Ура!!! или Революция от казаков

Эрнест Кёрдеруа (1825—1862), врач по образованию и анархист по убеждениям, единомышленник Бакунина и Прудона, деятельный участник революции 1848 года, изгнанный после ее подавления из Франции и в эмиграции посвятивший себя литературно-публицистической деятельности, выпустил книгу «Ура!!! или Революция от казаков» в октябре 1854 года (на титульном листе местом издания назван Лондон, но скорее всего книга была напечатана в Швейцарии или Бельгии). Накануне и во время Крымской войны «казацкая» тема активно эксплуатировалась во французском театре и во французской прессе, причем казаки были нарисованы самыми черными красками. Кёрдеруа трактует популярную фигуру по-своему. Казак, по его определению, это всякий угнетенный; автор «Революции от казаков» язвительно замечает: «Когда французские буржуа находят какое-нибудь словечко, которое точно выражает их мнения или страхи, они преисполняются такой гордости, как будто одержали великую победу. О, как первенствовали бы они и на суше, и на море, когда бы сражения выигрывались с помощью каламбуров! — Они полагают, будто, назвав русских казаками, лишают Россию ее грозного могущества; они убеждены, что, назвав казаком меня, лишили силы мои предсказания. Когда здешние крестьяне и пролетарии с восторгом устремятся навстречу армии революционных завоевателей, буржуа назовут казаками также и их, пребывая в убеждении, что тем самым предотвратили Революцию! О, простодушнейший из народов прошлого и будущего, о нация, сильная на словах и слабогрудая на деле, кого ты надеешься обмануть? Опомнитесь, французские буржуа, опомнитесь, прирожденные крючкотворы, — казаков достанет не только в России, но и у вас на родине; их здесь миллионы и десятки миллионов! Ибо казак — это обездоленный человек, который с оружием в руках отважно требует, чтобы ему предоставили место на общественной сцене; казак — это неуч и охотник до чужого имущества, разбойник, варвар (так говорите вы), — одним словом, это тот, кто хочет есть и пить и кому вы ни есть, ни пить не даете; наконец, казак — это революционер волею судеб, который защищает свои интересы и свою жизнь. Подсчитайте-ка, статистики из академии, сколько таких казаков проживает на территории прекрасной Франции!»

Книга Кёрдеруа — плод разочарования автора во французском революционном движении. Ход его мысли прост: коль скоро Франция не способна измениться самостоятельно, пусть ей помогут в этом русские завоеватели-варвары; коль скоро западная цивилизация обветшала и прогнила, пусть ее уничтожит войско Николая I! В книге Кёрдеруа, по словам читавшего ее Альбера Камю, нашла выражение «идея бунта в чистом виде, в своей биологической сущности». Осенью 1854 года, когда Франция уже полгода как находилась с Россией в состоянии войны, идея эта звучала настоящим вызовом. Впрочем, надежду на то, что война окончится революцией и что «став казацкой, Европа затем станет республиканской», высказывал в это же время, но в куда менее экстравагантной форме Виктор Гюго; о «революционной энергии» казаков с надеждой рассуждал Прудон...

Сведения о России Кёрдеруа, как и Жюль Мишле (см. его текст выше), почерпнул по преимуществу из изданной по-французски в 1851 году книги Герцена «О развитии революционных идей в России», которую назвал «великолепным исследованием, молодым и сильным, как славянская раса»; впрочем, Герцен, состоявший с Кёрдеруа в переписке и даже опубликовавший одно его письмо в шестой части «Былого и дум», не одобрил проекта казацкой революции и «исправительного переливания крови».

Мы публикуем в сокращении первую главу книги Кёрдеруа.

Общее изложение причин, обусловливающих неизбежность завоевания Западной Европы Россией

To be or not to be.

Шекспир

А. Доказательства, основанные на воле судеб

Все в природе постоянно обновляется. — Жизнь — это череда превращений. — Социальная эволюция есть непрерывная революция. — Революция — способ сохранения того, что существует.

