Отходы требуют подхода

Деревенские жители не знают (или до последнего времени не знали), что такое проблема отходов. Почти все отходы, возникающие в их хозяйстве, минимизируются и утилизируются сами собой: остатки пищи и овощные очистки пойдут на корм свиньям, солома — на подстилку скоту, обветшавший забор — в печку, а зола из печки — на грядки и т. д. «Проблема отходов» — это проблема городов, где отбросы идут в мусоропровод или собираются в уличные контейнеры.

В принципе современное общество уже может найти применение любому материалу, однажды использованному человеком. Главная проблема здесь — сортировка. Конечно, она была бы легче, если бы сами люди проводили предварительное разделение, накапливая разные виды отходов в отдельных емкостях. Наверное, где-то это может работать — например, в поселках и малых городах, где в домах нет мусоропроводов. Но в крупном городе это утопия: строить дома с тремя или пятью раздельными мусоропроводами вряд ли будут, а ежедневно собирать у себя в квартире и возить в лифте на улицу несколько пакетов (один — с макулатурой, один — с пластиковыми бутылками, один — с пищевыми отходами и т. д.) мало кто согласится, даже самый сознательный, самый «зеленый» гражданин. Мы должны исходить из того, что мусор у нас будет в основном смешанным, и потому единственное возможное решение — сортировка его на современных технологических линиях.

В мире уже существует множество таких линий, не нуждающихся в ручном труде. Поступающий мусор предварительно измельчается в специальных дробилках — вместе с пакетами, в которых его сейчас принято выбрасывать. Затем получившаяся смесь проходит на систему грохотов — грубо говоря, колонку все более мелких сит, где его разделяют на фракции по размеру. Применяя другие, столь же простые и хорошо известные физические методы, можно отделить органическую фракцию, которая может идти на компост; фракции металла (разделяемые в дальнейшем методом магнитной сепарации на цветные и черные металлы), пластика и т. д. Дальше их можно делить на еще более однородные фракции. Скажем, тот же «пластик» — под этим словом скрывается довольно много разных материалов: полиэтилен, полипропилен, полистирол и т. д. Все они имеют разную плотность — даже полиэтилены высокого и низкого давления сильно различаются по плотности. При попадании в воду то, что легче нее, всплывает, остальное тонет. Мы снимаем всплывшее, а утонувшее помещаем в раствор соли — у него плотность несколько выше, и там всплывает другая фракция. Пропустив эту смесь через несколько бассейнов со все более концентрированным рассолом, мы получаем достаточно однородные фракции разных пластиков. Фактически широко используемых пластиков не так много: полиэтилен низкого и высокого давления, полистирол и еще два-три вида материалов.

По описанному принципу работает большинство предприятий, перерабатывающих пластиковые отходы. Это не исключает того, что некоторые виды пластика — например, всем хорошо известные бутылки из полиэтилентерефталата (PET-бутылки) — могут быть отобраны и вручную. Ничего плохого в этом нет, пункты ручной сортировки есть в самых цивилизованных странах — например, на окраинах Лондона стоят такие линии. Они к тому же используются как место социальной реабилитации — на них работают люди с разного рода физическими недостатками, которые не позволяют им выполнять более квалифицированную и престижную работу. Их задача — просто выбирать, «вылавливать» с конвейера бутылки определенного цвета и бросать каждую в свой контейнер. Едет по конвейеру, скажем, голубая бутылка — один из работников ее снимает и бросает в свой контейнер, нет голубой — он стоит и ждет.

В любом случае при ручной или механизированной сортировке на выходе вы получаете почти однородный пластик. Далее он уже претерпевает переработку в гранулы или хлопья, т. е. превращается в сырье для повторного использования в производстве. Я был на подобном заводе в Австрии — может быть, не самом передовом в плане технологического решения. Там, в частности, перерабатывали емкости из-под йогурта — они пластиковые, а сверху крышечка из фольги. Эти крышечки отделяются точно таким же образом: пакетик дробят, кусочки фольги тяжелее воды и тонут, их собирают, тут же рядом стоит печечка, которая выплавляет алюминий. Завод выпускает в день десятки тонн готового пластика, и все — без ручного труда. Производственными процессами управляют операторы, продукцию грузят краном. На входе — беспорядочные кучи самых разных упаковочных изделий, от пакетов до йогуртовых стаканчиков; на выходе — аккуратные мешки с гранулами абсолютно полноценного полимерного сырья.

