Образы России в Украине*

Это статья об Украине. В юности, занимаясь в изостудии, рисуя «гипсы» — фрагменты античных скульптур, я заметил, что каждый не только по-разному видел один и тот же объект, но и привносил в его образ на рисунке свои собственные черты. Наверное, так устроена человеческая психика. Создание образа «другого»— это скорее самоидентификация, чем акт познания. Наше сознание конструирует этот образ, соединяя уже имеющиеся у нас знания с нашими оценочными суждениями и собственной самооценкой. Человеческие сообщества в этом отношении не очень отличаются от отдельного человека. Поэтому, когда мы говорим об образе России в Украине, мы говорим скорее об Украине, чем о России. Но и о России, конечно, тоже.

* * *

Понятие «образ страны», ранее принадлежавшее географической науке, и заимствованное из английского языка слово «имидж» незаметно перекочевали на первые полосы газет, популярных и научных журналов, замелькали в политологических статьях. Сформировалась иерархия этих понятий — образ важнее сущности, имидж — важнее образа.

Здесь, как и везде, прежде всего необходимо разобраться с терминологией. В российской политической литературе понятия «образ» и «имидж» — часто синонимы. «Имидж государства, — пишет, например, Э. Галумов, — свидетельствует о его силе, богатстве и уровне развития культуры. Он является показателем его авторитета и успешности действий на международной арене»^[1].

Впрочем, далеко не все исследователи разделяют эту точку зрения. Некоторые отмечают, что в имидже, в отличие от образа, «главное не то, что есть в реальности, а то, что мы хотим видеть, что нам нужно, т. е. имидж должен соответствовать активным ожиданиям людей — стереотипам массового сознания»^[2].

Образ — не сущность, а имидж — не образ. Образ страны — это чаще всего некоторый объем объективной информации, преломленный в индивидуальном или коллективном мировосприятии и системе ценностей. Имидж же — термин искусственный и более «активный». Он предполагает коррекцию образа посредством ряда стандартных процедур и, в первую очередь, выборочного, целевого информирования. Имидж формируется на основе уже имеющегося образа, но не тождествен ему.

Иными словам, мы имеем дело с тремя относительно самостоятельными объектами: поддающимися научной верификации знаниями об обществе, его образом — в собственном восприятии и в восприятии его другими и, наконец, с имиджем.

Образ России в Украине, безусловно, научная и политическая проблема, которая заслуживает комплексного междисциплинарного исследования. Но в России такое исследование сегодня, увы, некому осуществить. И дело здесь не в отсутствии специалистов. Научная литература по концептуальным проблемам образа страны обширна и основательна. Но как только мы переходим к конкретному их преломлению, например, в российско-украинских отношениях, количество и качество соответствующих работ снижается на порядок. Периодические всплески интереса к соседней стране, последний из которых был связан с «оранжевой революцией», никак не отражаются на общем состоянии российской украинистики. Она как направление научных исследований остается пока уделом узкого круга специалистов[3].

Любое публичное высказывание о российско-украинских отношениях вызывает, как правило, болезненную реакцию. Поэтому сразу оговоримся — целью статьи не является оценка объективности распространенных в Украине представлений о России. Наши намерения скромнее и ограничиваются пока ответом на один единственный вопрос.

Есть ли образ у России?

Целостного образа России в Украине пока не существует. И дело здесь не только в том, что в разных ее регионах Россия воспринимается по-разному. Сам объект восприятия — Россия — находится в процессе глубокой трансформации.

«Ни в российском, ни в западном общественном мнении, — пишет М. Гамалеева, — не сложился четко очерченный и адекватный образ современной России, и все представления о нашей стране весьма фрагментарны, противоречивы и плохо оформлены»[4].

Действительно, в трудах российских географов, как, впрочем, и историков, политологов и экономистов, мы не находим устойчивого, ясно очерченного образа России. Чего же требовать от других?

Один из лучших, на наш взгляд, специалистов в этой области Д. Замятин дает в своих работах целую иерархию образов России:

Образ остров Россия, впервые выделенный и подробно описанный В. Л. Цымбурским[5].