Современное общество терзаемо органическим недугом, от которого его может избавить только революция всеобъемлющая.

Цивилизация больше не удовлетворяет потребности человечества, она больше не отвечает его чаяниям и способностям; день за днем она ветшает и дряхлеет, тогда как род человеческий растет и молодеет. Рамка тесна для картины.

Одно из двух: либо Цивилизация падет — либо исчезнет с лица земли человечество, которое по ее вине страдает от Нищеты, Голода, Рабства — но также и от Роскоши.

Впрочем, цивилизованное общество временно по своей сути, в основе его лежат человеческие условности и жить ему осталось недолго; тогда как общество человеческое по природе своей долговременно, в основе его лежат ценности вечные и жить оно, по всей видимости, будет еще очень долго; отсюда следует, что исчезнуть обречена Цивилизация — а не Человечество.

Измениться суждено и этнографии Европы. — Слишком велико несоответствие между народами, населяющими восточную и западную части этого континента. Россия не может пребывать, как прежде, в окружении подчиненных ей наций и в отдалении от наук и интеллектуальной жизни Юга^[1]. Со своей стороны, нации Запада не могут прозябать как прежде, питаясь только своими собственными силами, ибо кровь их жидка, а из скрещения одной европейской нации с другой ничего жизнеспособного не родится.

Это противоестественное разделение народов приводит к тому, что они пасуют перед всякой абсолютной властью: материальной, как в России, торговой, как в Англии, интеллектуальной, как во Франции. А между тем поглощение одной нации другой, чем бы оно ни объяснялось, всегда будет нарушать законный порядок вещей. Более того: обретая над завоеванными относительное превосходство, нация-победительница уступает им во многих других отношениях. Чрезмерное развитие одной способности лишает организм равновесия и вредит здоровью как человека, так и всего человечества.

Этнография Европы должна измениться. — Нациям Севера недостает инициативы и образованности для того, чтобы приблизить на деле чаемые Равенство, Свободу и Счастье. В то же время нравственные их понятия не позволяют им больше терпеть рабство так же покорно, как прежде. — Что же касается наций Юга, у них не осталось больше ни свободной земли, ни праздных рабочих рук для того, чтобы и далее опираться на принцип монополии, который, например, составляет силу Америки^[2]. Если люди во множестве переселяются с одного континента на другой, это недвусмысленно свидетельствует об упадке того континента, который предоставляет рабочую силу. <...>

В Западной Европе цивилизация бесспорно господствует. Здесь всё за нее: интересы большинства и печать времени, все правительства и армии, и — за неимением правосудия — все привычки, предрассудки, общественное мнение. Она будет защищаться отчаянно, стоять не на жизнь, а на смерть. Одолеть ее с помощью убеждения, энтузиазма и требований справедливости невозможно. Следует понять раз и навсегда: одолеть Силу цивилизации может только Сила превосходящая!! <...> Я взыскую именно Силы, ибо Идея решает лишь собственные задачи. Идея предполагает, а Сила располагает — как бы эта Сила ни называлась: Богом, Царем, нацией-завоевательницей или мятежной толпой. <...>

Б. Доказательства, основанные на современном положении

Запад не сдастся добровольно!

В таком случае не все ли мне равно, откуда явится и как будет зваться тот народ-меченосец, который при свете факелов погрузит Европу во власть анархии? Не все ли мне равно, будет ли это мой брат в Адаме, во Христе или в Мятеже? Разве война за счастье человечества не есть долг всех наций? И разве те нации, что прежде отдыхали, не берутся за дело в то мгновение, когда их сестры выбиваются из сил?