В Канаде провинция Альберта считается наиболее экологически «продвинутой». Провинция Альберта — это 2,5 млн населения, примерно четверть Москвы. На всю провинцию (!) есть один-единственный полигон твердых бытовых отходов — то, что мы называем словом «свалка». Когда я там был, мы минут 20—30 стояли на этом полигоне, чтобы дождаться машины, которая хоть что-то привезет. К слову, у нас в стране полигонов — считать собьемся: только в Московской области больше 200 свалок, и машины к ним идут одна за другой. Но в конце концов мы все-таки дождались, машина пришла. Спрашиваем: вы же все перерабатываете, откуда взялся этот мусоровоз? А это, отвечают нам сопровождающие, был какой-то слет, после которого остался «рассеянный» мусор — объедки, пластик, бутылки. Все перемешано с землей, сортировать нецелесообразно, что-то, может, и отобрали, остальное привезли. Обычно же мусор разделяется и практически весь идет на переработку. Впрочем, пластика, алюминия, стекла, даже «тетрапаковских» пакетов в мусор попадает немного: упаковочные изделия имеют залоговую стоимость, и люди их сами приносят на приемные пункты. Приезжает канадская бабушка, вынимает из машины ящик с пластиковыми бутылками, тут же получает за них 15 — 18 долларов. Может быть, там не только ее бутылки — она еще и у соседей взяла. Рядом стоят контейнеры, куда сбрасывают те отходы, у которых нет залоговой стоимости. Глядишь, бабушка стопку газет из машины вынула и в соответствующий ящик положила. Так бы, может, специально их не повезла, но раз все равно едет бутылки сдавать, то отчего же и бесплатный мусор не забросить?

То есть в первую очередь работает экономическая заинтересованность — но, подчеркну, работает на определенном культурном фоне, на фоне соответствующего воспитания. Человек растет и живет в обществе, где все делают так, его этому в школе учат. Без воспитания экологической ответственности, экологического стиля жизни никакая экономика работать не будет.

Создать индустрию, перерабатывающую отходы, можно довольно быстро, особых технических проблем тут нет. Но для этого нужно, чтобы государство — именно государство! — предприняло ряд вполне определенных шагов. В первую очередь — и мы это неоднократно предлагали, есть конкретные проработки, проекты, — абсолютно необходимо на федеральном уровне принять закон об ответственности производителя за утилизацию отходов, образующихся в ходе или после потребления его продукции. Такие законы действуют во всех развитых странах. Создание правовой базы не решит проблему, но сразу запустит индустрию по переработке очень значительной части отходов — причем именно тех, которые наиболее нежелательны для окружающей среды: пластиковых бутылок, шин, аккумуляторов и т. п.

Рис.

Вторым шагом должно стать введение налоговых преференций, возможно, на первых порах даже бюджетных субсидий для коммерческих структур, которые этим занимаются. Вот, например, огромную часть твердых бытовых отходов составляет бумага и картон. Макулатуру, конечно, можно просто отправлять на мусоросжигательные заводы для получения энергии, но это — нерациональное использование. По нашим расчетам, только в Москве можно собирать и перерабатывать во вторичную целлюлозу до 250 тыс. тонн самой полноценной бумаги в год. Из нее можно делать массу изделий — туалетную бумагу, бумажные полотенца, может быть, даже газетную бумагу — это же продукт одноразовый, даже «полуразовый», потому что большинство получателей никогда всю газету не читает. Технология позволяет из вторичной целлюлозы делать прекрасную газетную бумагу — ну, возможно, с добавками. Я уж не говорю о картоне — смешно думать, что упаковка, картонная коробка не может быть из вторичной целлюлозы. Для всех этих изделий вторичная целлюлоза годится ничуть не хуже первичной, а в принципе из нее можно делать также дешевые тетрадки и писчую бумагу.

В разных странах мира доля перерабатываемой бумаги разная, в экономически развитых — успешно рециклируется больше половины объема образовавшейся макулатуры. В европейских странах гигиенические бумажные изделия, упаковочная бумага производятся почти полностью из вторичной бумаги. Я сам видел подобную технологию на одном из заводов в Италии: получаемая из макулатуры вторичная целлюлоза (с небольшой — 8—10% — добавкой первичной отбеленной целлюлозы) успешно перерабатывается в белую бумагу высокого потребительского качества. У нас в России есть кое-где заводы, которые используют вторичную бумагу — в Санкт-Петербурге, в Серпухове, где-то еще. При этом перерабатывающие вторсырье предприятия не имеют никаких льгот и платят те же самые налоги, что и заводы, работающие на первичной целлюлозе, что, на мой взгляд, очень сильно сдерживает развитие таких технологий. Получается экономический абсурд: бумагу мы выбрасываем, доходов, с которых можно было бы брать налоги, все равно не имеем, наоборот, еще и тратимся на уборку мусора. Но льгот не даем!

