Парижскія письма

Г. Тьеръ и его посланіе 7-го декабря

Человѣкъ, въ руки котораго, по совершенно случайному стеченію обстоятельствъ попала судьба Франціи, и который при этомъ умудряется только повторять классическую фразу: «ни монархія, ни республика», не можетъ играть роли ни того, ни другаго. Это маленькій человѣчекъ, какъ въ нравственномъ, такъ и въ физическомъ отношеніи, и рѣшительно неспособенъ ни быть великимъ, ни понять великое, Онъ не отказался подписать постыднѣйшій миръ, на который когда-либо принуждено было согласиться его отечество, а теперь онъ не соглашается предпринять ничего, чтобы могло посредствомъ оружія или посредствомъ распространенія великихъ идей возвратить благо-родному побѣжденному его прежною славу, его прежнее положеніе. Онъ нисколько не задумался силою подавить возстаніе, которое лег-ко можно было усмирить безъ пролитія капли крови. У него не хва-таетъ политическаго смысла и гуманности на то, чтобы сразу, посред-ствомъ всеобщей амнистіи, прекратить кровавую эру безполезнаго мщенія и казней и такимъ образомъ подготовить примиреніе всѣхъ классовъ, примиреніе, безъ котораго не можетъ начаться возрожденіе общества, спасителемъ котораго онъ себя воображаетъ. Проникнутый честолюбіемъ до мозга костей, онъ любитъ властъ, рѣшительно не умѣя ею пользоваться; онъ умудряется компрометировать вся и все, не исключая и самого себя. Это своего рода Наполеонъ изъ буржуазіи, которому, безъ всякаго сомнѣнія, удастся избѣгнуть святой Еле-ны, а можетъ быть даже и Чизельгёрста, и который, если только онъ съумѣетъ во время сойти со сцены, точно такъ же надуетъ потомство, какъ теперь надуваетъ современниковъ.

Но вопросъ въ томъ, будетъ ли онъ имѣть возможность, какъ Понтій Пилатъ, умывать себѣ руки тогда, когда, преодолѣвъ всѣ бури и препятствія, во Франціи окончательно утвердится республика, или когда, посредствомъ всевозможныхъ козней и интригъ, совершится реставрація монархіи? Вопросъ въ томъ, не лопнетъ ли канатъ пре-жде, чѣмъ искусный эквилибристъ, продѣлавъ всѣ свои антраша, не сойдетъ за кулисы?

Какъ-то на дняхъ мнѣ попалось третье изданіе знаменитаго произведенія Тимона «Книга ораторовъ», написаннаго въ 1844 году, и въ немъ я, между прочимъ, нашелъ слѣдующую характеристику Тьера: «Г. Тьеръ сдѣлался историкомъ, поклонникомъ и панегиристомъ различныхъ династій, приверженцемъ привиллегій, авторомъ и исполните-лемъ всевозможныхъ самыхъ жестокихъ и неумолимыхъ законовъ и распоряженій; имя его неразрывно связано съ продленіемъ осаднаго положенія въ Парижѣ, съ разстрѣливаніемъ народа въ Ліонѣ, со все-возможными пожарами и казнями, съ ссылками Монъ-Сенъ-Мишеля, съ заключеніемъ въ тюрьмы честныхъ людей, съ законами противъ ассоціацій, противъ публичныхъ ораторовъ, противъ ассизныхъ су-довъ, противъ свободы печати, — однимъ словомъ, со всѣмъ тѣмъ, что подавляло мысль и слово, что погубило истинныхъ патріотовъ, что уничтожило національную гвардію, что окончательно деморализиро-вало націю, что повергло въ грязь результаты іюльской революціи», — безъ которой, прибавимъ мы, и самъ г. Тьеръ и до сихъ поръ, пожалуй, ровно бы ничего не значилъ.