О демократии обыкновенной, прямой и электронной

Об электронной демократии сегодня говорят все чаще, однако значение самого термина никем не уточнено: даже в специальной литературе еще не сформированы ни устойчивые определения этого понятия, ни общепринятая классификация относящихся к нему явлений. Попытка дать «объективную картину» неизбежно обернулась бы перечислением многих десятков концептуальных и обзорных статей о разных подходах к электронной демократии и не меньшим количеством ссылок на практические реализации этих подходов. У меня тоже имеются и свой подход, и своя концепция, и свой проект, в котором эта концепция должна быть реализована, и ниже я попытаюсь предложить собственное видение электронной демократии, ее потенциальных возможностей и основных препятствий к реализации этих возможностей.

Начну со следующего общего замечания. Созданные нами компьютеры и компьютерные сети и написанные нами для них программы не могут ничего, чего теоретически не могли бы сделать мы сами; однако использование информационно-коммуникационных технологий дает такой количественный скачок применительно к масштабам и эффективности нашей деятельности, что многое, бывшее до сих пор лишь возможным, но практически неосуществимым, становится вполне реализуемым.

Точно так же и «электронную демократию» не следует считать какой-то принципиально новой формой организации общества и государства; однако лежащие в ее основе технологии дают возможность практически реализовать различные виды и способы такой организации, ранее практиковавшейся в обществах несравненно меньшей численности и состоявших из граждан, которые располагали значительно большим свободным временем.

Афинский идеал

На протяжении двух с половиной тысяч лет образцовым примером и даже недостижимым идеалом общественно-государственного устройства считалась афинская демократия, в которой было на практике реализовано прямое участие граждан во всех государственных делах. Почему идеалом — мы будем обсуждать ниже; почему недостижимым — понятно и так: нас стало слишком много. Афинский полис включал в разное время от 30 до 60 тысяч граждан; сегодня это население небольшого провинциального городка. Рабы и лица без гражданства вовсе не участвовали в управлении полисом, не заседали ни в судах, ни в Народном собрании. Поэтому своей многочисленностью они не создавали той проблемы, которая сегодня встает даже перед муниципальной властью: если все мы вдруг начнем высказывать наши пожелания и требования, учесть их будет затруднительно или просто невозможно, да и сами мы ни в одном пункте не сможем прийти к общему мнению. А в масштабах страны или даже крупной области кроме фактора многочисленности появляется еще и фактор больших расстояний.

Эти факторы — размеры страны и многочисленность ее населения — привели в конце XVIII века «отцов-основателей» первых демократий нового времени ко вполне сознательному выбору представительной формы правления, определившему развитие человечества на следующие двести лет (срок, впрочем, лишь ненамного больший, чем 170 лет существования афинской демократии).

В последние два-три десятилетия, однако, успехи информационно-коммуникационных технологий в применении ко всем областям человеческой деятельности породили надежду, что область общественно-государственного управления может быть в свою очередь радикально преобразована и очищена от накопившихся в ней несовершенств и порочных практик. Не случайно, что при этом особенно острый интерес возник лишь к одному из всех опытов прошлого — к опыту афинской демократии. Огромен список научных исследований и популярных публикаций на эту тему за последние 30 или 40 лет; археологические раскопки в Афинах поставляют тысячи артефактов, из которых составляется все более подробная картина общественного устройства афинского полиса; по-новому прочитываются классические тексты и сопоставляются с уцелевшими обрывками надписей. Теперь мы знаем политическую жизнь античных Афин столь детально, что можем всерьез примерять этот уникальный древний опыт к нашим сегодняшним запросам. Набирает силу идея попытаться со всеми необходимыми поправками воспроизвести афинскую демократию сегодня, в мире огромных мегаполисов и государств.

Что это означает? Речь не только о том, чтобы дать возможность гражданам выбирать решения какой-то проблемы из кем-то предложенных альтернатив, как это делается на референдумах в Швейцарии. Нужно обеспечить для жителей страны гораздо более универсальную возможность: предлагать свои собственные решения, обсуждать их и сравнивать, приходить к консенсусным или компромиссным вариантам — и все это не в узком кругу друзей или партийных единомышленников, а в «общем собрании» всех граждан.

Понятно, что для этого нужны специализированные программы, приложения, сети и другие инструменты, но их пока нет. То, что существует сегодня, это, во-первых, так называемые социальные сети, разработанные для удобного и необременительного межличностного общения без определенных целей; далее «форумы», как будто бы предназначенные для более целенаправленных обсуждений, но не имеющие никаких «ограничителей забалтывания»; и, наконец, системы совместной подготовки документов небольшой группой редакторов, полезные только на последнем этапе обработки предложенных гражданами решений, но не на предшествующих этапах их широкого обсуждения. Само же это широкое открытое обсуждение какой-то поставленной проблемы очень большим числом граждан может стать эффективным и продуктивным лишь в рамках информационно-коммуникационной системы, которую еще только предстоит разработать. В последней главе этой статьи мы обсудим, какие функции и методы должны быть в ней реализованы, ряд встающих при этом проблем и возможные пути их решения.

Электронная реализация демократии афинского типа это, однако, программа на будущее; а к настоящему времени то, что называют «электронной демократией», представляет собой некоторое количество работающих систем и отдельных экспериментов, различающихся по своим функциям и даже в каком-то смысле по своей области применения. Ниже я постараюсь представить некоторую классификацию «родов и видов» электронной демократии, сопровождая ее примерами, а собственную концепцию прямой совещательной демократии изложу в самом конце.

Электронное голосование

Эстония — страна-пионер в применении инструментов электронной демократии; поэтому мы не раз будем пользоваться примерами из эстонской практики. В этой бывшей советской республике, ставшей сегодня во многих отношениях одной из передовых (хотя и небогатых) стран объединенной Европы, уже несколько лет применяется система электронного голосования собственной разработки. На последних местных выборах (в октябре 2013 г.) ею воспользовалось около четверти всех избирателей. На последних выборах была обнаружена одна ошибка (голос, учтенный не в своем избирательном округе); на предыдущих выборах — такая же одна ошибка. Заметим, что ранее в Германии Конституционный суд приостановил разрешение на использование электронного голосования после обнаруженных ошибок; затем то же произошло в Финляндии.

Поскольку голосование на выборах в тот или иной орган государственной или местной власти считается главным признаком (представительной) демократии, электронную форму этой процедуры естественно считать одним из видов или составных частей демократии электронной. При этом, как и в отношении любой другой технологической новинки, здесь, естественно, появляется много ожиданий. Рассмотрим, насколько они обоснованны.

Всем известна проблема фальсификаций процесса голосования, принимающих самые разные формы, — учет фиктивных или повторных голосов (наши знаменитые «вбросы» и «карусели»), неправильный учет бюллетеней, подделки на уровне уже составленных протоколов и т. д. Электронное голосование как будто ставит надежную преграду для всех таких нарушений: компьютер не обманешь.

Проблемы, однако, не упраздняются, а лишь поднимаются на более высокий уровень. Действительно, хотя сфальсифицировать отдельно взятый «электронный бюллетень», то есть поданный голос, просто «переложив его в другую стопку», становится невозможно, но зато ничто не мешает заложить в программу компьютерной обработки бюллетеней возможность систематических искажений. Например, программа может быть настроена так, чтобы учитывать голоса, поданные за какого-то оппозиционного кандидата, «со сдвигом», так, чтобы некоторый процент таких бюллетеней считать поданными за кандидата от действующей власти. Имя кандидата и величина «сдвига» могут быть параметрами, задаваемыми в реальном времени со специального терминала «администратора системы», за которым может сидеть страшный и ужасный чиновник, ответственный за «правильные» результаты выборов. И даже если он там не сидит и результаты выборов никто не «сдвигает» — все равно принципиальная возможность такого тайного искажения результатов выборов делает их в общественном сознании потенциально недостоверными, и в результате избранные органы власти теряют легитимность.

А ведь кроме чиновника может быть еще и не менее страшный хакер, нанятый кем-то из кандидатов, чтобы «внедриться» в программу и исказить результаты ее работы. Современный высокотехнологичный грабеж — это не нападение на машину инкассаторов, а взлом электронной системы какого-нибудь банка и кража с каждого счета по десять рублей. Ровно то же может произойти и с электронными выборами — вот только факт взлома будет намного труднее обнаружить, потому что голос гражданина, в отличие от его банковского счета, не должен сопровождаться распознаваемыми сведениями о владельце — голосование все-таки тайное...

Поэтому эстонская система электронного голосования и протокол ее развертывания и применения предусматривают одновременно несколько степеней защиты от хакеров и несколько степеней гражданского контроля от страшного и ужасного чиновника. За две недели до начала голосования публично, с трансляцией по телевидению, производится генерация четырех ключей шифрации и парных к ним ключей дешифрации; каждый из четырех ключей дешифрации выдается на флешке представителю одной из четырех соперничающих политических партий. Избиратель должен скачать с официального сайта выборов клиентскую программу голосования, содержащую, в частности, четыре ключа шифрации. Программа шифрует заполненный избирателем электронный бюллетень последовательно каждым из этих четырех ключей, а затем еще сопровождает его электронной цифровой подписью самого голосующего и посылает на сервер ЦИКа.

За час до закрытия избирательных участков (электронное голосование прекращается раньше, чем «бумажное») базу данных со всеми полученными электронными голосами приносят на дисках в комнату, откуда ведется прямая телевизионная трансляция. В пустые компьютерные стойки вставляются компьютерные модули, не имеющие выхода в интернет и содержащие программу подсчета голосов, имеющую «открытый код», то есть доступную для публичной проверки; затем вставляются диски базы данных. Владельцы четырех электронных ключей шифрования по очереди вводят их, и только после этого запускается программа подсчета голосов. Каждый электронный бюллетень сначала «распечатывается» с помощью электронной цифровой подписи проголосовавшего, и в избирательном списке делается отметка: «такой-то проголосовал»; затем этот бюллетень (ставший теперь анонимным) последовательно «распечатывается» упомянутыми выше четырьмя ключами и учитывается в результатах голосования. Результаты электронного голосования публикуются через десять минут после закрытия избирательных участков.