Моя вольная душа презирает пустые попечения о национальных интересах; мною движет лишь желание возвестить истину, и я ищу в Европе силу, внешнюю по отношению к Западу, силу, чьи интересы были бы противоположны интересам Цивилизации, чьи судьбы были бы не похожи на наши; силу, не втянутую в современную систему; силу, чьи чаяния обширны, а свершения пока немногочисленны; силу новую, более могущественную, чем сила Цивилизации, способную одержать над ней победу и развеять ее останки по ветру... Все, что угодно, лишь бы положить конец всем этим ненавистным, из века в век возрождающимся Вавилонам и Содомам, где погибли тысячи моих братьев и где вот-вот погибну я сам...

Такой силы, единой, сплоченной и более могущественной, нежели та, благодаря которой существует сегодня Франция, — силы послушной, дисциплинированной, вышколенной Деспотическим правлением; рабски покорной, в отличие от той, на которую опирается сегодня Франция, — силы воинственной и завоевательной, слепой, глухой и немой, разрушительной, презирающей условности и требования чести, кровожадной и более беспощадной, нежели все сентябрьские и декабрьские убийцы во Франции^[3], — силы, не считающейся ни с какими потерями, ни с какими бедствиями и беспрестанно возрождающейся в лоне нации, которая может и хочет до бесконечности поставлять новых солдат и новые боеприпасы, в отличие от Франции, которая этого не может и не хочет, — такой силы я не нахожу нигде, кроме как в России.

а) Сила, на которую опирается Россия, есть сила единая, сплоченная и более могущественная, нежели та, благодаря которой существует сегодня Франция. — Вот первое условие ее победы.

Ибо дуб можно свалить только стальным топором; металл тверже, острее, грубее, чем дерево. — Я никогда не отводил России иной роли; я сказал, что она станет дубиной, которая расплющит западные страны с их интересами, станет мечом, который разрубит гордиев узел монополии. Только моим противникам из злободневных политических листков^[4] могло прийти на ум, будто я приписываю русской силе интеллектуальное могущество. <...> Я вижу в России силу разрушающую; я утверждаю, что она станет рычагом, способным перевернуть мир, что она швырнет к своим ногам потаскуху Цивилизацию и с презрением отвергнет ее продажные ласки. Кроме того, я утверждаю, что настала пора пустить эту силу в ход и что в настоящее время Россию можно назвать грозой западных лавочников, третейским судьей, решающим судьбу Европы, якорем спасения Человечества. — Возражать мне станут только трусы.

б) Сила, на которую опирается Россия, есть сила послушная, дисциплинированная, вышколенная Деспотическим правлением, рабски покорная в отличие от той, на которую опирается сегодня Франция. — Вот второе условие ее победы.

Ибо чем более абсолютна деспотическая власть, тем более она приспособлена для войны; а всякий деспотизм и всякая война, как я вскоре докажу, неминуемо приводят к революции. Важно, чтобы войну, завоевания — а следовательно, и Революцию — осуществлял в Европе народ молодой, новый. В нынешней борьбе великие западные державы — всего-навсего второстепенные действующие лица, а их правительства — паразиты, которые, разумеется, будут в той или иной мере влиять на решение задачи, — но не более того. Настоящая война развернется между царским деспотизмом и личной свободой; истинные антиподы — это казаки и Революция. А решение будет следующее: Революция от казаков^[5]. Ибо исходные данные задачи всегда присутствуют и в ее решении; все зависит лишь от того, в каком порядке их расположить.

в) Сила, на которую опирается Россия, есть сила воинственная и завоевательная, слепая, глухая и немая, разрушительная, презирающая честь как пустую условность, кровожадная и более беспощадная, нежели все сентябрьские и декабрьские убийцы во Франции. — Вот третье условие ее победы.

Ибо армии, состоящие из солдат с чувствительными сердцами и чутким слухом, из солдат проницательных и болтливых, толстых, сытых и богатых, из солдат, которые еще недавно были лавочниками, — такие армии для войны не годятся. Ибо тот, кто боится крови и насилия, боится грабить, поджигать и нарушать клятвы, — тот не способен быть воином.

