Религия в современной российской школе

В нашей истории религия и образование связаны самым тесным образом. Русская культура первоначально выстраивалась по образцу византийской. А для византийцев весь мир, по удачному выражению Сергея Аверинцева, был школой, причем в первую очередь школой религиозной[1]. Религия и воспитание — это основные формы социально-культурной деятельности, оформляющей общественное воспроизводство, совершаемое институтами церкви и школы. К сожалению, оба этих института у нас пребывают в состоянии дефектности. Школа плохо справляется с образованием, а церковь — с религией.

Немного теории

В образовательном процессе религия может беспроблемно присутствовать и как личная идентичность учителя или ученика (учительница в хиджабе, ученик в кипе), и как объект изучения (религиозные войны в Германии в курсе истории). Вместе с тем религия как отдельный предмет возможна только в условиях выработанного общего понимания и согласия. Такое согласие будет означать изменение государственного строя и Конституции страны.

И у церкви, и у школы есть задача: формировать сознание людей с целью привить им определенные социальные и интеллектуальные навыки. Это близкие задачи, но в одном случае инициируется ритуализованная связь с трансцендентным, в другом — формализованная связь с багажом знаний, накопленных человечеством, и с определенным миропониманием. За десятилетия советского эксперимента связь двух инициаций окончательно распалась, и церковь решает теперь свои задачи отдельно от школы. С этим можно не соглашаться (именно так поступают православные педагоги), но этот факт нельзя игнорировать. Школа в современной конструкции инициирует знание, церковь — веру. Но есть и общая цель обоих институтов — прививать этические представления, программировать общественную нравственность.

Мысль «вернуть» религию в образование, то есть вновь соединить две эти инициации, возникла первоначально как часть патриотической идеи «возвращения в славное прошлое». Представив «возвращение в дореволюционную Россию» как главную цель, консервативные романтики не учли того, что эпоха симбиоза школы и церкви закончилась в 1917 году. Как бы ни относиться к Ленину, Троцкому и Луначарскому, декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» не «разорвал вековую связь», а лишь оформил уже фактически осуществившийся вследствие безусловного господства в школьной среде в предшествовавшие полвека идеологии освободительного движения «развод» двух институтов. Поэтому задача «возвращения» может ставиться исключительно при условии игнорирования или деконструкции указанного факта. Но этого не делается, а для обоснования используется своеобразная теория заговора: до 1917 года был золотой век, а затем пришли заговорщики, которые решили разрушить все доброе. Среди того, что они разрушили, на первом месте было образование, дореволюционная школа. Здесь включается механизм «ностальгии по золотому веку». Потому так популярны ныне фильмы про школы пажей, бестужевок и юнкерские училища.

Концепция «возвращения» вкупе с концепцией нравственной деградации формирует теоретическую основу введения духовно-нравственного компонента в образование. Психологи и социологи уже в середине 1970-х годов активно обсуждали отставание школы от жизни. Школа все слабее справлялась с этическим воспитанием. Очевидно, что в условиях кризиса советской системы школа просто не могла транслировать размывающиеся ценности детям. В результате у советской и постсоветской школы развивалось расщепление сознания: в учебниках и устах учителей было одно, а в жизни и поведении тех же учителей и прочих окружающих взрослых — другое. Растущая безнравственность детей, о которой много писали в педагогических и популярно-педагогических журналах 1970—80-х годов (вроде «Семьи и школы»), была вызвана в большой степени этим расхождением ценностей. Примерно то же самое происходило и в армии. Поскольку «вылечить» один институт другим невозможно, надо было заново выстроить их взаимосвязь. Партийность в школе уже не работала, а церковность еще не вернулась. В этой ситуации простым включением религии в образование по типу популярных прежде «политинформаций» вернуть нравственность было невозможно.

