Омск глазами инженера: история о контроле качества

Почему крупные российские города так сильно отличаются друг от друга? Что мешает Омску стать равным по значению Москве или Санкт-Петербургу? На эти «наивные вопросы» существует множество «умных ответов». Москва — это столица, и, поскольку в ней сосредоточены федеральные ведомства, второго такого города в России быть не может. А Петербург? Петербург — это старая столица.

Россия страдает от сверхцентрализации социальной жизни. В таких странах, как США, Канада, Австралия, насчитывается от 3 до 15 примерно равных по значению городов. Почему же попытки снизить степень централизации в России ни к чему не приводят?

В Омске живет в десять раз меньше людей, чем в Москве, поэтому для развития целого ряда видов деятельности здесь просто не хватает объема платежеспособного спроса. Ho население Омска больше населения Эстонии, где социально-экономическая жизнь намного интенсивней, чем в большинстве российских городов. Принято еще говорить о природно-климатических факторах и географическом положении. Однако развитие энергетики и современных средств транспорта и связи существенно нивелируют значение этих факторов. При этом собственная эволюция городских подсистем развивается по общим правилам, описанным еще Джеймсом Форрестером в 70-е годы прошлого века[1]. Здесь нет большой разницы между Омском, Новосибирском, Казанью и Петербургом. Именно в рамках этого подхода в 1997—98 годах нами был сделан «Анализ долгосрочных тенденций социально-экономического развития г. Омска»[2].

По-видимому, основной причиной, обуславливающей различия между большими городами, является специфическая для каждого локуса структура социальных коммуникаций. Наряду с экономическими параметрами, именно способ организации социальных взаимодействий между коллективными акторами приводит к тому, что одни города становятся более конкурентоспособными и поднимаются вверх в пространственной иерархии, а другие, наоборот, постепенно теряют свое место и, соответственно, значение.

Гипотеза о важной роли социальных коммуникаций привела к тому, что я стал собирать данные, которым ранее не придавал существенного значения[3]. Скажем, один из срезов городской жизни, во многом определяющий и конкурентоспособность города, и его социальную динамику, — это коммуникации в среде «технической интеллигенции». (За неимением лучшего, я применяю этот термин для обозначения соответствующей социальной группы. На мой взгляд, интеллигенции как основного актора социальной модернизации в СССР не было, по крайней мере, до 1960-х годов, и она перестала существовать в России после середины 1990-х годов, но это отдельный разговор.) Ниже представлено интервью со старшим инженером Центра стандартизации и метрологии Госстандарта СССР по Омской области Ниной Леонтьевной Кудрявцевой, которая работала в этой службе с 1951 по 1982 год. В интервью предпринята попытка проанализировать, как менялся состав и структура технической интеллигенции, а также проследить историю «борьбы за качество», исход которой сказался на судьбе экономики СССР в целом. Причем сами механизмы деградации качества, по-видимому, были общими для Москвы, Омска и других крупных городов, но последствия оказались все-таки разными.

В сносках приведены расшифровки «закрытых вопросов» и дополнительные данные.

Петр Ореховский: Больше всего меня интересует, что происходило в среде инженерно-технической интеллигенции города Омска. Вы работали с 1950-х по 1980-е годы — про этот период давайте и поговорим. И для начала обсудим, откуда эта техническая интеллигенция здесь взялась. Я от некоторых людей в Омске слышал, что кадры город готовил себе сам. Ho вы же омичка в первом поколении. Откуда вы приехали?

Нина Леонтьевна Кудрявцева: Я приехала в Омск в 1951 году после окончания Одесского техникума измерений. Я получила квалификацию техника-энергетика по метрологической аппаратуре — электроприборам, приборам давления, газо- счетчикам и расходомерам. Так у меня было написано в дипломе. И вот я приехала сюда по распределению.

П. О.; И где жили?[4]

Н. К: Сперва жила в кабинете директора нашего Центра, верней, лаборатории — тогда он еще назывался лабораторией метрологии. Я жила прямо там. Ночевала, а утром манатки быстренько прятали... Мы приехали, две девушки. Месяц или больше жили на Гагарина — там был наш Центр, или лаборатория... А потом договорились с заводом Электроточприбор насчет общежития[5].

