Почему крупные российские города так сильно отличаются друг от друга? Что мешает Омску стать равным по значению Москве или Санкт-Петербургу? На эти «наивные вопросы» существует множество «умных ответов». Москва — это столица, и, поскольку в ней сосредоточены федеральные ведомства, второго такого города в России быть не может. А Петербург? Петербург — это старая столица.

Россия страдает от сверхцентрализации социальной жизни. В таких странах, как США, Канада, Австралия, насчитывается от 3 до 15 примерно равных по значению городов. Почему же попытки снизить степень централизации в России ни к чему не приводят?

В Омске живет в десять раз меньше людей, чем в Москве, поэтому для развития целого ряда видов деятельности здесь просто не хватает объема платежеспособного спроса. Ho население Омска больше населения Эстонии, где социально-экономическая жизнь намного интенсивней, чем в большинстве российских городов. Принято еще говорить о природно-климатических факторах и географическом положении. Однако развитие энергетики и современных средств транспорта и связи существенно нивелируют значение этих факторов. При этом собственная эволюция городских подсистем развивается по общим правилам, описанным еще Джеймсом Форрестером в 70-е годы прошлого века[1]. Здесь нет большой разницы между Омском, Новосибирском, Казанью и Петербургом. Именно в рамках этого подхода в 1997—98 годах нами был сделан «Анализ долгосрочных тенденций социально-экономического развития г. Омска»[2].

По-видимому, основной причиной, обуславливающей различия между большими городами, является специфическая для каждого локуса структура социальных коммуникаций. Наряду с экономическими параметрами, именно способ организации социальных взаимодействий между коллективными акторами приводит к тому, что одни города становятся более конкурентоспособными и поднимаются вверх в пространственной иерархии, а другие, наоборот, постепенно теряют свое место и, соответственно, значение.

Гипотеза о важной роли социальных коммуникаций привела к тому, что я стал собирать данные, которым ранее не придавал существенного значения[3]. Скажем, один из срезов городской жизни, во многом определяющий и конкурентоспособность города, и его социальную динамику, — это коммуникации в среде «технической интеллигенции». (За неимением лучшего, я применяю этот термин для обозначения соответствующей социальной группы. На мой взгляд, интеллигенции как основного актора социальной модернизации в СССР не было, по крайней мере, до 1960-х годов, и она перестала существовать в России после середины 1990-х годов, но это отдельный разговор.) Ниже представлено интервью со старшим инженером Центра стандартизации и метрологии Госстандарта СССР по Омской области Ниной Леонтьевной Кудрявцевой, которая работала в этой службе с 1951 по 1982 год. В интервью предпринята попытка проанализировать, как менялся состав и структура технической интеллигенции, а также проследить историю «борьбы за качество», исход которой сказался на судьбе экономики СССР в целом. Причем сами механизмы деградации качества, по-видимому, были общими для Москвы, Омска и других крупных городов, но последствия оказались все-таки разными.

В сносках приведены расшифровки «закрытых вопросов» и дополнительные данные.

Петр Ореховский: Больше всего меня интересует, что происходило в среде инженерно-технической интеллигенции города Омска. Вы работали с 1950-х по 1980-е годы — про этот период давайте и поговорим. И для начала обсудим, откуда эта техническая интеллигенция здесь взялась. Я от некоторых людей в Омске слышал, что кадры город готовил себе сам. Ho вы же омичка в первом поколении. Откуда вы приехали?

Нина Леонтьевна Кудрявцева: Я приехала в Омск в 1951 году после окончания Одесского техникума измерений. Я получила квалификацию техника-энергетика по метрологической аппаратуре — электроприборам, приборам давления, газо- счетчикам и расходомерам. Так у меня было написано в дипломе. И вот я приехала сюда по распределению.

П. О.; И где жили?[4]

Н. К: Сперва жила в кабинете директора нашего Центра, верней, лаборатории — тогда он еще назывался лабораторией метрологии. Я жила прямо там. Ночевала, а утром манатки быстренько прятали... Мы приехали, две девушки. Месяц или больше жили на Гагарина — там был наш Центр, или лаборатория... А потом договорились с заводом Электроточприбор насчет общежития[5].

