Вменяемый интеллектуал (Чебанов С.В. Петербург. Россия. Социум.)

Это — подлинно интеллектуальная публицистика (не случайно автор вспоминает Бориса Парамонова): личное, ответственное, обоснованное, с открыто предъявленной позицией, публичное обсуждение проблем широкого общественного смысла и интереса, взятых в самых глубинных основаниях и во всем шлейфе последствий от дней до столетий; обсуждение рационально развернутое, мотивированное, аргументированное, логично выстроенное — но отнюдь не отрицающее внерационального и мистического, не вложимого в парадигмы плоского рационализма и эмпиризма, чуждые автору. Анализ доведен до конца, наблюдения не останавливаются перед барьерами привычного и замалчиваемого, аналитический взгляд беспощаден, сферы закрытого и табуированного я при очень внимательном чтении не обнаружил; корректность автору не изменяет. Прояснение сознания, мощная демифологизация, демистификация, деконструкция идолов науки и общественного сознания, культуротворческая публицистика породили тексты того уровня, что им место в будущих хрестоматиях. Да, это несомненная экспертиза, взвешенный объективный анализ, в ее основе очень трезвый взгляд и напряженное всматривание и размышление — но это не холодный чисто констатирующий взгляд; книга пронизана глубокими чувствами, автору больно за свой город и свою страну, за ее культуру, за гибнущие уникальные укорененные в русской культуре научные школы (в книге есть нетривиальные тексты касательно современной российской науки). Сколько конкретных предложений в сфере социальной и культурной инженерии содержат эти тексты — и для реализации многих из них время еще не ушло! Такая книга просто заставляет задуматься о реально отсутствующей сейчас в России культурной и социальной роли и нише роли публичного интеллектуала (что бы на сей счет ни говорилось и кто бы ни фигурировал в такой роли) и, кстати, — о чрезвычайной скудости вознаграждения за эту деятельность, и в частности — ничтожности гонораров за тексты такого редчайшего жанра; ведь таких текстов по определению не может быть много...

* * *

Понравилась ли мне книга? — но ведь я давно и многое из нее знаю, да мы и знакомы с осени 1979 года (известная конференция в Борке, конституировавшая современную теорию классификации; автор — один из самых видных участников междисциплинарных исследований в СССР и России); вопрос надо поставить иначе: было ли мне важно это понять? — да, несомненно. Дело отнюдь не в полном согласии — его нет; но дело отнюдь и не в лобовом противостоянии позиций — этого нет тоже. У нас нет согласия, по-видимому, в главном для С. В. — убежденности в том, что осмысленная духовно полноценная жизнь возможна исключительно как фундированная верой в Бога, притом верой конфессионально организованной — я же и в ином случае полагаю такую жизнь возможной; разумеется, она чрезвычайно тяжела и трудна. Но и при этом я с очень многим в книге согласен.

Но и со многим — не согласен: назову лишь те сюжеты, по которым я и сам, возможно, рано или поздно выскажусь. Мне кажется преувеличенной содержательность марксистско-ленинской философии — да и существенна ли она по сравнению с ее репрессивной функцией; мало ли что в СССР имело содержание — да от него давно пора избавляться, нужна особо организованная общественная служба дезактивации идей, демонтажа вредных содержаний. Но вот в последовательном неприятии коммунизма и тоталитаризма вообще, как и в понимании того, что наступает неизбежный конец нашей российской империи, — мы не расходимся. Да, реальный социализм СССР отнюдь не был обществом утопической простоты (но я все равно считаю его социализмом, в отличие от С. В.), но я бы не говорил о его сложности в обычном, полноценном смысле — то была очень странная сложность, социально презентировавшая себя как простота, а нередко и осознававшаяся — и проживавшаяся! — целыми жизнями как простота (ср. растерянность перед современностью, предстающей в своей открытой сложности, особенно у многих советско-постсоветских интеллигентов). Мне представляется совершенно нереальным — и ныне и особенно в будущем — распространение (восстановление) центральных функций Петербурга за пределы России, хотя бы и даже только на страны Балтии; географическое положение, даже и центральное — ресурс исчерпаемый (это стало ясно лишь недавно) и такой ресурс Петербурга — некогда огромный — уже почти полностью растрачен; у автора же географическое положение почти вечно; иное дело, что Петербург остается и даже становится мощным центром во многих парциальных, частных фазовых пространствах. Не исчерпан, по- моему, и потенциал национализма и даже «национального государства», хочется нам этого или нет; хотя я и согласен с тем, что уже явно наметился переход от территориальных общностей и даже государств к фазовым. Допущено, кажется, и смешение постмодернизма как определенного стиля (не только искусств, но мысли и даже жизни) с явно наступающей (все же еще пока только наступающей) эпохой постмодерна; не готов я и видеть постмодернизм в далеком прошлом. Не вполне ясна мне статья про русскую интеллигенцию, и потому, наверное, я и не могу решить, согласен ли я с ней или нет... Хотя специального текста касательно маргиналов в книге нет — а жаль, — мы явно понимаем это важное, особенно для России, явление по- разному. Да мы много интересного могли бы проговорить в живой дискуссии — нет же времени все это отписать — и так создать книгу диалогов. Я испытывал при чтении интеллектуальное наслаждение; подобное выстраивание — нет, выращивание — диалога с автором ждет и некоторых, но заведомо не всех читателей: вне же открытой диалогической позиции чтение этой книги совершенно бесплодно и даже вредно.

