Начала работу Юридическая служба Творческого объединения «Отечественные записки». Подробности в разделе «Защита прав».
Начала работу Юридическая служба Творческого объединения «Отечественные записки». Подробности в разделе «Защита прав».
Врач-окулист говорила беспрерывно, как одержимая:
— Наша медицина не поможет никому и никогда... Что вы принимаете из препаратов кальция? Кальций-витрум? Ужас! Ведь он откладывается во всех полых органах!
И она посмотрела на мою голову: насколько полый этот орган? («Донесет — не донесет, что торгую достижениями тибетской медицины прямо на рабочем месте?»)
Одновременно она исследовала мое глазное дно, записывала что-то в медицинскую карту и громко, как на митинге, зомбировала:
— В России живут мало, но как только наши люди выбрасывают свои горсти таблеток и переходят на травы, у них появляется огонек в глазах! — И она продемонстрировала свой собственный радиоактивный взгляд, от которого хотелось укрыться за пластинами свинца.
Потом она крикнула призывнику, который ворвался в кабинет:
— Зайдешь в пятницу!
Видимо, разозлилась, что прервали ее песню о всесилии тибетских трав, но тут же с утроенной силой принялась за меня:
— В Тибете живут до девяноста лет!
— Но умирают все же, нет? — робко спросила я.
— Да, да, есть скептики, которые из-за своих комплексов выбирают болеть, не хотят, чтобы огонек горел в глазах! У вас же есть свобода выбора, идите к нам! Вот, я вам записываю номер телефона.
Как-то так получалось, что у меня свободы нет, и нужно срочно звонить друзьям Тибета. Она несколько раз еще упомянула «огонек» в глазах, «девяносто лет» и комки кальция в «полых органах». Мне показалось, что еще минута, и я буду уже не я. Без памяти полетела я вон из поликлиники.
Дома сразу раздался звонок телефона:
— Нина, я тебе звоню, чтоб ты написала триллер о нашей медицине. Я упала на кухне — сломала шейку бедра, а врач из «скорой» сказала, что это ушиб! И заставила меня пешком спускаться с четвертого этажа!!!
Мои друзья так себя утешают: Нина напишет триллер о медицине, и все изменится к лучшему. А Нина триллеров не пишет. Но пора уже что-то написать наконец на эту тему — много накопилось наблюдений.
Ну, во-первых, писатели и врачи изначально были близки. «Врач» — от слова «врать», говорить, заговаривать. Из врачей выходят хорошие писатели: Чехов, Вересаев, Булгаков, Лем, Аксенов, Горин.
Во-вторых, я в детстве мечтала изобрести лекарство от всех болезней сразу. Не более, но и не менее.
Дело в том, что мой отец страдал от псориаза. А у псориатиков всегда наготове рассказы о чудесном исцелении: тот по пьянке заночевал в луже с мазутом, и все коросты сошли! Другой с похмелья облился рассолом, и наступило улучшение. Я думала, что можно случайно открыть средство, которое спасет всех! Не ела конфеты, перепадавшие мне, крошила их, смешивала с печеньем и ядрышками семечек и все разносила по «клеткам» (сейчас у детей это называется иначе — «штабики»). Потом я узнала, что за спиной надо мной смеялись, но в лицо никто не сказал: «Дура ты!» Хотя дети ведь довольно жестоки. Но, видимо, слишком серьезные глаза были у меня. Впрочем, может быть, никто не хотел лишиться тех вкусностей, которые я разносила...
Конечно, ничего я никогда не изобрела — ни одного средства от чего-либо, но интерес к медицине остался навсегда. В памяти полно разных рецептов и способов лечения той или иной болезни. Недавно в Переделкино, на съезде ПЕН- клуба, Толя Гаврилов пожаловался на боли в колене. Я сразу высыпала ряд рецептов: лавровый лист, пищевой желатин.
Толя сказал:
— Чем хороши все эти съезды ПЕН-клубов — столько рецептов от Горлановой всегда узнаешь!
У меня в компьютере заведено несколько файлов, куда я заношу все интересное, что мне может пригодиться для рассказов (о врачах, болезнях и лекарствах).
Например, я не понимала, как мог Мандельштам в 18 лет написать гениальные строки:
Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?
За радость тихую дышать и жить Кого, скажите, мне благодарить?
