Неведомая Россия

Стивен Грэм (1884—1975), чье имя по-русски пишется также Стефан Грэхем, — известный британский журналист, сотрудник лондонской «Таймс», писатель-путешественник, исходивший Россию «в лаптях». Накануне Второй мировой войны в Англии были крайне популярны его мистически окрашенные «книги-путешествия»: «Бродяга на Кавказе» ("A Vagabond in the Caucasus", 1911), «Неведомая Россия» ("Undiscovered Russia", 1912), «Меняющаяся Россия» ("Changing Russia", 1913) и др. Пылкий русофил, Грэм стремился показать, что Россию нельзя понять на основе западных категорий мышления — из-за своего геополитического положения, истории, климата, особого характера русского человека она требует иного подхода.

Впоследствии Грэма обвинили в том, что он ввел британское общество в заблуждение, воспевая «Святую Русь». Сам он, не принявший революции 1917года, тем не менее сохранил глубокий интерес к русской истории и культуре, остро переживал, что уже не может бывать в России, бродить, как прежде, по ее просторам, тревожился о судьбе русских друзей. Он писал книги о русской истории — Петре Великом (1929), Иване Грозном (1932), Сталине (1931); занимался издательской и переводческой деятельностью. В 1929 году опубликовал антологию «Великие русские рассказы», включившую в себя пятьдесят произведений русских и советских писателей; эта антология выдержала несколько переизданий.

Отношение Грэма к России уникально: полюбив эту страну, он остался верен своей любви и был убежден в том, что русские преодолеют самые тяжелые испытания: «Россия уцелела в революции и Второй мировой войне, переживет она и коммунизм»[1], — писал он в 1951 году, когда казалось, что сталинщина не кончится никогда.

Ниже публикуются фрагменты заключительной главы книги «Неведомая Россия». Перевод выполнен по изданию: Stephen Graham. Undiscovered Russia. L.; N. Y.: John Lane The Bodley Head, 1912. P. 326—332. Книгу открывает своеобразный живописный эпиграф: репродукция картины Михаила Нестерова «Святая Русь», специально присланная автору художником.

Святая Русь

В лесной деревушке я увидел юную паломницу, умершую по дороге в Соловецкий монастырь. Она была чудесным цветком, чистым и святым, выросшим там, где никто не ценил ее красоту. Она вышла на свет из потаенных земных глубин человечества. Увяла и вернулась во тьму. Природа равнодушна к ее смерти, и Россия не оплакивает ее.

В России много таких женщин. Они расцветают и вянут, однако новые расцветают тут же, как цветы на обочинах жизненной дороги. В них сила русского народа, душа его красоты. Рождаются они в семьях бедняков. Их воспитывают могучие женщины; могучие мужчины едва их замечают. С ранних лет они привыкают к нужде; работают дома и в поле, кормят коров, качают люльки, рубят дрова, пекут хлеб, собирают урожай; много раз на дню обращаются к Богу с молитвами; отправляются в дальние паломничества; выйдя замуж, рожают крепких детей, вновь уходят на богомолье, а потом наступает день, когда они умирают. В течение всей своей жизни они ни на миг не забывают о Боге, ничем себя не пятнают, зло не может ввести их в соблазн. Просто и спокойно живут эти женщины, чьи глаза излучают свет, ибо сердца их целомудренны. Благодаря им крестьянин силен и счастлив. Благодаря им сильна Россия. Благодаря им солнце светит ясно и поют птицы. Благодаря их святости мужчинам отпускаются грехи мирской жизни.

Один священник как-то в простоте душевной сказал мне: «Мужчина — стена кремля, а женщина — церковь внутри крепости. Войско встает крепостной стеной, женщин же своих помещает внутри. Мужчины воюют с внешним миром, а внутри молятся женщины. Женщина — самое священное и ценное, чем обладает род. Пусть лучше пять мужчин погибнут, чем одна женщина. Вот почему муж защищает жену, и все мужчины стремятся защитить женщин, — ведь женщины святы». Так сила и стать мужчин, оберегающих род от нападений извне, держатся молитвой женщин, которые стоят за их спинами.

Сама Россия, как уже замечали, воплощает женское начало. Россия — жена западного человека, материнское лоно народов. Благодаря ее святости и простоте нам дозволено заниматься светскими науками и жить в городах. Она дает нам хлеб и молится за нас. И никогда не ропщет. Она — наше ровно бьющееся сердце. Женщина — святая святых нашего сознания, внутренний храм наших душ, прибежище, где мы скрываемся от внешнего мира. Женщина — это церковь. Приближаясь к ней, мы обнажаем голову и смиряем душевные страсти. Точно так же и Россия — церковь, святилище, где западному человеку дано умиротворить смятенную душу и направить свой взор на красоту жизни.

