Роль Китая в глобализующемся мире

С середины первого десятилетия нынешнего века во внешней политике Пекина появились новые ориентиры. К этому моменту Китай стал значимым игроком в мировой экономике. И теперь нацеливается на лидерство в мировой политике.

Здесь важно отметить два момента. Во-первых, Китай стремится к политическому лидерству не с целью навязать миру коммунистическую административнораспределительную общественную модель. Его задача состоит в том, чтобы стать равным странам, играющим ключевую роль в создании нового миропорядка, и продемонстрировать миру свою готовность нести ответственность за планетарное развитие. Основой притязаний на лидерство служит интеграция экономики Китая в мировую экономику на рыночных принципах.

Во-вторых, главным препятствием для реализации амбиций Китая является двойственное восприятие этой страны Западом. С точки зрения экономики Китай воспринимается мировым рыночно-демократическим сообществом как «свой», т. е. рыночный, с точки зрения политики - как недемократический, «чужой», живущий при сохранении монополии Компартии Китая (КПК) на политическую власть.

В свете этих двух моментов новая внешнеполитическая стратегия Китая содержит для мира, в том числе — что для нас особенно важно — и для России, как новые вызовы, обусловленные глобальными амбициями Пекина, так и новые возможности, связанные с его готовностью нести свою долю ответственности за мировое развитие.

Обновление стратегии

Новые акценты во внешнеполитическом курсе Китая были проставлены на последнем XVII съезде КПК (конец 2007 года). Им можно дать двоякую оценку. С одной стороны, на высшем партийном уровне были подтверждены основные компоненты видения новым четвертым поколением китайских руководителей глобализирующегося мира, перспектив его развития и своего места в нем.

С другой — сделан по-своему «внешнеполитический революционный поворот» по сравнению с XVI съездом КПК (2002 год). Тогда отчетный доклад съезду готовился представителями «третьего поколения» китайских лидеров.

Суть новаций в следующем.

Во-первых, даны принципиально иные оценки международной обстановки. В формулировках XVI съезда соседствовали старые и новые подходы Пекина к мировому развитию. Тезису о том, что «мир и развитие стали лейтмотивом современной эпохи», противостоял другой тезис, уходивший корнями в прошлое, — когда Китай стремился взять на себя роль лидера развивающихся стран в борьбе с «международным гегемонизмом». XVI съезд КПК характеризовал тогда «современный международный порядок» как «несправедливый» и «не изменившийся в корне». В этом контексте было сказано, что мир «очень неспокоен», создает человечеству «суровые вызовы». К их числу наряду с терроризмом были отнесены «появление новых форм гегемонизма в политике» — с явным намеком на США, а также локальные конфликты, приграничные и территориальные споры, разница в уровнях развития Севера и Юга.

XVII съезд отошел от конфронтационно-алармистских трактовок современного мира, упомянув при этом, что Китай «против любых форм» гегемонизма и сам не претендует на роль «гегемона».

Во-вторых, Китай рассматривает современный мир под новым для себя углом — через призму «конкуренции и сотрудничества» государств. По мнению «четвертого поколения» китайских лидеров, важнейшей задачей для страны должно стать повышение конкурентоспособности китайской экономики. Для того чтобы это произошло, необходимо предпринять ряд мер:

—    активизировать участие Китая в региональной интеграции и региональных зонах свободной торговли;

—    укрепить позиции китайских транснациональных корпораций в мировой экономике;

—   продвигать китайские бренды на мировой рынок;

—    усиливать контроль за деятельностью иностранного капитала на национальных финансовых рынках, с тем чтобы оградить китайскую экономику от возможных спекулятивных атак извне.

В-третьих, Китай стал позиционировать себя как равноправный участник международных отношений, руководство страны заявило о своей готовности к глобальному сотрудничеству:

—    в обеспечении мировой и региональной экологической, энергетической, финансовой и экономической безопасности;

—   в борьбе с терроризмом и другими угрозами.

В-четвертых, в документах XVII съезда Китай вновь подтвердил как свое негативное отношение к участию в военных союзах, так и абсолютную нетерпимость к провозглашению Тайванем независимости. Одновременно Тайваню был предложен целый пакет мер, стимулирующих экономическую интеграцию острова с материком — и тем самым готовящих хозяйственные основы для будущего объединения.