Потом я прочла в одном биографическом очерке, что у него в юности была очень серьезная болезнь сердца, даже одно время думали, что он умрет вот-вот. И мне стало понятно, откуда это пристальное внимание к телу, это благоговение перед жизнью.
Долгое время я считала, что верна теория о «некрофилии» врачей (ее придерживался Фромм). Мол, вот, они такие молодцы — сумели свою некрофилию использовать на благо человечества. Не боятся мертвого тела, так идут в хирурги и пр. Спасают людей, но при этом уж требовать от них какого-то сочувствия или внимания — это не умно с нашей стороны, некрофил — он и есть некрофил.
Мне лет двадцать казалось, что в эту теорию укладываются все факты, которые попадали в поле моего зрения.
Моя дочь родила сына, пришла к ней в первый раз врач-педиатр и с ходу спросила:
— И охота вам, мамочка, с ним возиться?!
Россия вымирает, население уменьшается с бешеной скоростью, но вот родила какая-то отважная молодая женщина, так надо ее не поощрить, не промолчать, а сбить, принизить, показать, что это никому не нужно. Хотя врач именно за это получает зарплату — за лечение детей!
— Ну, что ты хочешь, доченька, — сказала я, — врачи все некрофилы, спасибо им за то, что не режут в темном переулке, а иногда еще и лечат немного.
К тому же в нашей стране им всегда мало платят, они работают на трех работах, чтобы что-то принести в семью, соответственно, на каждой работе тратят минимум усилий.
Когда я рожала свою дочь Дашу, врач уснул, и медсестра уснула. И в три часа ночи у меня начались роды. Я кричала — никто не подходит. Тогда я на четвереньках, чтоб не повредить головку ребенка, выползла в коридор. Там спала медсестра, упав головой на стол.
— Сестричка, я рожаю, — позвала я.
Она открыла один глаз, посмотрела на меня, решила, что ей снятся ползающие женщины, снова закрыла и заснула. Ну, что делать? Я вернулась в палату и родила девочку. Даша моя сразу закричала, и тогда прибежала медсестра, стала мне заталкивать Дашу обратно! Буквально! Я говорю:
— Вы с ума сошли! Что вы делаете!
— Здесь нельзя рожать! Идем в родовую.
— Никуда я не пойду, зовите врача, надо пуповину обрезать.
— Он на четырех работах работает, найду ли я его... — ответила она и долго, полчаса, наверное, бегала по этажам и кричала — искала врача.
В результате таких родов дочка моя была «угрожаема по родовой травме», у нее до года тряслись ручки-ножки и подбородок. Выписали ей лекарства, слава богу, все обошлось.
Недавно я прочла статью в журнале «Знание — сила» — там доказывалось, что акушерки грубо обращаются с роженицами не потому, что они такие невоспитанные люди (или мало денег получают), а потому что. срабатывает миф об инициации. Роженица, чтобы стать матерью, т. е. занять более высокое положение в обществе, должна пройти через инициацию — унижения и боль.
Наверное, в этой догадке есть доля правды. Хотя я слышала, что появились новые акушерки, которые в наше время принимают роды иначе, уважительно обращаясь с роженицами (в некоторых роддомах даже можно мужу присутствовать при родах, держать жену за руку и самим нахождением рядом помогать, поддерживать дух будущей матери).
В одном рассказе у меня есть такой тип старой акушерки (это, кстати, история из жизни): «...Михална ругалась чуть ли не матом, кричала на рожениц, хамила по-черному. Но не из-за усталости от тяжелой работы и не оттого, что мало денег получала, а просто в силу традиции. Так ее унижали, когда она рожала своих детей, значит, так нужно, это вроде обряда, ты не первая и не последняя, и знай подчиняйся тому, чему быть и не миновать. Если роженица о чем-то спрашивала, Михална бросала коротко:
— На глупые вопросы не отвечаю.
Но при этом она делала все правильно, и лучше ее помощницы было не сыскать.
Одно только слово Михална произносила тихим голосом, это когда требовала, чтоб роженица тужилась. Она просила: давай! Давай-давай! Но если не давали, то могла грубо крикнуть:
— Плохо даешь!»
