Режимные переходы: основные концепции

Причины, ход и результаты режимных изменений стали предметом пристального исследования социальных наук вообще и политической науки в частности уже начиная с 50-х годов прошлого века и продолжаются до сих пор[1].

Сравнивая один режим с другим, мы анализируем изменение структурно-функциональных политических очертаний и можем при этом использовать разные модели[2].

В рамках разных теоретико-методологических подходов предлагались различные объяснительные модели и разгорались бурные дискуссии, как правило, после очередной волны режимных трансформаций. Исследователи выделяли несколько волн демократизации и авторитарных «откатов», начиная с 20-х годов XIX века до нашего времени. Если первые волны отличаются длительностью во времени, то последующие носят драматический характер, режимные переходы становятся все стремительнее[3].

Телеологический подход, рассматривающий переходы от одного режима к другому только как transition to democracy, сменился после наблюдений и анализов распада социалистического лагеря и дальнейших разнонаправленных траекторий развития разновекторным подходом, который вполне применим, видимо, и к «арабской весне». Продукт промежуточного развития — гибридные, имитационные демократии, режимы, в которых есть демократические институты, но по сути это лишь внешняя оболочка, работают эти институты не на смену, а на сохранение власти правящей группы. Фарид Закария называет такие режимы «нелиберальными демократиями»[4].

Со временем стало очевидно, что ни одна из теоретических моделей не дает полного и всеобъемлющего ответа на вопросы:

— почему начинаются режимные изменения и какие факторы выступают «спусковым крючком» такого старта;

— какие институты начинают меняться первыми, кем и как осуществляется институциональный выбор;

— как изменение одних институтов влияет на другие;

— на каком этапе определяется вектор изменений и есть ли «точка невозврата» в ходе трансформации;

— какова роль политических и неполитических, формальных и неформальных институтов в ходе трансформации;

— какие переходы наиболее и наименее болезненны для социума;

— как начавшиеся режимные изменения в одной стране влияют на режимы соседних стран.

Этот список общих вопросов можно дополнять более частными. При анализе режимных изменений рассматриваются обычно две группы переменных:

— структурные (независимые) — уровень экономического и социального развития, социально-классовые процессы, доминирующие в обществе ценности и т. д.;

— процедурные (зависимые) переменные — принимаемые решения, личностные особенности политических деятелей и т. п.^[5]

Изучение учреждения демократии предполагает постепенный переход от преимущественно структурного к преимущественно процедурному анализу, анализ фазы консолидации демократии предполагает обратный порядок: от процедурного анализа к структурному.

При этом исследователи^[6] выделяют следующие фазы, конечно, если речь идет о переходе к демократии: конец автократического режима / либерализация, институционализация демократии и консолидация демократии. Однако как на этапе либерализации, так и на этапе институционализации возможны обратный переход — к автократии, даже в ее тоталитарном варианте, или же относительно длительное существование гибридных режимов, сочетающих демократические институты с авторитарными практиками, при доминировании неформальных институтов и «испорченных»^[7], внешне демократических, но на деле автократических институтов^[8].

Либерализация автократического режима объясняется комплексом причин, в каждой из волн демократизации доминируют свои причины. Прежде всего это внутрисистемные причины:

— кризис легитимности вследствие экономической неэффективности (в ходе «третьей волны» режимных переходов в конце ХХ века);

— кризис легитимности вследствие экономической эффективности (модернизация в ходе демократизации «первой волны» начала ХХ века);

— важнейшие политические события (смерть диктатора, борьба с коррупцией и т. п.).

Причины могут быть и внешними:

— поражение в войне (трансформации «второй волны» середины ХХ века);

— исчезновение внешней поддержки (например, распад СССР и с ним вместе — Варшавского пакта);

— эффект домино (в Восточной Европе в конце 1980-х годов или в Латинской Америке в конце 1970-х — начале 1980-х годов).

Андрей Мельвиль подчеркивает^[9], что реальные переходы от недемократических режимов настолько разнообразны, что их невозможно свести к какой-то одной модели. Но в случаях успешной демократизации развитие событий следовало определенной логике, связанной с происходящим. В южноевропейских, латиноамериканских и некоторых восточноевропейских странах демократизация начиналась в результате раскола правящей элиты, сверху, и могла быть в любой момент прервана. Реформаторы внутри системы обращались к гражданскому обществу и оппозиции за поддержкой. Но легализация радикальной оппозиции и контрконсолидация консерваторов вели к росту напряженности и обострению конфликтов. Выход находился не в результате победы одной из сторон, но в результате заключения пакта, включающего гарантии для проигравших, именно этот путь считается наиболее безболезненным для режимного перехода.