П. О.: А Электроточприбор уже был?

Н. К.: Был. Он был организован во время войны. Приехали Киевский приборостроительный завод и Ленинградский, их соединили, и получился Электроточ- прибор. Потом, по окончании войны, многие разъехались — кто в Киев, кто в Ленинград. А тут уже стали брать местные кадры. Впрочем, многие остались. Кто вышел замуж, кто женился... Знаете, жизнь есть жизнь. Мы жили в общежитии. Нас в комнате жило девять человек. Девочки и из цехов, и с других подразделений завода — всякие. Рабочие.

П. О.: А сколько народу тогда примерно жило в Омске?

Н. К.: Где-то около 600 тысяч. То есть это уже был крупный город, были заводы, завод Баранова был большой, который с Украины сюда эвакуировался, завод Ворошилова, который приехал то ли из Ростова, то ли откуда-то еще. Потом ереванский завод здесь был. Ереван не захватили, но завод эвакуировали — боялись оккупации[6].

П. О.: А что это был за завод?

Н. К.: Тоже приборостроение, но очень средние такие технические приборы, там классных приборов не было.

П. О.: Он остался сейчас в Омске?

Н. К.: Отдельным он и не был. Внутри площадей Электроточприбора сделали завод Поршень, маленький такой завод. А потом они быстро уехали. Забрали свое оборудование, после того как стабилизировалось там все у них, и уехали.

П. О.: А с земляками, которые приехали в Омск, вы поддерживали потом отношения? Много было ваших знакомых с Украины, приехавших сюда работать?

Н. К. : Пожалуй, с Киевским приборостроительным заводом приехало много. И остались многие. Из Краснодара многие приехали на Электроточприбор.

Из Краснодарского техникума приезжали по распределению специалисты именно по электроприборам. Там же тоже есть приборостроение электрических приборов высокой точности.

П. О.: А после войны по распределению, как вы, приезжали?

Н. К.: Приезжали, конечно. Очень много приезжали. И из московских институтов, и из Ленинграда. Кое-кто уехал, но многие остались.

П. О.: Если взять те места, где вы работали, например, Электроточприбор, Баранова, Полет[7], какой примерно был процент приезжих специалистов в 50-е, 60-е, 70-е годы?

Н. К.: В 50-е годы не менее 50 процентов. В 60-е уже процентов 25, но приезжали еще, это было существенно. Причем специалисты именно из институтов. А в 70-е, я даже не знаю, чем это объяснить, но это Москва, Ленинград. А с Украины и юга России уже меньше.

Приезжали и из томского университета, как сейчас выражаются, классического. Раньше политехнические был институтами. У меня подруга была оттуда, их приехала целая группа, но это уже были физики. В 70-е годы из-за Урала сюда ехали не более 10 процентов специалистов. Если в первые годы после войны много было приезжих, то уже с 70-х заводы комплектовались своими специалистами, омскими[8].

П. О.: А после переезда в Омск вы ездили на Украину?

Н. К.: Я каждый год ездила на Украину, у меня родители там жили. Сейчас уже нет ни того, ни другого. Мама умерла там, папа остался один, мне пришлось его забрать, здесь он и похоронен.

П. О.: По ценам, снабжению продовольственными товарами, возможности получить квартиру Омск сильно отличался от Одессы?

Н. К.: Их нельзя сравнивать. Это совершенно разные города, разный интеллект. Ho в Омске было очень трудно получить квартиру. А в Одессе я и не пыталась, поэтому я не могу сравнивать. Хотя практику я проходила на заводе газовых счетчиков, и мне предлагали там остаться, очень уговаривали.

П. О.: Ho ведь Одесса, кажется, лучше Омска — теплее, живее. Почему вы не вернулись?

