсор, отдадим ему должное (что, к сожалению, я мог тогда сделать только в переносном смысле слова), отнесся к этой кошмарной драме с полным пониманием и даже сочувствием. Очевидно, у него уже был некоторый опыт ведения дел с российскими государственными предприятиями. Больше того: на пьянке, посвященной выходу книги в свет, он, услыхав мои чисто умозрительные сентенции о том, как необходим сейчас терпящей бедствие российской культуре магазин, где торговали бы «серьезными» книгами, а не всякой там «фэнтэзи», детективами и прочим низкопробным дерьмом, предложил юридическое прикрытие и частичное финансовое содействие в этой крайне сомнительной во всех отношениях негоции.

Но это было еще даже не полдела. При желании найти прикрытие и деньги по тем временам было, в общем-то, реально. Гораздо трудней было найти, так сказать, альфу и омегу любого торгового начинания — помещение для магазина. Это казалось до такой степени невозможным, что я особо и не рыпался. И вот здесьто произошло роковое совпадение! Буквально через несколько дней после той славной пьянки один мой старый друг рассказал мне, что один его старый друг волею судеб имеет в центре Москвы небольшую квартирку с отдельным входом с улицы в частном (!) деревянном (!) доме, в каковой квартире сам давно не живет, жить не собирается и был бы не прочь ее сдать в надежные руки. Это была неслыханная удача: помещение в самом центре (между Полянкой и Ордынкой), в экзотической деревянной избе, за смехотворную даже тогда плату (признаюсь, впрочем, не без гордости, что как только мои финансовые обстоятельства позволили, я по собственной инициативе эту плату существенно увеличил). Словом, это было то, что надо. Там, конечно, нужно было сделать довольно серьезный ремонт, придумать какой ни на есть интерьерчик, где-то раздобыть мебель и торго вое оборудование, найти сотрудников и провернуть еще кучу всяких дел и делишек, но это уже были частности. На которые, однако, требовались деньги — не шибко большие, но у меня-то не было никаких.

Тогда я кинулся к коллегам-издателям — к Мише Шейнкеру («Новая литература»), Мише Быкову («Гнозис»), к кому-то еще (сейчас уже не помню к кому — да простят они мне эту забывчивость). И они помогли! Вообще, у меня сложилось (скорее всего, ошибочное) впечатление, что в те времена люди как-то легче расставались с деньгами. Возможно, потому что они тогда легче доставались. Впрочем, я не люблю обобщений.

За всеми этими заботами и хлопотами лето пролетело, как один сумбурный и суматошный день. Причем хочу еще раз повторить, что, проявляя невероятную (и совершенно не свойственную мне) энергию и распорядительность, демонстрируя чудеса организаторских способностей и административной изворотливости, я ни в малейшей степени не представлял себе, во что вляпываюсь, и абсолютно не задумывался о том, какую западню я готовлю себе своею, как говорится, собственной рукой. В розовых мечтах я воображал, что вот кончится вся эта мотня и тряхомудия, магазин откроется, и я буду заходить туда раз-другой в неделю — давать руководящие указания и собирать обильную выручку. Если бы мне тогда кто сказал, что в этих деревянных стенах мне придется провести пять лет практически безвылазно и что все эти годы заместо творческого процесса и мыслей о высоком мой пытливый ум будет занят исключительно поставщиками, покупателями, сотрудниками, налоговыми инспекторами, издателями, оптовиками, сумасшедшими библиофилами, договорами, накладными, расходными ордерами, приходными ордерами, поставками, недопоставками, инвентаризациями, розничными ценами, оптовыми ценами, бухгалтерскими отчетами, почтовыми отправлениями, железнодорожными пересылками и тому подобной фигней, я бежал бы из этого очаровательного уголка Замоскворечья, как будто у меня земля под ногами горит. К сожалению, мне понадобилось довольно много времени, чтобы понять, что «лучшая из змей — все равно змея», что торговля элитарной литературой — все равно торговля, механизм которой, в сущности, не сильно отличается от механизма торговли водкой, квартирами, нефтью или, допустим, наркотиками. И что к этому почтенному ремеслу у меня нет ровным счетом никакого призвания.