Образ Россия-Евразия в концепции евразийства[6].

Образ Россия-и-Европа, или Россия как Европа[7], рисующий Россию маргинальной, пограничной, фронтирной страной Европы.

Рис.

Образ Византия, в рамках которого российскую цивилизацию можно также назвать и византийско-православной[8]. С этим образом тесно связаны такие образы России, как Скандовизантия (Д. С. Лихачев) и Славотюркика (Г. С. Лебедев). Образ-архетип здесь: мост, или страна-мост. Образ Восточная Европа^[9].

Историко-географические образы России переплетаются, пересекаются, входят один в другой, взаимно друг друга усиливают или ослабляют.

По поводу последнего образа «Россия — Восточная Европа» Замятин отмечает, что «историческая память здесь используется напрямую, поскольку и Киевская Русь, и Московское государство XVI-XVII веков достаточно ясно осознавали свое геополитическое положение в рамках Восточной Европы». Он утверждает также , что все ключевые геополитические образы России включают в себя и образ Украины.

Основания для этого Замятин, наряду с некоторыми другими авторами^[10], видит в тесном переплетении политической истории и политической географии России и Украины, особенно начиная с вхождения территории Украины в состав России и до создания Украинского государства в результате распада СССР.

Очевидно пэтому, что «трансляция» этого образа России, равно как и совокупности перечисленных выше образов в Украину затруднена не только по причине их множественности и частых взаимных пересечений, но также и потому, что они практически не оставляют места для самостоятельного геополитического образа Украины.

Такое самовосприятие России, прослеживающееся от старца Филофея с его концепцией «Третьего Рима» до современных российских исследователей, во многом предопределило формирование исторического образа России в украинской историографии.

Образ России и современная украинская жизнь

Образ России не просто присутствует в украинской истории, со второй половины XVI века он витает над ней. Мы видим это в самых разных исторических сочинениях — от «Истории Украины — Руси» отца украинской национальной историографии Михаила Грушевского до книги экс-президента Леонида Кучмы «Украина — не Россия». Имеет смысл всмотреться в этот образ, дабы прояснить особенности процесса формирования российско-украинских межгосударственных отношений.

Действительно, почему образ России играет такую большую роль в современной украинской жизни? Лежащие на поверхности причины — следующие: взаимозависимость экономик, большой товарооборот, незавершенность делимитации и демаркации государственной границы, этническая диффузия. Но есть много других.

В Украине образ России является политико-образующим фактором. Можно, конечно, спорить о том, насколько существенной в политическом отношении является для Украины дилемма «Россия или Европа», «Восток или Запад».

Но очевидно, что большинство актуальных для молодого украинского государства политических проблем рассматриваются в этой парадигме. Вопрос «на кого ориентироваться» был в центре политической дискуссии и на президентских выборах 2004 года, и на парламентских выборах 2006 года, и во время летнего 2006 года политического кризиса, закончившегося формированием «антикризисной коалиции» из партий, которые в Украине принято считать пророссийскими.

«В моей Украине, — пишет западноукраинский автор, — есть Россия. Много России. Больше, чем всех других факторов, вместе взятых. Иногда такое впечатление, что в моей Украине больше России, чем собственно Украины»[11].

Конечно, так думают далеко не все украинцы. На востоке и юге большинство, судя по социологическим опросам и результатам голосования на всех последних выборах, считают, что России в Украине не много, а мало. 18 ноября 2005 года, например, Министерство юстиции Украины выдало свидетельство партии «Славянский народно-патриотический союз» о регистрации нового ее имени — «Партия политики Путина». Съезд этой организации объяснил решение о переименовании тем, что политика, проводимая российским президентом с 2000 года, как нельзя лучше подходит для Украины[12].