П. О.: А Электроточприбор уже был?

Н. К.: Был. Он был организован во время войны. Приехали Киевский приборостроительный завод и Ленинградский, их соединили, и получился Электроточ- прибор. Потом, по окончании войны, многие разъехались — кто в Киев, кто в Ленинград. А тут уже стали брать местные кадры. Впрочем, многие остались. Кто вышел замуж, кто женился... Знаете, жизнь есть жизнь. Мы жили в общежитии. Нас в комнате жило девять человек. Девочки и из цехов, и с других подразделений завода — всякие. Рабочие.

П. О.: А сколько народу тогда примерно жило в Омске?

Н. К.: Где-то около 600 тысяч. То есть это уже был крупный город, были заводы, завод Баранова был большой, который с Украины сюда эвакуировался, завод Ворошилова, который приехал то ли из Ростова, то ли откуда-то еще. Потом ереванский завод здесь был. Ереван не захватили, но завод эвакуировали — боялись оккупации[6].

П. О.: А что это был за завод?

Н. К.: Тоже приборостроение, но очень средние такие технические приборы, там классных приборов не было.

П. О.: Он остался сейчас в Омске?

Н. К.: Отдельным он и не был. Внутри площадей Электроточприбора сделали завод Поршень, маленький такой завод. А потом они быстро уехали. Забрали свое оборудование, после того как стабилизировалось там все у них, и уехали.

П. О.: А с земляками, которые приехали в Омск, вы поддерживали потом отношения? Много было ваших знакомых с Украины, приехавших сюда работать?

Н. К. : Пожалуй, с Киевским приборостроительным заводом приехало много. И остались многие. Из Краснодара многие приехали на Электроточприбор.

Из Краснодарского техникума приезжали по распределению специалисты именно по электроприборам. Там же тоже есть приборостроение электрических приборов высокой точности.

П. О.: А после войны по распределению, как вы, приезжали?

Н. К.: Приезжали, конечно. Очень много приезжали. И из московских институтов, и из Ленинграда. Кое-кто уехал, но многие остались.

П. О.: Если взять те места, где вы работали, например, Электроточприбор, Баранова, Полет[7], какой примерно был процент приезжих специалистов в 50-е, 60-е, 70-е годы?

Н. К.: В 50-е годы не менее 50 процентов. В 60-е уже процентов 25, но приезжали еще, это было существенно. Причем специалисты именно из институтов. А в 70-е, я даже не знаю, чем это объяснить, но это Москва, Ленинград. А с Украины и юга России уже меньше.

Приезжали и из томского университета, как сейчас выражаются, классического. Раньше политехнические был институтами. У меня подруга была оттуда, их приехала целая группа, но это уже были физики. В 70-е годы из-за Урала сюда ехали не более 10 процентов специалистов. Если в первые годы после войны много было приезжих, то уже с 70-х заводы комплектовались своими специалистами, омскими[8].

П. О.: А после переезда в Омск вы ездили на Украину?

Н. К.: Я каждый год ездила на Украину, у меня родители там жили. Сейчас уже нет ни того, ни другого. Мама умерла там, папа остался один, мне пришлось его забрать, здесь он и похоронен.

П. О.: По ценам, снабжению продовольственными товарами, возможности получить квартиру Омск сильно отличался от Одессы?

Н. К.: Их нельзя сравнивать. Это совершенно разные города, разный интеллект. Ho в Омске было очень трудно получить квартиру. А в Одессе я и не пыталась, поэтому я не могу сравнивать. Хотя практику я проходила на заводе газовых счетчиков, и мне предлагали там остаться, очень уговаривали.

П. О.: Ho ведь Одесса, кажется, лучше Омска — теплее, живее. Почему вы не вернулись?

Н. К.: Потому что вышла замуж за сибиряка. А потом сыграл свою роль жилищный вопрос. И муж работал, и я работала... С жильем мне помог директор завода Электроточприбор, сама бы я ничего не сделала. Благодаря тому, что я, в силу своих возможностей — и физических, и по должности, — много помогала заводу. Я никогда не отказывалась.