Вследствие нарушения связей между социальными институтами и неотрефлексированного перераспределения задач между церковью и школой духовно-нравственное образование сегодня рискует попасть в ту же ловушку, что и коммунистическое воспитание позднесоветских времен. Необходим еще один институт социализации и программирования нравственности — это семья. Именно на семью по идее надо бы переложить бремя социального и нравственного программирования. Но здесь поджидает другая трудность — институт семьи находится в не меньшем, если не большем кризисе. Падение влияния семейных уз, престижа брака, изолированность семей, рост количества одноуровневых семей (разрыв поколений), экспансия свободных форм сожительства — все это делает социализацию в семье недостаточной. В результате государство в который раз возлагает нравственное воспитание на школу, а та сопротивляется, ссылаясь на свою исключительно когнитивно-интеллектуальную задачу. Пытаются потребовать нравственного воспитания от семьи, но она неохотно берет его на себя. Семья склонна считать, что этические представления должны прививаться в школе. Именно в такой ситуации, чтобы выйти из замкнутого круга, у идеологов образования возникает желание ввести в школу часть функционального тезауруса церкви — ее «духовного богатства». Предполагается, что ребенок, узнавший, что движет религиозными людьми, сам станет поступать нравственно.

Как было прежде

В старинном русском обществе до модернизационных реформ XVIII века религиозность была стопроцентной, поэтому часть задачи по приобщению человека к религиозной практике и мировоззрению решалась через сопряженные с церковью институты семьи и школы. Именно в церкви семья получала начальное оформление, а светской школы просто не существовало — вся школа была церковной. Примерно то же можно было наблюдать и в Европе, где все школы и университеты имели церковную аффилиацию. Однако в условиях модернизационного скачка и наступления Нового времени школа начала оппонировать церкви. Оба института стали транслировать оказавшийся для христианства критическим конфликт веры и разума, науки и религии.

В модернизирующейся дореволюционной России существовали церковноприходские школы, в которых священник был главной фигурой, но были и реальные училища, и классические гимназии, в которых Закон Божий присутствовал в качестве символического напоминания о том, что страна имеет христианскую традицию. Правда, это убеждение все более и более ставилось под сомнение именно детьми священников, из которых порой получались самые убежденные атеисты (Н. А. Добролюбов, Н. Г. Чернышевский). Следует признать, что наличие Закона Божия в школах до 1917 года не спасло Россию от роста антиклерикальных и атеистических настроений. В целом все больше людей из среды интеллигенции считали Закон Божий отжившим и ненужным, казенным. Священники часто относились к своим преподавательским функциям формально и об успехе преподавания радели не слишком.

В январе 1918 года большевики декретом провозгласили отделение «церковных и религиозных обществ» от других базовых социальных институтов. План второй пятилетки, принятый в 1932-м, предусматривал решительное искоренение пережитков капитализма, и в частности религии. К 1937-му число «культовых зданий» сократилось на 58 %, и власти объявили о наступлении «безбожной эпохи». Вместе с тем руководители Советского государства прекрасно понимали, что это не так. Об этом свидетельствовали и результаты «неправильной»[2] переписи 1937 года, и многочисленные постановления об усилении научно-атеистической пропаганды. Религия и церковь как социальный институт никуда не исчезли, они просто перешли в стадию трансформации. Школа же, лишившись связи с церковью, стала черпать идеологию из наук и революционно-просвещенческой романтики. Позднее (в 1950—60-е гг.) она стала испытывать новый идеологический прессинг, когда повсеместно стал внедряться «Моральный кодекс строителя коммунизма», который уже в конце 1970-х годов вызывал на уроках откровенные насмешки учеников. Чем больше говорили о «воспитании нового человека», тем больше этот человек не желал подчиняться идеологическому диктату.

С конца 1880-х годов в обществе пошли разговоры о дефиците духовности. Уже в ходе перестройки начались попытки решить проблему путем воссоздания дореволюционной школьной системы с ее Законом Божиим. Перед школой встал вопрос о модернизации и повышении авторитета, а перед церковью — о воцерковлении людей и их доверии к этому институту. Но в ситуации пострелигиозности церковь либо неизбежно ужимается до пределов небольшого объединения «верных», либо бесконтрольно расширяется до уровня всех симпатизирующих. Второй вариант показался правильнее, и РПЦ начала массовую миссию по «раздвиганию границ», стремясь включить в себя все общество. Именно в этот момент внимание церкви обратилось на школу и армию, которые она попыталась использовать для максимального расширения.