Впрочем, такие производства можно было бы экономически поддержать и по-другому. Например, когда речь заходит о переработке макулатуры, многие бизнесмены говорят, мол, мы вложимся в создание производства, начнем делать, а вдруг у нас эти изделия покупать не будут? Ну так давайте дадим на такую продукцию государственный заказ — обяжем государственные учреждения закупать гигиенические изделия только из вторичной бумаги. А дальше уже каждый сможет сравнить те же полотенца у себя дома и в офисе: качество ничуть не хуже, но при этом еще и чувствуешь себя спасителем природы.

Финансовая поддержка могла бы решить проблему также некоторых специфических отходов — например, автомобильных аккумуляторов и иных элементов питания. Они содержат очень опасные для окружающей среды вещества — свинец, иные тяжелые металлы, кислоты и т. д., — с которыми, конечно, нужно что-то делать. Сейчас в Москве есть предприятия, где принимают в переработку аккумуляторы (я, когда работал в Московском комитете охраны окружающей среды, помогал их созданию и считаю, что какая-то моя заслуга в этом тоже есть). Они платили серьезные деньги — 50 рублей за автомобильный аккумулятор, сейчас, возможно, даже больше. Но принимать по одному аккумулятору не могут, невыгодно — нужны штаты, пункты и т. д. Завод есть, стоит хорошая линия, но они принимают только поддон — тонну аккумуляторов. То есть нужно собрать тонну аккумуляторов, погрузить, отвезти непосредственно на завод — кто это будет делать? А вот если бы у них была финансовая возможность создать сеть приемных пунктов — тогда и за 50 рублей нашлось бы кому носить.

Есть другой вариант: не налоговые льготы, а залоговая стоимость. Покупая аккумулятор, вы в обязательном порядке платите некоторую дополнительную сумму, и эти деньги целевым образом идут на создание и поддержание системы их утилизации. Со стеклянными бутылками это произошло само собой — их переработка оказалась рентабельной, за них платят, и их сразу стало гораздо меньше на улицах, поскольку их собирают и сдают. Но трудно рассчитывать на то, что переработка абсолютно всех типов отходов когда-нибудь сама собой станет коммерчески выгодной. Государство обязано целенаправленно создавать такую ситуацию. Должно стать общим правилом, что при покупке любой вещи — машины, покрышки, холодильника — надо платить за ее будущую утилизацию. Конечно, стоимость приобретаемого изделия увеличится, но ненамного, процента на три. При покупке это практически незаметно, а когда приходит время выбрасывать — человек вспомнит, что можно вернуть деньги, и вместо того, чтобы выбрасывать, понесет сдавать. А если кто и выбросит, то обязательно найдется заинтересованный сборщик. Такая система с успехом работает во многих странах мира.

Еще один финансовый инструмент — целевые экологические налоги на продукцию, которую трудно утилизировать или которая особенно вредна для окружающей среды. Это тоже широко распространенная во всем мире практика экономического регулирования, по сути — другой вариант все той же ответственности производителя. Можно его самого обязать организовать и финансировать систему переработки своей продукции, а можно заставить платить специальный налог, размер которого будет зависеть от удобства переработки. К примеру, производитель пакетов для соков вставил в них пластиковую горловинку. Никто ему не запрещает, это его продукция, он может предлагать потребителю самые экзотические конструкции упаковки. Но чем сложнее переработка такой тары, чем большее число приемов разделки применяется, тем выше будет отчисление на утилизацию или налог. То же самое касается, скажем, люминесцентных ламп со ртутью — токсичный отход первого класса опасности. Хотите производить — платите специальный налог на утилизацию. Между тем данные лампы были конкурентоспособны благодаря своей дешевизне, а со спецналогом они сразу становятся дороже. Возможно, на таких условиях ртутьсодержащие лампы вообще перестанут выпускать.

Как вы знаете, у нас был принят закон, запрещающий производить бензин с добавками, содержащими свинец. А во многих западных странах сделали проще: ввели на этот бензин большой акциз. На любой бензоколонке можно было купить бензин со свинцом — но гораздо дороже. И довольно быстро этот бензин исчез — хотя себестоимость его гораздо ниже, чем у безвредного бензина с тем же октановым числом.

