Рецензируемое издание представляет собой описание религиозной жизни регионов России: первый том посвящен республикам и краям, второй и третий — 24 областям (в алфавитном порядке, начиная от Амурской области и кончая — пока — Нижегородской; рассказ об остальных областях, вплоть до Ярославской, ожидает нас в третьем томе, который находится в производстве). Работа выполнена в 1998-2006 годах группой ученых-религиоведов под руководством С. Б. Филатова при поддержке Кестонского института (Великобритания), не первое десятилетие изучающего религиозную историю народов России и современную религиозную ситуацию в нашей стране.

Каждый раздел этого издания, посвященный тому или иному конкретному региону, имеет четкую рубрикацию. Он содержит: краткие сведения по религиозной истории данного региона; описание структуры и основных событий текущей истории Русской православной церкви (РПЦ) в регионе, включая — там, где она доступна, — и статистику; сведения по иным конфессиям в регионе. «Атлас» как бы продолжает и восполняет предшествующее издание, подготовленное тем же коллективом ученых, — «Современная религиозная жизнь России» в четырех томах[1]. Но в четырехтомнике преобладал общий взгляд на судьбы тех или иных исповеданий и деноминаций в России (первый том был посвящен православию во множестве его новообрядческих и старообрядческих направлений, католичеству, Армяно-григорианской и Ассирийской церквам, а также старым русским версиям «духовного христианства» (молокане, духоборцы), второй — протестантизму и близким к нему исповеданиям (иеговисты, мормоны и др.), третий — исповеданиям нехристианским, а четвертый — анимизму и нетрадиционным религиозным течениям); в «Атласе» же, как явствует из самого его названия, религиозная жизнь страны дана в ином ракурсе — здесь авторов интересует в первую очередь специфика российских регионов.

Перед тем как писать рецензию, я встретился с С. Б. Филатовым и задал ему вопрос: какое, на его взгляд, «послание» научной аудитории и широкой читающей публике заключает в себе «Атлас»? Сергей Борисович ответил, что прежде всего хотел поделиться с читателем удивлением, которое вызывает у него религиозная жизнь нынешней России. И удивление это обусловлено следующими обстоятельствами, выявившимися во время полевых исследований, анализа бумажной и электронной прессы и дальнейшего осмысления добытых материалов.

Во-первых, активно практикующих верующих в нашей стране по существу не так уж и много; большинство граждан — вопреки поверхностным внешним самоопределениям — находится в стороне от интенсивной религиозной жизни. Однако, если приглядеться более внимательно, многообразие и внутренняя подвижность религиозной сферы в России поражают. И это касается не только заведомо динамичных протестантских деноминаций, но и таких, на неискушенный взгляд, статичных институций, как РПЦ или Армяно-григорианская церковь.

Во-вторых, при, казалось бы, несомненной либеральной мировоззренческой доминанте российского общества (не политической, не административной, но именно мировоззренческой) заметен выраженный консервативный духовный настрой среди относительно немногочисленных религиозно-практикующих верующих. Причем это касается не только православных, но и иных конфессий и деноминаций.

В-третьих, учитывая общую духовную аморфность современного российского общества, можно утверждать, что идейные искания внутри конфессий играют сейчас в нем особенно важную роль.

Наконец, в-четвертых, с возвращением интеллектуальной и религиозной свободы, растоптанной «великим Октябрем», гражданской войной и последующей стабилизацией тоталитарной власти, на переломе XX и XXI веков выходят из анабиоза многие духовные течения, характерные для начала прошлого века и начавшие оживать уже на излете советской эпохи: разнообразные движения внутри православия, различные толки буддизма... Но все это — уже в качественно новых условиях глобального и национального существования.

*  *  *

Эти автокомментарии создателя «Атласа» сами по себе стоят иной рецензии. Но я хотел бы высказать и несколько собственных соображений о содержании «Атласа».

Как известно, жесточайшая антирелигиозная политика семидесятилетней «марксистско-ленинской» диктатуры, чей духовный багаж включал в себя мировой и отечественный социальный утопизм, «классовый» антиинтеллектуализм и философский нигилизм, была составной частью ее перманентной войны с собственным народом — войны, оставившей глубокие следы не только в религиозной, но и в юридической, в хозяйственной сферах и, самое главное, — в сознании людей.