Разумеется, и в этом тщательно продуманном протоколе при желании можно найти «дыры», затем устранить их, найти новые дыры и т. д. — точно так же, как в методах работы современных банков; параллель здесь достаточно полная и содержательная. В обоих случаях речь идет о новых удобствах, сопровождающихся появлением новых опасностей, об устранении этих опасностей, появлении новых удобств и в свою очередь новых опасностей и т. д. И в обоих случаях речь идет о личном достоянии гражданина — его деньгах и, соответственно, его голосе.

Чем сложнее избирательная система, тем труднее рядовому избирателю заполнить бюллетень, а в избиркомах потом составить протокол и произвести подсчет голосов. В электронной версии сложность для избирателя может быть значительно уменьшена, а труд «электронного избиркома», то есть соответствующей компьютерной программы, можно вообще не учитывать, потому что это одноразовая работа программистов. Например, различные варианты рейтингового (преференциального) голосования заключаются для избирателя в выборе нескольких кандидатов из более длинного списка и их расположении в порядке убывания его предпочтений. Расстановка последовательных номеров при именах кандидатов в бюллетене требует внимания и напряжения: случайная ошибка может испортить бюллетень. В электронной версии эта операция может быть реализована как переупорядочение списка на экране компьютера несколькими щелчками мыши, причем бюллетень (т. е. страничку на экране) можно переделывать много раз перед его подтверждением и отправкой. Что же касается весьма трудоемкого процесса ручного подсчета голосов и выявления победителей, то при компьютерной реализации о трудоемкости можно просто забыть. Результаты рейтингового голосования намного точнее отражают распределение общественных предпочтений, чем обычное голосование с единственным выбором; таким образом, можно сказать, что переход к электронному голосованию в принципе может способствовать общественному прогрессу — но только если при этом сама избирательная система меняется на более совершенную.

С электронным голосованием часто связывают надежды на искоренение таких явлений, как принуждение или подкуп избирателей. Эти надежды, к сожалению, не имеют под собой никаких оснований. Даже наоборот — если избиратель может голосовать в любом месте, где есть компьютер, подключенный к интернету, то никто не может проконтролировать обстановку вокруг него в момент голосования. Дома это могут быть другие члены семьи, на работе — начальник, в общественном месте — скупщик голосов... Единственное место, где можно гарантировать избирателю свободу волеизъявления, это кабинка для тайного голосования с обязательно задернутой шторкой (и с проверкой, что он туда входит без фотоаппарата или мобильника с камерой); а уж как он там голосует — ставя галочку на бумаге или нажимая кнопки, это вопрос не свободы его выбора, а только и именно удобства.

Электронная идентификация и электронная подпись

Эстония — страна, в которой все жители снабжены электронными идентификационными карточками, содержащими электронный чип с зашифрованными персональными данными владельца и его электронной подписью. Эта карточка заменяет ее владельцу большинство остальных документов и действительна не только в стране выдачи, но и во время поездок по всем странам Евросоюза. Такие же карточки вводятся во многих других государствах, но полный охват населения достигнут только в Эстонии и Латвии. В России тоже начали выдачу таких универсальных электронных карт (УЭК), однако доля граждан, получивших такие карты, пока невелика. УЭК и электронная подпись значительно упрощают все формальные взаимоотношения гражданина с государством — от подачи налоговой декларации и получения, скажем, копии свидетельства о рождении до электронного голосования, заключения нотариальных актов, подписания петиций и т. д.

Суть электронной идентификации в том, что при получении гражданином первичного удостоверения личности (у нас этому соответствует внутренний паспорт) или позднее, уже на основании этого удостоверения, его персональные данные вводятся специально уполномоченным государственным служащим в единый государственный реестр; при этом генерируется зашифрованное представление персональных данных, не поддающееся обратной расшифровке (так называемый хэш), а также пара ключей электронной подписи: «секретный» ключ, принадлежащий гражданину и записанный на его УЭК (или в ином месте, например на домашнем компьютере под паролем), и «открытый» ключ, публикуемый на официальном сайте вместе с именем его владельца. Электронная подпись гражданина под документом — это сгенерированный при помощи некоторого общедоступного ключа компактный хэш этого документа, зашифрованный затем секретным ключом гражданина. Расшифровка хэша документа может быть выполнена только парным открытым ключом его отправителя; если результат этой расшифровки точно совпадает с заново сгенерированным хэшем полученного документа, этим неопровержимо подтверждается и подлинность отправителя документа, и то, что «по дороге» в него не вносилось изменений^[1].

УЭК и электронная подпись служат для подтверждения того, что человек, совершающий или собирающийся совершить некоторые действия от имени, скажем, Иванова, — действительно Иванов. На самом деле, конечно, подтверждается лишь факт, что инициатор действий в этот момент держит в руках карту Иванова и знает его пин (персональный код доступа). Если Иванов передал свою карту и сообщил свой пин Петрову, то несоответствие между заявленной и реальной личностью может обнаружить только человек (например, сотрудник банка или государственного учреждения), посмотрев на фотографию Иванова на лицевой стороне предъявленной УЭК. Конечно, было бы желательно, чтобы это соответствие можно было проверять автоматически, и, следовательно, полностью предотвратить возможность того, что Петров будет действовать за Иванова, даже если он получил на это согласие последнего (например, чтобы Петров не мог проголосовать за Иванова, если будут оборудованы автоматизированные избирательные участки вообще без сотрудников). Для этого придется использовать биометрическую информацию (набор уникальных характеристик — отпечатков пальцев или рисунка радужки владельца документа); в некоторых странах такую информацию уже начинают вносить в паспорта.

Следует отметить, что все эти способы борьбы с подложными документами и неправомочными действиями сначала, прежде чем появиться на уровне государственных услуг, внедряются в сфере банковского обслуживания. Различия между этими сферами применения весьма существенны: то, что банк предлагает клиентам как опцию для лучшей защиты их денег и вкладов, государство вводит как обязательную меру, номинально — для защиты интересов общества, а фактически также и для упрощения многих полицейских мер, о которых граждане не просят и зачастую даже не догадываются. Естественные подозрения этого рода и нежелание облегчать работу Большому Брату препятствуют повсеместному внедрению средств электронной идентификации в западных странах; наибольшей критике подвергаются планы использования биометрической информации во внутренних документах.

Еще одно важное замечание касается верифицированной идентификации граждан для их участия в акциях или организациях, не одобряемых или запрещаемых государственной властью, и вообще в ситуациях, когда такое участие, даже формально не запрещаемое, может вызвать репрессивные действия со стороны властей. Авторитарный Большой Брат старается не только отслеживать участие граждан в оппозиционных движениях, но и изменять направление этих движений или дискредитировать их с помощью внедренных агентов. В электронном варианте делать это, вообще говоря, намного проще, так как для атаки на оппозиционную организацию достаточно изготовить большое число фальшивых виртуальных участников (так называемых ботов), либо вообще не существующих в действительности, либо использующих персональные данные каких-то ни о чем не подозревающих граждан — скажем, провинциальных старушек. В нашем сегодняшнем контексте появляется, таким образом, проблема конфиденциальной верификации участников оппозиционной организации — конфиденциальной (чтобы защитить участников от возможных репрессий), но тем не менее верификации (чтобы защитить организацию от ботов).

Проблема соблюдения конфиденциальности имеет много частичных решений, а при наличии УЭКов у всех участников может быть решена достаточно полно и универсально: гражданин с помощью своей УЭК, используя свою электронную подпись, заходит на сайт некоторой негосударственной системы; на сайте по измененному алгоритму генерируется новый хэш его персональных данных; гражданин выбирает себе уникальный псевдоним и новую пару ключей электронной подписи, которые система ставит в соответствие новому хэшу в своей базе данных; оригинальные данные гражданина в системе вообще не хранятся. Таким образом создается некий «виртуальный гражданин», однозначное соответствие которого некоторому физическому лицу гарантируется государственной системой электронной идентификации, но не может быть проверено ею.

Напротив, проблема ботов указанным методом не решается, и вообще неясно, имеет ли она достаточно удовлетворительное решение. Действительно, даже если все граждане России обзаведутся УЭКами, ничто не помешает Большому Брату напечь миллион фальшивых идентификационных записей-ботов, имеющих все признаки реальных граждан, и зарегистрировать их в качестве участников той или иной организации. В одном из сегодняшних российских проектов эту проблему предлагается решить с помощью распределения процесса верификации участников на все их сообщество: каждый подтверждает реальность тех, кого он знает, и таким образом создается сеть доверия.

Электронное правительство

На российском официальном портале государственных услуг гражданин может заказать новый загранпаспорт, заполнив анкету со своими персональными данными, и даже послать свою фотографию в цифровом виде для ее размещения на будущем паспорте. Но пойти за паспортом придется все-таки самому. Так же можно заказать и другие официальные бумаги, например свидетельство о постановке на налоговый учет (ИНН); и снова — за самой бумажкой надо будет поехать лично. Но тут мы имеем дело с документом исключительно внутрироссийского использования, который был придуман нашими бюрократами и без которого, разумеется, можно обойтись, — в соответствующих ситуациях гражданину достаточно было бы предъявить внутренний паспорт (для иностранца — документ о праве на жительство) и подтвердить согласие на доступ к какой-то части сведений о нем в налоговой базе данных.