г) Русская сила не считается ни с какими потерями, ни с какими бедствиями; она беспрестанно возрождается в лоне нации, которая может и хочет до бесконечности поставлять новых солдат и новые боеприпасы, в отличие от Франции, которая этого не может и не хочет. — Вот четвертое условие ее победы.

Ибо цивилизованный человек действует осмотрительно, размышляет и рассчитывает, сомневается и опасается. А варвар идет в бой и умирает смеясь. Именно варвар — настоящий солдат, который стоит насмерть и достигает цели любыми средствами. Так вот, Россия — нация, целиком состоящая из подобных людей, нация, где все без исключения верят в то, что их миссия — завоевывать и разрушать. Это земля, где человеческие существа покидают материнское чрево и домашний очаг исключительно ради того, чтобы по воле самодержца занять свое место в строю. Это страна, где, по приказу самодержца, бояре, т. е. богачи, в один день лишаются всего своего состояния и смиряются с этим не ропща. А богатства этой горстки людей расходуются на то, чтобы превратить в военные машины добрую половину населения земного шара!!

Пусть Наполеон III Возлюбленный в свой черед потребует от подданных, чтобы они отдали ему и детей, и деньги, — тут-то все и выяснится! Причем выяснится гораздо скорее, чем можно подумать!!

В. Доказательства, основанные на устройстве человеческого организма

Всякий молодой человек или молодой народ нуждается в развитии органическом. Раннее детство наше полностью отдано физическому росту. Точно так же обстоит дело и с ранним детством народов.

Возраст народов, точно так же, как и возраст людей, измеряется не годами. Из того, что славяне — во всяком случае, большинство славян — явились на мировую сцену в то же самое время, что и варвары, покорившие Римскую империю, не следует, что сегодня их можно назвать ровесниками тех варваров, которые некогда окунулись в великий поток общественного совершенствования и с течением веков сделались нынешними цивилизованными народами.

Франки, саксонцы и германцы, например, за это время не только развились физически; они истощили свои мыслительные способности: их ум прошел через отрочество, окреп и достиг зрелости. Между тем славянская раса оставалась в арьергарде завоевателей, она пребывала за кулисами великого театра человеческого существования и выжидала там, сжимая рукоять своего меча. Вся ее история есть не что иное, как череда войн, которые то обращали ее в рабство, то предоставляли ей власть, которую она удерживала с величайшей жестокостью.

Славяне и по сей день остаются детьми в колыбели. Последние три столетия они изо всех сил стремятся эту колыбель покинуть; на первых порах они повиновались Деспотическому правлению, а затем вовлеклись в беспрестанные битвы с вражескими армиями и враждебной природой. Способности свои и силы они употребляли исключительно на приращение материального могущества; подобно тому как ребенок, потягиваясь, простирает руки из колыбели, они широко простерли свою власть, завладев многими территориями. Ни на одном этапе своего развития народ этот покамест не обнаружил наличия у него нравственной жизни, способной сравниться с нравственной жизнью других европейских стран. Русский ум был задушен путами деспотизма.

Из этого, опираясь на закон аналогии, я вывожу, что славянская раса поначалу будет переживать болезнь роста, а затем, преодолев этот кризис, вступит в фазу отрочества и стремительно начнет взращивать в возмужавшем организме дремавшие прежде ум и душу.

Умственное развитие, напротив, есть отличительная черта всех людей и народов, у которых за плечами — долгие годы жизни. Каждый из нас начинает изощрять свой ум, лишь достигнув зрелости. То же и с нациями.

Не все народы развивают нравственность в одни и те же сроки. Мы совершенствовали христианскую цивилизацию в течение тринадцати столетий. Сколько времени потребуется новым варварам на развитие цивилизации социалистической? Мы скоро сделались стариками; славяне долго оставались молодыми.

Все расы, населяющие землю, развиваются с разной скоростью: таково всеобщее правило.