В целом, как нам представляется, украинский «политический класс» предпочел выработке убедительной и принимаемой всем обществом стратегии модернизации страны простое и часто поверхностное соотнесение истории и способов модернизации Украины и России, эксплуатацию образа последней, который, к тому же, сам и создает. Пресловутая «многовекторность» украинской внешней политики выглядела в этой связи как уход от прямого ответа на вопрос о целях и средствах модернизации. Выдвижение в качестве главной политической цели ускоренной евроинтеграции и вступления в НАТО (политический лозунг В. Ющенко на президентских выборах 2004 года) в принципиальном плане ничего не меняло. Российский фактор в отношениях Украины с Западом все равно оставался решающим.

Автору статьи довелось обсуждать эти проблемы с лидерами украинской оппозиции Б. Тарасюком и Р. Бессмертным в июне 2004 года. Разделяя в целом позиции моих собеседников, я вынужден был заметить, что для достижения выдвигаемых целей им необходимо решительно поменять представления о роли России в процессе украинской модернизации. Особое неприятие вызвало у них замечание, что решение о вступлении Украины в Европейский союз или в НАТО будет приниматься не только в Киеве, но и в Москве.

Я, конечно, не ставил под сомнение право Украины вступать в те или иные межгосударственные объединения, а хотел подчеркнуть, что для Евросоюза и, может быть в меньшей степени, для НАТО позиция России в этом вопросе будет иметь значение. Активная эксплуатация негативного образа России, выборочная политическая актуализация некоторых исторических событий могли быть пусть не оправданы, но хотя бы поняты на начальной стадии государственного строительства в Украине. Но в среднесрочной и долгосрочной перспективе такая тактика представлялась мне совершенно контрпродуктивной.

Постоянная эксплуатация образа соседней страны есть следствие того, что в Украине принято называть комплексом «меншовартосй» — низкой самооценки новой украинской элиты. Помимо политических, тому есть и экономические причины. В процессе приватизации государственной собственности участвовавшие в нем представители новой украинской элиты опасались конкуренции со стороны российских финансово-промышленных групп. Российские олигархи, рвущиеся к национальным богатствам Украины, и сегодня одна из главных украинских страшилок.

«Россия продолжает пытаться получить контроль над стратегическими украинскими объектами, которые можно интегрировать в российские транснациональные компании, прежде всего, в энергетические, а также в оборонительный комплекс и машиностроение», — пишет бывший секретарь Совета национальной безопасности и обороны Украины, академик НАН Украины Владимир Горбулин^[13].

Рис.

Преодоление этого комплекса и, как следствие, формирование адекватного восприятия России — одна из важнейших задач ближайших десятилетий. Принцип «кто угодно, лишь бы не москаль», возможно, «работал» на каком-то этапе, но время это уже прошло.

В первые годы после обретения государственной независимости в Украине сложился относительный консенсус новых элит — политической, хозяйственной и интеллектуальной — в отношении образа России и использования его в целях государственного строительства и формирования новой украинской нации. Но очень скоро именно этот образ стал символом раскола украинского «политического класса».

Излишняя сосредоточенность на образе другой страны характерна для еще не сложившегося общества, не сформировавшего собственных представлений об окружающем мире, своем месте в нем и о своих целях. В этом глубокое внутреннее противоречие современной украинской политической мысли. Она ставит во главу угла национальную государственность, но не может предложить обществу внятный национальный государственный проект. Пока целью была сама государственность, все обстояло более или менее благополучно. Когда же она была обретена, обнаружился дефицит идей и коллективных целей.

То же можно сказать и о России. В целом же два новых социума — российский и украинский — цепко держатся друг за друга, не решаясь ни разойтись, ни сохранить родственные отношения.

Образ России в украинской историографии

По причине явного дефицита ясных целей и программ модернизации история остается главным фактором, влияющим на формирование образа России в Украине.

В момент неожиданной и быстрой суверенизации в стране возникла острейшая потребность в смене исторической парадигмы. Старая уже никого не удовлетворяла. Создание новой требовало много сил и времени. Пришлось использовать то, что было под рукой. В наличии имелись лишь две целостные концепции истории Украины, которые условно можно обозначить как советская и антисоветская. Никакой третьей, существующей вне рамок той или иной политики и идеологии, не существовало. По принципу «от противного» в новом украинском государстве была принята «антисоветская» историческая концепция, которая по степени вольного, мягко говоря, обращения с историческими фактами и подчиненности целям политической борьбы не многим уступала советской.