Н. К.: Потому что вышла замуж за сибиряка. А потом сыграл свою роль жилищный вопрос. И муж работал, и я работала... С жильем мне помог директор завода Электроточприбор, сама бы я ничего не сделала. Благодаря тому, что я, в силу своих возможностей — и физических, и по должности, — много помогала заводу. Я никогда не отказывалась.

Вы понимаете, наступает конец месяца. Надо если не всю ночь, то до четырех утра быть на заводе. Потому что продукцию нужно оформить 31-м числом, чтобы она вошла в состав продукции, произведенной в счет плана этого месяца. То есть надо отчитаться...

Я вам расскажу, как я получила свою первую комнату. 30-го весь день, часов до трех ночи, я работала в цехе. 31-го — весь день и всю ночь. Когда я пришла в общежитие и легла спать, я уже сама себя не помнила. Вы представляете, что это такое, когда перед тобой сутки мигали стрелочки приборов. Причем ведь надо знать, что смотреть, что сделать и так далее. И только я уснула, приходит начальник OTK и говорит: «Нина Леонтьевна, вы извините... вот, остался еще ящик приборов, вам не предъявили, а надо принять».

П. О. : Это что — в новогоднюю ночь?

Н. К.: Так бывало и в новогоднюю ночь, но в данном случае я говорю об одном из обыкновенных концов месяца. А ведь уже наступило первое число. Я говорю: «Вы знаете, я уже не могу смотреть на приборы». Она говорит: «Я вам верю, но я вас умоляю...» Ну, и так далее, и тому подобное... А ведь от этого зависели все зарплаты, премии... всё, абсолютно всё — от выполнения плана. Хорошо, что я имела на руках клеймо. У нас приборы клеймили, и мы должны были клейма сдавать каждый день. Ay меня было свое, директор Центра издал приказ, по которому я могла не сдавать его каждый день. Ну, я поднялась и пошла, приняла этот ящик приборов, который разиня какая-то недосмотрела. Встречает меня снова начальник OTK... Она, собственно говоря, здесь в цехе и была.

П. О.: Так она и ночью была?

Н. К.: Ночью ее не было. Приборы на контроль предъявляет мастер цеха. А наутро она пришла, и обнаружилось, что еще недосчитаны приборы, план не выполнен цехом. И тогда она пришла просить уже сама. Я приняла приборы, собралась идти домой, она меня встретила, говорит: «Пойдемте со мной». Ведет меня в кабинет директора. И директор дает мне ордер на комнату. Сказал так: «Это вам за то, что вы нам никогда не отказываете в том, что для нас очень важно».

Вот таким образом шла работа. Конечно, я не скажу, что я хорошо поступала, нет. Ho вы понимаете, людей жалко. Я не о заводе. Завод, дирекция... бог с ними. А люди, которые работают, они ж тоже, бедные, полмесяца без работы сидят, а полмесяца не знают, как довести это все, чтобы план выполнить. Сидят ночами и сутками. И не принять у них я не могла.

П. О.: А вообще работали в две смены?[9]

Н. К.: Работали в три смены. В 1951 году, когда я приехала, работали в три смены, а на две перешли только где-то в 70-х годах. На Электроточприборе был очень большой объем производства щитовых приборов — маленькие такие «индикаторы», как их называли. Потом завод перешел на эталонные, потом на цифровые приборы, то есть уже обновилась техника. С цифровыми приборами, конечно, трудно ночами работать. В общем, виден был уже закат старой продукции, и завод перешел на двухсменную работу.

А так все годы было три смены. Причем в начале 50-х была еще шестидневка по восемь часов, и только в 1957-м перешли на пятидневку. Декретный отпуск тогда был два месяца до и два месяца после родов. И все. Декретный отпуск оплачивался из расчета 75 процентов фактической зарплаты. Ежегодный отпуск у меня был 24 календарных дня. Я все время работала на должности старшего инженера, хотя фактически исполняла обязанности начальника лаборатории. Ho такой ставки не было в штатном расписании Центра. И все старшие инженеры по факту исполняли обязанности начальников лабораторий.