Что же все это доказывает? Что народы суть не что иное, как временные орудия вечного и всеобщего движения; — что движение это продолжается безостановочно и при необходимости заменяет одно орудие другим; — что для различных видов работы потребны различные орудия; — ...что революция социальная есть революция по природе своей органическая и вечная, а революция политическая есть революция временная, плод интриг и обманутых ожиданий, и что первую из этих революций остановить невозможно. ...Таким образом, я утверждаю, что мы, старые народы, одряхлеем и сделаемся бесполезны для человечества, тогда как народы юные и деятельные, настоящие социалистические революционеры, положат конец нашим бесплодным политическим дрязгам. <... >

Если на Западе суждено появиться новому обществу, Революция, которая его породит, разразится не в центре цивилизованного мира, — она придет извне и, медленно продвигаясь от окраин к центру, постепенно, область за областью, будет покорять своему влиянию пребывающий в упадке старый мир. <...> Так вот, единственный чужеземный народ, способный совершать завоевания и революции, — это Россия. <... >

Т. Доказательства, основанные на сравнении

Две нации: французская и русская — алчут Свободы, Справедливости, Счастья, — целей, к которым стремится все человечество; русская нация ускорит движение к цели. — Я утверждаю, что:

• славяне стоят ближе, чем мы, к равенству в свободе, потому что они равны в рабстве, тогда как у нас нет ни равенства, ни уверенности в завтрашнем дне;

• славяне расположены поддержать всякое преображение общества, потому что они от революции только выиграют, тогда как мы расположены противиться всякому преображению общества, потому что ждем от революции только лишений;

• славяне суть бессознательные революционеры, ибо таков их интерес, тогда как наш общественный интерес состоит в том, чтобы противиться революции, хоть мы и тщимся казаться революционерами; ведь никто ничего не делает бескорыстно. Всякий работник требует хоть какой-нибудь платы. С революционным трудом дело обстоит так же, как с любым другим: кто много говорит, тот мало делает. Цивилизованные демократы слишком бескорыстны на словах и слишком болтливы в деле, чтобы продвинуть революцию хоть на шаг.

Я утверждаю, что:

• славянам будет легче свергнуть Деспотическую власть одного правителя и отобрать собственность у феодалов, нежели нам одолеть тысячу противоборствующих властей, защищающих тысячу разных интересов;

• хотя рабство везде рабство, народам лучше иметь дело с открытой, единой, наследственной, безжалостной абсолютной властью, от которой при желании можно быстро избавиться, нежели с деспотизмом лицемерным, раздробленным, выборным и переменчивым, — таким, который верховодит в Западной Европе и против которого мы бессильны что-либо предпринять, потому что он разделяет нас на множество разрядов;

• шестьдесят миллионов славянских крестьян быстрее одолеют горстку бояр, чем несколько тысяч цивилизованных революционеров — целое общество собственников;

• славяне, грубые и прозябающие в невежестве, лучше поймут и скорее примут радикальное отрицание и утверждение, которое принесет грядущая революция, нежели мы, цивилизованные существа, чей ум затуманен тиранией традиций, предрассудков и бесчестной корысти;

• они устремятся к Счастью и ничто не сможет их остановить, тогда как мы, себе на горе, будем держаться за призрачное подобие порядка, законности и права.

Я утверждаю, что:

Нам не под силу объединить противоположные расы, ибо наш характер определен раз и навсегда: чрезмерное богатство, с одной стороны, и чрезмерная бедность, с другой; роскошь, ученость, благополучие на поверхности; пауперизм и невежество в глубине. — Иное дело — русский народ; его характер отличается неопределенностью, и потому народ этот соединит европейские нации, задыхающиеся в своих границах, с народами Азии, вольно дышащими в своих степях; сходным образом со временем он примирит первобытную потребность в равенстве и свободе со всеми завоеваниями цивилизованной экономики.