Вы понимаете, наступает конец месяца. Надо если не всю ночь, то до четырех утра быть на заводе. Потому что продукцию нужно оформить 31-м числом, чтобы она вошла в состав продукции, произведенной в счет плана этого месяца. То есть надо отчитаться...

Я вам расскажу, как я получила свою первую комнату. 30-го весь день, часов до трех ночи, я работала в цехе. 31-го — весь день и всю ночь. Когда я пришла в общежитие и легла спать, я уже сама себя не помнила. Вы представляете, что это такое, когда перед тобой сутки мигали стрелочки приборов. Причем ведь надо знать, что смотреть, что сделать и так далее. И только я уснула, приходит начальник OTK и говорит: «Нина Леонтьевна, вы извините... вот, остался еще ящик приборов, вам не предъявили, а надо принять».

П. О. : Это что — в новогоднюю ночь?

Н. К.: Так бывало и в новогоднюю ночь, но в данном случае я говорю об одном из обыкновенных концов месяца. А ведь уже наступило первое число. Я говорю: «Вы знаете, я уже не могу смотреть на приборы». Она говорит: «Я вам верю, но я вас умоляю...» Ну, и так далее, и тому подобное... А ведь от этого зависели все зарплаты, премии... всё, абсолютно всё — от выполнения плана. Хорошо, что я имела на руках клеймо. У нас приборы клеймили, и мы должны были клейма сдавать каждый день. Ay меня было свое, директор Центра издал приказ, по которому я могла не сдавать его каждый день. Ну, я поднялась и пошла, приняла этот ящик приборов, который разиня какая-то недосмотрела. Встречает меня снова начальник OTK... Она, собственно говоря, здесь в цехе и была.

П. О.: Так она и ночью была?

Н. К.: Ночью ее не было. Приборы на контроль предъявляет мастер цеха. А наутро она пришла, и обнаружилось, что еще недосчитаны приборы, план не выполнен цехом. И тогда она пришла просить уже сама. Я приняла приборы, собралась идти домой, она меня встретила, говорит: «Пойдемте со мной». Ведет меня в кабинет директора. И директор дает мне ордер на комнату. Сказал так: «Это вам за то, что вы нам никогда не отказываете в том, что для нас очень важно».

Вот таким образом шла работа. Конечно, я не скажу, что я хорошо поступала, нет. Ho вы понимаете, людей жалко. Я не о заводе. Завод, дирекция... бог с ними. А люди, которые работают, они ж тоже, бедные, полмесяца без работы сидят, а полмесяца не знают, как довести это все, чтобы план выполнить. Сидят ночами и сутками. И не принять у них я не могла.

П. О.: А вообще работали в две смены?[9]

Н. К.: Работали в три смены. В 1951 году, когда я приехала, работали в три смены, а на две перешли только где-то в 70-х годах. На Электроточприборе был очень большой объем производства щитовых приборов — маленькие такие «индикаторы», как их называли. Потом завод перешел на эталонные, потом на цифровые приборы, то есть уже обновилась техника. С цифровыми приборами, конечно, трудно ночами работать. В общем, виден был уже закат старой продукции, и завод перешел на двухсменную работу.

А так все годы было три смены. Причем в начале 50-х была еще шестидневка по восемь часов, и только в 1957-м перешли на пятидневку. Декретный отпуск тогда был два месяца до и два месяца после родов. И все. Декретный отпуск оплачивался из расчета 75 процентов фактической зарплаты. Ежегодный отпуск у меня был 24 календарных дня. Я все время работала на должности старшего инженера, хотя фактически исполняла обязанности начальника лаборатории. Ho такой ставки не было в штатном расписании Центра. И все старшие инженеры по факту исполняли обязанности начальников лабораторий.

П. О.: Для того чтобы занимать эту должность, необходимо было быть членом партии? Вас при назначении на нее рассматривало партбюро?

Н. К.: Я была членом партии, но при назначении на должность специалиста меня на партбюро не рассматривали. Начальника лаборатории, возможно, должны были рассматривать, но старших инженеров — нет.

П. О.: А ваш муж был членом партии?