В 1990—2000 годах пошел процесс снизу: появились православные школы и гимназии, вполне удовлетворившие нужды верующих, параллельно священники стали приходить и в некоторые государственные школы. Уже тогда стало ясно, что есть два варианта развития событий. Один состоял в использовании школы для проповеди веры (де-факто возвращение к Закону Божию), второй, более сложный, предполагал включение того главного механизма, который остался в распоряжении школы, — расширение кругозора детей путем сообщения им положительного знания о религиях. Второй способ, потенциально более прогрессивный, трудно исполним, поскольку требует высокой квалификации педагогов, много времени и такта. Ввести же Закон Божий прямым образом не позволяет Конституция. Нельзя ли сделать то же самое, назвав такие уроки «Основами православной культуры»? Так рассуждали первые авторы учебников по «ОПК», например, Алла Бородина, учебник которой вызвал в конце 1990-х годов острые споры.

В письме «Всем епархиальным преосвященным» от 9 декабря 1999 года Патриарх Алексий II призвал обратить особое внимание на важность организации православного просвещения детей и на необходимость организации преподавания основ православной культуры в муниципальных и государственных образовательных учреждениях. При этом под основами православной культуры прямо понималось православное вероучение (пункт 5), а преподавание рекомендовалось осуществлять особым преподавателям, получившим необходимую богословскую аттестацию в епархиальных отделах религиозного образования и катехизации. Предполагалось, что учитель преподает этот предмет не с нейтральных культурологических позиций, а как верующий человек, признающий истинность преподаваемого вероучения[3]. Это письмо нашло поддержку в тогдашнем Министерстве образования, но вызвало бурные протесты общественности: достаточно вспомнить публикации по поводу приложения к письму Минобразования России от 22 ноября 2002 года № 14-52-876ин/16[4], содержавшего примерную программу курса «Православная культура».

Своеобразное толкование существующего законодательства или попросту игнорирование некоторых его принципиальных положений (п. 1, 2 ст. 14 Конституции РФ; п. 5 ст. 1 и п. 4 ст. 14 «Закона об образовании») привело к тому, что преподавание курсов, так или иначе связанных с православным просвещением и катехизацией, стало распространяться в государственных школах во многих регионах нашей страны[5].

Очевидно, что в стране существует колоссальная проблема воспитания подрастающего поколения. Воспитание гражданина и достойного человека должно быть основой нравственного воспитания в светском обществе, однако ввиду того, что общепризнанной целостной концепции воспитания гражданина нет, в ряде случаев по умолчанию предполагается, что нравственное воспитание должно быть делом церкви. В договорах о сотрудничестве между органами управления образованием и конфессиями присутствуют формулировки о нравственном воспитании. Однако эти формулы воспроизводятся механически, а вопрос о том, что нравственное воспитание в школе должно быть таким, чтобы способствовать развитию толерантности, а не разжиганию межконфессиональной розни, не обсуждается. Сторонники школьного религиозного воспитания зачастую придерживаются инклюзивистских позиций[6].

Понятие «духовно-нравственное воспитание» приобрело в России религиозную коннотацию, и слово «духовный» понимается только в религиозном контексте. Тем временем в философском и научном плане это понятие указывает лишь на отличные от телесных духовные свойства личности — мышление, сознание, волю, чувства, воображение, интуицию. В международных актах, а вслед за ними и в российских (см. Федеральный закон 1998 г. «Об основных гарантиях прав ребенка в Российской Федерации») понятия «физическое, интеллектуальное, психическое, духовное и нравственное» характеризуют лишь разные стороны развития личности.

В начале — первой половине 1990-х годов социологические опросы зафиксировали резкий рост числа людей, определяющих себя как верующих: в 1991 г. их было (по данным исследований, проведенных под руководством Д. Е. Фурмана и К. Каариайнена) 23 %, в 1993 г. — 32 %, в 1996 г. — 34 %[7]. Результаты Исследовательского центра «Религия в современном обществе» Института социологи Российской академии наук несколько иные: 39 % «верующих в Бога» в 1993 г. и 49,4 % в 1995 г.[8], но общая тенденция представлялась очевидной. В дальнейшем этот рост замедлился, иногда даже фиксируется сокращение числа верующих, что дает основания для констатации факта стабилизации ситуации[9]. Согласно данным одного из опросов, опубликованных в журнале «Новое время», в 2005 году религиозными себя считали 57 % жителей России, нерелигиозными — 36 %, атеистами — 4 %[10]. По данным социологов, проводивших опросы в 2011 году, верующими себя называли до 80 % респондентов, из них 27 % не смогли соотнести себя с какой-либо конкретной религией, 5 % респондентов затруднились ответить, а 13 % сказали, что в Бога не веруют[11]. Эти данные незначительно отличаются от среднемировых. Так, согласно исследованиям группы компаний Gallup International, 66 % населения мира заявили о своей религиозности, и 25 % назвали себя нерелигиозными людьми[12].