П. О.: Для того чтобы занимать эту должность, необходимо было быть членом партии? Вас при назначении на нее рассматривало партбюро?

Н. К.: Я была членом партии, но при назначении на должность специалиста меня на партбюро не рассматривали. Начальника лаборатории, возможно, должны были рассматривать, но старших инженеров — нет.

П. О.: А ваш муж был членом партии?

Н. К: Нет.

П. О.: И получил квартиру?

Н. К.: Да. Ho с квартирой мне опять помог директор завода Электроточпри- бор. Он научил меня, каким образом это сделать. Нужны были ордера на комнаты в двухкомнатной квартире. Одну комнату дают одному сотруднику завода, а вторую моему мужу. А я имела комнату — мы жили по Карла Маркса[10], у нас была комната 18 метров в старом доме. Я потом меняюсь с этой женщиной, которая получила ордер. Вот таким образом мы получили эту квартиру.

П. О.: Тогда весь жилой фонд был коммунальным? Отдельных квартир не давали в принципе?

Н. К.: У нас семья — три человека, на трех человек тогда не давали двухкомнатную квартиру. Давали одну комнату или однокомнатную квартиру. А нас было трое, хотя фактически нас жило четверо, со мной жила моя племянница. Ho она не считалась нашим ребенком. Племянница, получалось, не член семьи.

П. О.: Вы проводили проверки приборов городских предприятий. А в Омске проводились какие-то научно-практические конференции, где показывали новые приборы, обсуждали общие технические вопросы, встречались технические специалисты с разных предприятий?

Н. К. : Да. У нас был специальный отдел по стандартизации и метрологии, вот они проводили. Выходили новые ОСТы, выходили новые ТУ, положения технические, по ним они проводили совещания. У нас даже организовывали в Центре курсы для работников заводов. На каждом заводе были отделы метрологии — их учили, и все эти семинары проводили. И не только саму учебу, но и научно-практические конференции, по техническим каким-то новинкам. Все это было.

П. О.: То есть большинство специалистов, связанных с приборами, знали друг друга?

Н. К.: Да.

П. О.: Когда в 70-е начали говорить о качестве, как взаимодействовали эти специалисты, руководство предприятий, партийные органы, советские, контрольные? Ведь власть была не только у партийного руководства.

Н. К.: В общем, подавлял все обком партии. Вот такой пример. Я приняла партию приборов, которые называли образцовыми, т. е. эталоны — по ним уже сличают остальные приборы. Эти образцовые шли все 100 процентов на проверку. А вот технических малогабаритных, щитовых приборов мы имели право по технической документации брать 10 или 20 процентов от партии. Если все из них проходят, то принимаем всю партию и ставим клеймо. Если имеется брак, то берем еще часть от этой партии. Ну, и так далее.

П. О.: То есть вы старались не наказывать людей, поэтому отбраковывали часть продукции. А могли забраковать всю партию?

Н. К.: Могли. Вот однажды я принимала большое количество приборов, взяла одну партию, у меня отбраковалось процентов 12, второй ящик беру — снова брак... Я принимаю решение забраковать всю партию, а приборов много — выше меня стоят ящики. Ну, а на дворе 31-е число. Завод забегал. В обком звонят.

П. О.: Это все на Электроточприборе?

Н. К.: Да. Я в последнее время работала с этим заводом. Звонят в обком. Я говорю: «Да звоните вы, куда хотите». Из обкома звонят, первый вопрос: «Вы член партии?» Я говорю: «Да». — «Вы что, билет решили потерять?» — «Нет, постараюсь не потерять».

П. О.: А кто звонил?