Можно привести множество подобных ситуаций, когда какие-то бюрократические процедуры, появившиеся еще при полностью бумажном документообороте, притом не согласованном по формату между разными ведомствами, представляются теперь в электронном виде почти без изменений и упрощений^[2]. Нам обещают, что УЭК станет сезамом, открывающим все двери; она действительно может им стать, но для этого надо не просто перевести существующие бюрократические процедуры в электронный вид, а существенным образом упростить их и унифицировать. При этом, естественно, обнаружится, что по меньшей мере 80 % всех заполняемых ведомостей, справок, записей в базах данных просто не нужны; соответственно и штат почти каждого ведомства, и число начальников нужно сократить в несколько раз... Но тут вступают в силу известные «законы Паркинсона»: никакая реорганизация ведомства не должна приводить к сокращению его персонала, иначе она будет просто саботирована.

Не следует думать, что это чисто российская беда; напротив, это беда всеобщая. И в развитых, и в развивающихся странах бюрократия сопротивляется процедурным упрощениям. Вам нужен электронный документооборот? Пожалуйста, но изменений по существу не ждите — что было на бумажке, то будет и на экране. Практически во всех европейских странах и американских штатах возникли интернет-порталы министерств, ведомств, муниципалитетов и т. д. Но действительно удобными и востребованными эти порталы оказываются редко; еще реже они способствуют реальному упрощению и унификации обмена данными между гражданином и государством.

То, о чем мы говорим, называется электронным правительством. Под «правительством» здесь понимается совокупность всех административных служб и учреждений как на уровне государства, так и на уровнях регионального и местного (само)управления (иногда нам удобнее будет называть всю эту совокупность учреждений не правительством, а государством), а под «электронным» — осуществление документооборота в электронном виде как между самими этими службами и ведомствами, так и между ними и гражданами. Кстати, межведомственный документооборот тоже касается граждан — чем он сложнее, тем больше на него тратится бюджетных денег и тем менее эффективна работа самих этих ведомств.

Несколько лет назад появилась концепция «правительство как сервис-провайдер» (т. е. как агентство по предоставлению гражданам определенного вида услуг). Звучит красиво, вполне в соответствии с идеями Локка и Руссо, пусть и переложенными на современный язык. Действительно, если государство — результат некоего договора граждан между собой, то действия государства по отношению к своим гражданам следует считать именно услугами, которые им оказывает нанятое по общему соглашению агентство. Есть здесь, однако, важная деталь, меняющая всю картину. Провайдер услуг телефонной связи или интернета действует либо в конкурентной среде, либо, в исключительном случае, как временный монополист, чья монополия считается пережитком прошлого и должна рано или поздно исчезнуть. Государство же — это «естественный монополист», его монополию весьма затруднительно отменить или даже поставить под сомнение. При недовольстве качеством услуг, предоставляемых данным государством-провайдером, можно разве что эмигрировать от него к другому, в другую страну, — но и в этом случае полный объем предоставляемых новым провайдером услуг будет получен эмигрантом лишь через много лет...

Согласно законам рынка отсутствие конкуренции в предоставлении государственных услуг должно выражаться в их низком качестве при завышенной стоимости. Так и происходит: все усовершенствования, связанные с циркуляцией и учетом информации, появляются сначала в секторе банковских, страховых, транспортных, туристических услуг и лишь спустя много лет доходят до области, называемой «государственными услугами». Стоимость последних — это та часть государственного бюджета, которая тратится на функционирование бюрократического аппарата, а их качество определяют те непродуктивные действия, те траты времени, те управленческие ошибки, из-за которых любая частная компания разорилась бы, в то время как государство еще глубже залезает в долги или увеличивает налоги.

Развивая идею государства как провайдера, мой коллега из Словении Алоис Паулин (Alois Paulin) пошел еще дальше: он предложил считать государство («правительство» в указанном выше смысле) даже не провайдером, а платформой, обеспечивающей совместное и координированное функционирование многих различных провайдеров, как конкурирующих, так и взаимодополняющих. Действительно, по аналогии с конкурирующими пенсионными фондами или фондами медицинского страхования, вполне можно представить себе, например, конкурирующие агентства по взиманию налогов, или сети среднего образования, или даже различные полицейские службы (в каждом округе контракт заключается с одной из них и при низком качестве услуг может быть расторгнут в пользу другой) и т. д. Государство как платформа обеспечит их совместную деятельность путем предоставления открытых интерфейсов и форматов данных, общих правил аудита, оценки и сравнения качества и т. д. «Платформа» здесь понимается, таким образом, именно в смысле стандартизованной среды для развертывания различных информационно-коммуникационных сервисов, которые теперь вполне могут осуществляться частными фирмами, оставляя за электронным правительством лишь роль такой общей платформы (плюс, конечно, роль «разработчика», время от времени изменяющего интерфейсы и протоколы, и «заказчика», определяющего требования к предоставляемым услугам).

Одной из основных «услуг», которые должны предоставляться правительством в качестве провайдерa как своим гражданам, так и коммерческим компаниям и прочим юридическим лицам, является доступ к всевозможной информации, причем в удобной для получателя форме. Если закрытость информации в частной компании может объясняться коммерческой тайной, необходимой для конкурентной борьбы, то закрытость «государственной» информации, по базовому контракту государства с гражданами принадлежащей всем, обычно оправдывается требованиями пресловутой «государственной тайны», которые интерпретируются, как правило, весьма туманно и крайне расширительно. Целые пласты этой информации могли бы служить интересам общества, а не лежать под спудом на закрытых серверах баз данных государственных учреждений. Их «секретность» в огромном большинстве случаев является лишь следствием устоявшихся бюрократических привычек и нежелания государственных структур что-либо менять, пока не заставляют. И даже когда заставляют — можно тянуть время, саботировать процесс «открытия данных». Президент США Барак Обама мог бы рассказать здесь о своих мытарствах, о том, чего он хотел и как мало преуспел.

Тем не менее движение в направлении «открытых данных» и «открытого правительства» (административных органов, действующих открыто и не засекречивающих информацию без особой нужды) происходит повсюду: вспять его уже не повернуть. Общество через выборные органы требует от исполнительной власти все большей открытости — не только принимаемых решений, но и самого процесса подготовки решений. Этот последний аспект особенно интересен: ведь если мы видим, какие решения только собираются принять и на каком этапе находится их подготовка, то нам легче участвовать в этом процессе (в согласии с органами власти или вопреки их воле). Мы вплотную подходим к идее так называемой демократии участия (participative democracy).

Общественные слушания и консультации

Классическая представительная демократия, вообще говоря, не предполагает участия граждан в обсуждении или принятии конкретных решений: для этого существуют органы, выбираемые гражданами, и органы, назначаемые в свою очередь этими выборными органами. Общие собрания граждан, тем не менее, издавна созывались в некоторых европейских странах (Швейцария, Германия) и американских штатах, но они ограничивались пределами маленького городка или сельского прихода, фактически заменяя собою выборную власть. Что же касается центральной власти, то она всегда принимала решения самостоятельно, не консультируясь с выбравшими ее гражданами.

Ситуация стала меняться с появлением средств массовой информации. Основания для общественных слушаний во Франции, например, существовали еще с наполеоновских времен (закон от 1810 г. о проведении публичных опросов перед экспроприацией земли для общественных нужд); но лишь в шестидесятые годы XX века такие публичные опросы, или слушания, стали проводиться повсеместно и на них стали выносить не только вопросы землепользования, но и любые проекты, которые могут повлиять на условия жизни в данном месте, прежде всего — на состояние окружающей среды.

В 1998 году в датском городе Орхус была подписана общеевропейская конвенция, делающая такие слушания обязательными. Почему на первый план выдвинута окружающая среда? Потому что это именно тот круг проблем, который имеет отношение ко всем без исключения жителям округи, ведь вроде бы абсолютно законное действие — купить на окраине городка у фермера участок земли и построить на нем химический завод — может в корне изменить условия их жизни, здоровье, род занятий и благосостояние. Почему эти проблемы надо обсуждать напрямую с жителями, а не с избранным ими городским советом? Вот это действительно интересный вопрос. Видимо, хоть мы и избрали депутатов, а все-таки не вполне им доверяем. Подкупить их могут или обмануть... Центральная власть тоже не вполне доверяет выборной местной власти: недаром в той же Франции общественные слушания (enquete publique) проводятся под контролем представителя государства (префекта).

Возникнув на местном уровне и в применении к вопросам окружающей среды, практика общественных слушаний затем стала расширяться и в масштабах, и в предмете обсуждения, в значительной степени благодаря распространению интернета. Если тридцать лет назад гражданам надо было прийти в местную мэрию, чтобы лично изучить выставленную на обозрение документацию готовящегося проекта или услышать его презентацию, то сейчас они могут это сделать не выходя из дома и в удобное время.

Общественные опросы, слушания и консультации могут проводиться в самых различных формах. Вот лишь один интересный пример. После Второй мировой войны площадь перед городским собором в Гамбурге в течение более пятидесяти лет оставалась не оборудованной и не включенной в жизнь огромного города. В начале двухтысячных городские власти вместе с Гамбургским университетом и при поддержке общеевропейской программы разработок в области электронного правительства и электронной демократии организовали открытый конкурс предложений по перепланировке соборной площади. Участвовать могли все жители, денежного вознаграждения за победу не предусматривалось.

Участники-добровольцы предлагали свои идеи переоборудования площади сначала в описательном текстовом виде. Таких первоначальных предложений набралось порядка двухсот. Затем специалисты по городской планировке и архитектуре, привлеченные к участию в проекте, сгруппировали эти первоначальные предложения по «близости общей идее». Каждой группе авторов сходных предложений было предложено коллективно выработать общее, более детализированное предложение. Для совместной работы над планировкой была специально создана достаточно простая в использовании программа (веб-приложение). Образовалось около десяти таких рабочих групп, каждая из которых через пару недель выдала свой проект. Общим голосованием участников и экспертов два из этих проектов были признаны лучшими.