Отличительной особенностью российской ситуации является разрыв между декларированием религиозности и практикой, например, по индексу регулярного посещения храмов (не реже одного раз в месяц) Россия занимает одно из последних мест в Европе (6 % населения)[13]. Социологи давно заметили, что имеющиеся данные не отражают реальной воцерковленности тех россиян, которые называют себя православными, что число «реальных», то есть строго следующих церковным канонам (по крайней мере причащающихся и исповедующихся хотя бы раз в год) — не более 5—6 %. Для большинства самоидентификация с православной или исламской традицией связана прежде всего с принадлежностью к национальной культуре и образу жизни[14].

Все это означает, что церкви нужно искать формы религиозного просвещения, не нарушающие существующих правовых норм и способствующие межкультурному диалогу. Для формирования нравственного поведения и выработки ответственного отношения к культурному разнообразию у детей значение государственной школы трудно переоценить.

Решение было предложено в конце 2000-х и состояло в том, чтобы, сохранив старое название — ОПК, сделать предмет частью объемного поликонфессионального курса, придав при этом ему информационное, религиоведческое содержание и лишив тем самым оттенка вероучительности. Предполагалось дополнить ОПК другими конфессиональными модулями (исламским, буддийским и иудейским) и светской этикой.

Попытка начать с чистого листа: ОРКСЭ

В августе 2009 года президент РФ Д. А. Медведев выступил с инициативой введения в учебный процесс общеобразовательных школ сначала в виде экспериментального, а затем — по результатам апробации — в качестве обязательного учебного курса «Основы религиозных культур и светской этики» (ОРКСЭ). Затем последовало распоряжение правительства о начале эксперимента. У педагогов не было четкого понимания, в какую сторону двигаться.

В 2010 году в рамках апробации в 19 субъектах Российской Федерации был введен школьный курс ОРКСЭ, включающий преподавание шести модулей: основы православной культуры, основы буддийской культуры, основы исламской культуры, основы иудейской культуры, основы мировых религиозных культур и основы светской этики. На первом этапе апробации в 10 субъектах РФ около 240 тысяч учеников четвертых-пятых классов начали изучать новый предмет. Преподавателями стали 15 тысяч учителей, примерно 60 % которых составили учителя начальных классов.

1 декабря 2010 года в Общественной палате прошли слушания «Изучение религиозной культуры в школе: первый год эксперимента». По поручению Общественной палаты специально для этих слушаний социологическое агентство «Политех» при поддержке Комиссии по межнациональным отношениям и свободе совести Общественной палаты подготовило исследование «Отношение родителей к преподаванию в общеобразовательных школах курса «Основы религиозных культур и светской этики»[15]. Согласно этому исследованию большинство опрошенных родителей (78 %) положительно отнеслись к изучению религиозных культур в рамках школьной программы. Важно подчеркнуть, что лишь 1,8 % родителей, дети которых изучали этот курс, заявили, что преподавание курса способствовало разобщению детей, а 60 % респондентов считали, что введение нового предмета никак не отразилось на сплоченности детских коллективов.

Одним из результатов первого этапа апробации курса стали данные о том, что большинство родителей выбрали для своих детей так называемые светские модули курса ОРКСЭ, а именно «Основы светской этики» и «Основы мировых религиозных культур». По итогам 2009/10 учебного года из 240 тысяч учащихся четвертых классов, принявших участие в апробации, около 146 тысяч предпочли именно эти модули. Эксперимент показал, что родители сознательно выбирают курсы, рассказывающие о культурном и религиозном разнообразии, а не конфессиональные модули.