Подобное можно делать в отношении любой «недружественной окружающей среде» — трудной в переработке, не подлежащей утилизации, особо вредной при попадании в воду, воздух или почву и т. д. — продукции. Вот у нас есть обычные стиральные порошки. И есть порошки биоразлагаемые — содержащиеся в них поверхностно-активные вещества при попадании в воду через некоторое время распадаются до безопасных продуктов. Есть биоразлагаемые упаковочные материалы. Но сегодня они используются относительно мало — просто потому, что пока дороже. Так давайте введем на не биоразлагаемые повышенный налог, а биоразлагаемым, наоборот, дадим льготу! Если оба пакета стоят рубль, но известно, что один быстро разложится, а другой будет гнить 20 или 50 лет, — я думаю, что абсолютное большинство даже не очень сознательных людей купит биоразлагаемый пакет. А вот если обычный пакет стоит рубль, а экологичный — два, то тут, боюсь, мы никаким воспитанием не обеспечим нужного выбора.

Продуманное, дифференцированное использование финансовых инструментов, повышение конкурентоспособности экологически дружественной продукции — один из ключевых элементов в государственной политике. Это позволит не наращивать мощности по переработке отходов, а реально снижать объемы их образования.

Ну и, конечно, нужна государственная поддержка всех инноваций в сфере экологизации производства. Все технологии, направленные на утилизацию и вторичное использование отходов, надо поддерживать — по крайней мере, на стадии разработки и внедрения. Чтобы инвестор мог не тратить средств и, главное, времени на разработку технологии, а сразу купить готовую. В идеальной ситуации ученые и специалисты в соответствующем КБ разрабатывают технологии, государство финансирует их работу, а потом просто выставляет ее результат на рынок. Инвестор покупает патент, либо — в случае, когда он подряжается выполнить какую-то социально важную задачу — государство передает ему эту технологию бесплатно.

Мы не первые столкнулись с проблемой отходов, и не стоит пытаться изобрести велосипед. Лучше учиться не на своих ошибках, а на опыте других стран — в том числе и тех, которые мы по привычке считаем менее развитыми, чем наша собственная. Некоторое время назад, будучи в командировке в Китае, мы оказались на ТЭЦ — естественно, угольной. При сжигании угля, как известно, образуется много шлака. И прямо перед ТЭЦ стоит цех по производству вторичной продукции — цемент, трубы, плитка и т. д. Все это делается из того самого шлака, причем он весь идет вдело, на ТЭЦ его не остается вообще. И китайцы нам говорят: мол, Россия — такая высокоразвитая страна, вы нам не помогли бы довести наш цемент до марки 400? Нам стало стыдно: мы им киваем — мол, да, да, мы вам, конечно, поможем, — а сами вспоминаем, сколько этого самого шлака лежит на угольной станции, которая работает в Москве.

Все понятно — у них сырье дорогое, его не хватает, а у нас и сырье, и энергия еще дешевые. Можно считать, что нам просто больше повезло. Но в результате проблемы у них решаются во многом более эффективно, чем у нас. Скажем, я сам когда-то занимался станциями очистки сточных вод, активным илом. Его можно просто сжигать как топливо, можно извлекать из него биогаз — метан. Если иловый осадок без солей тяжелых металлов, достаточно чистый, из него можно получать удобрение. На тех же Марьинских полях фильтрации, которые были у всех притчей во языцех, росла самая крупная в Москве клубника, там были огромные деревья — потому что произрастало все на восьми миллионах тонн эффективнейших удобрений. Их просто выбросили, поскольку они были сильно загрязнены тяжелыми металлами, нефтепродуктами и т. д. Но если бы это было в свое время нормально утилизировано, нам не надо было бы производить миллионы тонн химических удобрений. Такой источник удобрений есть в любом городе и не иссякнет, пока человек жив. А пока нам, вместо того чтобы дешево и эффективно получать дополнительную продукцию, приходится их где-то захоранивать, занимать землю, терпеть соответствующие запахи и прочие неудобства.

Рискну утверждать: в технико-технологическом плане «проблемы отходов» сейчас не существует (хотя, конечно, здесь, как и в любом деле, у нас еще огромные возможности для роста эффективности). Нет недостатка в технологических наработках, интеллектуальных концепциях, идейных подходах и даже в бизнес-структурах, желающих заниматься этой деятельностью. Главные трудности в обращении с отходами — организационные, экономические, законодательные. Определенную роль играет, конечно, и культура, воспитание и менталитет населения. Но, к сожалению (или к счастью?), этот фактор не является решающим. Мы обычно себя хулим — дескать, мы, русские, привыкли жить в грязи... Однако опыт показывает: то, что работает в Европе, работает и у нас, как только мы создаем для этого необходимые условия. Установите в любой квартире счетчик воды — и у вас сразу же расход будет не 400 литров в день на человека, а 100 — меньше, чем в Германии.