Далее произошло то, что, к сожалению, происходит с большинством проектов общественных консультаций, запускаемых органами власти: ни один из выигравших проектов не был взят за основу реконструкции площади — городской совет «всех выслушал и сделал по-своему». Формально он не нарушил закона, так как не был обязан ни запускать этот консультативный процесс, ни принимать в расчет его результаты. Может быть, в результате реконструкция площади оказалась много лучшей, чем та, какую предлагали волонтеры. Однако прямым следствием такого пренебрежительного отношения к труду, времени и энтузиазму участников проекта стало то, что ничего подобного ни в Гамбурге, ни в других немецких городах больше не предпринимали. Как сказал когда-то Козьма Прутков: «Единожды солгавши, кто тебе поверит». Обмануть ожидания — хуже, чем не давать для них повода.

Рассмотрим другой пример, на этот раз из недавнего российского прошлого. В августе-сентябре 2010 года по инициативе, кажется, самого президента Медведева было организовано общественное обсуждение законопроекта «О полиции». Обсуждение происходило в основном в интернете, практически его проведением занимался какой-то НИИ в составе МВД. На специально разработанной интернет-площадке была вывешена министерская версия текста законопроекта, которую можно было комментировать в целом, постатейно и по отдельным параграфам. Альтернативные предложения приветствовались. Можно было ставить плюсы («лайки») понравившимся комментариям и предложениям. Можно было просматривать их хронологически, или по алфавиту авторов, или по убыванию степени поддержки. Участники регистрировались с указанием своих настоящих имени, фамилии и других персональных данных, но без верификации. Все поступавшие предложения и комментарии проходили модерацию; модераторами были, по-видимому, сотрудники НИИ. После первых двух-трех дней чрезмерно придирчивой модерации многие участники стали уходить и даже запустили параллельное независимое обсуждение законопроекта. В результате модерация вернулась в разумные рамки, так что даже весьма острая критика текущего состояния дел в «правоохранительных органах» публиковалась беспрепятственно.

В недолгой истории электронной демократии это общественное обсуждение стоит особняком по причине своей массовости: 16 тысяч активных участников, 22 тысячи предложений и комментариев, около 40 тысяч «лайков» — все это за 40 дней и вокруг одной темы, правда, широкой и включающей много различных аспектов. Конечно, среди участников было много сотрудников МВД, обсуждавших преимущественно условия своей работы, вопросы социального обеспечения и т. д. Но наряду с этим велось обсуждение гуманитарных аспектов, прозрачности, гражданского контроля, защиты от полицейского произвола — и это обсуждение привлекло совершенно другой контингент участников.

Чем же все закончилось? Уже через неделю (!) после закрытия обсуждения про -водивший его НИИ опубликовал на том же сайте огромную таблицу (1300 страниц), которая, как утверждали аналитики МВД, содержала все поданные предложения, семантически сгруппированные по сходству идей. Одновременно был опубликован отчет с подробным анализом этой таблицы.

А затем этот законопроект был опубликован (и принят Думой) с незначительной правкой, в которой, разумеется, ни одна серьезная альтернатива не была учтена. Пар из котла выпустили даже не в свисток, а просто стравили без всякого шума через новомодный вентиль «электронной демократии».

Через несколько месяцев на том же сайте таким же образом было запущено обсуждение законопроекта «Об образовании»; и хотя сама эта тема могла бы привлечь не меньше участников — учителей, профессоров, студентов, старшеклассников, родителей, — их число уменьшилось вдвое по сравнению с числом участников обсуждения законопроекта о полиции. Результаты обоих обсуждений по-прежнему доступны на официальном сайте http://zakonoproekt2012.ru; но больше подобных дискуссий не проводилось. Козьма Прутков, как всегда, прав.

В США, где за время долгого президентства Рузвельта с его «Новым курсом» полномочия и возможности исполнительной власти расширились непривычным для американцев образом, уже в 1946 году был принят так называемый Акт об административных процедурах (Administrative Procedure Act), предписывающий любому федеральному агентству публиковать проект любых предлагаемых им «правил» (регламентов, подзаконных актов регуляционного характера) за 60 дней до планируемого ввода их в действие, принимать от граждан критические замечания и предложения, рассматривать их по существу и при необходимости повторно публиковать измененный проект.

В 2002 году был принят Акт об электронном правительстве (E-Government Act), учредивший специальный официальный интернет-портал www.regulations. gov для электронной публикации проектов новых правил и замечаний к ним. За прошедшие десять лет этот портал постоянно модернизировался и оснащался новыми возможностями. Тем не менее, как показывает недавно проведенный анализ, несмотря на легкость и удобство ознакомления с проектами новых регламентов и подачи замечаний и предложений к ним в электронном виде, количество комментаторов осталось в среднем весьма небольшим, почти таким же, как за предшествующие полвека «бумажного» комментирования.

Это очень серьезный урок: он показывает, что реальное расширение и углубление общественного участия в делах государственного регулирования не может быть достигнуто простым перенесением процесса в интернет, то есть обеспечением дополнительных удобств. Удобств недостаточно, должны включиться какие-то иные механизмы.

Зачем им это нужно?

Не буду умножать примеры различных «общественных слушаний» и «консультаций», проводимых в интернете по инициативе исполнительной, а иногда и законодательной власти. Такие слушания и консультации порой могут оказаться весьма продуктивными; все зависит от того, насколько власти готовы следовать пожеланиям или предложениям граждан. В одних случаях это мероприятие для отвода глаз или чтобы выпустить пар, а то и просто для галочки; в других случаях намерения властей более серьезны. Попробуем разобраться — зачем им это нужно?

Думаю, тенденция ко все более частому (по крайней мере на Западе) проведению публичных консультаций имеет три разные причины: желание законодательной власти соответствовать настоятельному общественному запросу, желание исполнительной власти (технократической администрации) получить дополнительную «легитимацию» напрямую, в обход слабеющей власти законодательной, и желание региональной и местной власти перераспределить властные полномочия в свою пользу. Соответственно можно выделить три модели появления и распространения «консультативной демократии».

В первой модели общественные консультации (проходящие сейчас в большинстве случаев онлайн, на каком-нибудь специализированном веб-сайте) запускаются по инициативе выборного органа власти, скажем, национального парламента, регионального или муниципального совета, а чаще — по инициативе одной из политических сил, представленных в этом выборном органе. Электронная демократия вошла в моду, стала трендом, особенно среди «интернет-поколения». Если раньше политики «ездили по стране, встречались с людьми», а также «получали письма избирателей», то сегодня они — особенно те, кто помоложе, — открывают свой блог или даже страничку на специализированном сайте, где граждане могут формулировать «наказы депутатам» сидя дома и в удобное им время. Депутат иногда отвечает кому-то, завязывается переписка. Граждане ощущают более близкий контакт со своими «избранниками», а эти последние, в свою очередь, могут заработать дополнительные политические очки. Например, портал политического общения для молодежи OurSpace, недавно с большой помпой открытый в Европе, информирует, что уже каждый третий депутат парламента Австрии пользуется австрийским отделением этого портала для общения с избирателями и подростками, которые получат право голосовать в ближайшем будущем. Можно себе представить, как чувствуют себя те депутаты, которые еще не пользуются...

Конечно, такое «электронное общение» во многих случаях служит только целям политического соперничества, оставляющего избирателям роль «группы поддержки». Депутат или парламентская фракция выбирают из получаемых ими постов с «наказами» лишь те, что соответствуют политике данной партии в текущий момент. В сравнительном обсуждении разных мнений и выборе наиболее популярного из них такой партийный сайт не заинтересован. Здесь мы имеем всего лишь более эффективную «сетевую реализацию» старого и проверенного механизма.

Кандидаты, участвующие в выборах различного уровня, вовсю соревнуются на поприще электронно-демократического прогресса, обещая использовать продвинутые механизмы взаимодействия с избирателями. Один из кандидатов на французских президентских выборах 2012 года (Nicolas Dupont-Aignan) первым и главным пунктом своей программы поставил организацию публичных консультаций и всенародных референдумов по всем важным вопросам. Он набрал меньше 2 % голосов и во второй тур не прошел, но не исключено, что лет через десять он составит серьезную конкуренцию старомодным политикам. Победа Обамы на президентских выборах в США — тоже в значительной мере результат апеллирования к интернет-поколению, к его коммуникативным привычкам и желанию принимать все решения самостоятельно. Ну и в нашем «тандеме» противопоставление человека постарше, с кожаной папкой, и человека помоложе, с айфоном, блогом, твиттером и прочими атрибутами нового времени, должно было выглядеть — как, видимо, предполагалось — довольно выразительно и картинно.

Но политическое соперничество кандидатов, депутатов и партий — это лишь одна из моделей продвижения «демократии участия», которую я бы скорее назвал «консультативной демократией». Другая модель вызвана к жизни желанием «технократов» в органах исполнительной власти как можно меньше зависеть от власти законодательной, от ее некомпетентности, от всеобщего падения доверия к парламентариям, а для этого нужно заручиться прямым народным мандатом. Сегодня в стабильных западных демократиях вопросы, требующие законодательных решений, зачастую настолько сложны, что предложенные законопроекты подготавливаются либо исполнительной властью (профильными министерствами или ведомствами), либо консультантами на службе у партийных фракций, то есть техническими экспертами. А депутаты голосуют, как их партия прикажет, поскольку не могут разобраться в каждом обсуждаемом вопросе; хорошо еще, если партийное руководство кратко объясняет суть дела. Ненужность депутатского корпуса как такового становится все более очевидной: зачем объяснять что-то депутатам, если можно напрямую растолковать то же самое гражданам? Ответственность за последствия принимаемого решения все равно лежит на исполнительной власти: ведь законодателей не переизберут на следующий срок, с них взятки гладки.

Однако в устоявшихся рамках государственных парламентов и правительств возможности прямых консультаций с гражданами весьма ограниченны. На региональном же и местном уровнях таких возможностей намного больше: здесь выборные и исполнительные органы могут сами определять и переопределять принципы своей организации, решая среди прочего, когда и как обращаться напрямую к народу. Самим фактом этих обращений эти власти стараются доказать, что они более эффективны и демократичны, чем дряхлая столичная власть, а значит, перераспределение властных полномочий в рамках децентрализации — процесса, начавшегося сравнительно недавно и далекого от завершения, — оправданно и необходимо. Это и есть третья модель продвижения инструментов консультативной демократии, в том числе электронной.