Н. К: Нет.

П. О.: И получил квартиру?

Н. К.: Да. Ho с квартирой мне опять помог директор завода Электроточпри- бор. Он научил меня, каким образом это сделать. Нужны были ордера на комнаты в двухкомнатной квартире. Одну комнату дают одному сотруднику завода, а вторую моему мужу. А я имела комнату — мы жили по Карла Маркса[10], у нас была комната 18 метров в старом доме. Я потом меняюсь с этой женщиной, которая получила ордер. Вот таким образом мы получили эту квартиру.

П. О.: Тогда весь жилой фонд был коммунальным? Отдельных квартир не давали в принципе?

Н. К.: У нас семья — три человека, на трех человек тогда не давали двухкомнатную квартиру. Давали одну комнату или однокомнатную квартиру. А нас было трое, хотя фактически нас жило четверо, со мной жила моя племянница. Ho она не считалась нашим ребенком. Племянница, получалось, не член семьи.

П. О.: Вы проводили проверки приборов городских предприятий. А в Омске проводились какие-то научно-практические конференции, где показывали новые приборы, обсуждали общие технические вопросы, встречались технические специалисты с разных предприятий?

Н. К. : Да. У нас был специальный отдел по стандартизации и метрологии, вот они проводили. Выходили новые ОСТы, выходили новые ТУ, положения технические, по ним они проводили совещания. У нас даже организовывали в Центре курсы для работников заводов. На каждом заводе были отделы метрологии — их учили, и все эти семинары проводили. И не только саму учебу, но и научно-практические конференции, по техническим каким-то новинкам. Все это было.

П. О.: То есть большинство специалистов, связанных с приборами, знали друг друга?

Н. К.: Да.

П. О.: Когда в 70-е начали говорить о качестве, как взаимодействовали эти специалисты, руководство предприятий, партийные органы, советские, контрольные? Ведь власть была не только у партийного руководства.

Н. К.: В общем, подавлял все обком партии. Вот такой пример. Я приняла партию приборов, которые называли образцовыми, т. е. эталоны — по ним уже сличают остальные приборы. Эти образцовые шли все 100 процентов на проверку. А вот технических малогабаритных, щитовых приборов мы имели право по технической документации брать 10 или 20 процентов от партии. Если все из них проходят, то принимаем всю партию и ставим клеймо. Если имеется брак, то берем еще часть от этой партии. Ну, и так далее.

П. О.: То есть вы старались не наказывать людей, поэтому отбраковывали часть продукции. А могли забраковать всю партию?

Н. К.: Могли. Вот однажды я принимала большое количество приборов, взяла одну партию, у меня отбраковалось процентов 12, второй ящик беру — снова брак... Я принимаю решение забраковать всю партию, а приборов много — выше меня стоят ящики. Ну, а на дворе 31-е число. Завод забегал. В обком звонят.

П. О.: Это все на Электроточприборе?

Н. К.: Да. Я в последнее время работала с этим заводом. Звонят в обком. Я говорю: «Да звоните вы, куда хотите». Из обкома звонят, первый вопрос: «Вы член партии?» Я говорю: «Да». — «Вы что, билет решили потерять?» — «Нет, постараюсь не потерять».

П. О.: А кто звонил?

Н. К.: Заместитель начальника отдела промышленности. Я его знала, приходилось бывать у него не раз. Он говорит: «Я советую вам принять приборы». А я: «Что значит “советуете"? Приезжайте, я вам их покажу, и потом будем решать вопрос. Что вы мне советуете? Я и так уже без глаз осталась с этими приборами». — «Ну, хорошо, вы не знаете, Розин[11] (это начальник нашего Центра) у себя?» Я говорю: «Я не знаю, я сегодня там не была». К директору завода уже потащили: «Вам звонит Розин туда». Я говорю: «Он знает, куда мне позвонить». Конечно, я поняла, что будут давить. Буквально через несколько минут звонит мне Розин: «Тогда всю партию перепроверяйте». — «Это немыслимо всю партию проверить, я не могу». — «А я предлагаю вам тогда принять все». Я ему: «Я не приму, приборы очень плохие». Он говорит: «Ну, ладно». Через полчаса приезжает из Центра представитель другой лаборатории принимать эти приборы. Вот. Вы понимаете? Вот так.