«Смена одних флагов другими, — пишет украинский историк А. Портнов, — произошла чрезвычайно безболезненно, не коснувшись способа создания исторического текста, как и прежде идеологически окрашенного, с конфронтационным видением прошлого... с преобладанием политической истории и терминологической анархией»^[14].

При внимательном анализе обнаруживается, что в новой и новейшей украинской историографии образ России выполняет роль одновременно и строительного материала, из которого конструируется идея «особого украинского народа»^[15], и побочного продукта этого конструирования.

Середина XIX века — время, когда украинский этнос был разделен между разными государственными образованиями, которые стремились закрепить свое право на территории, населенные украинцами (русинами, малороссами). В этом стремлении российское абсолютистское государство шло дальше, например, австрийского. Оба отказывали в праве на самостоятельное существование возникающему новому социуму, в перспективе способному поставить вопрос о собственной государственности, но последнее не могло отказать украинцам (русинам) хотя бы в праве на этническую и конфессиональную самоидентификацию.

В силу этих обстоятельств образ России у первых украинских историков приобрел негативные черты, которые на всех последующих этапах развития украинской идеи и становления украинского государства в нем лишь усиливались.

Самую раннюю в историографии нового времени попытку представить общественное сознание («душу народа») украинцев и сопоставить его с русским общественным сознанием предпринял первый ректор Киевского университета Михайло Максимович (1804—1873). Он же первый в украинской историографии стал развивать идею, что каждый народ проходит свой индивидуальный исторический путь.

Эта историософская традиция была продолжена Н. Костомаровым (1817—1885) — одним из основателей Кирилло-Мефодиевского братства. В своей автобиографии он писал: «Я видел, что государство было скорее случайным следствием завоеваний, чем необходимым следствием географических и этнографических особенностей народной жизни. Поэтому почти всегда государство состояло из одной народности: более сильная угнетала более слабых, стремилась их покорить или ассимилировать... позволяла себе насилие, а любые попытки самоопределения с их стороны (более слабых) считала преступлением... Русское государство состояло из частей, которые ранее жили собственной независимой жизнью, и после этой жизни части проявляли себя различными устремлениями в общем государственном устройстве. Найти и ухватить особенности этой народной жизни частей Русского государства было целью моих занятий историей»[16].

Свои идеи Костомаров изложил в работах «Мысли о федеративном начале в Древней Руси», «Две русские народности» и «Черты южнорусской народности». Основные положения его исторической концепции следующие: украинский народ, в отличие от русского, от бюрократической и крепостнической Москвы, долго сохранял древнеславянский, демократический (федеративный в своей основе) порядок. Оставленный своим высшим классом, перенявшим сначала польские, а потом московские обычаи, он хотя и сдался, но сохранил народный дух, не отрекся от своих идеалов. Будущее Костомаров видел в реставрации демократической славянской федерации.

Идеи Костомарова развивал упоминавшийся уже Антонович (1834—1908). Его коллега по Киевскому университету, М. Драгоманов (1841—1895), строил свою историософскую концепцию уже не на представлениях романтиков, а на политических воззрениях своего времени. Он полагал, что весь XVIII век Украина, несмотря на запаздывание в развитии, представляла собой часть Западной Европы. Вместе с ней (правильнее было бы сказать — вслед за ней. — В. М.) она проходила через все культурные эпохи, такие как Ренессанс и Реформация, только в иных формах.

Историческое самосознание в Украине, получившее оформление в трудах этих и ряда других, не столь известных авторов, развивалось под сильнейшим влиянием европейской философской, исторической и политической мысли. При этом концепции украинских ученых изначально противопоставлялись доктринам их российских коллег.