Невозможно ввести новый общественный порядок в таких странах, где нации издавна ограничены одними и теми же законами и подчиняются старинным договорам. Ибо согласно этим законам все граждане разделены на разряды; согласно этим договорам все богатства распределены между собственниками, а привилегии принадлежат большинству, которое будет стоят насмерть, лишь бы не позволить меньшинству довести до конца свою подрывную деятельность. До тех пор пока прежний порядок не будет атакован извне, он останется незыблем, несмотря на всю свою несправедливость, ибо будет находиться под защитой целой системы привычек, уничтожить которую под силу только завоевателям. — Напротив, в такой стране, как Россия, где общественная система, навязанная сверху, так и не вошла в плоть и кровь населения, где правительство и дворянство составляют едва заметное меньшинство, — в такой стране новые идеи, выгодные обездоленному большинству, будут усвоены немедленно; им не придется вести борьбу с интересами прежних господ.

В то время как славянская раса наливается силой на востоке Европы, западные нации, которые сегодня еще способны ненадолго привлечь к себе внимание всего мира, с каждым днем все больше приходят в упадок. В то время как славянский мир объединяется под властью деспотизма, мир германо-латинский разлагается под властью анархии. В то время как каждый русский — настоящий солдат, покорно занимающий свое место в строю и готовый ринуться в бой, каждый гражданин цивилизованного мира — всего лишь собственник, который желает сохранить свой клочок земли, или философ-социалист, который гордо отстаивает свое право участвовать в разрушении существующего порядка. В то время как Север находится еще на стадии завоевательных войн и конфликтов между нациями, мы уже давно истощаем силы в войнах гражданских, в столкновениях общественных принципов; мы не способны даже к обороне. Эти противоборствующие тенденции были продемонстрированы как нельзя более явно в последней большой европейской войне. Волна варваров-завоевателей прокатилась по Европе, не встретив ни малейшего сопротивления; из недр нашего славного отечества не вышло даже горстки людей достаточно деятельных, достаточно патриотичных, достаточно презирающих интересы материальные, чтобы превратить плодородные поля, по которым предстояло двигаться неприятелю, в пустыни. В то время как русские, в порыве дикого воодушевления, сожгли Москву, французы не сумели даже защитить Париж.

Полвека назад во Франции еще встречались патриотизм и энтузиазм, пылкое юношество и восхищение великими полководцами, поклонение отчизне и славные знамена, под которыми армии шли в бой. Алчное торгашество и безнравственные спекуляции имели над нами куда меньше власти, чем сегодня. И тем не менее даже тогда, в расцвете славы, имея позади пятнадцать лет непрерывных побед, Франция пала под натиском России, сосредоточившей в себе мощь Священного союза. Что же сможет противопоставить сегодняшняя буржуазная Франция той же России, лишь безмерно усилившейся?.. Она не продержится и полугода. Поживем-увидим!.. Что до меня, то я утверждаю: совершается только то, что может совершиться; я ставлю не на деньги, а на силу.

В нас стремятся заглушить голос естественных страстей и законных притязаний, а мы еще и содействуем этому стремлению, покоряясь требованиям морали, противной природе. Нисколько не понимая себя, мы себя ограничиваем; нас губит заразительное дыхание нам подобных. Мы все скроены по одному и тому же образцу, все имеем одинаковые души и носим одинаковые одежды, а выдающимся называем того, кто особенно хорошо умеет подражать окружающим. — Между тем русские славяне, повинуясь своей дикой натуре, предаются неукротимым страстям и вменяют себе в заслугу все выходки, которых мы стараемся избегать, а равно и все покушения на авторитет своих повелителей: ибо они, как говорит А. Герцен, не уважают закон, а лишь боятся наказания. <...>

Мы спорим о том, не пора ли нам организовать оборону, в тот момент, когда на наших флангах уже льется кровь. Русские же пользуются самым ничтожным поводом, чтобы перейти в наступление.

Мы живем на юге, а они на севере. Так вот, никому не удается завоевать север! Никто не может там удержаться! Того, кто осмеливается сунуться на север, поджаривают на огне, как Наполеона в Москве!! — Напротив, северные расы устремляются на юг и обновляют его.