П. О. : Ho ведь ваша лаборатория была одна в Центре? И другой человек — это другой человек из вашей же лаборатории?

Н. К.: Нет. Я из отдела приборостроения, а этот был из отдела электроизмерений. С приборостроением мы работаем на заводе, а они работают в самом Центре. Ho это специалисты по электроприборам, они знают все приборы электроизмерений, естественно, я тут не могу по поводу квалификации ничего возразить. В результате приехал парень, всю партию проверил, забраковал 35 процентов приборов, остальное пропустил. Так что КПСС нами так вот руководила. Принять — и все.

П. О.: Пятилетка качества — это 1971—1976 годы. Вы часто испытывали подобное давление в эти годы?

Н. К.: Во-первых, оно было постоянным. Во-вторых, это давление партии привело к тому, что и люди в цехе знали: ну, подумаешь, Нина Леонтьевна не примет, ей из обкома позвонят, куда она денется. И приборы становились хуже и хуже. Если в 60-е годы, когда мы принимали приборы на экспорт, это были приборы, в которые смотришь, как в зеркало — отполированные корпуса, циферблаты блестят. А теперь на экспорт мы стали принимать такие же приборы, которые идут в нашу страну. То есть качество сильно понизилось. А комплектующие? Ведь завод получал массу комплектующих. Без конца: «Зайдите в лабораторию комплектующих»... Там была лаборатория входного контроля. Она тоже проверяла не все — это и невозможно было все проверить, но какой-то процент проверяли, потом писали акты и так далее. И в актах писалось, что оттуда-то и оттуда-то мы получили чуть ли не 100 процентов брака. Вы понимаете? Это в 70-е годы было постоянно.

П. О.: То есть с точки зрения ухудшения качества интересы хозяйственников- директоров и интересы партии шли рука об руку. Они дружно работали на ухудшение ситуации[12].

Н. К. : Да.

П. О.: Получается, что партия, которая сама же приняла решение об улучшении качества, сам же его саботировала?

Н. К.: Сама же и погубила все качество. Я вам говорю, что раньше, когда мы делали приборы, наши приборы шли чистые, внутри было до того хорошо. А тут откроешь прибор и не поймешь, как идет сплав... И сопли, я извиняюсь, за каждой пайкой — олово не убирали. Небрежно, страшно небрежно. По технологии мы должны были и сборку смотреть, и пайку. Я в последнее время уже не смотрела, иначе — хоть выбрасывай.

П. О.: А горком вами занимался?

Н. К: Нет, все решалось только на уровне обкома. Только обком партии, отдел промышленности.

П. О. : В 50-е, когда вы приехали в Омск, сколько лет примерно было работникам отдела промышленности обкома партии?

Н. К.: Для меня они все старые были, конечно. Ho в целом им было за пятьдесят. Это были еще сталинские кадры. И вообще омоложение этих кадров пошло где-то в 60-е годы. Стали появляться те, кому уже было не за пятьдесят, но за сорок. До сорока, а тем более тридцатилетних — никого не было[13].

П. О.: А уровень завотделом, первых-вторых-третьих секретарей — им было уже за шестьдесят?

Н. К.: Да.

П. О.: Когда при Горбачеве начались разные митинги, обсуждения, вы еще поддерживали отношения с коллегами?

Н. К.: Да.

П. О.: И что обсуждали? Чего хотела тогда техническая интеллигенция?

Н. К.: В основном люди хотели работы. Потому что заводы перестали работать уже во второй половине 80-х. He было поставок, началось разделение по республикам и регионам... Наш завод снабжался из Клева, Еревана, Краснодара, Ленинграда, почти все это прекратилось. Остался только ленинградский поставщик — завод Вибратор. Большую часть номенклатуры уже нельзя было делать.

П. О.: Ho зарплату же повышали?

Н. К.: Да ничего они не получали. Люди ходили на завод уже почти без зарплаты, поскольку продукции выпускалось мало. Просто держались за свои места, боялись все потерять[14].