С 1 сентября 2012 года курс «Основы религиозных культур и светской этики» вводится по всей стране в качестве обязательного во всех четырех классах начальной школы. Объем курса — 34 часа. Весной 2012 года во всех школах прошли собрания родителей четвероклассников. Перед ними стоял сложный вопрос: какой модуль выбрать. Интересно, что выбор родителей в 2012 году в целом по стране представляет примерно ту же картину, что и выбор родителей в период апробации (двумя годами ранее): почти две трети выбирают так называемые светские курсы. 41,7 % родителей выбрали «Основы светской этики», 21,5 % — «Основы мировых религиозных культур», то есть более 62 % семей (свыше 850 тысяч учащихся). Из так называемых конфессиональных модулей «Основы православной культуры» выбрали 32 %, «Основы исламской культуры» — 4,2 %, «Основы буддийской культуры» — 0,57 % и «Основы иудейской культуры» — 0,05 % (в целом около 480 тысяч учащихся).

Тем временем работа по доводке и улучшению курса продолжилась. Общественный совет при Министерстве образования на одном из заседаний обратил внимание на региональную специфику выбора «конфессиональных» модулей и высказал опасение, что в отдельных областях или даже регионах в школах будут изучать только одну религию, скажем, ислам или православие, — и учащиеся не получат достаточных знаний о многоконфессиональности Российского государства. В результате может вырасти поколение детей, которое не будет знать основ других религий. Совет выступил с предложением внести изменения в программы модулей. Эта позиция нашла поддержку и на заседании Коллегии Министерства образования и науки, которая в марте 2012 года приняла решение о необходимости «корректировки» модулей, то есть о дополнении каждого из них сведениями по основам других религиозных культур. Однако пока такая доработка модулей остается лишь благим пожеланием. В программе курса по-прежнему сохраняется лишь один общий для всех модулей урок в начале «Моя Родина — Россия». Последний урок решено посвятить творческим работам школьников.

Были написаны и первые учебники, которые подверглись справедливой критике. До сих пор остаются серьезные проблемы с разработкой методических пособий для учителей, хотя научно-методическое объединение по этому курсу было создано еще в начале прошедшего учебного года. Некоторые издательства, не дожидаясь решения свыше, стали готовить и новые учебники по курсу, авторы которых стараются избежать конфессиональности и перенасыщенности деталями, а порой и привкуса прозелитизма, характерного для первого поколения пособий. Первые учебники готовились внутри религиозных конфессий, что не могло не наложить на них определенного отпечатка. Предполагается, что новые учебники будут в большей степени соответствовать задачам предмета.

Религия оказалась введенной в школьный список предметов, но не как практика, а как рассказ о теории и практике. Некоторый оттенок вероучительности, конечно, остается. В новой ситуации — с введением курса ОРКСЭ — государство берет на себя ответственность за подготовку ребенка к жизни в поликонфессиональном мире. В процессе этой подготовки ученикам придется объяснять предмет религиозной веры, то есть в самом общем виде давать представление о вероучении. Такое объяснение похоже на катехизис, но по сути оно является технически необходимым элементом представления о религиозной культуре и не преследует задачи приобщить ученика к религиозной практике. Учитывая это противоречие, в пособиях для учителей и в курсах подготовки преподавателей ОРКСЭ официально декларируется, что светское государство берет на себя не обучение религии, а преподавание знаний о религиозных культурах, причем с воспитательной целью, то есть использует именно потенциал школы как источника знаний.

Все модули курса ОРКСЭ подчинены одним педагогическим задачам и требованиям, согласованы между собой и с другими гуманитарными предметами начальной и основной школы.

В недавно принятых изменениях Федерального стандарта начального общего образования о курсе ОРКСЭ говорится следующее:

 

Изучение "Основ религиозных культур и светской этики" направлено на достижение следующих целей:

• развитие представлений о значении нравственных норм и ценностей для достойной жизни личности, семьи, общества; формирование готовности к нравственному самосовершенствованию, духовному саморазвитию;
• знакомство с основными нормами светской и религиозной морали, понимание их значения в выстраивании конструктивных отношений в семье и обществе; формирование первоначальных представлений о светской этике, о традиционных религиях, их роли в культуре, истории и современности России; об исторической роли традиционных религий в становлении российской государственности; осознание ценности человеческой жизни;
• воспитание нравственности, основанной на свободе совести, духовных традициях народов России; становление внутренней установки личности поступать согласно своей совести[16].