В начале октября все было уже практически готово к открытию за исключением двух вещей. Во-первых, не имелось названия магазина. Вообще, придумывание названий для чего бы то ни было, включая литературные произведения и альбомы своих песен, мне дается с большим трудом. Сказывается эта вечная двойственность: с одной стороны, хочется потрафить собственным снобистским поползновениям, а с другой — не отпугнуть чем-нибудь чересчур заумным массового потребителя. Совместить две эти задачи удается редко. Поэтому я долго не мог остановиться ни на одном из вариантов, мечась между изысканно-высоколобым «Belles lettres» и простонародным, но тоже мало кому понятным «Изба офени». В конце концов, когда оказалось, что день открытия попадает на 19 октября, я вспомнил про день лицейской годовщины и решил, что такое, в общем-то, нейтральное и общедоступное название будет в самый раз. К сожалению, очень скоро выяснилось, сколь плохо знают у нас нашего первого поэта: сотрудникам магазина приходилось по несколько раз в день объяснять нашим интеллигентным покупателям (среди которых попадались даже такие начитанные, что приплетали ни к селу ни к городу царский манифест от 17 октября 1905 года), откуда оно взялось и что оно значит.

Кстати уж о знании Пушкина. Помнится, в какой-то компании слышал я, что в 1999 году, в дни пушкинского юбилея, телевизионщики проводили на улицах опрос населения: просили людей прочесть в камеру какую-нибудь строчку из Пушкина. Так вот чаще всего звучало «Выхожу один я на дорогу...» и «Ты жива еще, моя старушка...». В эфир, ясное дело, это мероприятие попасть не могло.

Во-вторых, когда я расставил по полкам весьма малочисленную, скудную и, мягко говоря, невзрачно оформленную продукцию своего и еще трех-четырех дружественных издательств и увидел, что она не покрывает и десятой части моих отнюдь не великих торговых площадей, передо мной во всей беспощадной наготе встала проблема ассортимента. Надо было срочно что-то придумывать — не встречать же первых покупателей с полупустыми полками, — и я, как бешеный волк, пустился собирать идеологически и тематически подходящие неликвиды везде, где только можно. Не знаю как, но удалось мне и это.

Короче, настал день открытия. К моему искреннему удивлению, несмотря на проливный дождь, зарядивший с самого утра, в нашей тесной избе было не протолкнуться. Торговля шла полным ходом, посетителей угощали глинтвейном, журналисты брали у меня интервью, дым стоял коромыслом — все было замечательно. Отцы-основатели на радостях крепко приняли на грудь, звучали тосты, поздравления, пожелания процветания и все такое.

А на следующий день настала тишина. Глухая и безнадежная, как могила. Покупателей, случайно заглянувших к нам в первую неделю, можно было буквально пересчитать на пальцах одной руки, и не виделось ни малейших признаков того, что их количество начнет увеличиваться. И так продолжалось довольно долго. Где-то с полгода. Причем я принципиально не хотел давать никакой рекламы (да и денег на это у меня не было), высокомерно полагая, что для того круга покупателей, на который я рассчитываю, любая традиционная реклама будет выглядеть антирекламой. По старой самиздатовской привычке я надеялся на «пол зучую» изустную рекламу — мол, «люди нашего круга» узнают, что есть такой замечательный магазин, весть об этом мигом облетит весь город и тогда... — но надежды эти, увы, не сбывались. Нет, конечно, со временем что-то мы стали продавать, и мне даже удавалось каким-то невероятным образом сводить концы с концами. Я ни разу не задержал арендную плату и (тоже, надо сказать, очень первое время невысокую) зарплату своим сотрудникам. Кстати уж о сотрудниках. Мне вообще в жизни всегда везло на хороших людей — так и тут: когда неизбежный случайный элемент отсеялся, у нас сложился славный, дружный коллектив, способный оперативно решать все задачи, которые перед ним ставило мудрое руководство. Но самое главное (залог будущего процветания!), я, как бы это ни было для меня напряжно, ни на день не отсрочил ни одного платежа своим поставщикам. Что, скажу без ложной скромности, по тем временам было большой редкостью. И поставщики это оценили...