Они ныне в том возрасте, когда кровь резво бежит по жилам и стучит в висках, когда нации и люди грезят о славе и свободе. — А мы состарились, меч выпадает из наших слабеющих рук, и защищаемся мы исключительно на словах.

У нас воспаленный мозг, восторженная душа и хрупкое здоровье; силу мы считаем излишеством. Повторяю еще раз: пусть казаки научат нас жить.

Мы стары и хотим плыть против течения времени: попытка, обреченная на неудачу. Русские же движутся по течению, и природа им споспешествует. — Природа торжествует всегда, а война вовсе не так слепа и не так безумна, как твердят академики.

Мы — женственная раса, исполненная изящества, тонкости и сладострастной чувственности. Они — раса мужественная, из тех, что преследуют женственные расы, насилуют их и оплодотворяют.

Мы истощили наши силы, развивая цивилизацию, не способную составить счастье человечества. Наша душа, пережившая нас, — это идеи, рожденные меньшинством, которое ненавидит нашу цивилизацию. — Напротив, славяне еще ничего не произвели, их силы и способности еще не пущены в ход. И рано или поздно они применят их на деле, воплощая наши идеи и налагая на них печать их собственного характера.

В успехе Восточной войны заинтересованы наши правители и привилегированные классы, которые их содержат, но нации нашей, без сомнения, до этой войны никакого дела нет. Что выиграют от успехов французского оружия те, кому нечего терять и нечего беречь? Что же до тех, кто владеет собственностью, мы знаем наверняка, что они не пожертвуют ради спасения своих прислужников из правительства ни единой монетой. — Между тем для России нынешняя война — война священная, ее приветствуют все, и бедные и богатые, ее воспевают все, кому дан голос, в ней участвуют все, кому дана сила, ее восхваляли и предсказывали уже много веков подряд колдуны, проповедники и черноокие женщины, доводящие мужчин до исступления. <... >

Русские живут в чудовищных условиях; существование их не защищено даже нынешним законодательством; они повинуются правилам, зависящим от воли одного-единственного человека, и правила эти имеют силу не установлений, а законов; поверхность осквернена, однако глубины непорочны^[6]. «Свод законов Российской империи» — неудобоваримая мешанина статей, указов и распоряжений, противоречащих друг другу; это nec plus ultra^[7] произвола и сумасбродства. Лишь только самодержец, на котором держится все это помпезное сооружение, падет, его держава рухнет следом: околевший пес не укусит. <... >

Мы живем традициями, они живут чаяниями. Мы отступаем; они наступают. А в войне между обществами тому, кто отступает, нет пощады.

Мы собственники; они коммунисты. А во власти коммунизма меньше несправедливости, чем во власти собственников.

У нас индивид растворяется в общественном организме; у них его подавляет лишь воля властителя. А ведь тиранию личностей свергнуть легче, чем тиранию вещей.

Мы истощены лишениями всякого рода, болезнями наследственными и благоприобретенными, мелочным развратом, отравленными наслаждениями. Мы рождаемся увядшими; наши юноши движимы порочными инстинктами стариков. Славяне молоды и могучи, и мы именуем их варварами только потому, что руки их по-прежнему сильны, а ум здрав: mens sana in corpore sano.

У них кости из железа, а у нас из папье-маше. Мы учимся плавать по книжкам, мы ездим верхом по науке, мы даже любовью занимаемся по прописям. Мы — искусственные люди, герои газетные и дуэльные, салонные и тепличные. Славяне остались такими, какими создала их природа.

Мы обожаем Ученость; они поклоняются Мечу. Настало их время: час Меча пробил!!

Вся разница между Востоком и Западом Европы выражена как нельзя более ясно во фразе великого русского писателя Карамзина: дикие народы любят свободу и независимость, сказал он, а народы цивилизованные — порядок и покой.