Взаимное отчуждение стало особенно явным в царствование Николая I, когда границы империи стали трудно проницаемыми для западных идей. Чем менее восприимчивой к ним становилась Россия, тем большее влияние они приобретали на ее границах, например в Галиции, ставшей в конце XIX — начале XX веков «украинским Пьемонтом».

Рис.

В описании украинского общества, предложенном основоположниками новой украинской историографии, оно предстает как социально однородное. В их работах преобладают этнические, культурно-исторические характеристики, социальные же противоречия отступают на второй план, что отвечало целям национально-освободительной борьбы. Создавая же образ России, они сосредотачивали внимание — свое и читателя — на имперском политическом классе, не видели за ним собственно русский народ, имевший с этим классом в культурном отношении очень мало общего. Отсюда был лишь один шаг до сведения в традиции Н. Карамзина, преодоленной к тому времени российской историографией, русской истории к истории государства Российского — русского самодержавия. И этот шаг, к сожалению, украинские историки второй половины XIX века делают, создавая соответствующий образ России, который закрепляется в украинской историографии и историко-политической публицистике.

На этом идейном фундаменте зиждется вся украинская историческая и политическая мысль нового времени, да, в конечном счете, и образ современной России. Можно понять нынешних украинских историков и политологов, считающих своей задачей борьбу с теми течениями в российской науке, которые отрицают саму возможность украинской культурно-исторической самоидентификации. Объективные основания для постановки такой задачи у них имеются, однако нельзя не заметить, что излишняя сосредоточенность на ней мешает творчески переосмыслить некоторые взгляды отцов национальной историографии, сообразуясь с новой геополитической ситуацией, переменами, объективно происходящими в России, и политическим опытом, приобретенным суверенной Украиной.

Все отчетливее в украинской историографии и политологии проявляется еще одна новая тенденция, имеющая отношение к формированию образа России. В трактовке «украинской революции» и некоторых событий советского периода, в частности голода 1931—1932 годов, присутствует стремление представить Украину пассивной жертвой русского абсолютизма и русского коммунизма. Безотносительно к научной состоятельности подобной трактовки настойчивость, с которой она внедряется в сознание людей, может привести к существенной деформации образа России в общественном сознании Украины и, как следствие, российско-украинских отношений. Что, собственно, мы и наблюдаем.

Структура образа России в Украине

Описав в главных чертах базисные элементы, из которых складывался образ России в Украине, можно попытаться обозначить его общие контуры и средства, с помощью которых он формируется.

Что касается институтов, формирующих образ, то это, прежде всего, система образования, средства массовой информации и личный опыт.

Обстоятельный анализ школьных учебников истории был предпринят уже упоминавшимся украинским исследователем Портновым. Он приходит к следующим выводам: «Россия и образ России сыграли одну из наиболее существенных ролей, наряду с образом Польши, в формировании украинской культурной и политической идентичности. И роль образов этих двух стран — это, прежде всего, роль образцов, от которых следовало отталкиваться, каковым надо было противопоставить себя (что нередко достигалось ценой переосмысления собственной культуры). Все это влияет на исторический образ России, которая на страницах украинских учебников в роли союзника появляется фактически один раз (в 1654 году), ...а в основном выступает как сильный враг. Русские — это практически всегда войско, которое ведет себя на Украине нагло и жестоко (от Андрея Боголюбского до большевистского командира Муравьева), имея в виду лишь одно — захват и уничтожение местных демократических традиций (каковые выступают фактически синонимом украинских).

Красноречивая деталь: большинство знаковых, обязательных для запоминания дат из истории Украины — это даты различных российско-украинских конфликтов или, точнее, событий, которые считаются таковыми (1169, 1654, 1659, 1667, 1709, 1775). При этом персонификация России в тексте учебников сведена к минимуму, что является скорее общей чертой постсоветской учебной литературы, в которой очень мало человека и слишком много абстрактного носителя политических принципов»^[17].