Этап демократизации связан с институциональными выборами: типа политической системы (президентской или парламентской или разными смешанными вариантами) и, соответственно, типа разделения властей, включая и вертикальное (выбор между унитарным государством или федерацией). На этом этапе первые или вторые свободные и прозрачные (учредительные) выборы приводили к власти в ряде стран выходцев из старой правящей элиты, не стремившихся к реставрации. При этом схема перехода сходна, вне зависимости от типа исходного авторитарного режима и страновых различий Восточной Европы, Латинской Америки и Юго-Восточной Азии^[10].

Этап консолидации демократии начинается с учреждения демократических институтов и, по мнению Меркеля^[11], может начаться еще до принятия новой конституции. Границей между этапами демократизации и консолидации демократии считаются учредительные выборы — честные и прозрачные — и принятие новой Конституции, хотя они и не всегда совпадают по времени, как это было, например, в России или в Польше. О консолидированной демократии можно говорить^[12], когда наблюдается консолидация на макро-, мезо- и микроуровне. Макроуровень предполагает изменение структур и связан с конституционными политическими институтами: главой государства, исполнительной, законодательной и судебной властью, выборами. Консолидация на этом уровне заканчивается раньше, чем на других уровнях, которым она задает институциональные рамки.

На мезоуровне проходит консолидация акторов, связанная с территориальной и функциональной репрезентацией интересов: формируются партии и общественные организации. Одновременно происходит консолидация неформальных политических акторов — военных, представителей финансового капитала, предпринимателей, радикальных движений и групп. На этом этапе важно, происходит консолидация неформальных акторов на базе поддержки демократии — или ее подрыва.

Микроуровень связан с формированием гражданской культуры, активного гражданского общества. Этот тип консолидации может продолжаться многие годы. Высокий уровень консолидации на микроуровне, предполагающий высокий уровень солидарности, большое число общественных организаций и социальных сетей, благотворительность и т. д. — гарантии устойчивости демократии. Юрген Хабермас добавляет к этим характеристикам необходимость существования публичной сферы, общественности, где еще до принятия политических решений артикулируются важнейшие проблемы и выражаются интересы общественных групп, в том числе вновь возникших, еще не имеющих политического представительства^[13].

Эти этапы по-разному интерпретируются в рамках различных теоретико-методологических подходов, анализирующих трансформации политических режимов и систем.

Перечислим основные теории режимных трансформаций. Один из самых известных транзитологов Вольфганг Меркель предлагает следующую классификацию:

— системные теории;
— структурные теории;
— культурологические теории;
— теории действия акторов;
— синтетические теории, объединяющие несколько подходов^[14].

Можно рассматривать транзитологию и как одно из направлений сравнительных политологических исследований. Тогда основными исследовательскими задачами будет выбор переменных для анализа (зависимых и независимых)^[15] — или случаев^[16].

Один из первых теоретических подходов, разработанных для анализа режимных переходов, опирается на системную теорию в традициях Парсонса^[17] и рассматривает экономические, социальные и политические факторы, связывая изменения политических и социальных структур с развитием экономики. К этому типу относится и популярный среди российских политиков модернизационный подход. Эти теории объясняют и дисфункции автократий, и возможности демократических режимов.

Талкотт Парсонс еще в начале 1950-х годов, опираясь на теории Дюркгейма и Вебера, разработал «теорему функциональной дифференциации», объясняющую, как индустриальная революция положила начало образованию основ современного общества. Современное общество основано на четырех центральных функциональных системах: экономике (функция приспособления), политике (функция целеполагания), социуме (функция интеграции) и культуре (функция сохранения ценностей). Кроме того, необходимы «эволюционные универсальные институты»: бюрократия, рынок, правовое государство, всеобщие свободные выборы и демократическое право на объединение граждан^[18]. Только обладая этими универсальными функциями, общество в целом сохраняет возможность приспосабливаться к изменениям. Современное общество основано не на принуждении, а на признании общих ценностей. Интересно, что Парсонс, анализируя дефицит функциональной дифференциации и легитимации власти при отсутствии общих ценностей, предсказал, что коммунистические общественные формы нестабильны и будут трансформироваться в демократии или менее эффективные формы организации.