Основная задача, которая поставлена перед внешнеполитическими ведомствами Китая, заключается в том, чтобы уже в ближайшей перспективе существенно повысить роль Китая в мировых и региональных процессах и превратить его в равного или «почти равного» США мирового «игрока». Поэтому доминирующим направлением деятельности китайской дипломатии в ближайшие годы, по- видимому, будет оставаться нормализация отношений с США

Несмотря на сохраняющиеся расхождения с Вашингтоном по вопросам демократии и прав человека, торгового дефицита США и курса китайского юаня, степени прозрачности растущих военных расходов Китая (в 2007-2008 годах ежегодный прирост почти на 18%) и др., Пекин скорее всего будет стремиться к выстраиванию с США отношений, которые, по выражению китайских руководителей, базировались бы на «общих стратегических интересах» обеих стран. Можно предположить, что в ближайшие годы Пекин постарается активизировать «экономический диалог» с США, начатый в 2006 году, и выстроить «энергетический диалог», а также развивать военное сотрудничество. Под экономическим диалогом здесь понимаются в основном двусторонние торговые отношения, тогда как энергетический диалог означает координацию действий Китая и США как глобальных импортеров энергоресурсов. Развитие сотрудничества по линии военных ведомств и ведомств по обеспечению безопасности включает создание «горячей линии» связи для предотвращения военных инцидентов, совместные военные учения, борьбу с терроризмом, наркоторговлей, пиратством в южных морях и т. д.

Высока вероятность, что Китай будет продолжать занимать выгодную для США позицию в отношении северокорейской ядерной проблемы взамен на негативное отношение США к идее о независимости Тайваня.

Однако усилия Китая активизировать сотрудничество с США создают новую ситуацию в двусторонних отношениях, и Вашингтон не всегда понимает, что именно хочет получить Китай от той или иной инициативы, предлагаемой Соединенным Штатам, а Пекин - не всегда может четко сформулировать свои истинные намерения. Отсюда — многие китайские идеи могут оставаться в стадии «предложений» довольно долгое время.

Приход к власти в Японии в 2006 году кабинета Абэ был использован Пекином для возобновления китайско-японских контактов на высшем уровне и улучшения политической атмосферы отношений. Китай сыграл на встречном интересе Японии к проведению многовекторной дипломатии в целях повышения глобальной роли Токио. Отставка Абэ и избрание в 2007 году новым японским премьером Фукуда не притормозило китайской активности на японском направлении, свидетельством чего стал визит Xy Дзиньтао в Токио в мае 2008 года.

Несмотря на рост экономического сотрудничества между Китаем и Японией, в краткосрочной перспективе не стоит ожидать реального политического сближения Пекина и Токио. Тормозящий эффект на динамику двусторонних отношений продолжают оказывать нерешенные исторические и территориальные споры, негативное восприятие китайцами и японцами друг друга, соревнование Пекина и Токио за лидерские позиции в Восточной Азии, а также отрицательное отношение Пекина к повышению статуса Токио в CE ООН.

Что касается отношений Китая со странами Восточной Азии, то здесь Пекин продолжает продвигать идеи экономической и финансовой интеграции. Однако экономики региона, включая экономику самого Китая, пока не готовы как к реальным взаимным тарифным уступкам в традиционных секторах экономики, так и к валютно-финансовой интеграции. Переговоры о зоне свободной торговли в этом регионе ведутся в форматах «Ассоциации государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН)[1] плюс три» (т. е. включая Китай, Японию, Южную Корею) или «АСЕАН плюс Китай».

Дискуссии в формате «АСЕАН плюс три» по валютно-финансовым вопросам идут вокруг таких тем, как «интенсификация диалога по экономической политике», «обмен опытом решения финансовых проблем», «консультации по глобальной экономике — как реакции на мировые вызовы». И пока лишь в теоретическом и перспективном плане ставят вопрос о единой азиатской валюте.

В увеличении своего присутствия в Восточной Азии помимо Китая заинтересована Индия. Амбиции Индии способны усложнить индийско-китайские отношения. Можно предположить, что в ближайшей перспективе отношения между двумя государствами будут оставаться противоречивыми. С одной стороны, обе страны будут избегать военных столкновений по нерешенным территориальным и политическим (Пакистан, Кашмир, Тибет) вопросам, увеличивать взаимную торговлю, развивать приграничное сотрудничество, а также взаимодействовать в сфере энергетики. С другой — будет нарастать противоборство Индии и Китая за региональное влияние. Немаловажным для обеих стран станет борьба за признание мировой общественностью. Здесь Индия будет «играть» на двух факторах: «индийской демократии» в противовес «китайскому социализму» и индийской помощи Вашингтону в «сдерживании Китая».