И совсем уж недавно я пришла к выводу, что всех врачей наших можно условно разделить на два типа! Одни — носители архаического сознания, другие — носители нового сознания, практически научного.
Первые подсознательно уверены, что они шаманы («врут», заговаривают), что им принадлежат все наши тела, поэтому пациенты должны смотреть им в рот, ловить каждое слово, т. е. жить, как в мифе.
Другие — цивилизованные люди, считают себя такими же, как все — равными среди равных и пр. Но таких в нашей стране пока еще немного.
Пока я это писала, пришла в гости моя дочь Соня и рассказала историю про то, как девочка Катенька принесла в группу карты (Соня — воспитатель в подготовительной группе — т. е. у нее шестилетки). Катенька стала гадать своей подруге:
— У тебя будет 9 мужей и 7 детей.
— А у меня? — подошла другая девочка.
— А у тебя будет 3 мужа и 2 ребенка.
— Ага! Как своей подруге, так девять мужей, а мне — так всего лишь два!
Эту историю, видимо, не зря мне послала судьба. Мы же наивно думаем, что больше здоровья — лучше... А на самом деле — не всегда это лучше.
Болезни тоже нужны: когда мне исполнилось три года, я заболела желтухой, меня увезли в больницу, и там девочки постарше научили меня читать! Так судьба рано определилась — я много читала, думала, сочиняла с раннего возраста.
Родила четверых детей от мужа и взяла одну приемную, а если б было здоровье, родила бы — может — восьмерых без мужа, взяла бы троих приемных. Но здоровья не было, и я не наделала глупостей.
Не так давно я перенесла микроинсульт. Ну и что: тоже много пользы от него получила. Испугалась, что жизнь на исходе (жизнь в полном сознании), и быстро — за полгода — написала автобиографический роман! А ранее — по пять- шесть лет на роман тратила. Так что микроинсульты тоже нужны.
Кто часто болеет, тот часто выздоравливает — такая шутка бытует в нашей семье.
Давно я мечтала написать о том, как болела депрессией. Лечилась у лучших профессоров, пила горы таблеток, лежала в психосоматике.
Однажды приехала в гости подруга, которая сказала:
— Желчный — от слова «желчь». Желчный человек! Такому нужно все время лечить желчный пузырь, чтоб не было застоя. Ходасевич был желчным, и что? Когда умер, оказалось, что желчный пузырь в ужасном состоянии.
Слова эти произвели на меня большое впечатление. Стала я следить, чтоб не было застоя желчи. Чуть настроение ухудшилось, я сразу таблетку фестала, а то и две принимаю, пью фламин или солянку холмовую, танацехол или но-шпу. И представьте себе: не стало у меня никаких депрессий!
Депрессии бывают и у людей со здоровой печенью. Может быть, но если у вас печень (желчный) не очень в порядке, то лучше следить за этим, не допускать ухудшения настроения.
Недавно видела по ТВ передачу о Хэмингуэе. Сказали: у него печень была так больна, что выступала из-под ребер, как большая пиявка (цитирую). И что — понятно теперь, откуда его паранойя: всех подозревал, тот из ФБР следит за ним, и этот... все от печени, я уверена. А хотели в психушку класть его. Ну не пришлось... Он не выдержал своей болезни и застрелился. Я уверена: от болезней печени очень много психических тяжелых состояний...
Я боюсь закончить, как Пастернак: заявить в конце, что пошлость меня победила. Но уже часто говорю. В последнее время вижу: верхи воруют, низы спиваются, и что будет со страной — бог весть. КАК они родились на свет — люди, ненавидящие свою страну?
Чтоб записаться к врачу-специалисту, у нас нужно встать в четыре часа утра, прийти к дверям поликлиники, занять очередь и стоять долго на морозе, но это все равно не гарантирует, что ты запишешься и попадешь к нему. Моя подруга в течение трех месяцев так вот пыталась попасть и плюнула, пошла в частную поликлинику, хотя у нее маленькая пенсия...
А говорят, что вся медицина скоро будет у нас хозрасчетная. Говорю младшей дочери: будем умирать — только не в лагере, а на своей постели. Агния сразу: это лучше, чем в лагере.
А муж у меня оптимист, он сразу нас успокаивать начал: будет народная медицина, подпольные врачи будут лечить дешево. (чтоб я не боялась реформы здравоохранения).