Почти на два десятилетия позже известный философ Никлас Луман^[19], критикуя Парсонса, считавшего политическую подсистему доминирующей в отношении остальных, разработал теорию автономного развития общественных подсистем, каждая из которых обладает собственным базовым «кодом» и может развиваться вне зависимости от остальных подсистем. В тоталитарных режимах политические императивы препятствуют развитию кодов других общественных подсистем, включая экономику, право, науку и т. д. Если функциональная дифференциация общественных систем блокируется, в долгосрочной перспективе возникает нестабильность режима. Но если автократический режим стимулирует дифференциацию, это тоже ведет к нестабильности.

Сеймур Мартин Липсет^[20] в конце 1950-х годов, также опираясь на Парсонса, разработал основы теории модернизации, развитые впоследствии целым рядом исследователей^[21]. Липсет вывел зависимость способности общества к демократизации от уровня экономического развития, измеряемого по доходу на душу населения. Чем беднее страна, тем больше вероятность, что там будет длительное время существовать диктатура, и наоборот — чем богаче, тем скорее это будет устойчивая демократия. За этим простым показателем — доходом на душу населения, — как показал Липсет, скрываются, как правило: высокий уровень образования, урбанизации, техники и коммуникаций; высокий уровень вертикальной мобильности, то есть не закрытая классовая структура; растущий средний класс; относительно эгалитарная система ценностей; большое число граждан, участвующих в общественных организациях. Эта концепция хорошо объясняет длительные процессы режимных изменений, но не может быть универсальной объяснительной моделью, что стало очевидным после так называемой третьей волны модернизации конца 1980-х годов.

Структурные теории режимных переходов анализируют трансформации как следствие классовых конфликтов. Первые работы этого направления появились в конце 1960-х годов в рамках неомарксистских исследований. В отличие от представителей теории модернизации исследователи этого направления подчеркивают, что режимные изменения могут начаться и проходить по-разному. Барингтон Мур^[22] выделяет следующие значимые факторы: распределение власти внутри элит; экономический базис помещиков-«латифундистов»; соотношение классов; распределение власти между классами и автономию государства по отношению к доминантному классу. Он считал прогрессивным классом буржуазию, а ее силу — необходимым условием для демократии. Критически осмысливая эту теорию, Дитрих Рушемайер, Хубер и Эвелин Стефенс^[23] рассматривали властные отношения между государством и социальными классами, между самими классами, учитывая транснациональное влияние. Для них класс, тормозящий развитие, — крупные собственники, а мотор изменений — рабочий класс и мелкая буржуазия. Еще одним важным фактором является контроль за властными структурами со стороны общества.

Количественные показатели для уточнения структурной теории разработал Тату Ванханен^[24] в 1980—1990-х годах. Его стобалльный индекс позволяет измерять управление ресурсами в экономике и обществе. Чем выше дисперсия, тем больше шансов на успешную демократизацию.

Структурные теории позволяют выявить благоприятные и неблагоприятные условия для начала демократизации и вероятность устойчивости этих процессов.

Еще одно направление осмысления режимных переходов — в анализе сферы культуры и характеристик общества. Наиболее известны такие авторы, как Са-муэль Хантингтон^[25] и Роберт Патнэм^[26], ставящие успех демократизации в зависимость от глубоко укорененных религиозно-культурных традиций и характеристик взаимодействия между гражданами и их группами.

Для Хантингтона, выделившего восемь культурно-цивилизационных типов, благоприятный базис для развития либеральной демократии — западная культура протестантства, латиноамериканская (католицизма) и японская. Славянско-православная, индуистская и африканская культуры не стимулируют развитие демократии, но и не являются враждебными ей. Конфуцианский и исламский культурно-цивилизационные типы несоединимы с либеральной демократией.

Конечно, этот несколько упрощенный подход вызвал волну критики, в том числе со стороны столь же известного автора Франсиса Фукуямы^[27], предрекающего неизбежность завоевания демократией всего мира и в этом смысле «конца истории».

Роберт Патнэм подчеркивает важность социальных традиций, исторического опыта взаимодействия и кооперации и вводит понятие «социальный капитал». Солидарность и доверие, наличие и активность социальных сетей, в которые объединены граждане, позволяют укрепить демократические и институты. Аккумулированный на протяжении истории социальный капитал повышает стабильность, эффективность и качество демократии и снижает вероятность возврата к автократии.