В Европе над этими соперничающими властями сравнительно недавно возник еще один уровень, еще не вполне уяснивший свои полномочия: уровень Евросоюза. Разросшаяся исполнительная власть (Еврокомиссия), ставшая сильным самостоятельным игроком в конкуренции институтов власти, стремится не допустить расширения полномочий общеевропейской законодательной власти (Европарламента) и одновременно потеснить мощную центральную власть крупных государств-членов. Поэтому инициативы в продвижении институтов и экспериментов консультативной электронной демократии исходят от тех или иных регионов Германии, Италии, Франции, Испании и поддерживаются из Брюсселя через голову национальных правительств и парламентов в Берлине, Риме, Париже и Мадриде. Есть тут свой интерес и у небольших европейских государств, в особенности бывших республик СССР и стран «социалистического лагеря» — они готовятся сменить роль младших братьев в нынешней «Европе государств» на роль равноправных членов будущей «Европы регионов» и хотят выглядеть особенно современными и эффективными. Поэтому новые инициативы в области электронной демократии появляются и реализуются в Эстонии и Словении, в регионе Тоскана или в земле Баден-Вюртемберг, но не на уровне старых больших государств.

Россия тоже не остается в стороне. Губернаторы и министры заводят блоги, а руководимые ими ведомства запускают специализированные сайты публичных консультаций. Несколько российских разработчиков предлагают свои программные продукты, такие как «Витология» или «Йополис», настраивая их по заказу конкретного клиента — скажем, префектуры Зеленограда, администрации Архангельской области, Сбербанка или Росатома. При этом всегда упоминается полезность краудсорсинга — получения новых идей напрямую «из толпы». Непонятно, однако, насколько в существующих условиях обычный гражданин готов делиться с начальством своими идеями, знаниями и предложениями — не только без реальной возможности обсудить их с другими гражданами, но и без уверенности, что написанное им хотя бы прочтут.

Референдумы

Референдум — это опрос общественного мнения по какому-нибудь вопросу, запущенный по инициативе или с разрешения существующих органов власти и в соответствии с конституцией страны (региона, кантона и т. п.) и имеющий не консультативный, а обязательный характер, то есть его результат считается решением, принятым всенародно. Хотя референдумы проводятся почти во всех странах, нигде их не устраивают так часто, как в Швейцарии. Граждане там голосуют четыре раза в год, и каждый раз им предлагается, в дополнение к выборам в федеральные и другие органы, голосовать по нескольким федеральным и нескольким кантональным референдумам. В основном голосуют по почте, ходить к урнам в Швейцарии не принято, а электронное голосование пока применяется только в Женеве, Цюрихе, Берне и еще двух-трех кантонах.

Швейцарскую законодательную систему часто называют прямой демократией, но иногда применяют более нюансированный термин «полупрямая» (semidirect), или «частично-прямая», демократия. Второй вариант, пожалуй, точнее. В отличие от античных Афин, где вообще не было выбираемого законодательного органа и все законы принимались непосредственно гражданами в Народном собрании, референдумы в Швейцарии играют лишь вспомогательную роль; в большинстве случаев они инициируются партиями парламентского меньшинства с целью заблокировать принятие закона, подготовленного парламентским большинством. Чтобы спорный вопрос был вынесен на референдум, инициаторы должны собрать за 3 месяца 50 тысяч подписей граждан, и если им это удается, шансы заблокировать новый закон весьма велики. Поэтому партийные фракции в парламенте стараются находить компромисс — то есть оставаться в рамках представительной демократии, не прибегая к прямой (референдуму).

Парламентские предложения по изменению конституции выносятся на референдум в обязательном порядке. Инициатива по изменению конституции может также исходить «снизу», то есть от граждан. Такая народная инициатива, чтобы быть рассмотренной парламентом, должна собрать 100 тысяч подписей (что довольно много для страны с примерно 5 миллионами избирателей). Парламент может доработать «народное» предложение, если в целом согласен с ним; в противном случае он выдвигает альтернативное предложение, и тогда оба они выносятся на общий референдум; парламентский вариант, как правило, побеждает.

Почему мы об этом здесь говорим? Потому что «демократия референдумов» по образцу швейцарской сегодня очень часто объявляется чуть ли не идеальным решением при переходе от традиционной представительной демократии к электронному варианту. Действительно, трудновато сделать немца, француза или русского швейцарцем, четыре раза в год перебирающим разноцветные листочки из большого пакета с бюллетенями для голосования по одному-двум десяткам референдумов разного уровня. А вот если сделать такие голосования электронными и распределить по всему году, то превратиться в швейцарца, видимо, станет значительно легче.

Дело, однако, не в привычке или непривычке к частому голосованию; дело в привычке к самим референдумам. Швейцарские граждане знают, что референдум заключает в себе опасную возможность без обсуждения поддержать чье-то популистское предложение; поэтому там практикуются разные формы обсуждения выставленного на референдум вопроса. Там, где не было такой издавна усвоенной осторожности в принятии решений, а именно в фашистской Италии и нацистской Германии, референдумы (плебисциты) служили диктаторам для легитимации самых одиозных законов с помощью «всенародного решения». Не случайно в конституции послевоенной Германии возможность инициирования референдума сведена почти к нулю: обжегшись на молоке, дуют теперь на воду.

Так или иначе, кроме обязательных референдумов, проведение которых предписывается конституцией страны (например, по вопросам изменения самой этой конституции), во всех остальных случаях постановке вопроса на референдум предшествует сбор подписей в поддержку такой постановки. Этот сбор подписей — частный случай общественной законодательной инициативы, демократического инструмента, который может применяться не только для запуска референдумов.

Петиции и законодательные инициативы

Петиция — это просьба, прошение, запрос, требование, обращенные к властям и подписанные большим числом граждан. Петиция, в отличие от законодательной инициативы, всегда должна касаться какого-то конкретного случая, человека или ситуации, она не предполагает пересмотра законодательства; в России, однако, эти два понятия пока что не разделяются достаточно четко. Вообще говоря, при запуске петиции никто не дает гарантий, что ее удовлетворят, сколько бы подписей она ни собрала. Считается, что чем больше собрано подписей (и чем больше известных людей подписало), тем больше шансов на успех. Подписи под петициями — поименные; при серьезном рассмотрении петиции власти могут выборочно проверить подписи, чтобы убедиться в подлинности общего списка.

Петиция представляет собой «цивилизованную форму» давления на власть с целью вынудить ее принять какое-то решение или пересмотреть уже принятое. Законодательства многих стран содержат правила рассмотрения петиций — в какой форме, при каком количестве подписей, какой орган власти должен их рассматривать. Для петиций, подписи под которыми собираются в электронной форме, власти могут предоставить специализированный официальный сайт, а могут и предписать подачу петиций именно на этом сайте. Например, в Англии для этого предлагается сайт http://epetitions.direct.gov.uk/. Для общеевропейских петиций имеется специальная страничка на сайте Европарламента http://www.europarl.europa.eu/.

В России обязательное рассмотрение петиций, собравших более 100 тысяч подписей, установлено в марте 2013 года президентским декретом, тогда же был открыт официальный сайт https://www.roi.ru/ («Российская общественная инициатива») для их подачи в электронном виде. Каждый проект петиции перед началом сбора подписей проходит проверку специальной комиссией. Как уже сказано, в России пока не проводится четкого различия между общественной законодательной инициативой и петицией по конкретному поводу.

Институт петиций, пожалуй, в наибольшей мере выиграл от использования интернет-коммуникаций. Наряду с официальными сайтами для подачи онлайн-петиций существует несколько весьма известных независимых площадок, где каждый день публикуются новые петиции, которые могут касаться не только нашей страны, но и всего мира; некоторые из них за считанные дни собирают сотни тысяч и даже миллионы подписей. Среди самых популярных площадок — Avaaz.org, Change.org, Causes.com, onlinepetition.ru, Democrator.ru и еще несколько. Успех петиции обеспечивается неконтролируемым горизонтальным распространением информации о ней (включая прямые предложения поставить свою подпись) в социальных сетях Facebook, «ВКонтакте» и др. и простотой самого действия по добавлению своей подписи.

Петиции, запускаемые на неофициальных сайтах, не имеют официального статуса, но тем не менее остаются действенным инструментом влияния общества на власть — самое меньшее морального влияния. Это влияние, однако, нейтрализуется, если в обществе присутствуют противоборствующие тенденции: при наличии двух петиций противоположной направленности власть в лучшем случае не предпримет ничего.

Формально от петиций отличаются общественные законодательные инициативы; в Евросоюзе это разделение сформулировано вполне четко. Законодательная инициатива — это предложение рассмотреть новый законопроект или его общую идею, адресуемое законодательной власти в обход стандартной процедуры. В Евросоюзе, где до сих пор существует перекос властных полномочий в сторону коллегиальной исполнительной власти (т. е. Еврокомиссии), новый законопроект вносится на рассмотрение Европарламента Еврокомиссией или, реже, Европейским советом (не путать с Советом Европы, куда входит и Россия). Соответственно новый инструмент европейской демократии, учрежденный всего полтора года назад и называемый «Европейская гражданская инициатива» (European Citizens' Initiative, ECI), представляет собой не обращение напрямую к Европарламенту, а обращение к Еврокомиссии, которая после обработки текста конкретной инициативы должна представить его на рассмотрение Европарламента. Для этого инициатива должна быть сначала допущена к сбору подписей (по формальным основаниям, соответствие которых проверяется той же Еврокомиссией), а затем собрать в течение года не менее одного миллиона подписей не менее чем из семи стран ЕС (причем для подписей из каждой страны установлена минимальная квота).