Наибольшую активность Китай разворачивает в последний год на африканском направлении. Пекин делает ставку на такие рычаги усиления своего влияния и укрепления конкурентных позиций китайского капитала в Африке, как:

—    экономическая помощь (по китайским оценкам, сотрудничество с Китаем обеспечивает 20% прироста африканской экономики);

—    невмешательство в дела африканских стран по таким вопросам, как развитие демократии и уважение прав человека;

. — готовность списать долги ряда африканских стран Китаю.

Видя, что страны «Большой восьмерки» координируют свои усилия для решения проблем в этом регионе, Пекин инициирует проведение диалога между Китаем и Евросоюзом по африканским вопросам.

Усилия Китая не везде приносят результаты: наибольших успехов в закреплении своих позиций Пекин добивается в наименее развитых странах континента, прежде всего в Судане, Замбии, тропической Африке.

Возможно, что еще одним направлением во внешней политике Китая станет взаимодействие со странами арабского мира и Латинской Америкой.

Можно ожидать нарастания китайской активности и по новому, для многих — неожиданному, направлению — разработке собственной концепции создания новой мировой архитектуры безопасности и совместного развития на основе выдвинутых XVII съездом КПК идей о «гармоничном мире», где под гармонией понимается сбалансированность интересов различных государств и коллективная ответственность за глобальное будущее[2].

Центральная Азия

Политику Китая по отношению к Центральной Азии необходимо рассматривать в контексте новой стратегии Пекина, нацеленной, как отмечалось выше, на закрепление Китая в качестве значимого, наравне с мировыми лидерами, игрока в формировании новой мировой архитектуры безопасности.

Стратегические интересы Китая в Центрально-Азиатском регионе состоят в том, чтобы:

—    сдерживать сепаратистские силы Восточного Туркестана, выступающие за отделение Синьцзян-Уйгурского автономного района от Китая;

—    обеспечить такой уровень безопасности, при котором ЦА являлась бы «надежным тылом» Китая — традиционно ЦА в Китае рассматривают именно как «тыл»;

—    развивать многоплановые экономические отношения с этим регионом, в частности торговые (страны ЦА рассматривают в Китае и как возможный источник импорта энергии)[3].

В последнее время в Пекине изменилось отношение к главной международной организации, действующей на пространстве ЦА, — Шанхайской организации сотрудничества (ШОС).

Когда эта организация только создавалась, позиции внутри китайского руководства относительно перспектив развития ШОС существенно разнились. Условно консервативное крыло рассматривало ШОС как инструмент, который поможет Китаю отражать угрозы, исходящие из ЦА, в частности от базирующихся на этой территории радикальных исламистских группировок, использующих слабость постсоветских республик и ставящих своей целью отторжение северо-западных территорий Китая. Однако либерально-прагматичная часть китайского истеблишмента изначально не верила в дееспособность ШОС, полагая, что это не более чем пропагандистская организация, которую Россия собирается использовать для противодействия расширению зоны ответственности НАТО и влиянию США в ЦА[4].

Позднее сторонники ШОС в Китае все же настояли на том, чтобы использовать эту организацию для продвижения китайских экономических интересов и усиления политического влияния Китая в ЦА. Они аргументировали свою позицию тем, что Китай мог бы стать лидером организации, разместив на своей территории ее штаб-квартиру (что и было сделано в 2004 году), и тем самым упрочить политические позиции в регионе[5].

Скептики, однако, подчеркивали сохраняющуюся неясность относительно того, как именно на практике ШОС может решать задачи, имеющие жизненно важное значение для Китая, а также указывали на то, что ШОС — это элемент сдерживания Китая в ЦА, на который делает ставку российское руководство[6].

Вследствие этих внутренних разногласий Пекин проводил многоуровневую политику по отношению к ШОС:

—    поддерживал формальные начинания по расширению полей деятельности ШОС и ее организационному укреплению;

—    старался не быть «слишком активным» политически, с тем чтобы не спровоцировать ответную реакцию России, которая могла бы увидеть в активности Пекина угрозу своим интересам в ЦА;

—    одновременно приступил к наращиванию активности в торговой и нефтегазовой сфере;

—    параллельно усиливал связи на двусторонней основе с каждой из стран — членов ШОС.