П. О. : В Кемерово и Новосибирске проходили выборы директоров предприятий. А в Омске что-то подобное было?

Н. К.: Нет, я не помню, чтобы были какие-то бурные обсуждения. В основном народ терпел и ждал лучшего.

П. О.: Хотя бы письма куда-то писали?

Н. К.: Письма писали, в основном, с заводов. Заводы обращались и в городские организации, и в область, и в Москву Ho это — заводы. Директора подписывали эти обращения и отправляли. А что касается нашей метрологической службы, то они лучше стали жить в этот период. Потому что они стали получать наличные деньги за проверку приборов. Я даже удивляюсь, какие они получают деньги, мы таких не видели. Как они отделали свои помещения, какое оборудование закупили... Наша лаборатория имеет образцовое оборудование. Ho это началось уже в 90-е годы, а в 80-е заводы не работали и их не вызывали — тоже бедствовали. Сидели, ждали, надеялись.

П. О.: То есть раньше Центр был бюджетной организацией, а сейчас стал получать деньги непосредственно от заводов?[15]

Н. К.: Да.

П. О.: И как сейчас сами работники Центра оценивают ситуацию с качеством измерений? Стало лучше или хуже?

Н. К. : Ну, кто же скажет, что плохо работает? Я не могу ничего на этот вопрос ответить.

П. О.: Розин когда ушел?

Н. К.: Розин умер в 1984 году. Он тоже все через себя пропускал. Он вообще- то был такой человек, которому нельзя было возражать. В последнее время считал про себя, что он бог и царь, был на хорошем счету в Госстандарте. Ему к шестидесятилетию выделили машину личную, «Жигули». Надо было поехать в Москву, заплатить деньги и перегнать ее в Омск. А у Розина был друг на Элект- роточприборе, на которого он оформил доверенность, чтобы тот перегнал машину — у него самого побаливало сердце, работа-то идиотская, грубо говоря. И перед Новым годом, когда надо было забирать машину, товарищ Розина ехать в Москву отказался. Розин психанул, пошел домой, упал и — разрыв сердца.

П. О.: Кто пришел после Розина?

Н. К.: После Розина прислали из обкома партии товарища. Был он, правда, сравнительно недолго, лет шесть-семь, поскольку не специалист. По-моему, он в обкоме мебель курировал. Ему дали в штатное расписание должность главного инженера, чтобы он взял себе специалиста, и он с завода Попова взял инженера. Радист, очень хороший специалист, его взяли на должность главного инженера. В конце концов, именно он стал начальником Центра. Ho теперь же проводят аттестацию: на место объявляют конкурс, а участников приглашают в Москву. И наш радист не прошел через это московское собеседование. Назначили нового начальника, тоже из области. То есть из комитета по промышленности областной администрации. Он вроде бы с завода подъемных машин (бывший Тяжмаш). Я думаю, что прежний начальник как специалист был лучше, измерительную технику он, конечно, знал хорошо. Ну, кому-то не угодил. Так тоже бывает...

Апрель, 2007

Конечно, это интервью тоже не дает ответа на «наивные вопросы», поставленные в начале статьи. Просто один из сюжетов городской жизни, один из слоев городской социальной коммуникации — не более, но и не менее. Этот сюжет позволяет вспомнить (и отчасти уточнить знания) о том, как были устроены социальные связи и жизнь в советское время, поскольку за последние десять лет представления об обычной, «рядовой жизни», по-моему, уже стали подвергаться существенной мифологизации.



[1]    Форрестер Дж. Динамика развития города. М., 1973. Описание фаз городской эволюции также приводилось в статье: Ореховский П. Способы жизни российской глубинки: между стагнацией и упадком // Отечественные записки. 2006. Т. 32. № 5. С. 126—128.

[2]    Ореховский П. А., Плаксина В. В., Хейфец П. Б., Хохлова О. М. Анализ долгосрочных тенденций социально-экономического развития Омска. Омск, 1998 [Cm. http://lab.obninsk.ru/public/arti- cles.php?htmlfile=omsk-rep-01 .htm].