Перемены к лучшему идут, но недостаточно быстро. Во всяком случае, мусор накапливается быстрее, чем принимаются решения, и уж тем более — чем они реализуются. Пока я работал в Москве, было принято две или три городские программы — и ни одна из них не была реализована, по-моему, даже на 10%. В последней программе, действующей сейчас, есть разделы с практически нулевой реализацией — за 10 лет введен в строй один мусоросжигательный завод. Идет проектирование второго, идут эксперименты с установкой контейнеров для раздельного сбора бытового мусора, строятся маломощные технологические линии по переработке отдельных видов отходов, но этого, конечно, совершенно недостаточно. Для кардинального решения проблемы необходимо внимание самого высокого государственного уровня — чтобы создать адекватную законодательную и экономическую базу. Работа в этом направлении тоже идет, проекты закона об ответственности производителя обсуждались неоднократно — в Совете Федерации, в Думе. Но пока принятие такого закона даже не внесено в программу работы Думы. Чем быстрей государство обратит внимание на эту проблему, тем быстрей она будет решена.

Рис.

К сожалению, после ликвидации в 2000 году Госкомэкологии у нас нет даже ведомства, которое могло бы разработать по-настоящему комплексную государственную политику обращения с отходами. Сейчас на федеральном уровне за эту сферу отвечает Министерство регионального развития. Министерство молодое, создано несколько лет назад, эффективность его работы абсолютно нулевая. Оно не может даже особо навредить, поскольку ничего не может сделать. Потому что отвечает-то оно, но контроль за отходами — у Ростехнадзора, а основные полномочия — в субъектах Федерации. Но они, в свою очередь, не могут, скажем, принять закон об ответственности производителя, потому что это вопрос федерального уровня... В результате и дело не делается — и никто не виноват. Точно как в известном монологе Жванецкого: кто виноват в том, что мяса нет? Корова!

А если какие-то меры и разрабатываются, то каждое ведомство или госмонополия рассматривает их с точки зрения собственной выгоды — «надо сделать так, чтобы нам кто-то что-то платил». Вот конкретный пример: известно, что у нас повсюду валяются безнадежно «раскуроченные» машины, а в гораздо более автомобилизированных странах ничего подобного нет. Там работает все тот же механизм залоговой стоимости: когда вы покупаете автомобиль, к нему прилагается сертификат на утилизацию. Он переходит с машиной от владельца к владельцу, а когда последний владелец готов выбросить машину, он сдает этот сертификат в перерабатывающую фирму, которая, предъявляя сертификат производителю, получает соответствующие деньги. Автовладелец этих денег не видит, но и хлопот с утилизацией не имеет: к нему приезжают и машину забирают. Так работает эта система во многих странах, вполне эффективно.

В Москве тоже решили так сделать. Ввели правила, построили завод для переработки машин, все технологии самые современные — но машин никто не сдает. Потому что согласно этим правилам владелец должен платить за то, чтобы у него взяли машину. То есть он ее разбил, понес убытки — и теперь должен еще заплатить, чтобы ее взяли на переработку! Понятно, что на таких условиях туда никто не пойдет — да пусть, мол, она у меня во дворе хоть сто лет валяется совершенно бесплатно! А без заявления владельца переработчики даже бесплатно забрать ее не могут, потому что она остается на учете, и забрать ее — значит, украсть чужую собственность. Именно такие правила действуют сегодня в Москве. Большей бредятины придумать было невозможно — но причина понятна: чтобы автовладелец платил при покупке, нужно принять закон об ответственности производителя, а это Москва своей волей сделать не может. Вот и сделали схему «под себя» — чтобы откуда-нибудь взялись деньги, которые приведут в движение весь механизм. Но от того, что в какой-то бумажке написано «владелец обязан», владелец ничего делать не будет.

У нас в России есть все для того, чтобы цивилизованно, на современном уровне решить проблему отходов. Но это произойдет не раньше, чем государство всерьез озаботится проблемой. Создать необходимые механизмы можно достаточно быстро, но можно также заниматься этим до бесконечности. Как всегда по российской традиции, у нас очень долго запрягают. И могут запрягать еще сколь угодно долго — пока, как говорится, жареный петух не клюнет.