Н. К.: Заместитель начальника отдела промышленности. Я его знала, приходилось бывать у него не раз. Он говорит: «Я советую вам принять приборы». А я: «Что значит “советуете"? Приезжайте, я вам их покажу, и потом будем решать вопрос. Что вы мне советуете? Я и так уже без глаз осталась с этими приборами». — «Ну, хорошо, вы не знаете, Розин[11] (это начальник нашего Центра) у себя?» Я говорю: «Я не знаю, я сегодня там не была». К директору завода уже потащили: «Вам звонит Розин туда». Я говорю: «Он знает, куда мне позвонить». Конечно, я поняла, что будут давить. Буквально через несколько минут звонит мне Розин: «Тогда всю партию перепроверяйте». — «Это немыслимо всю партию проверить, я не могу». — «А я предлагаю вам тогда принять все». Я ему: «Я не приму, приборы очень плохие». Он говорит: «Ну, ладно». Через полчаса приезжает из Центра представитель другой лаборатории принимать эти приборы. Вот. Вы понимаете? Вот так.

П. О. : Ho ведь ваша лаборатория была одна в Центре? И другой человек — это другой человек из вашей же лаборатории?

Н. К.: Нет. Я из отдела приборостроения, а этот был из отдела электроизмерений. С приборостроением мы работаем на заводе, а они работают в самом Центре. Ho это специалисты по электроприборам, они знают все приборы электроизмерений, естественно, я тут не могу по поводу квалификации ничего возразить. В результате приехал парень, всю партию проверил, забраковал 35 процентов приборов, остальное пропустил. Так что КПСС нами так вот руководила. Принять — и все.

П. О.: Пятилетка качества — это 1971—1976 годы. Вы часто испытывали подобное давление в эти годы?

Н. К.: Во-первых, оно было постоянным. Во-вторых, это давление партии привело к тому, что и люди в цехе знали: ну, подумаешь, Нина Леонтьевна не примет, ей из обкома позвонят, куда она денется. И приборы становились хуже и хуже. Если в 60-е годы, когда мы принимали приборы на экспорт, это были приборы, в которые смотришь, как в зеркало — отполированные корпуса, циферблаты блестят. А теперь на экспорт мы стали принимать такие же приборы, которые идут в нашу страну. То есть качество сильно понизилось. А комплектующие? Ведь завод получал массу комплектующих. Без конца: «Зайдите в лабораторию комплектующих»... Там была лаборатория входного контроля. Она тоже проверяла не все — это и невозможно было все проверить, но какой-то процент проверяли, потом писали акты и так далее. И в актах писалось, что оттуда-то и оттуда-то мы получили чуть ли не 100 процентов брака. Вы понимаете? Это в 70-е годы было постоянно.

П. О.: То есть с точки зрения ухудшения качества интересы хозяйственников- директоров и интересы партии шли рука об руку. Они дружно работали на ухудшение ситуации[12].

Н. К. : Да.

П. О.: Получается, что партия, которая сама же приняла решение об улучшении качества, сам же его саботировала?

Н. К.: Сама же и погубила все качество. Я вам говорю, что раньше, когда мы делали приборы, наши приборы шли чистые, внутри было до того хорошо. А тут откроешь прибор и не поймешь, как идет сплав... И сопли, я извиняюсь, за каждой пайкой — олово не убирали. Небрежно, страшно небрежно. По технологии мы должны были и сборку смотреть, и пайку. Я в последнее время уже не смотрела, иначе — хоть выбрасывай.

П. О.: А горком вами занимался?

Н. К: Нет, все решалось только на уровне обкома. Только обком партии, отдел промышленности.

П. О. : В 50-е, когда вы приехали в Омск, сколько лет примерно было работникам отдела промышленности обкома партии?

Н. К.: Для меня они все старые были, конечно. Ho в целом им было за пятьдесят. Это были еще сталинские кадры. И вообще омоложение этих кадров пошло где-то в 60-е годы. Стали появляться те, кому уже было не за пятьдесят, но за сорок. До сорока, а тем более тридцатилетних — никого не было[13].. 

П. О.: А уровень завотделом, первых-вторых-третьих секретарей — им было уже за шестьдесят?

Н. К.: Да.

П. О.: Когда при Горбачеве начались разные митинги, обсуждения, вы еще поддерживали отношения с коллегами?

Н. К.: Да.

П. О.: И что обсуждали? Чего хотела тогда техническая интеллигенция?