Портнов справедливо отмечает, что авторы учебников игнорируют опосредованное влияние текста на сам способ мышления человека и его мировоззрение. Этот усвоенный в детские годы образ агрессивной или, как минимум, недружественной страны становится той призмой, через которую преломляется новая информация, черпаемая в основном из СМИ и личного опыта пребывания в России.

В качестве типичного примера образа России в украинских СМИ можно привести цитату из статьи авторитетного и популярного в Украине журналиста Виталия Портникова, описывающего сегодняшнюю Россию как «государство номенклатурного своеволия». «На наших глазах, — пишет он, — построена система... достаточно эффективная, жесткая и самодостаточная — система кланового управления не только государственным организмом, не только экономикой, не только средствами массовой информации, но и самими душами людей»^[18].

Что касается российских СМИ, то они, вопреки расхожим представлениям, оказывают слабое влияние на формирование образа России, поскольку малодоступны в Украине. «В промышленных русскоязычных городах (Одесса, Николаев, Херсон, Мариуполь), — пишут А. Беловицкий и И. Олейник, — программы ОРТ и РТР могут приниматься только по кабельному телевидению, а для жителей сел и малых городов вообще нет источников информации, из которых они могли составить из первых рук представление об идущих в России процессах»^[19].

Впрочем, если бы телевизионные программы НТВ, ОРТ, РТР, не говоря уже о ТВ 3, в период «оранжевой революции» и после нее были бы более доступны широкому зрителю, образ нашей страны в глазах украинцев оказался бы окончательно испорчен, причем независимо от их политических предпочтений.

То же относится и к печатным СМИ. Вот, например, что пишет депутат Государственной думы Д. Рогозин: «Почему русский народ не имеет права на воссоединение? Такое воссоединение является естественным, а потому неизбежным. Нет, я не упрекаю Кремль за его вмешательство в украинские дела. Я не за это упрекаю Кремль. Я упрекаю его за то, что, вмешавшись, он проиграл. Вместо того чтобы повсеместно выращивать пророссийски настроенных политиков, следуя опыту США, расставляющих во всех важных для них странах своих "агентов влияния", мы оказываемся в положении, когда какая-нибудь кучма ставит нас перед выбором между плохим и очень плохим. В исторической перспективе мы должны себя вести как немцы, которые тоже признавали существование ФРГ и Западного Берлина как раздельных государств, но никогда с этим внутренне не соглашались»^[20].

Ему вторит член Общественной палаты российский политолог С. Марков: «СНГ, вообще постсоветское пространство — это наш задний двор. Никто не будет уважать наш суверенитет, если мы не в состоянии обеспечить лидерство на постсоветском пространстве».

Подобные примеры можно множить и множить. Некоторые российские политики построили свою политическую карьеру на противопоставлении России и Украины, постоянной эксплуатации старых фобий и раздувании реальных противоречий, неизбежных в процессе становления межгосударственных отношений. Даже наиболее ответственным представителям российского «политического класса» игра на противопоставлении России и Украины кажется чем-то совершенно безобидным. То, чего они ни при каких обстоятельствах не позволят себе в отношении других государств, даже небольших и малозначимых, считается допустимым, когда речь идет об Украине. Во-первых, потому что "куда они от нас денутся", а во-вторых, потому что отношения России и Украины в их сознании так и не обрели характера межгосударственных.

К чему это приводит, хорошо видно по результатам опросов общественного мнения в Украине. Более половины (51,5%) респондентов считают, что Россия стремится доминировать на постсоветском пространстве, включить в сферу своего влияния новые независимые государства. Примерно столько же опрошенных полагают, что в отношениях с этими странами Россия преследует исключительно собственные интересы, не считаясь с интересами других.

Оценки характера российской внешней политики существенно разнятся по регионам. В Западном 74% опрошенных придерживаются мнения, что Россия стремится доминировать на постсоветском пространстве, и только 9,1% считают, что она уважает суверенитет соседей. В Центральном регионе эти цифры, соответственно, 57,1% и 24,4%, в Южном — 37,5% и 49,8%, в Восточном — 39,3% и 38,5%.