Если наличествует необходимый минимум экономических, культурных и структурных предпосылок, важными становятся политические стратегии, альянсы и действия отдельных акторов. Именно их и анализируют теории действий акторов в ходе режимных переходов. Эти теории рассматривают результат трансформации в зависимости от результата постоянно меняющихся в разных ситуациях предпочтений, стратегий и возможных действий значимых акторов^[28]. Этот подход, в отличие от ранее упомянутых, исследующих объективно существующие обстоятельства, связан с анализом субъективных оценок, подходов и стратегий действий. При этом исследуются преимущественно действия элит. Действия масс рассматриваются, как правило, лишь на начальном этапе режимных переходов. Социально-экономические структуры, политические институты, международные отношения создают коридор возможностей, в рамках которого демократически и авторитарно ориентированные элиты преследуют свои цели^[29].

В рамках этого подхода можно выделить описательно-эмпирические теории^[30] и так называемый подход рационального выбора^[31].

Описательно-эмпирические теории эффективно исследуют коалиции акторов на этапах перехода от одной фазы трансформации к другой. Режимные элиты решаются на политические и экономические изменения тогда, когда цена репрессий и ужесточения режима для них выше, чем либерализация^[32]. Этот этап отличается большим уровнем неопределенности, когда акторы — как режимные элиты, делящиеся на консерваторов и реформаторов, так и формирующиеся контрэлиты — постоянно меняют стратегии.

Разработанная позже Пшеворским^[33] теория рационального выбора рассматривает различные стратегии объединяющихся в коалиции акторов в зависимости от результатов предшествующих действий и наличия ресурсов.

Каждый из перечисленных теоретических подходов имеет как свои достоинства, так и недостатки, поэтому в последние годы исследователи предпочитают синтетические подходы, объединяющие в той или иной форме перечисленные теории.

Один из этих подходов — неоинституционализм, отталкивающийся от теорий действия акторов, но рассматривающий их в рамках изменяющихся формальных и неформальных институтов — институционального дизайна. Этот подход позволяет продвинуться от понимания содержания индивидуального политического действия к его осуществлению в структуре совокупного макрополитического процесса. Государство рассматривается как совокупность организаций и институтов, обладающих собственными интересами. Принимаемые политические решения обусловлены скорее интересами институциональных акторов, чем реакцией на давление окружающей среды[34]. Институты включают признанные политические нормы и ценности, общепринятые модели политического поведения, формы организации политических отношений и контроль за соблюдением правил и норм[35]. Важным фактором выступает взаимодействие формальных и неформальных институтов, при этом неформальные институты могут существовать внутри и вне формальных. Доминирование неформальных неблагоприятно сказывается на демократическом транзите, конституционные механизмы выхолащиваются, граждане лишаются суверенитета, а органы власти — легитимности[36]. При этом исключительно важную роль играет история становления институтов, которую Дуглас Норт называет зависимостью от траектории предшествующего развития и на которую влияет культурный контекст[37]. Но и эта теория не дает однозначного ответа на вопрос о возможностях преодоления культурно-цивилизационных препятствий, включая характеристики отношений в обществе в ходе демократизации с помощью институционального дизайна — то есть учреждения демократических институтов. Как показывают последние события (особенно т. н. арабские революции), простое наличие демократических институтов не гарантирует режимных изменений в направлении демократизации. Так, учредительные выборы могут привести к власти консервативные силы, что может вызвать новый виток автократии.

Несомненно, каждая новая волна режимных изменений, имеющих специфические особенности, ставит исследователей перед новыми вызовами и требует новых подходов к анализу трансформаций.

---

[1] Merkel W. Systemtransformation. Opladen: Leske + Budrich, 1999.

[2] Алмонд Г., Пауэлл Дж., Стром К., Далтон Р. Сравнительная политология сегодня. Мировой обзор. М.: Аспект-пресс, 2002. С. 69—92.

[3] Пляйс Я. А. (2009) Демократия: возможности и пределы в современном обществе //Демократия в современном мире (под ред. Я. А. Пляйса и А. Б. Шатилова). М.: РОССПЭН, 2009. С. 14—15.

[4] Закария Ф. Будущее свободы: нелиберальная демократия в США и за их пределами. М.: Ладомир, 2004.

^[5] Мельвиль А. Ю. Опыт теоретико-методологического синтеза структурного и процедурного подходов к демократическим транзитам // Полис. 1998. № 2. С. 6—38.