Курс ОРКСЭ предлагается изучать на переходной стадии от начальной к основной ступени общеобразовательной школы. Поэтому и по месту в учебном плане, и по содержанию он должен быть важным связующим звеном между двумя этапами гуманитарного образования и воспитания школьников. С одной стороны, этот курс дополняет обществоведческие аспекты предмета «Окружающий мир», с которым знакомятся учащиеся, а с другой — предваряет начинающееся в 5-м классе изучение предмета «История». Иначе говоря, предполагается встроить его в социально-гуманитарный цикл школьных предметов.

Курс ставит перед учениками и учителями начальной школы весьма сложные задачи. В стандарте записано, что в результате изучения «Основ религиозных культур и светской этики» ученик должен «знать/понимать: основные понятия религиозных культур; историю возникновения религиозных культур; историю развития различных религиозных культур в истории России; особенности и традиции религий, описание основных содержательных составляющих священных книг, сооружений, праздников и святынь, уметь: описывать различные явления религиозных традиций и культур; устанавливать взаимосвязь между религиозной культурой и поведением людей; излагать свое мнение по поводу значения религиозной культуры (культур) в жизни людей и общества; соотносить нравственные формы поведения с нормами религиозной культуры; строить толерантное отношение с представителями разных мировоззрений и культурных традиций; осуществлять поиск необходимой информации для выполнения заданий; участвовать в диспутах: слушать собеседника и излагать свое мнение, готовить сообщения по выбранным темам»[17]. Министерство образования уделяет большое внимание подготовке методистов и учителей, тем не менее качество этой подготовки вызывает серьезное беспокойство[18].

Уроки о религии или уроки религии?

До начала введения ОРКСЭ многим людям вопрос о религии в школе представлялся как альтернатива: интеллектуальная история или Закон Божий. Нередко говорилось, что Закон Божий предпочтительнее, ибо он спасет детей от разлагающего влияния современной массовой культуры. Противники такого мнения указывали на недопустимость конфессионализации школы и желательность чисто исторического курса в старших классах. Агентство социальной информации Санкт-Петербурга еще в 2007 году[19] опубликовало результаты опроса об отношении жителей города к преподаванию религии в школе. По данным исследования, проведенного под руководством социолога Романа Могилевского, петербуржцы, имеющие высшее образование, в основном поддерживают введение истории и культуры мировых религий в школах, а большинство высказавшихся за введение «Основ православной культуры» имеют среднее образование или вовсе не окончили школу. При этом за введение истории мировых религий вместо ОПК высказались 50,4 % верующих.

Процесс глобализации глубоко затронул Россию. Обнаружились сходства и параллели в культурном развитии человечества. Тем не менее следует принимать в расчет и своеобразие культурных традиций. Встает вопрос, как именно преподавать знания о религии младшим школьникам? Как объяснить младшим школьникам проблему отношений между разными религиями, ведь каждая из них претендует на исключительное право на истину? Точка зрения православной и католической церквей: extra ecclesiam nulla salus (вне церкви нет спасения, как говорил Киприан Карфагенский) и позиция протестантских конфессий, опирающихся на слова из Деяний апостолов (4:12): «...Нет другого имени под небом, данного человекам, которым надлежало бы спастись» в этом смысле ничем не отличаются. Однако новая эпоха, независимо от авторитета церкви или Библии, заставляет пересматривать отношение к нехристианским религиям или к новым формам религиозности, развивающимся внутри христианской традиции. Декларируемые принципы преподавания ОРКСЭ основаны на том, что каждая из религий является уникальной, каждая придает смысл человеческому существованию, каждая дает свой ответ на экзистенциальные вопросы, и все они имеют общие черты, характеризующие человека как homo religiosus. Но насколько действительность будет соответствовать декларациям? Как будет осуществляться преподавание? Это беспокоит не только светских экспертов и многих родителей, но и представителей религиозных объединений[20].