Сбор подписей в электронном виде разрешен, но реализация этой возможности оказалась непростым делом, потому что в Европе еще нет унифицированного удостоверения личности. Тем не менее за полтора года были допущены к сбору подписей около двадцати инициатив, и к началу ноября 2013 года первые восемь, согласно заявлению инициаторов, собрали требуемое количество подписей; сейчас национальные администрации стран ЕС проводят выборочную проверку подписей, после чего Еврокомиссия начнет рассматривать каждую инициативу по существу; затем настанет черед Европарламента...

Сложность процедуры отчасти объясняется тем, что ЕС — не государство, а союз, существующий на основании договора, и каждый новый общеевропейский закон должен выдвигаться, обсуждаться и приниматься с учетом мнений всех стран-участниц. Причем процедура сложна настолько, что в процессе ее разработки как-то забыли рассмотреть, каким должно быть содержание конкретной инициативы (ECI): только постановкой проблемы, постановкой проблемы и предложением ее решения или почти готовым законопроектом? И что будет, если две ECI противоположной направленности соберут каждая по миллиону голосов? На одной из европейских конференций (см. сборник материалов: www.nwv.at/dl/mOp9p6TTie_pdf/) незадолго до завершения разработки процедуры ECI я обращал внимание на эти открытые вопросы; похоже, однако, что европейские инстанции решили двигаться методом проб и ошибок. Пока затруднений, кажется, не возникало — формулировки нескольких первых ECI состоят в кратком изложении проблемы и общей идеи предлагаемого решения на уровне, доступном пониманию большинства потенциальных «подписантов».

Ваши приоритеты

В 2001 году в Эстонии был запущен электронный портал «Сегодня я решаю» (Tana Otsustan Mina, TOM, или, в англоязычном варианте, TID), на котором граждане могут формулировать свои предложения без всяких процедурных сложностей и даже не задумываясь о том, какой именно власти адресовано их предложение — законодательной или исполнительной, центральной или местной. В названии портала, конечно, желаемое выдавалось за действительное. На самом деле — «сегодня я не решаю, а только предлагаю». Тем не менее проект в момент своего запуска был весьма смелым и оригинальным. Любой гражданин может выступить с законодательным предложением (в свободной форме: вроде «надо, чтобы.»); другие могут это предложение комментировать в течение некоторого времени; затем запускается голосование. Предложения, получившие больше голосов «за», чем «против», посылаются профильному министру или парламентскому комитету, которые по закону обязаны рассмотреть его в определенный срок и принять аргументированное решение (отвергнуть или вставить поправкой в соответствующий закон или иной государственный акт).

Вот приблизительная статистика проекта TOM^[3]. За 6 лет, с 2001 по 2007 год, в проекте приняли участие (т. е. по меньшей мере посетили сайт) почти 7000 граждан; было подано немногим более 1000 различных предложений (на самые разные темы) примерно 600 участниками; комментировали эти предложения около 1250 участников (хотя 2/3 из них ограничились комментированием одного предложения); в голосованиях приняли участие около 2300 человек, большинство голосовало больше чем по одному предложению. По результатам голосования получили поддержку примерно 2/3 предложений (654).

Дальнейшая судьба этих 654 поддержанных участниками предложений такова. На 580 из них (89 %) получены правительственные ответы, из них примерно половина отрицательных; еще 10 % попали в категорию «непонятных»; и, наконец, 40 % получили положительные отзывы. Эти положительные отзывы в свою очередь делятся на три примерно равные группы: «соответствующий пункт уже предусмотрен в существующих законах», «процесс обсуждения и принятия Вашей поправки запущен в парламенте» и, наконец, «интересное предложение, его можно было бы реализовать следующим образом...» (без принятия на себя обязательств).

Приведенная статистика достаточно поучительна как в отношении анализа общественной активности, так и в отношении возможностей содержательного диалога граждан с властями. С нашей точки зрения, приведенные цифры говорят скорее о низкой активности граждан — не суммарной, а применительно к каждому конкретному предложению. Обсуждение предложения длилось около двух недель после его подачи, включая и последние несколько дней, отведенных на голосование. Ежедневно сайт проекта посещали в среднем 150—200 человек; среднее число голосовавших по одному конкретному предложению не указано, но скорее всего оно исчисляется лишь несколькими десятками. Можно ли в этих условиях говорить о сколько-нибудь значимой поддержке того или иного конкретного предложения?

К выводам приведенного здесь анализа проекта TOM мы еще вернемся. Здесь скажем только, что он получил европейскую поддержку и был повторен в другой маленькой постсоциалистической стране — Словении примерно с теми же результатами: предложений много, поддержка по каждому предложению весьма ограниченна, обсуждений практически нет.

За первыми опытами в 2008—2010 годах последовал американский проект «Белый дом 2.0»^[4], сейчас прекративший существование, но успешно продолженный несколькими энтузиастами в Исландии, которые сначала создали портал «Лучший Рейкьявик»^[5], а затем использовали те же принципы для всенародного обсуждения новой конституции Исландии. Следующий этап — портал «Ваши приоритеты» (Your Priorities)^[6], доступный на многих языках по всему миру и имеющий открытый исходный код программы.

Принцип работы портала очень прост. Граждане посылают свои предложения («идеи»), могут их комментировать и ставить плюсы или минусы, как в описанной выше эстонской системе ТОМ (TID). Но затем, вместо того чтобы отправлять законодателям и министрам любую «скорее поддержанную, чем отвергнутую» идею, система сортирует их по тематическим категориям и по «приоритетам», то есть по количеству собранных ими плюсов. Сортировка по двум параметрам позволяет лучше ориентироваться в большом количестве предложений.

Дальнейшая их судьба зависит, разумеется, от того, каков легальный статус такого портала и системы в данной стране. В Исландии предложения, высказанные гражданами на портале «Лучший Рейкьявик», были взяты на вооружение одной из политических партий, ранее не самой крупной. Она пообещала претворить их в жизнь и, с блеском победив на выборах, начала успешно исполнять свои обещания. При разработке новой конституции та же или подобная система использовалась Конституционным советом, который достиг таким образом весьма высокого уровня поддержки. В тексте новой конституции были учтены сотни предложений, поданных гражданами.

Одна из последних подобных разработок — финская система «Открытое министерство»^[7]. Это именно система, а не только веб-портал; она предлагает полную процедуру обработки законодательного предложения — от первоначальной идеи до текста законопроекта — с привлечением на разных этапах как специалистов по теме предложения, так и экспертов-юристов. Система получила полную институциональную поддержку: предложения, успешно доведенные до стадии законопроектов, обязательно рассматриваются парламентом.

Но только рассматриваются. Как ни прекрасно законотворчество отдельных граждан или негосударственных организаций, официально поддерживаемое выборным законодательным органом, отсюда еще далеко до нашей мечты о «настоящей» прямой демократии. О возможностях реализации этой мечты мы расскажем в последней главе. Следующая же глава — о последней попытке сохранить представительную модель демократии.

Облачная демократия

Облачная демократия (она же «текучая», liquid democracy) — промежуточная форма, нечто среднее между представительной демократией и прямой. Эту модель, по-видимому, первоначально предложил в начале двухтысячных Брайан Форд^[8], назвав ее «демократией делегирования» (delegative democracy). Затем она стала популярной под другим названием. В России ее пропагандируют Леонид Волков и Федор Крашенинников, реализовавшие в соответствии с этой моделью портал «Демократия 2»^[9].

Идея облачной демократии в том, что вместо полной передачи своего голоса по всем вопросам и на целых, скажем, четыре года прошедшему на выборах «представителю» каждый гражданин в любой момент и по любому конкретному обсуждаемому вопросу или по конкретной теме может передать голос любому другому гражданину — своему «делегату» по данной теме. Он может даже распределить свой голос между двумя или более делегатами или оставить часть своего голоса себе — и так по каждой обсуждаемой теме отдельно. Делегировать голос можно на определенное время или вплоть до момента, когда делегирующий решил отозвать свой голос у делегата. Делегат, в свою очередь, может делегировать часть или все имеющиеся у него голоса по данной теме кому-то еще. Система несколько напоминает голосование по доверенности чьими-то акциями или долями на общем собрании акционеров, причем владелец акций двух разных компаний может доверить распоряжение ими двум разным «делегатам».

Естественно, такая фантастическая гибкость не может быть реализована иначе, чем при помощи специально разработанной информационно-коммуникационной системы. По сравнению с классической представительной моделью «облачная» модель имеет очевидные преимущества. Я как избиратель больше не связан необходимостью поддерживать все пункты партийной программы в целом предпочитаемой мною партии — я могу делегировать свой голос в «виртуальном парламенте» представителям разных партий в зависимости от обсуждаемых тем. Далее, я могу, разочаровавшись в какой-то партии или ее конкретном делегате, передать свой голос другой партии или делегату, не дожидаясь конца срока. Теряет смысл само понятие выборов на определенный срок, так как делегирование — «текучий» и перманентный процесс.

Недостатки облачной демократии — это, отчасти, те же недостатки, что и у представительной демократии: вместо того чтобы участвовать в обсуждениях какой-то темы или хотя бы следить за ними, я передаю это свое право своему делегату, который в дальнейшем обсуждении либо будет придерживаться заранее заявленной позиции (ради которой я ему и делегировал свой голос), либо может изменить ее по собственному разумению. В первом случае («императивный мандат») — зачем тогда вообще вести какие-то обсуждения, если позиции всех делегатов заведомо фиксированы; во втором случае непонятно, что мне дает передача голоса делегату — не лучше ли просто воздержаться?

В защиту облачной демократии часто приводят то обстоятельство, что обсуждать какую бы то ни было проблему всем сообществом граждан, даже всем сообществом жителей какого-нибудь города, — физически невозможно; дело все равно сводится к обсуждению между представителями или делегатами различных партий или фракций. Облачная демократия лишь сообщает этому процессу дополнительную гибкость и свободу.