«Цветная революция» в Киргизии в 2005 году ознаменовала наступление нового этапа в развитии стратегии Пекина в отношении ШОС. Пекин, во-первых, оказался не готовым к тому, чтобы однозначно сформулировать свое отношение к «цветным революциям» в странах-соседях, а во-вторых, увидел, что ШОС в целом не способна к коллективным действиям в условиях политического кризиса в одной из стран-членов. В Китае не только испугались за судьбу китайско-киргизских отношений и негативные последствия вакуума власти в Киргизии для региональной безопасности, но и увидели опасность в активизации экстремистских сил внутри 50-тысячной уйгурской диаспоры, проживающей в Киргизии.

«Цветная революция» в Киргизии наряду с «цветными революциями» в Грузии и Украине побудила Пекин по-другому взглянуть на ситуацию на всем постсоветском пространстве: Китай испугался, что Москва позволит США распространить свое влияние на пространство СНГ, а это может обернуться против китайских интересов. При этом Китай оказывается перед непростым стратегическим выбором: идти ли в фарватере российской политики, иметь ли «свою игру» или делать ставку на американский фактор[7].

На практике Пекин движется по всем трем направлениям. Он демонстрирует стремление к диалогу с Россией по проблемам политической стабильности ШОС. Начинает готовиться к неблагоприятному сценарию развития событий в других странах и разрабатывает собственную новую линию поведения по отношению к ШОС. Ее компонентами становятся активность китайской дипломатии, в том числе и по негосударственной линии, в формате китайских неправительственных организаций, а также развитие параллельного диалога с США по проблемам Центральной Азии.

Заглядывая в будущее ШОС, Пекин исходит из того, что современные тенденции развития ШОС не благоприятны для Китая. ШОС — на деле — остается малоэффективной организацией, не способной реагировать на обострение политической ситуации в ЦА. Россия не заинтересована в ускоренном развитии ШОС и видит в усилении ШОС за счет активной роли Китая угрозу своим интересам в ЦА. Страны ЦА, с одной стороны, продолжают испытывать «исторический страх» перед Китаем, а с другой — нацелены на использование в своих национальных интересах соперничества Китая и России за лидерство в ШОС.

В этих условиях Китай оказывается перед дилеммой: либо согласиться с медленным и малоэффективным развитием ШОС, либо попытаться собственными усилиями превратить ее в реально действенную организацию. В случае если ШОС будет развиваться по первому сценарию, Китай сможет рассчитывать на ограниченные (но все же какие-то) дипломатические, экономические и полити- ко-пропагандистские дивиденды, однако, как представляется, этот вариант не позволит решить стратегические задачи в области безопасности Китая, увеличить его политическое и экономическое влияние в ЦА.

Второй вариант действий больше отвечает стратегическим задачам «возвышения Китая», однако потребует от Китая крупных финансовых затрат и несет в себе риски:

а)  усиления антикитайских настроений в ЦА,

б)  недовольства России и США китайской экспансией в ШОС,

в)  их ответных действий по сдерживанию Китая.

В перспективе именно от политики Китая — пассивной или активной — зависит, станет ли ШОС реально жизнеспособной организацией. При этом в случае проведения Пекином пассивной политики — в условиях слабой дееспособности ШОС — каждое обострение политической ситуации в ЦА будет провоцировать Китай на спонтанные односторонние, заранее не подготовленные действия. Негативные последствия таких действий состоят как в их малой результативности, так и в отрицательной реакции на них России и центрально- азиатских стран —членов ШОС, а также и США.

Способностью Пекина к преодолению сопротивления со стороны партнеров по ШОС китайской активности на пространстве ЦА и будут определяться пределы активности Китая в ЦА. При этом пробуксовка ШОС будет подталкивать Китай, во-первых, к акцентированию двусторонних связей со странами ЦА, во-вто- рых, к поиску партнеров по ЦА вне рамок ЦА — таковыми могут стать НАТО и США.