* * *

В книге есть несколько чисто географических по предмету сочинений; если бы я сомневался в добротности построений автора, то как профессиональный географ мог бы это проверить по указанным работам. Это работы совершенно достоверные и вполне профессиональные (разве что чуть не хватает терминологии), интересные или интереснейшие; достойная Петербурга его география с взглядом, осознанно центрированным именно по мировому городу Санкт-Петербургу, что относится и ко всей книге в целом. Автор блестяще, детально, подробнейше, любовно знает Санкт-Петербург — и краеведение мирового города органично переходит в философствование;

так именно ведь и должно быть, я и писал об этом где-то. Я всегда полагал, что в Петербурге есть своя, особая, отдельная городская общественность и элита — тогда как в Москве собственно московской элиты и общественности просто нет, а те немногие фрагменты, что есть, — те перемешаны с советско-постсоветской и российской; предъявляемая книга лучшее тому доказательство.

* * *

В этом большом томе мне кое-чего даже и не хватило. Нужны были бы статьи — или хотя бы интервью (пусть какое-либо достойное издание их закажет и возьмется потом расшифровать — и мы побеседуем) — касательно шестидесятников, к чему примыкает крайне мифологизированная, даже мистифицированная тема «советской интеллигенции»; нет и ничего про современную российскую элиту; крайне важно было бы выяснить, что же именно сейчас С. В. считает собственно Россией — мы оба различаем Россию и Российскую Федерацию. Нет и очерка альтернативных научных движений советского времени (одной программы спецкурса на эту тему явно недостаточно, а материал у автора в этой сфере огромен). С. В. наверное мог бы представить и мощный текст касательно современной религиозной ситуации в России. Явно в возможностях автора и сообщение нам громадных следствий из фундаментального, как кажется, различия московского и петербургского вариантов русской культуры... Итак, еще немного — и я не удержусь и сформулирую запрос на следующий том. Поэтому имело бы смысл просто подготовить цикл бесед с Сергеем Викторовичем; прецедент уже есть — создал же Сергей Беланов- ский том экономических бесед с покойным академиком Юрием Яременко; получилось дельно и интересно, а сам жанр диалога внес дополнительный план в содержание; в этой работе ярко проявилась индивидуальность обоих собеседников.

* * *

Книга не свободна от ряда недостатков. Некоторые фундаментальные положения, лежащие в основе больших конструкций, недостаточно обоснованы — и нет даже отчетливых ссылок на свои или чужие результаты на этот счет; дело здесь отнюдь не в том, что эти положения кажутся мне неверными — мне не вполне ясен их эпистемологический статус. В книге явно чувствуется отсутствие профессиональной редакторской руки; видно, что у книги не было хорошего научного редактора. Так, среди больших законченных и частью даже блестяще отшлифованных текстов инородными вкраплениями выглядят некоторые крошечные тезисы — и особенно наброски и просто планы-черновики; композиция книги в целом представляется недостаточно проработанной. Несколько содержательных текстов слишком специальны и тяжелы для такого сборника. Учитывая взаимные пересечения и даже перетекания содержаний отдельных статей, в книге следовало бы поместить развернутый предметный указатель — и общий, а не только постатейный список литературы. Далеко не везде осовременены ссылки на литературу; вообще возникает впечатление, что статьи при сведении в книгу не подверглись должному согласовательному редактированию, даже техническому. Однако кое-что и способствует пониманию места материала книги в интеллектуальной среде — есть емкое жизнеописание автора, подробная его библиография и даже фотография (но в духе витацентриче- ских построений самого С. В. это должен быть рисунок, а никак не фото), правда неудачная.