Особенно вопиющие примеры, собранные в «Атласе», относятся к прежним владениям ГУЛАГа — Амурской и Магаданской областям. В обеих этих областях до сравнительно недавнего времени вообще не было зарегистрированных религиозных общин; официальная регистрация общин, прежде всего протестантских, началась здесь лишь во второй половине 1980-х годов (т. 2, с. 6, 499—500). Разумеется, подчеркивают авторы «Атласа», в регионах Центральной России (Московской, Калужской, Ленинградской, Нижегородской и др. обл.) с латентной православной доминантой и не до конца угасшими культурными традициями антирелигиозная политика советских властей была не столь тотальной и беспощадной — но и здесь она обернулась тысячами разрушенных храмов, сотнями тысяч репрессированных людей и миллионами искалеченных человеческих жизней.

Вообще на страницах «Атласа» уделено немало внимания местным нюансам антирелигиозной политики КПСС и их пагубным следствиям. Особенно интересны сведения по истории этнических регионов, в частности мусульманских и буддистских (Поволжье, Южный Урал, Северный Кавказ, Бурятия).

Свобода совести оказалась одним из главных благ, которые принесли стране 80—90-е годы. Именно в это время были возвращены верующим многочисленные культовые здания, в храмы пришли миллионы людей, религиозная литература стала печататься громадными тиражами, а лекции и телевизионные выступления религиозных деятелей — собирать широчайшие аудитории. Впрочем, у этого процесса была и непривлекательная оборотная сторона — показная религиозность административных и «силовых» кругов, их стремление превратить религиозную жизнь общества в «ресурс» своих властных притязаний.

Так или иначе, к концу прошлого столетия и общедемократическая, и, условно говоря, «богоискательская» волна пошли на спад. Многие были шокированы тем обстоятельством, что одновременно с укреплением религиозных структур, ростом престижа конфессий (в первую очередь РПЦ) и формальной религиозности в обществе явно снижаются нравственные и поведенческие стандарты, все заметнее становится напор криминальной стихии. Особенно тягостно воспринимались связи некоторых священнослужителей с преступным миром, многочисленные проявления грубости, чванства и профессиональной некомпетентности клира. На страницах «Атласа» уделено немало внимания той происшедшей в последнее время перегруппировке российских идеологических и политических сил, которая не могла не отразиться и на религиозной сфере.

Как оказалось, состояние этой сферы, включающей в себя и межконфессиональные отношения, зависит не только от особенностей религиозно-исторической обстановки в том или ином регионе, но и от субъективных позиций местных религиозных и светских лидеров. Картина пестрая: опытный верующий администратор может быть более осмотрителен и толерантен, нежели выходец из партноменклатуры, поменявший былую «марксистско-ленинскую» окраску на «православно-державную»; в то же время какой-нибудь представитель старых «кадров» способен сдерживать религиозные распри более умело, нежели неофит «демократического» призыва (см., например, т. 1, с. 179).

То упомянутое выше обстоятельство, что ряд деятелей сложившейся властно-политической системы (да и многие конфессиональные лидеры) относятся к религиозной жизни, — как к некоему «силовому» ресурсу, вызывает глубокое недоверие к таким деятелям во всех слоях общества (т. 2, с. 107).

Тревожат и этнические трения, не только омрачающие отношения между конфессиями, но и порождающие антагонизм внутри самих конфессий[2]. Часто подобные конфликты, вызванные борьбой за теплые места, за доступ к источникам власти и богатства, оказываются дополнительным фактором, ставящим под угрозу и без того хрупкий гражданский мир[3].

В самом деле, религиозная сфера не отделена от общества непроницаемой границей. Как сказал митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, «Церковь — не вне народа и не над народом. Она рядом с народом». Между тем сама РПЦ внутренне далеко не едина, в ней можно выделить целый спектр направлений[4]:

  • праворадикально-оппозиционное[5],
  • особенно популярный ныне «православный этатизм»[6],
  • пассивный традиционализм,
  • восходящий к русской культуре конца позапрошлого — начала прошлого века православный либерализм (я бы даже сказал — социал-либерализм) с выраженной экуменической окраской и ориентацией на социальное служение, помощь обездоленным (больным, престарелым, бездомным, заключенным, беженцам).