Северная Корея

Во время многосторонней встречи[8] по ядерной проблеме Северной Кореи в феврале 2007 года Пекин внес коррективы в свою позицию. Прежде всего, видя, что переговорный процесс буксует, и не желая брать на себя излишнюю политическую и финансовую ответственность за его результаты, Пекин уступил ведущие позиции в общении с Пхеньяном Вашингтону и Сеулу. Кроме того, на февральской встрече «шестерки» Пекин сделал, по сути, революционное предложение о создании пяти рабочих групп, которые бы параллельно обсуждали проблемы ядерного разоружения Пхеньяна и более широкие вопросы безопасности и сотрудничества в Северо-Восточной Азии (CBA) (председателем группы, занимающейся проблемами безопасности во всем регионе, стала в итоге Россия).

Китай, выступив в начале 2007 года с конкретной инициативой расчленить переговорный процесс на пять проблемных групп, предстает себя в новом качестве — источника интеллектуальной и организационно-структурной инициативы в шестистороннем переговорном формате.

Затем Китай пошел дальше, позиционируя себя не только «интеллектуальной» силой, но и потенциальным источником практических действий военно-политического характера. В начале 2008 года Пекин вбросил в мировые СМИ информацию — в качестве средства жесткого давления на КНДР — о возможном вводе китайских войск в Северную Корею для контроля над ядерными объектами, осуществления миротворческой операции и помощи беженцам в случае коллапса северокорейского режима[9].

Созданные с подачи Пекина пять рабочих групп охватывают следующие направления деятельности:

—    разрешение проблемы денуклеаризации (т. е. создание зоны, свободной от ядерного оружия) Корейского полуострова (группу возглавляет Китай);

—    нормализация дипломатических отношений между Северной Кореей и США;

—    нормализация отношений между Пхеньяном и Токио (двусторонние группы возглавляются совместно представителями обеих сторон);

—    оказание энергетической и экономической помощи Северной Корее (группу возглавляет Южная Корея);

—    разрешение проблемы безопасности в CBA в целом (группу возглавляет Россия).

Оценивая китайские инициативы, можно, во-первых, отметить важность самого факта выдвижения их Пекином — свидетельствующего о формировании в китайском руководстве потребности выступать активным фактором создания современных структур безопасности. В данном случае — в СВА.

Во-вторых, разделение труда в рамках шестистороннего процесса по отдельным важнейшим направлениям переговоров позволяет повысить их эффективность в целом.

С другой стороны, остаются неясности и нераскрытые темы.

Во-первых, как двусторонние отношения в рамках группы США — Северная Корея будут вписываться в общий многосторонний контекст. Пхеньян с самого начала настаивал на том, что нынешний кризис — это дело исключительно CTTTA и КНДР. И теперь он вряд ли захочет, чтобы его отношения с Вашингтоном хоть каким-то образом попадали под контроль или оценку остальных участников пекинского процесса.

Во-вторых, в китайском предложении отсутствует сюжет об установлении дипломатических отношений между Пхеньяном и Сеулом — без чего на Корейском полуострове не будет создано полномасштабной политико-правовой основы для поддержания мира и безопасности даже в случае нормализации отношений Пхеньян — Вашингтон.

Вместе с тем, наиболее перспективной представляется китайская идея о группе по безопасности в CBA — проблематике более широкой, чем чисто северокорейский ядерный сюжет. Данное направление работы шестисторонних переговоров позволяет превратить их в постоянно действующий механизм безопасности в СВА. Здесь открывается возможность проводить заседания этой группы на регулярной основе — даже если Пхеньян будет отказываться от участия во встречах. Тем самым снимается зависимость «пятерки» от «политических капризов» Пхеньяна, на деле всегда четко просчитанных.

Россия — Китай: стратегическое сотрудничество и соперничество

Сегодня в России де-факто укрепляется внешнеполитическая идеология, согласно которой мировое развитие рассматривается под углом соперничества и сотрудничества государств, использующих свои конкурентные преимущества и стремящихся к повышению национальной конкурентоспособности. Отсюда:

— Россия видит мир как арену конкурентной борьбы.

—    Чтобы постоянно побеждать, Россия должна укреплять свои конкурентные преимущества.

— Мировые лидеры — конкуренты России стремятся уменьшать ее конку

рентные преимущества и наращивать собственные.

— Задача России — всячески укреплять национальные конкурентные преи

мущества, взаимодействуя и в то же время соревнуясь с «партнерами и (одновременно) конкурентами».

Аналогичный подход, как отмечалось выше, возобладал и в Китае, на XVII съезде КПК, который закрепил видение современного мира также в свете «конкуренции и сотрудничества» государств.