В целом по Украине 33,6% респондентов полагают, что Россия сейчас идет по пути укрепления демократии и расширения гражданских свобод, 37,1% отмечают усиление авторитаризма. Среди первых преобладают жители Южного и Восточного регионов, среди вторых — Западного и Центрального. Исследование показало прямую корреляцию этих оценок с тем, какое направление сотрудничества респондент считает приоритетным — российское или западное[21].

Не последнюю роль в формировании образа России играет личный опыт значительного числа украинцев, выезжающих на заработки в Российскую Федерацию. Их свидетельствам доверяют куда больше, чем информации в СМИ. Непоследовательная, подверженная политической конъюнктуре иммиграционная политика властей, условия, в которые попадают трудовые мигранты в нашей стране, введение новых цен на энергоносители — все это крайне негативно сказывается на образе России.

Не удивительно, что украинцы все чаще поглядывают на Запад. И колебания значительной их части в вопросе выбора европейской или российской ориентации вызваны скорее всего не сомнениями в правильности западного варианта, а неопределенностью перспектив вхождения Украины в Европейский союз.

* * *

Подведем некоторые итоги. Пока что трудно говорить о существовании некого целостного образа России в Украине. Он разный в разных регионах, у разных этнических и социальных групп и слоев. Отличия эти обусловлены традицией, географическим положением и глубиной экономических связей с Россией. Отсутствие целостного образа — это еще и следствие того, что в самой России нет пока ясного представления, даже в научной среде, о ее современном образе. Он множествен, неясен, обращен скорее в прошлое, чем в будущее и, что очень важно, оставляет мало места для образа Украины как отдельного и самостоятельного социума и государства.

Сформированный украинской историографией дореволюционной поры образ России в основе своей оказался на редкость устойчивым. В советское время он был отчасти скорректирован в Восточной и Центральной Украине системой образования, пропагандой и процессом формирования общего для всех республик политического, правового и хозяйственного пространства, высокой мобильностью населения.

В постсоветский период образ России как главного врага украинской государственности и душителя украинской культуры постепенно перекочевал со страниц прессы и из научных статей в школьные и вузовские учебники.

«В 1990 году исторический образ России стал, — как пишут С. Константинов и А. Ушаков, — стремительно обретать абсолютно отрицательные черты. Для большинства пока еще советских республик Россия становится историческим тираном, который веками эксплуатировал их природные богатства и человеческие ресурсы»^[22].

Этот образ оказался очень удобным для большей части нового политического класса Украины и постоянно эксплуатировался им.

Раскол украинской элиты, обозначившийся в период второго президентского срока Л. Кучмы, приобрел форму противостояния между сторонниками российской и западной ориентации. Поддержка Кремлем пророссийской стороны побудила другую сторону политически актуализировать образы России, заимствованные из дореволюционной интеллектуальной традиции и эмигрантской историографии периода «холодной войны».

В начале статьи мы говорили о том, что речь в ней пойдет прежде всего об Украине. Но образ России, какое бы влияние на его формирование в Украине не оказывали историографическая традиция и политические процессы, зависит в первую очередь от самой России. Ее элита в своем большинстве продолжает считать государственный суверенитет Украины историческим недоразумением, постсоветское пространство своей вотчиной, а выбранное ею направление политического развития единственно верным и возможным.

У России за 15 лет раздельного существования так и не возникло желания лучше узнать украинское общество, в стране не сформировалась украинистика как самостоятельное направление научных исследований. А без этого рассчитывать на какую-то продуманную и долгосрочную политику на украинском направлении трудно, равно как и на формирование позитивного образа России в Украине. В этих условиях любые проекты по созданию нового имиджа России в Украине, как бы щедро они ни финансировались, скорее всего, будут малоэффективны.

«Если организация или личность стремится уйти от своего темного прошлого, — читаем в редакционной статье «Файнэншел таймс», — то сделать она это может только одним способом — действительно порвать с этим прошлым. А те консультанты, которые внушают своим клиентам, что любой проступок можно успешно "затереть", рискуют не только репутацией последних, но и своей собственной»^[23].