Однако понемногу становилось ясно, что, несмотря ни на что, все это дело дышит на ладан и долго не протянет. Тем более что кроме аврально созданного юридического лица, круглой печати и минимально возможного счета в банке никаких законных оснований для существования магазина не было и в помине. Не было ни разрешения на торговую деятельность, ни справки из санэпиднадзора, ни справки от пожарников, ни кассового аппарата — словом, не было у нас ни одного (!) из полагающихся разрешительных документов, и в принципе любой проверяющий в любой момент был в своем полном праве прикрыть эту лавочку раз и навсегда. Инадо сказать, пару-тройку раз отдельные инстанции нас действительно пытались прикрыть, но, к моему удивлению, так ненастойчиво и незлостно, что это дело мне удавалось спустить на тормозах, даже не особо апеллируя к многократно воспетому в художественной литературе сребролюбию российских чиновников. Исключительно, как говорится, на личном обаянии и актерских способностях...

Хочу с гордостью подчеркнуть, что знамя своего абсолютно беззаконного статуса мы торжественно пронесли через все пять с лишним лет существования нашего заведения. И даже когда магазин стал широко известен всей книжной Москве — и не только Москве, когда о нем регулярно писала пресса, когда в качестве его директора я неоднократно выступал на радио и телевидении, когда меня приглашали делиться опытом на какие-то мудацкие совещания и круглые столы книготорговых работников, — юридически он как бы не существовал. Не думаю, что сейчас такое возможно.

Собственно, перспектива закрытия магазина меня не слишком пугала — как говорится, «помер Максим — и хер бы с ним». Но сам не знаю почему, на какомто автопилоте, я продолжал прилагать титанические усилия для поддержания этого утлого суденышка на плаву. И к весне наметился прорыв, обусловленный, главным образом, двумя факторами. Прежде всего, мне после долгих уговоров удалось залучить себе в заместители Лешу Никулина — еще одного моего старого друга, человека, уже имевшего большой опыт и вкус к работе с книгами, а главное, абсолютно надежного и вдобавок наделенного гипертрофированной порядочностью и столь же гипертрофированным чувством ответственности за происходящее. Он сразу же внес в стиль работы магазина столь не свойственные мне точность, безукоризненность и даже некоторую артистичность. Кроме того (что особенно важно), только с его помощью я начал помаленьку ориентироваться в книжном бизнесе, в тонкостях и нюансах книжного рынка — ведь я в этих делах был стопроцентным невеждой и неофитом, и спроси меня тогда, в каком году выходила такая-то книга, каким тиражом, сколько стоила, кто был автором предисловия и комментариев — я бы только хлопал глазами. А Леша все это знал.

И именно благодаря Лешиным урокам стала возможной та небольшая афера (второй фактор!), которая, словно по мановению волшебной палочки, вознесла наш скромный магазинчик из жалкого прозябания и безвестности к вершинам славы и коммерческого успеха. Дело было так. Весной 1993 года мы узнали, что в издательстве «Республика» готовится к выходу первое в России издание бессмертного романа Джойса «Улисс». И в приватном разговоре с директором издательства (забыл, к сожалению, его имя, отчество и фамилию), когда он в очередной раз жаловался мне, как трудно приходится издательству из-за того, что магазины, берущие книги на реализацию, расплачиваются крайне нерегулярно и неаккуратно, я мягко и ненавязчиво подвел его к мысли проделать эксперимент: учитывая уникальность и безусловную ликвидность книги Джойса, не отдавать ее магазинам на реализацию, а продавать только за живые деньги. И выразил готовность не сходя с места купить первую тысячу экземпляров. Это был очень точный ход. Практически все московские книжные магазины, включая таких гигантов, как «Дом книги», «Москва», «Книжный мир» и, главное, соседнюю «Молодую гвардию», брать книгу за деньги отказались, и в течение нескольких недель мы торговали этим бестселлером, по сути дела, одни во всей Москве. Почему же они отказались от такой выгодной сделки? А очень просто. Как сказала мне моя приятельница, товаровед из «Дома книги»: «А кто будет отвечать, если книга не продастся? Да и вообще у нас нет такой практики». Ну что ж, на «нет» и суда нет...