Отсюда в концептуальном плане российско-китайские отношения и в политике и в экономике носят характер стратегического сотрудничества и одновременно стратегического соперничества.

Динамика соотношения между составляющими «сотрудничество» и «соперничество» определяет сложность и волнообразность российско-китайских отношений — когда совместные успехи соседствуют с взаимными претензиями.

Сегодня созданы все условия для эффективного двустороннего сотрудничества между Россией и Китаем:

—    в результате подписания ряда межправительственных соглашений заложены политико-правовые и финансово-экономические основы отношений;

—  решен пограничный вопрос;

—    укрепляется реальное антитеррористическое и военное сотрудничество, включая проведение совместных учений;

—    сформированы механизмы двустороннего диалога, в том числе по наиболее чувствительным проблемам — экология, миграция, структура торговли.

Активно развивается «саммитовая дипломатия», взаимодействие в ООН. Быстрыми темпами растет торговля между двумя странами. В 2007 году взаимный товарооборот превысил 48 млрд долл., увеличившись на 44% по сравнению с предыдущим годом. Россия стала седьмым из крупнейших торговых партнеров для Китая, а Китай — третьим для России. Развивается инвестиционное, межбанковское и финансовое сотрудничество[10].

Обозначены перспективы энергетического партнерства — в нефтегазовой и атомной сферах, в электроэнергетике, а также в сфере высоких технологий промышленного производства[11].

Китай не только глобальный, но и региональный партнер России. Для ряда восточных регионов (Читинская, Амурская, Еврейская автономная области) не остальная часть России, а именно Китай — основной торговый партнер, важнейший фактор благосостояния населения. На долю Сибири и Дальнего Востока приходится более 70% всего российского экспорта в Китай и около четверти импорта.

В отношениях с Россией Китай нацелен на решение следующих задач: получить доступ к восточносибирским и дальневосточным нефтегазовым месторождениям и трубопроводным системам;

—    приобрести наиболее перспективные активы в отраслях, открытых для иностранного капитала;

—    повысить роль китайского юаня в приграничной торговле; обеспечить для китайских транснациональных корпораций ведущие позиции в экономике российского Дальнего Востока по сравнению с конкурентами из других стран.

Накапливание позитива, по количественным и качественным параметрам, является одной из двух важнейших тенденций развития двусторонних связей, усиливающей составляющую «сотрудничество» в российско-китайских отношениях «стратегического сотрудничества и соперничества».

Другая тенденция — нарастание новых проблем и рисков.

В торговле — это невыгодная для России структура товарооборота. Высокие темпы роста взаимной торговли обусловлены быстрым развитием китайской экономики в целом и ростом мировых цен на нефть, а не качеством российского экспорта, две трети которого приходятся на энергоресурсы и древесину и лишь 1,5% — на продукцию машиностроения. В российском импорте из Китая, напротив, преобладает машинотехническая продукция (около 30%).

В 2007 году возникла проблема торгового дефицита. Стремительный рост китайского экспорта в Россию впервые за историю взаимной торговли привел к образованию положительного торгового сальдо в пользу Китая в размере 8,8 млрд долл.

С 2006—2007 годов Китай начал позиционировать себя как крупный экспортер капитала — конкурент традиционным мировым игрокам, в т. ч. и России. Китай идет на многомиллиардные вложения, прежде всего, в разработку, транспортировку и переработку углеводородных ресурсов в развивающихся странах; скупает ликвидные активы в мировой энергетике, «новой экономике», банковском секторе и т. п. Общий объем накопленных прямых китайских инвестиций за рубежом превысил 80 млрд долл.

В сфере энергетики Россия и Китай не только сотрудничают, но и соперничают. Китай все чаще выступает как конкурент российскому энергобизнесу и в самой России, и в мире — в Центральной Азии, на Ближнем Востоке, в Африке и Латинской Америке.

Российско-китайское сотрудничество в военно-технической сфере, несмотря на существенные достижения последних лет, также сталкивается с нарастающими проблемами[13].

Нарастание проблем и рисков в российско-китайском экономическом сотрудничестве вызывает рост взаимных претензий и опасений.