^[6] O'Donnel G., Schmitter Ph. Transition from Authoritarian Rule. Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. Baltimore, 1986; Merkel W. Systemtransformation. Opladen: Leske + Budrich, 1999.

^[7] Гельман В. «Подрывные» институты и неформальное управление в современной России. СПб.: Издательство Европейского университета, 2010.

^[8] Helmkee G., Levitsky S. Informal Institutions and Comparative Politics: A Research Agenda. Perspectives on Politics 2 (4), 2004.

^[9] Мельвиль А. Ю. Демократические транзиты // Политическая наука в России. М.: Московский общественный и научный фонд, 2000. С. 340—341.

^[10] Мельвиль А. Ю. Демократические транзиты // Политическая наука в России. М.: Московский общественный и научный фонд, 2000. С. 342.

^[11] Merkel W. Systemtransfonriation. Opladen: Leske + Budrich, 1999.

^[12] Linz J., Stepan A. Problem of Democratic Transition and Consolidation: Southern Europe, South America and Post-Communists Europe. Baltimore, 1996.

^[13] Habermas J. Kapazitat und Geltung. Frankfurt am M., 1992.

^[14] Merkel W. Systemtransformation. Opladen: Leske + Budrich, 1999.

^[15] Зависимая переменная меняет свое значение в соответствии с изменением значения другой переменной. Независимая переменная влияет на значение зависимой.

^[16] Голосов Г. Сравнительная политология, 3-е изд., перераб. и доп., СПб.: Издательство Европейского университета, 2001. Речь идет об обратно пропорциональной зависимости числа случаев от числа переменных.

^[17] Parsons T. Das Problem der Strukturwandels: eine theoretische Skizze Zapf W. (Hrsg.) Theorien des sozialen Wandels. Koln — Berlin, 1969.

^[18] Parsons T. Das Problem der Strukturwandels: eine theoretische Skizze ZapfW. (Hrsg.) Theorien des sozialen Wandels. Koln — Berlin, 1969.

^[19] Luhmann N. Die soziologische Beobachtung des Rechts. Frankfurt: Metzner,1986.

^[20] Lipset S. Political Man. The Social Basis of Politics. Baltimore, 1981.

^[21] Р. Даль, А. Пшеворский, Б. Мур и др.

^[22] Moor B. Soziale Urspriinge von Diktatur und Demokratie. Frankfurt am M., 1969.

^[23] Ruschemeyer D., Stephens E., Stephens J. Capitalist Development & Democracy. Cambridge, 1992.

^[24] Vanhanen T. Strategies of Democratization. Washington, 1992.

^[25] Хантингтон Р. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ, 2003.

^[26] Патнэм Р. Чтобы демократия сработала. М.: Ad Marginem, 1996.

^[27] Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М.: АСТ, 2003.

^[28] Przeworski A. Some Problems in the Study of the Transition to the Democracy // O'Donnel G., Schmitter Ph., Whitehead L. (eds.) Transition from Authoritarian Rule: Comparative Perspectives (47—63), 1986.

^[29] Karl T. The Hybrid Regimes of Central America // Journal of Democracy (6) 3, 1995.

^[30] O'Donnel G., Schmitter Ph. Transition from Authoritharian Rule. Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. Baltimore, 1986.

^[31] Przeworski A. Some Problems in the Study of the Transition to the Democracy // O'Donnel G., Schmitter Ph., Whitehead L. (eds.) Transition from Authoritarian Rule: Comparative Perspectives (47—63), 1986; Colomer Josef M. Game Theory and the Transition to the Democracy: The Spanish Model. Brooksfield: Aldershot, 1995.

^[32] Dahl R. Pollyarchy. Participation and Opposition. London: New Haven, 1971.

^[33] Przeworski A. Some Problems in the Study of the Transition to the Democracy // O'Donnel G., Schmitter Ph., Whitehead L. (eds.) Transition from Authoritarian Rule: Comparative Perspectives (47—63), 1986.

[34] Ачкасов В. Сравнительная политология. Учебник. М.: Аспект-Пресс, 2011.

[35] Даль Р. Введение в теорию демократии. М, 1992.

[36] Меркель В., Круассан Ф. Формальные и неформальные институты в дефектных демократиях // Полис. 2002. № 2; Helmke G., Levitsky S. Informal Institutions and Comparative Politics: A Research Agenda. Perspectives on Politics 2 (4), 2004.

[37] Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997.