Здесь, наверно, самое время отметить, что успех, да и само существование нашего магазина, стали возможными только из-за, говоря высоким слогом, чудовищной косности и неразворотливости тогдашней книготорговли. Все интересующие нас книжные новинки попадали к нам на прилавок минимум на две-три недели раньше, чем, скажем, в ту же «Молодую гвардию». И это при том, что у них был целый штат товароведов, экспедиторы, грузчики, огромные склады, собственный транспорт, а у нас ассортиментом занимались только мы с Лешей, склада практически не было и первое время не было даже машины. А спрос на «элитную» литературу был в то время ажиотажным, но коротким, потому что лакун в ней за годы советской власти скопилась чертова прорва, и книги выходили одна за другой. Вышел, к примеру, Бердяев — народ бежит к нам покупать. А через неделю надо бежать за кем-то еще. Куда? Опять к нам, потому что нигде еще нет. И так мы все время шли на гребне этой волны — снимали сливки с тиража и переключались на следующую новинку.

Впрочем, мы работали не только с новинками. Вот помню, привезли нам аж из Минска (!) целые коробки старых-старых, даже слегка заплесневевших книг малой серии «Библиотеки поэта» — Цветаеву, Пастернака, Вяч. Иванова, кого-то еще. Где-то они там годами пылились и отсыревали на складах. Так они улетели за несколько дней, а какой государственный магазин взял бы их в продажу? Или вот еще сюжет. Приезжаем мы с Лешей в Питер, заходим в университетскую книжную лавку и видим там какую-то заинтересовавшую нас книгу по античности (кажется, Лурье, но точно не помню), изданную несколько лет назад. Я подхожу к директору и спрашиваю, сколько экземпляров имеется в наличии. «Двести», — гордо отвечает директор. Я говорю, что хочу за наличные деньги (!) купить их все. «Мы продаем только два экземпляра в одни руки!» — строго отвечает директор. Через пару лет эта книга там все еще лежала... Ну не идиотизм? У продавца хотят оптом скупить его товар, причем, заметьте, по розничной цене — и он отказывается. Что тут скажешь?..

Конечно, немалую роль здесь играл и, я извиняюсь, культурный уровень книготорговых работников. Тут порой доходило до совершенно анекдотичных курьезов, в которые я бы и сам не поверил, если б не слышал своими ушами. Так, директор одного из крупнейших книжных магазинов столицы в ответ на предложение взять в продажу восьмитомник Германа Гессе заявила, что такого писателя она не знает, но фамилию слыхала — это, кажется, какой-то фашист... А директор другого крупного магазина, увидев четыре солидных тома Г. Иванова, простодушно воскликнул: «Это ж надо! Когда же наш пародист успел столько наклепать?» Поэтому что уж тут удивляться, когда почти никто из книготорговцев не воспринял Джойса как потенциальный бестселлер.

А мы «Улиссом» поторговали славно! Тогда в первый и, увы, последний раз очередь в «19 октября» стояла аж на улице, и пришлось даже поставить отдельного сотрудника открывать пачки — продавцы не успевали. И дело было не столько в том, что, продав несколько тысяч экземпляров, мы смогли прилично заработать и малость укрепить свою материальную базу, сколько в том, что магазин получил известность, люди к нам, наконец, пошли. Что ж, наверно, каждый успешный бизнес — это хорошо использованная конъюнктура... Вот, помнится, переводил я когда-то одну книжонку про всяких западных миллионеров, так там практически каждый из них на вопрос, как ему удалось добиться такого успеха, отвечал стереотипной фразой: «Я оказался в правильном месте в нужное время». Это похоже на правду.