Н. К.: В основном люди хотели работы. Потому что заводы перестали работать уже во второй половине 80-х. He было поставок, началось разделение по республикам и регионам... Наш завод снабжался из Клева, Еревана, Краснодара, Ленинграда, почти все это прекратилось. Остался только ленинградский поставщик — завод Вибратор. Большую часть номенклатуры уже нельзя было делать.

П. О.: Ho зарплату же повышали?

Н. К.: Да ничего они не получали. Люди ходили на завод уже почти без зарплаты, поскольку продукции выпускалось мало. Просто держались за свои места, боялись все потерять[14].

П. О. : В Кемерово и Новосибирске проходили выборы директоров предприятий. А в Омске что-то подобное было?

Н. К.: Нет, я не помню, чтобы были какие-то бурные обсуждения. В основном народ терпел и ждал лучшего.

П. О.: Хотя бы письма куда-то писали?

Н. К.: Письма писали, в основном, с заводов. Заводы обращались и в городские организации, и в область, и в Москву Ho это — заводы. Директора подписывали эти обращения и отправляли. А что касается нашей метрологической службы, то они лучше стали жить в этот период. Потому что они стали получать наличные деньги за проверку приборов. Я даже удивляюсь, какие они получают деньги, мы таких не видели. Как они отделали свои помещения, какое оборудование закупили... Наша лаборатория имеет образцовое оборудование. Ho это началось уже в 90-е годы, а в 80-е заводы не работали и их не вызывали — тоже бедствовали. Сидели, ждали, надеялись.

П. О.: То есть раньше Центр был бюджетной организацией, а сейчас стал получать деньги непосредственно от заводов?[15]

Н. К.: Да.

П. О.: И как сейчас сами работники Центра оценивают ситуацию с качеством измерений? Стало лучше или хуже?

Н. К. : Ну, кто же скажет, что плохо работает? Я не могу ничего на этот вопрос ответить.

П. О.: Розин когда ушел?

Н. К.: Розин умер в 1984 году. Он тоже все через себя пропускал. Он вообще- то был такой человек, которому нельзя было возражать. В последнее время считал про себя, что он бог и царь, был на хорошем счету в Госстандарте. Ему к шестидесятилетию выделили машину личную, «Жигули». Надо было поехать в Москву, заплатить деньги и перегнать ее в Омск. А у Розина был друг на Элект- роточприборе, на которого он оформил доверенность, чтобы тот перегнал машину — у него самого побаливало сердце, работа-то идиотская, грубо говоря. И перед Новым годом, когда надо было забирать машину, товарищ Розина ехать в Москву отказался. Розин психанул, пошел домой, упал и — разрыв сердца.

П. О.: Кто пришел после Розина?

Н. К.: После Розина прислали из обкома партии товарища. Был он, правда, сравнительно недолго, лет шесть-семь, поскольку не специалист. По-моему, он в обкоме мебель курировал. Ему дали в штатное расписание должность главного инженера, чтобы он взял себе специалиста, и он с завода Попова взял инженера. Радист, очень хороший специалист, его взяли на должность главного инженера. В конце концов, именно он стал начальником Центра. Ho теперь же проводят аттестацию: на место объявляют конкурс, а участников приглашают в Москву. И наш радист не прошел через это московское собеседование. Назначили нового начальника, тоже из области. То есть из комитета по промышленности областной администрации. Он вроде бы с завода подъемных машин (бывший Тяжмаш). Я думаю, что прежний начальник как специалист был лучше, измерительную технику он, конечно, знал хорошо. Ну, кому-то не угодил. Так тоже бывает...

Апрель, 2007

Конечно, это интервью тоже не дает ответа на «наивные вопросы», поставленные в начале статьи. Просто один из сюжетов городской жизни, один из слоев городской социальной коммуникации — не более, но и не менее. Этот сюжет позволяет вспомнить (и отчасти уточнить знания) о том, как были устроены социальные связи и жизнь в советское время, поскольку за последние десять лет представления об обычной, «рядовой жизни», по-моему, уже стали подвергаться существенной мифологизации.