Бесы не смогли уничтожить Пера Гюнта, потому что за ним стояла женщина. В превратностях света его неизменно спасала вера Сольвейг, на коленях молившейся в заброшенной лесной хижине. Ибсен символичен. Он показал, что человека, одержимого погоней за деньгами, спасла от вечных мук ада молитва крестьянской девушки. Горе Европе, ибо она привела всех своих крестьян в города, ибо в ней больше нет девушек, подобных Сольвейг, ибо ныне исчезла и Святая Русь.

<...>

Англии нужна Россия, приникшая к своей почве, живущая в святости и простоте, ей нужно, чтобы Россия была именно такой, —как мужчине нужна женщина, дающая ему пищу и творящая за него молитву.

Однажды вечером вместе с другими верующими я был на богослужении в маленькой монастырской церкви. Мы теснились близ священника, держа в руках свечи, и, пока шла служба, то зажигали их, то гасили, потом зажигали вновь. В церкви было темно и тихо. Монахини в черном читали Писание, другие пели. Перед нами мерцал освещенный свечами иконостас; справа и слева чернели фигуры монахинь. К вечерне пришла лишь горстка верующих. Позади ждали две крестьянки, принесшие крестить своих младенцев. В какое-то мгновение все встали на колени — священник, монахини и мы; и моему мысленному взору предстала Святая Русь — святая жена, которая осталась дома и молится, между тем как мы, люди более земные, покинули свой дом ради большого мира. Я видел всех инокинь и иноков, принесших обет Богу, видел безгрешных крестьян, работающих в поле, сто миллионов этих смиренников, покорных воле Божьей, этих странников, стекающихся к мощам святых, видел затепленные перед иконами лампады, православные службы, родителевы субботы и кормление покойников, посты, разговения, прекрасный праздник Пасхи, монахов, молящихся за упокой души усопших, священников, служащих литургию в безлюдных церквях, пустынников, деревенских дурачков, отшельников, влачащих тяжелые вериги, аскетов, умерших для мира и принявших обет молчания, намоленные образа, чудотворные иконы и целебные мощи, святых монахов, вечно стоящих на коленях перед лицом великой Тайны.

И я радовался душой, ибо они искупали мои грехи; радовался за Европу, ибо они были ее тылом. Нет, не напрасно сияла лампада, брели по дороге паломники, тяжко ворочали веригами отшельники, опускался на колени монах. Здесь, в душе Европы, в сумеречном храме, творят молитву стоящие на коленях монах и женщины. Если когда-нибудь их заставят подняться и уйти, Европа погибнет.

Россия — это ночь, где обновляются наши духовные силы. И, стоя на коленях в монастырской церкви, я понял, что наш день так светел, потому что ночь эта так темна — свет наш так насыщен радостью, потому что тьма эта насквозь проникнута святостью. <...>

Россия — это темная целина, неразгаданная таинственная почва. Крестьянству и Церкви русское искусство и литература обязаны всем прекрасным, а интеллигенция русская — всем лучшим, что она сделала. Бог, видящий тайное, воздает явно. Всякое древо, пускающее корень в эти недра, дает пышный цвет. Все, питаемое этой глубиной, возносится ввысь; и все, что вознеслось высоко, имеет опору в том, что пребывает внизу. <.>

* * *

В тот день, когда я пришел в Москву, пахнуло осенью, задождило; люди смотрели на мои ноги с нескрываемым любопытством. На Сухаревской толкучке, я купил себе кожаные ботинки. Сразу подошел нищий и попросил у меня снятые старые лапти.

— Э-э, нет, — сказала молодая крестьянка, — это дальний барин, он, видно, за Нижний идет, к святому Серафиму.

Я дал нищему пятак, а свою обувку оставил у себя, ибо лапти, в которых я прошел несколько сот миль, были настоящей диковинкой. Остановился я в гостинице у храма Христа Спасителя. <...> У меня было много знакомых в Москве, старых друзей и новых; я даже отобедал с Варварой Сергеевной и ее кружком в университетском клубе на набережной. Сколько там собиралось народу, какие огромные горшки с супом подавали с пылу с жару прямо на стол! Переплетчиков познакомил меня с несколькими художниками и московской богемной жизнью.

Но о чем я пишу? Разве это — Неведомая Россия? Нет, это не она, хотя здесь тоже в привычном брезжит непривычное, и всюду от мирского веет святым. Слава Тебе, Господи!