[3]     Исследования экономики города ведутся уже 10 лет благодаря помощи факультета международного бизнеса Омского государственного университета. В них регулярно принимают участие аспиранты и молодые ученые кафедры мировой экономики О. Авдеева, О. Верховец, Н. Пузина, И. Трапезников. Большую организационную помощь оказывает декан факультета д. э. н. Ю. Дусь, за что выражаю ему свою искреннюю признательность.

[4]    Подразделения федеральных служб, к которым относились Госстандарт, Госкомстат (тогда — ЦСУ), Гостехнадзор, подразделения министерства финансов (областное и городское финуправление) и т. д., не могли иметь собственный жилой фонд, в отличие от так называемых градообразующих предприятий. Кроме них небольшой частью жилья распоряжался городской исполнительный комитет народных депутатов (как сказали бы сейчас — муниципалитет). Был еще, само собой, частный жилой фонд.
Работникам, которые должны были контролировать работу предприятий, могли дать жилье только руководители этих же предприятий. Таким образом, между ними сразу же возникали отношения своеобразной взаимной зависимости, которые могли строиться как на доверии и альтруизме, так и на политике обвинений и угроз...

[5]    Ул. Гагарина — центр Омска, в настоящее время там находится здание городской администрации. Завод «Электроточприбор» — один из самых крупных приборостроительных заводов (несколько тысяч занятых в советское время; при этом таких заводов в Омске было около десятка). В настоящее время на «Электроточприборе» осталось около 10% производственных площадей — завод по-прежнему находится в центре Омска, и цеха приспособили под торговлю престижными иностранными автомобилями и другими товарами, а в бывшем заводоуправлении разместился ночной клуб «Атлантида».

[6]    Н. Л. Кудрявцева в общем права — по данным статистики, в 1959 году в Омске жило 581 тыс. чел., причем долгое время население города удваивалось каждые 20 лет: в 1917 году (начало года) — 113,7 тыс. чел., 1926-м — 161 тыс. чел., 1939-м — 288, 8 тыс. чел., 1959-м — 581 тыс. чел., 1979-м — I 014,3 тыс. чел., 1992-м — I 168,6 тыс. чел., после чего город, по данным официальной статистики, остановился в росте и даже начал терять население. Интересно то, что в настоящее время оценить постоянное население города довольно трудно, — с равным успехом можно утверждать, что в городе постоянно живет, скажем, I млн или 900 тыс. чел. Муниципалитет (да и регион) заинтересованы в завышении численности населения, однако субъективные оценки жителей расходятся полярно. В отличие от советских лет, когда в городе постоянно строились новые заводы и цеха, сейчас в Омске вводятся большие торговые площади, в то время как производственные мощности выводятся из эксплуатации. 1де зарабатываются деньги, которые тратятся в этих новых гипермаркетах, остается неясным. Как ни странно, жители советских городов, по-видимому, были лучше осведомлены о жизни своих мегаполисов (включая занятость, доходы и характер производства на заводах, в том числе и ВПК), чем современные горожане.

[7]   НПО «Полет» и Омское машиностроительное ПО им. Баранова, предприятия омской авиационной и космической промышленности — своеобразная гордость Омска. Именно здесь производились, например, ракеты-носители серии «Протон». В настоящее время ОМПО им. Баранова входит в корпорацию «Салют».

[8]    Принципы советской социальной горизонтальной мобильности (переезды, смена специальности и рода деятельности), впрочем, как и современной российской, остаются в целом непонятными. Если в сталинскую эпоху переезды работников и специалистов на восток страны обеспечивались, в основном, за счет внеэкономического принуждения, то после XX съезда партии в руках элиты оставались в основном инструменты идеологического влияния и материального стимулирования миграции. Академик Ю. В. Яременко в рамках своей плодотворной (и, на мой взгляд, до сих пор сильно недооцененной) теории многоуровневой экономики выдвинул положение, согласно которому лучшие материальные условия, создаваемые на востоке страны для привлечения трудовых ресурсов, дополнялись относительным ухудшением жизни в центре и западной части СССР (трудности в получении жилья, устройстве на работу по специальности, ухудшение условий снабжения товарами и т. д.). Однако это положение в целом не подтверждается, в том числе и в рамках этого интервью. По-видимому, единственным реальным механизмом был все-таки административный — в первую очередь, распределение специалистов после выпуска. Ho по мере организации уральских, сибирских и дальневосточных вузов и этот механизм перестал работать.