Важно понимать, что изучение курса «Основы религиозных культур и светской этики», в отличие от предлагавшихся ранее проектов, не вступает в противоречие с религиозным образованием, оно прекрасно может существовать параллельно с ним и даже выступать в определенном смысле как его пропедевтика. Но преподавание этого курса не должно превратиться в религиозное образование или в катехизацию за государственный счет. Как мы уже говорили выше, оба института — школа и церковь — дефектны, и исправить один дефектный институт другим невозможно. Очевидно, что катехизация за государственный счет — это наилучший способ выработать или «двоемыслие», как это было в советское время в отношении государственной идеологии, или, что еще хуже, — сформировать устойчивое отвращение к религии, как это было во времена заката Российской империи. При помощи такого подхода можно вырастить новое поколение нигилистов.

Безусловно, важным фактором воспитания коммуникативной культуры, социальной сплоченности, межрелигиозного и межкультурного диалога может быть преподавание в старшей школе истории и культуры мировых религий с необходимым углубленным изучением религий народов России. По мнению многих светских экспертов[21], в смысле нравственного воспитания личности именно этот предмет — история и культура мировых религий — поможет решить сложные вопросы отношения к «другому», «чужому», критические для современного общества, в духе терпимости и взаимного уважения.

Что же касается общественной нравственности, то вылечить ее введением одного учебного курса ОРКСЭ, даже растянутого на десять лет школьного обучения, едва ли возможно. Воспитание — сложный процесс, а сочетание его с обучением еще более усложняет задачу. Учитель отношением к своему делу, к своему труду иногда оказывает более сильное воспитательное воздействие на ученика, нежели содержание преподаваемой им дисциплины.

Кроме того, школьная программа сильно перегружена, и далеко не все школьники (и их родители) позитивно воспримут появление новой нагрузки. Пока решено ограничиться преподаванием специального предмета в четвертом классе. Старшие школьники уже плохо поддаются прямолинейному воздействию, и их лучше воспитывать исподволь. Ученики старших классов вполне могут получить углубленные знания об исторических и культурных основах мировых религий в курсах по истории и обществознанию, которые помогут сформировать у них представление о религии как об одной из важнейших составляющих культуры и стать основой воспитания социальной сплоченности и способности к диалогу.

Следует также иметь в виду, что в российских школах учатся не только дети, исповедующие ту или иную религию, но и дети, выросшие в семьях, где отсутствует религиозное воспитание. Стратегия внимания к правам личности, в том числе и к правам ребенка, предполагает уважение не только к верующим, но и к тем, кто не исповедует никакой религии. Образование следует направить на обеспечение условий, при которых любой ребенок получит возможность осознать свою национальную или религиозную идентичность и выражать ее без страха быть осужденным за это. При этом у школьников будет формироваться представление об их общей российской идентичности. Целью преподавания курса ОРКСЭ, таким образом, является воспитание у представителя подрастающего поколения готовности уважать других и признавать за ними те же права, которые он хотел бы, чтобы признали за ним.

Педагоги знают, что воспитательный и учебный процесс проходит лучше в небольших разнородных группах, в которых индивидуальные знания, навыки, идентичности учащихся содействуют их интеграции. Если невозможно создать такие группы в школе из-за переполненности классов, то стоит воспользоваться потенциалом внешкольного воспитания и образования (кружки, клубы, музеи, творческие коллективы). Одним из приемов, успешно используемых для создания пространства безопасности в европейской педагогической практике, является эмпатическое взаимодействие[22]. Эта форма обучения развивает способность к эмпатии, то есть к сопереживанию другому. В практике межкультурной образовательной деятельности, другой педагогической стратегии, применяемой в Европе для объяснения религии, используются феноменологический и контекстуальный подходы, способствующие продуктивному межкультурному диалогу. Феноменологический подход основан на безоценочном описании фактов, связанных с иной религиозной традицией. Контекстуальный подход связывает вопросы межрелигиозного диалога с контекстом реального жизненного опыта.

Условия, в которых живет нынешняя школа, формируют новые вызовы, требующие сохранения своеобразия отдельных национальных культур. Многонациональную российскую культуру можно будет сохранить, инициировав тесное взаимодействие представителей различных ее сегментов.

Новая стратегия ОРКСЭ, то есть объяснения, что такое религия, — лишь начальная часть большой программы. Религия не может присутствовать в современной российской школе как практика, но знание о религиозных потребностях и религиозной практике человечества сможет научить детей внимательно и уважительно относиться к религии, уважать верующих людей и в конечном итоге вывести институты из того сложного положения, в котором они оказались в процессе модернизационного скачка России.