Китайцы видят препятствия развитию китайско-российского «стратегического партнерства» собственно в действиях России, на которую возлагают вину за:

—  отсутствие «взаимного доверия»;

—    отсутствие «понимания взаимных интересов и путей развития сотрудничества» в ЦА. В том числе — отсутствие единого, согласованного понимания причин и характера «структурного кризиса» и «факторов неопределенности» в ЦА, а также отсутствие совместных китайско-российских предприятий и проектов в ЦА;

—    наличие проблем «производственного характера», т. е. таких, для решения которых созданы двусторонние механизмы, однако эти механизмы не используются;

—  сохраняющееся восприятие в России Китая как «угрозы».

Стратегическому партнерству, по мнению китайцев, мешает «дисбаланс внутреннего развития Китая и России». Китай при этом трактуется как «поднимающаяся держава», а Россия — как «падающая держава». Неспособность России «найти адекватную экономическую стратегию» «мешает стратегическому партнерству».

В сфере энергетического сотрудничества китайцы выдвигают претензии в том, что:

1)   в России существует монополия государства на трубопроводный транспорт, что ограничивает китайско-российское энергетическое сотрудничество.

2)  Трубопроводный транспорт и железнодорожный транспорт выступают «конкурентами при экспорте нефти в Китай».

3)   Существуют «противоречия между различными политическими и деловыми кругами России», что ухудшает условия сотрудничества с Китаем.

4)   В России «трудно разобраться с тем, кому верить и с кем надо работать».

5)   Россия не желает «завязывать свой экспорт энергоносителей на Китай, имея стратегические намерения экспортировать нефть и газ в Японию и Южную Корею».

6)   Москва тормозит предоставление государственных гарантий российско- китайскому энергетическому сотрудничеству, на которых настаивает Китай.

Свои опасения есть и в России. Прежде всего, они связаны с угрозами китайской экспансии на российские территории.

Автор данной статьи представляет собственное видение проблемы китайской экспансии.

Во-первых, сегодня не существует оснований для территориально-политической экспансии Китая на российские территории. После того как оба государства решили вопрос о российско-китайской границе, официальный Пекин снял территориальные претензии к России. Появляющиеся китайские публикации, в которых содержатся притязания на российские территории, носят академический характер и не отражают политики нынешнего китайского руководства. Современный Китай позиционирует себя как мировая ответственная держава, стремящаяся к сотрудничеству с мировыми лидерами в целях создания новой архитектуры безопасности. Территориальное давление на соседей, характерное для Китая в прошлом, не вписывается в новую внешнеполитическую стратегию Пекина. Реальную проблему представляет давление китайских провинциальных властей на властные и бюрократические структуры российских приграничных регионов в целях обеспечения наиболее выгодных условий для китайского бизнеса. А также — экспансия на российский Дальний Восток китайской «теневой» экономики, которая работает в связке с российскими «теневиками» и развитию которой активно способствует российская коррупция.

Во-вторых, демографическая экспансия не носит критического характера. Современный Китай не проводит государственной политики заселения российских территорий.

Российские дальневосточные районы представляют собой слабо обжитые территории с неразвитой инфраструктурой и не входят в число приоритетов китайских мигрантов, ориентированных на богатые восточные районы самого Китая, а также на Северную Америку и Европу.

Постоянно проживающие на российском Дальнем Востоке граждане Китая составляют 4-5% населения региона, что соответствует доле здесь китайского населения на закате царской России.

Справедливости ради стоит сказать, что демографическая экспансия Китая, которая все же существует, создает для России некоторые проблемы. Многие китайцы нарушают российское миграционное законодательство, а также уклоняются от уплаты налогов. Кроме того, как и любые мигранты, они составляют конкуренцию российским гражданам на региональных рынках труда.

В-третьих, наибольшую опасность для России представляет новая экономическая экспансия Китая, приходящая на смену традиционной экспансии дешевых низкокачественных китайских товаров. Материальной основой новой экономической экспансии Китая является, во-первых, стремительный рост инвестиционных, финансовых и товарных возможностей китайской экономики, а во-вторых, — резкое увеличение российско-китайского торгового и инвестиционного сотрудничества в последние годы.

Пока Россия, на которую приходится около 2% китайского внешнеторгового оборота и прямых зарубежных инвестиций Китая, не входит в число главных «мишеней» китайской экономической экспансии. Однако в ближайшее время следует ожидать нарастания китайской инвестиционной и корпоративной экспансии в Россию, которая быстро вытесняет «экспансию» китайских «челноков».