В следующей главе я опишу модель демократической структуры, в которой массовые открытые обсуждения должны стать возможными при любом числе участников.

Проект прямой совещательной демократии

Ранее я описывал уже существующие реализации различных «частичных» концепций, находящихся на дальних подходах к той идее «настоящей демократии», которую мы получили от древних афинян и которую хотелось бы теперь реализовать на новой технологической основе — а может быть, и усовершенствовать, пользуясь накопленными за многие столетия опытом и знаниями. В этой главе, в отличие от предыдущих, речь пойдет не об уже реализованных системах, а о моем проекте, все еще находящемся в стадии концептуальной разработки и ожидающем начала реализации.

Я не буду описывать сразу конструкцию будущей системы; вместо этого попытаюсь сформулировать и обосновать список требований, которым она должна удовлетворять. Тем самым структура системы станет ясной почти во всех деталях.

1. Система должна дать возможность практически любому числу участников вместе обсуждать какую-то проблему, выдвигать предложения по ее решению, обсуждать их, сравнивать, объединять и т. д.

Это наше первое и самое фундаментальное требование. Возможность самим выдвигать предложения — это один из основополагающих принципов «настоящей» демократии, афинской демократии Народного собрания, а не швейцарской демократии референдумов. Если предложения не обсуждать, то выбрать из них какое-то одно можно только одним способом — сразу перейдя к голосованию. Такой выбор редко будет оптимальным, а при большом количестве соперничающих предложений вообще вряд ли будет возможным. В процессе же осмысленного обсуждения можно сгруппировать предложения, отредактировать их и т. д.

2. Обсуждение конкретной проблемы должно быть организовано так, чтобы дать возможность участвовать в нем всем гражданам, кого эта проблема может касаться.

Это очень существенное требование, о котором постоянно забывают. В рассмотренных выше системах типа эстонской TOM или исландской «Ваши приоритеты» любой гражданин в любой момент может выдвинуть любое «предложение», являющееся предполагаемым решением некоторой проблемы, которую гражданин ощущает, но, может быть, ясно не сформулировал даже для себя. Обсуждать одно это решение будет неправильно, так как надо дать возможность другим гражданам предложить свои альтернативные решения той же проблемы. Поэтому последовательность этапов должна быть такой: первоначальная формулировка какой-то проблемы (или ее выделение из какого-то «предложения»); обсуждение этой формулировки (и, возможно, других вариантов формулировки той же проблемы) и редактирование окончательного варианта; обсуждение различных предлагаемых решений данной проблемы. К сожалению, о необходимости указанных раздельных этапов, как правило, не задумываются.

Проблема поставлена, и мы хотим начать ее обсуждение. Как добиться того, чтобы в нем смогли принять участие все заинтересованные лица? Прежде всего надо правильно выбрать время для обсуждения этой проблемы — так, чтобы одновременно не происходило параллельных обсуждений других проблем, важных для большинства людей, которых интересует наша проблема. Следовательно, очередность обсуждений разных проблем надо как-то планировать. Тут, кстати, можно будет воспользоваться системой типа «Ваши приоритеты» — но не для установления приоритетности подачи идей на обсуждение в парламент, а для определения очередности вынесения проблем на всенародное обсуждение.

3. Надо по возможности исключить ситуацию, когда кто-то может сказать: вы там организовали все это без меня, меня не оповестили, поэтому ваше решение — кулуарное, я его не могу признать.

Это требование означает, что обсуждению любой проблемы должна предшествовать широкая кампания оповещения — в массмедиа, в социальных сетях и т. д. Кроме того, необходимо обеспечить самый широкий доступ к системе; а это означает, что она должна иметь реализацию, способную функционировать на устаревших компьютерах и в низкоскоростных сетях. (Сначала казалось, что придется реализовать и чисто бумажную версию для людей, вообще не использующих компьютер, но похоже, этот этап уже в прошлом.)

4. Суждение недостаточно информированного человека малоценно, а зачастую просто опасно. Мы хотим дать всем гражданам в руки инструмент совместной разработки законов и принятия решений, но боимся их неосведомленности. Значит, нужно проинформировать их прежде, чем они включатся в обсуждение. Они должны получить в компактном и сжатом виде некий обзор знаний, накопленных по данной проблеме и по смежным вопросам. Этот обзор может быть похожим, например, на небольшой специализированный фрагмент Википедии. Кто может его составить? Только квалифицированные специалисты, эксперты.

Как определить состав экспертов? Вообще-то это вопрос, требующий отдельного рассмотрения, которое выйдет за рамки данной статьи. Но в первом приближении академическая и университетская научная иерархия может порекомендовать или выдвинуть таких экспертов из своей среды. Пока что придется доверять этой иерархии, как бы несовершенна она ни была.

Как сделать так, чтобы авторитетное мнение экспертов не заглушило творческой мысли «любителей и профанов»? Для этого надо ограничить содержание экспертных обзоров только известными в литературе фактами и концепциями — в точном соответствии с правилами Википедии эксперт не должен ничего предлагать сам, а только сообщать проверенные факты.

Как достигнуть нейтральной подачи информации? По-видимому, во многих случаях единственным решением будет заказать два или несколько параллельных обзоров экспертам, придерживающимся различных идеологических установок.

5. Обсуждение проблемы должно вестись так, чтобы в максимальной мере экономить время и усилия участников. Если для участия в обсуждении проблемы понадобится, скажем, «всего лишь» два часа ежедневно, то подавляющее большинство участников не выдержат и уйдут через три дня. Это требование — экономия времени и сил всего сообщества и каждого участника — одно из самых важных; как показано ниже, оно учитывается в нашем алгоритме.

Итак, граждане оповещены о начале обсуждения проблемы, прочли соответствующие экспертные обзоры, зарегистрировались на нашем портале и готовы начать обсуждение. Участников много: например, 10 000. Сто самых активных сразу ринулись в бой и внесли свои предложения; еще двести хотят сначала посмотреть, что предложат другие, а потом, наверное, тоже что-то предложат. Набирается триста человек. Между тем число различных вариантов решения (существенных идей, а не текстов, в которых они излагаются) вряд ли составит больше десяти. Неужели все должны изучать все сто первых предложений (и, может быть, двести следующих) лишь затем, чтобы лишний раз убедиться: люди обычно по сути повторяют одно и то же? При этом одни пишут ясно и убедительно, другие — косноязычно, отвлекаясь на несущественное, препираясь с кем то...

Значит, наша система должна каким-то образом группировать (иначе, кластеризовать) предложения по общности идей, и в каждом таком семантическом кластере выбирать те предложения, в которых лучше всего сформулирована общая идея данного кластера.

Могут ли сегодняшние алгоритмы и технологии семантического анализа текстов выполнять такую сортировку автоматически? Не могут. Они умеют искать и сортировать тексты по ключевым словам, но не по интенции автора («что он предлагает, каково его мнение?»). А принципиально разные предложения на одну и ту же тему могут быть выражены практически одинаковым набором ключевых слов.

Как же быть? Ответ: система может кластеризовать предложения, сравнивая оценки, которые одни участники дают предложениям других участников. Общий принцип алгоритма: если нескольким участникам (скажем, Васе и Оле) нравится и предложение А, и предложение Б, то весьма вероятно, что А и Б выражают одну и ту же идею и должны быть помещены в один кластер. Когда система не располагает достаточным объемом данных, она привлекает дополнительных участников: просит еще и Петю выразить свое отношение к А и к Б, или даже ответить на более сложные вопросы, касающиеся сравнения А и Б, например: верно ли что-нибудь из следующего: А и Б несовместимы, взаимозаменяемы, А дополняет/расширяет Б, Б дополняет/расширяет А и т. п. (на первый взгляд — слишком сложно для «непродвинутых» участников, но система достаточно быстро начнет распознавать «продвинутых» и привлекать именно их.

А как сделать, чтобы участники видели в первую очередь хорошо сформулированные предложения? Ответ: надо, чтобы прочитавшие предложение выставляли ему не одну, а две разные оценки: (а) насколько хорошо (ясно, аргументированно) сформулирована идея, (б) насколько сам читавший готов ее поддержать. По второй оценке производится затем кластеризация, по первой — ранжирование предложений в каждом кластере. Таким образом предложения с идеей, не пользующейся популярностью в начале обсуждения (т. е. выражающей мнение меньшинства), оказываются в отдельном кластере и хорошо всем видны; иначе говоря, голос меньшинства не заглушается, как бывает в системах с одной-единственной оценкой типа «лайк».

6. Система должна противодействовать пристрастным оценкам как положительного, так и отрицательного характера.

Заметим, что оценки (б), даже если они пристрастны, не исказят общую картину, так как они используются для кластеризации, а не для ранжирования. Оценки же (а) — то есть оценки качества формулировки идеи, а не степени согласия с нею — должны учитываться не в полном объеме: в ход идут лишь те, которые получены от оценщиков, выбранных системой случайным образом.

7. Система должна противодействовать спаму (выступлениям не по теме), флуду (засорению дискуссии многословными повторениями) и организованным атакам.

Спам и флуд — бич любого серьезного обсуждения. Организованные атаки весьма вероятны в случаях обсуждения острых общественно-политических проблем. Здесь мы говорим не об атаках на сайт системы, а о более тонких атаках на процесс обсуждения. Решением является строгая модерация всех постов.

Но кто должен быть модератором? И откуда (при 10 000 участников) взять столько модераторов? Ответ: пусть участники сами модерируют посты друг друга. А как избежать пристрастности? Тем же методом: случайным распределением новых постов между участниками, в данный момент подключенными к системе, так что каждый пост сначала просматривается одним случайным участником, выбранным системой на роль «однократного модератора». А что если он ошибется и не пропустит ваш вполне корректный пост? Ну что ж, тогда вы сможете подать на апелляцию. Система выберет теперь сразу трех участников в качестве третейских судей. Но тогда все будут подавать на апелляцию? Чтобы этого не было, назначим штраф проигравшему. Будем вести для каждого участника его рейтинг доверия, уменьшая его на один балл при каждом отбракованном посте и, скажем, сразу на 5 баллов при поданной и проигранной им апелляции. При отрицательном рейтинге доверия на определенное время вводится запрет на новые публикации.