Ну, а дальше все было уже не так интересно. Магазин, по терминологии валютных проституток, постепенно «становился на лыжи», и работа его очень скоро выродилась в совершеннейшую рутину. Можно еще, конечно, прихвастнуть, что «19 октября» с самого начала был первым книжным магазином в Москве с открытым доступом к товару. Это тоже была принципиальная позиция. Во-первых, так было гораздо удобней и покупателям, и продавцам. А во-вторых, я по несус ветной дурости своей полагал, что приличные книги читают только приличные люди и что ни о каком воровстве среди нас, интеллигентов, не может быть и речи. Но суровая реальность очень скоро не оставила камня на камне от этих прекраснодушных иллюзий. Тем более что никаких штрих-кодов, турникетов и секьюрити у нас не было и быть не могло. Не скажу, впрочем, что воровали очень много — на 100 проданных книг одного названия приходилось примерно три-четыре украденных. Масштабы этого воровства раскрылись во всей неприкрытой наглядности, когда я (тоже, между прочим, первым среди московских книготорговцев) установил в магазине программу компьютерного учета, которую сварганил для меня еще один мой старый друг и которая до сих исправно работает у многих книжников. Подсчитав убытки, ужаснувшись и попытавшись (вполне, впрочем, безуспешно) бороться с воровством, я стал относиться к этому философски — т. е. попросту плюнул. Гори оно, думаю, огнем — нехай воруют... Супротив векового уклада и национального менталитета куда ж попрешь...

И вообще, чем дальше, тем больше я стал остывать к этому делу. Точнее говоря, в моем отношении все отчетливей стала прослеживаться некоторая амбивалентность. Если посмотреть отвлеченно, мне все вроде бы нравилось: и сама идея, и успех, и известность, и репутация, и, что греха таить, материальное благополучие. Не бог весть какое, но все-таки на жизнь хватало. Но, с другой стороны, мысль о том, что всю оставшуюся жизнь мне придется заниматься унылой и до крайности душевредной торговой деятельностью, неизбывно угнетала мое самосознание артиста и гения. Свое предназначение я — быть может, несколько самонадеянно — видел совершенно в другом. Да и, кроме того, я хорошо понимал, что конъюнктура меняется, что полуподпольное существование становится все более ненадежным, что большие магазины начинают понемногу учиться работать — короче, что время таких магазинчиков неумолимо проходит, если уже не прошло...

Весь последний год работы магазина я исподволь пытался его кому-нибудь спихнуть. Конечно, наиболее естественным было бы передать все дело Леше Никулину — он бы прекрасно с ним справился и без меня. Но почему-то он не захотел, хотя я уговаривал его долго и настойчиво. Делал я и другие попытки «выйти из бизнеса», но, главным образом ввиду его юридической неопределенности, успехом они не увенчались. И тут к концу осени 1997 года оказалось, что хозяин помещения собирается эмигрировать в Канаду и в этой связи намерен свою квартиру продавать. Вдобавок ко мне зачастили какие-то невразумительные бандиты с требованием дани — совершенно, впрочем, необременительной, но платить ее я не хотел опять-таки по принципиальным соображениям. Короче, все складывалось на редкость удачно: внешние объективные обстоятельства (хотя, разумеется, при желании они были вполне преодолимы) совпадали с моим горячим внутренним желанием поскорей развязаться со всей этой историей. Оставалось только сделать волюнтарный шаг. И я его сделал, как говорится, недрогнувшей рукой.

Разумеется, стенаниям и воплям литературной общественности не было конца. «Литературная газета» даже посвятила этому траурному событию целую полосу. Никто не хотел верить, что из успешного бизнеса можно уйти в никуда по собственной воле.

Вот, собственно, и все. Конечно, если выпить ноотропильчику и напрячься, то можно было бы припомнить и кое-что еще. Но зачем без особой нужды засорять уже не молодой организм всякой химией?