Новая экономическая экспансия Китая усиливает конкурентное давление на российских производителей, прежде всего, на рынках Восточной Сибири и Дальнего Востока. Китай нацеливается на следующие задачи:

—    получить доступ к восточносибирским и дальневосточным нефтегазовым месторождениям и трубопроводным системам, связывая это с реализацией внутренних задач развития Северо-Востока и Северо-Запада Китая;

—    приобрести наиболее перспективные активы в отраслях, открытых для иностранного капитала;

—   повысить роль китайского юаня в приграничной торговле;

—    обеспечить для китайских THK ведущие позиции в экономике российского Дальнего Востока по сравнению с российскими конкурентами и конкурентами из других стран.

Особенностью новой экономической экспансии Китая является напористое и агрессивное поведение молодого китайского капитала.

Китай сегодня является новым — по сравнению с ЕС, США, Японией — игроком на российских рынках. Поэтому его агрессивное поведение особенно бросается в глаза российской политической и деловой элите. Это новое недовольство наслаивается на старое негативное и традиционно подозрительное отношение к Китаю и порождает в России особую настороженность по отношению к Китаю — в сравнении с восприятием работы на российских рынках традиционных иностранных партнеров.

В-четвертых, России необходима рациональная политика в свете новой китайской экспансии, а не «алармистское противодействие».

Дело в том, что в условиях глобализации меняется само содержание понятий «экспансия» и «противодействие экспансии». Следовать в этом вопросе логике «холодной войны» было бы ошибочно. Важно различать экспансию как углубление взаимодействия между пограничными странами и экспансию как сознательную политику сопредельного государства, нацеленную на «захват» территории своего соседа. «Противодействие экспансии» в условиях глобализации означает не самоизоляцию России и не свертывание связей с Китаем, а напротив — сотрудничество с нашим соседом в целях нахождения рациональных развязок возникающих проблем в рамках уже созданных механизмов развития двусторонних отношений.

Несмотря на сложность и актуальность текущих экономических вопросов, в отношениях России с Китаем наиболее существенны стратегические аспекты проблемы.

Стратегический риск связан с тем, что Россия — на фоне интеграции Китая в мировые экономические структуры и продолжающихся рыночных и политических реформ в направлении «от внутрипартийной и низовой к всенародной демократии» — может оказаться на более «далеком расстоянии» от США и Запада, чем Китай. Это уменьшит конкурентные преимущества России как постсоветского государства и ослабит ее международные позиции.

Стратегические перспективы развития Китая и России состоят в том, что Китай будет наращивать экономический отрыв от России. Для этого, помимо прочего, существуют и естественные демографические предпосылки.

Структурные риски заключаются в том, что Россия как экспортер энергоресурсов оказывается по «другую сторону баррикад» от Китая и других крупнейших импортеров нефти и газа — ЕС, США, Японии. Это новая разделительная линия, ставящая Россию в стратегически невыгодное положение.

Главная проблема для России не в том, чтобы не отстать или отстать, но не так сильно, от Китая. Проблема в том, чтобы не оказаться в маргинальном положении в мире на фоне интегрирующегося в мировое экономическое пространство и модернизирующегося Китая. Для этого России необходимо:

—    в области внутреннего развития — ускорение рыночно-демократических реформ;

—  в области внешней политики и безопасности — выстраивание новых многосторонних форматов стратегического диалога «Россия - Китай — США», «Россия — Китай — Япония», «Россия — Китай — ЕС» по проблемам безопасности и формирования нового миропорядка. Задача — избежать рисков, связанных с развитием американо-китайских, японо-китайских и китайско-европейских отношений в невыгодном для России направлении;

в экономике и энергетике — повышение взаимной стратегической значимости сторон. Для этого — новое видение России и Китая как составных частей интегрирующейся «пространственной экономики» Восточной и Центральной Азии;

—   в целом необходимо разработать «Большую азиатскую стратегию России», в которой, наряду с другими проблемами взаимодействия России с Восточной Азией и развития Восточной Сибири и Дальнего Востока, были бы сформулированы приоритеты в российско-китайском партнерстве.

В Европе вообще полагают, что нынешняя Великая Стена, простирающаяся от Корейского Залива на запад до крепости Цзю-юй-гуань, вся каменная, и от самого построения доныне — продолжения более двадцати веков — нималого повреждения от времени не потерпела. Китайская история противоречит и тому и другому мнению.