8. Процесс обсуждения должен привести к появлению если не одного общего предложения (в случае полного консенсуса), то во всяком случае небольшого числа итоговых предложений (как правило, трех-пяти, и никак не больше десяти).

Для этого на каком-то этапе общего обсуждения (например, через 3-4 недели после его начала) подача новых предложений прекращается, и для каждого существующего кластера предложений все участники, поддерживающие идею этого кластера, выбирают малочисленную группу редакторов, задача которых — объединить самые важные элементы лучших предложений и создать итоговый текст, удовлетворяющий всех в этом кластере.

На самом последнем этапе все участники дискуссии должны еще выбрать «согласительную группу» редакторов, которые обсудят возможность объединения итоговых предложений с целью уменьшить их общее число. Вообще говоря, согласительных групп может быть несколько: они работают параллельно.

9. Теперь надо каким-то образом выбрать одно из вышедших в финал итоговых предложений. Желательно, чтобы голосование сохраняло принцип информированности участников. Иначе правильная организация обсуждения на последнем этапе обернется ничем из-за массы неинформированных голосующих — например, поддавшихся популистской агитации.

Этот трудный вопрос решается разными способами, каждый из которых имеет свои минусы и поэтому может быть кем-то объявлен «недемократическим». Ниже предлагаются два таких варианта.

Первый вариант: голосуют только участники обсуждения, а те, кто не участвовал, заранее молчаливо согласились с тем, что их мнение не будет учтено. При этом можно даже учитывать вес голоса каждого участника в зависимости от разных рейтингов, набранных им в процессе обсуждения (рейтинг доверия, рейтинг активности и т. д.). Возможная критика: я был в командировке, у меня тетя слегла, зуб болел, — словом, я не мог участвовать по уважительной причине, а вы меня вовсе лишили голоса...

Второй вариант: список итоговых предложений все-таки выносится на общее голосование (референдум), но желающие проголосовать должны пройти тест на понимание проблемы. Такие тесты будут составлены редакторами итоговых предложений. Можно, кстати, учитывать каждый голос с весом, зависящим от результатов теста. Критика: я вам не школьник и не студент, чтобы тесты проходить. Голосование — это мое право, а не награда... Возражение: а что, на водительские права разве не сдаете экзамен? Участие в управлении государством — дело еще более сложное и опасное, чем управление автомобилем.

Эксперты, иерархии и демократия

В последние годы, организовав для реализации моего проекта большой консорциум из десяти европейских университетов, НГО и фирм-разработчиков, я дважды подавал заявку на брюссельское финансирование — и дважды мы получали «от ворот поворот» на последнем этапе конкурса проектов.

Еврокомиссия ежегодно расходует миллиарды долларов на поддержание высокотехнологичных европейских проектов. Некоторая часть этого бюджета тратится и на проекты в области электронного правительства и электронной демократии. Сначала составляется рамочная программа на несколько лет вперед; в рамках этой программы регулярно запускаются конкурсы проектов на более конкретные темы. Как на этих этапах, так и на дальнейших этапах (рассмотрения проектных заявок, выбора победителей для выделения им грантов, контролирования выполнения проектов) структурные подразделения Еврокомиссии широко привлекают технических экспертов. Пул потенциальных экспертов пополняется самовыдвижением, но их выбор в каждом конкретном случае производится теми же «еврочиновниками». Все этапы строго регламентированы, документация имеется в открытом доступе в интернете — и тем не менее процедуру составления конкурсных программ и отбора проектов никак нельзя назвать открытой.

Рассмотрение различных проектов, выигравших на брюссельских конкурсах, наводит на мысль, что европейские деньги на развитие высоких технологий расходовались бы куда эффективнее, если бы конкурсы были полностью открытыми, причем принцип открытости распространялся бы и на отборочное жюри, в которое могли бы входить все желающие, просто ставя «лайки» понравившимся проектам — как постам или фотографиям в социальных сетях. Но еще гораздо лучше было бы, если бы конкурсные проекты обсуждались, сравнивались и оценивались по системе, предлагаемой в моем проекте. Еще одно потенциальное применение методов прямой совещательной демократии, не так ли?

Здесь снова возникает вопрос: неужели можно доверять «голосующим профанам» больше, чем экспертам по данной теме? Мой проект как раз и предлагает некоторое его решение: голосовать могут все участники обсуждения, но голос каждого учитывается с весом, накопленным этим участником в процессе обсуждения. Причем накопление веса участника происходит не прямо, то есть не выставлением другими участниками каких-то «отметок» ему самому (это был бы вариант «облачной демократии»), а косвенно — оценкой ими его выступлений и других его действий в процессе обсуждения. Этот процесс рекурсивен: каждый оценивает чужие выступления с весом, определяемым теми оценками, которые его собственные выступления получили у них. При этом постепенно формируются страты: узкий «клуб знатоков» (из которого, впрочем, можно вылететь в два счета, сказанув что-то очень всем не понравившееся) и более широкая часть общества, менее или совсем мало осведомленная (условно назовем ее «народными массами»), — с важной оговоркой: четких границ здесь нет, одно плавно переходит в другое. Система весовых коэффициентов задается так, что просвещенное меньшинство, даже если оно по какому-то вопросу солидарно, не может диктовать свою волю непросвещенному большинству, но так же невозможен и диктат большинства над меньшинством. Приходится объяснять, обсуждать и договариваться, и общество обретает пресловутую стабильность, но на здоровой основе.

О судьбе моего проекта можно высказать следующее предположение: для того чтобы он был оценен по достоинству и притом демократически, он должен быть уже реализован и применен для собственной оценки. Обобщая этот частный парадокс, приходим к вопросу: может ли демократическая процедура быть сама установлена демократическим образом, то есть следуя другой столь же демократической (и демократически установленной) процедуре? Не решусь подсказывать ответ читателю, чтобы не быть обвиненным в авторитаризме или даже тайном монархизме.

Добавлю, что в течение последнего года я интенсивно участвовал в работе двух групп в русском фейсбуке. Одна была посвящена разработке общего портала оппозиции, использующего какие-то инструменты и методы электронной демократии, другая — организации выборов в Координационный совет оппозиции второго созыва. В обеих группах наиболее активными участниками являются сторонники «прямой» демократии. Прямой в кавычках — потому что при ясно выраженном желании решать все самим, не иметь никаких лидеров и никаких представителей эти активисты, с моей точки зрения, не понимают, как это можно организовать практически. Такая вот наивная «прямая демократия», не учитывающая даже опыта античных Афин, где первоначальная простота конструкции постепенно усложнялась — не с тем, чтобы дать кому-то больше прав, а для сохранения жизнеспособности самой конструкции.

Даже постановка вопроса о выборе экспертов по каким-то специальным темам немедленно наталкивается на возражение: никаких экспертов не нужно, эксперт — это тоже вид властных полномочий. И существующим академическим иерархиям мы не верим, и модерирование работы группы — род насилия. Чтобы проголосовать, нужен регламент, но сам этот регламент надо принимать голосованием (см. сформулированный выше парадокс).

В этой позиции виден благородный порыв — все начать с чистого листа. Однако мне как математику отрицание любой изначально заданной структуры представляется абсолютно неплодотворным подходом. Я, напротив, думаю, что, начав работать в современном обществе с его многочисленными устоявшимися, хотя и весьма далекими от совершенства иерархиями (академической, медицинской, даже чиновничье-административной, если она еще не стала вполне мафиозной) и последовательно применяя метод взаимных оценок, которыми формируется репутационный вес каждого, можно постепенно обновить и преобразовать эти иерархии так, что они станут естественной и доброкачественной частью будущей прямой демократии.

В качестве примера можно упомянуть альтернативный проект процедуры назначения директоров академических институтов, выдвинутый протестующей научной молодежью, кажется, в конце августа этого года. Согласно этому проекту в голосовании по кандидатуре директора института участвуют и Президиум РАН, и коллектив самого института; по-видимому, предполагается, что академик и младший научный сотрудник имеют разный вес голоса, но голосуют оба. При электронной реализации такого голосования можно вместо двух или трех разных весов голоса ввести плавную и при этом динамически изменяющуюся шкалу весов.

Подробное обсуждение этой темы выходит, однако, за рамки настоящей статьи.

Заключение

Описывая здесь различные инструменты электронной демократии, мы одновременно обсуждали различные виды и разновидности демократии как таковой. Схематично их можно представить расположенными в интервале между двумя полюсами: классической представительной демократией (не предполагающей никакого участия граждан помимо регулярных выборов народных представителей) и максималистской прямой демократией (при которой каждый вопрос и поднимается кем-то из «рядовых граждан», и решается их общим голосованием, а каких-то особенных «нерядовых граждан» просто нет).

Все практические эксперименты с инструментами электронной (иначе сетевой) демократии тяготеют к «представительному» полюсу: они дополняют представительную демократию разнообразными консультациями, петициями, инициативами и даже референдумами, не нарушая, однако, ее выборного характера.

На другом полюсе находится некая абстракция, находящая опору в античных полисах, средневековых городах и современных «оккупаях»: она таит в себе опасности популизма и охлократии и одновременно привлекает идеалом настоящего равенства и настоящей свободы; абстракция, которую никогда не удавалось реализовать на деле, потому что общество никогда не отказывалось полностью от иерархий.

Мой проект, основные принципы которого изложены в последних двух главках этой статьи, предлагает некоторый метод, дающий возможность постепенно перестроить эти традиционные иерархии и максимально осторожным и щадящим образом включить их в структуру общества, организуемого на основе прямой совещательной демократии.