Многие верующие и неверующие граждане России справедливо опасаются, что в нашем духовно незрелом обществе религиозная жизнь может стать лишь одним из козырей в игре господствующих или рвущихся к господству «силовых», экономических и криминальных группировок. Трагический опыт народов бывшей Югославии, Закавказья или Ирака — грозное предупреждение на сей счет. Недостаток не просто религиозной культуры, но и общей культуры человеческих взаимоотношений делает эту угрозу чрезвычайно опасной в условиях именно нашей — многорегиональной, многоэтнической и многоконфессиональной — страны. Как явствует из материалов «Атласа», особо тревожным выглядит стремление превратить православие в подобие казенной моноидеологии. Эта тенденция объективно противоречит светскому и федеральному государственному устройству России, многообразию ее духовных и культурных традиций, ставит под удар внутреннюю стабильность страны. Противоречит она и духовной глубине, духовной сосредоточенности самой православной веры. Неужели опыта поражений «уваровской» и «марксистско-ленинской» идеологических программ для нас недостаточно? Снова те же идеологические «грабли»?..

*  *  *

В литературе континентальной Европы, посвященной религиозно-общественной проблематике, как правило, заметен особый интерес к отношениям между церковью и государством (хотя, разумеется, этот «государственнический» уклон не означает игнорирования жизни общественной и гражданской), тогда как в англосаксонской литературе основным социокультурным и институциональным контрагентом религиозной сферы выступает именно гражданское общество. Материалы же «Атласа» утверждают меня в мысли, что, анализируя нашу отечественную ситуацию, следовало бы иметь в виду тройственные отношения: церковь — государство — гражданское общество[7]. Основное назначение государства — в упорядочении правоотношений и социальных институтов, гражданского общества — в отстаивании и взаимном соотнесении индивидуальных и групповых прав и свобод. В этом смысле гражданское общество и есть то, что последовательно противостоит состоянию гражданской войны, до сих пор толком не изжитому в нашей общественной реальности и в менталитете. А вот уникальная функция религиозной сферы — культивация внутреннего опыта человека, культивация его чувств и отношений между людьми — не может быть сведена ни к государственности, ни к гражданственности, хотя и связана с ними тысячами видимых и невидимых уз. Если угодно, это работа над человеческим в человеке — переживание, осмысление общения и одиночества, рождения и ухода из жизни, свободы и самодисциплины, благодарности и отчаяния, обретения и утраты... Она «несводима», незаменима. И «Атлас», представляющий яркую и богатую панораму религиозной жизни российских регионов, вновь напоминает нам об этом.

*Атлас современной религиозной жизни России / Отв. редакторы М. Бурдо, С. Филатов. Т. 1. М.: Летний сад, 2005. 621 с.; Т. 2. М.: Летний сад, 2006. 687 с.

[1]  Современная религиозная жизнь России: опыт систематического описания: В 4 т. / Отв. ред. М. Бурдо, С. Б. Филатов. М.: Логос, 2003-2006.

[2] Это касается такого вселенского исповедания, как ислам (т. 2, с. 70); насколько мне известно, конфликты подобного рода, хотя и в более мягких формах, имеют место и в российском католичестве.

[3] Т. 2, с. 70. А уж по 1-му тому можно ссылаться на десятки страниц...

[4] Как показывают материалы обоих томов «Атласа», наряду с Церковью Московского патриархата в стране существует немало других православных направлений и юрисдикций, к которым принадлежат сотни тысяч людей.

[5] Один из последних «манифестов» этого направления — выступление архиепископа Чукотского Диомида (февраль-март 2007-го), наполненное ксенофобскими высказываниями и обвиняющее Московскую патриархию во всех смертных грехах: оппортунизме, экуменизме и проч.

[6] В «Атласе» приводится мнение одной из крупных фигур этого направления — генерал- лейтенанта Н. С. Леонова, предложившего собственную версию уваровской триады: «православие — сильная власть — национальная безопасность» (т. 2, с. 536). Комментарии излишни.

[7] В нашей публицистике последних лет (в основном демократического направления) высказывается мысль, что элементы гражданского общества, возникшие в стране на исходе прошлого столетия, теперь в России попросту исчезли. Я не вполне разделяю эту точку зрения. На мой взгляд, даже нынешнее существенное ослабление элементов гражданского общества в России еще не означает его исчезновения.