В настоящее время горизонтальная мобильность в России остается весьма низкой, что существенно ухудшает положение на рынке труда, отрицательно влияя и на производительность, и на занятость. При этом низкая степень мобильности особенно поражает на фоне регулярного (то усиливающегося, то сокращающегося) потока трудовой и учебной миграции за рубежи России.

[9]   Одна из загадок советского планирования — продолжение строительства новых мощностей в 1970-е годы, хотя в СССР уже начал ощущаться дефицит трудовых ресурсов. При этом в промышленности для оценки эффективности работы наряду с фондоотдачей применялся коэффициент сменности. Он непосредственно зависел от количества времени (смен), в течение которых использовалось оборудование.

Другой загадкой является упорное размещение все новых заводов и производств именно в Омске, так что разрыв между областной столицей и другими городами области достиг огромных размеров. Следующие по численности за миллионным мегаполисом города насчитывают: Исилькуль — 27,4 тыс., Калачинск — 26 тыс., Называевск — 13,9 тыс., Тара — 26 тыс. и Тюкалинск — 12,6 тыс. человек. Впрочем, и в партийных органах области, и в Москве вроде бы понимали вредность таких диспропорций, так что в 1980-х даже принимались официальные решения о выводе части производств из Омска в районные центры области.

Оба указанных обстоятельства заставляют предположить, что исчерпание эффекта локализации, а также снижение конкурентоспособности Омска и, соответственно, омских предприятий началось еще в 1970-е годы. (Под эффектом локализации понимается снижение совокупных издержек фирм, связанных с совместным использованием инженерной инфраструктуры, перетоком рабочей силы, «переливом знаний». Все это обуславливает внешнюю экономию для фирм. Эффект локализации — основная экономическая причина роста города.)

[10]    Одна из центральных улиц Омска.

[11]     Розин Борис Юрьевич, директор Центра стандартизации и метрологии Госстандарта СССР по Омской области с 1957 по 1984 год.

[12]      В СССР, по-видимому, следует выделять четыре относительно независимые вертикали — партийную, хозяйственную, советскую и контрольную. Это своеобразное «разделение властей» могло работать только при условии, что партийная власть оставалась независимым высшим арбитром в конфликтах между территориальными (советскими) и хозяйственными органами или органами контроля и директорами предприятий. Стремительное ухудшение качества управления произошло именно на фоне «консолидации элит», что имеет очевидные параллели с современной «Единой Россией», госкорпорациями, административным бизнесом и т. д. Интересно то, что ни местные (советские, городские), ни контрольные (комитет народного контроля) органы не были вовлечены в эту ситуацию, что очевидным образом свидетельствует об их «второсортности». Более того, настоящая партийная власть концентрировалась только на уровне обкома. Похоже, что точно так же сейчас местное самоуправление, по большей части, представляет собой некую «декорацию власти».

[13]  Можно предположить, что консолидация «хозяйственников» и «партийцев» произошла именно в 1960-е, когда память о регулярных репрессиях, направленных, в первую очередь, на «хозяйственников» со стороны «партийцев», начала стираться. Видимо, по мере старения и ухода прежних партийных кадров появилась уверенность в том, что сталинские методы руководства производством не вернутся.

[14]    Распад промышленности, таким образом, начался до I съезда народных депутатов СССР, а не после. Это обстоятельство существенно облегчило приход иных политических сил. Собственно, альянс двух номенклатур — хозяйственной и партийной — привел их к закономерному краху...
 

[15]      Таким образом, возникла новая устойчивая коалиция в области качества измерительных приборов, основанная на союзе, а не на конфликте интересов. Сомнительно, чтобы такая коалиция позволила существенно улучшить качество выпускаемой продукции, но это вполне в духе времени. По-видимому, показательна и дальнейшая эволюция руководства Центра.