Путь в гору с грузом потребностей и под кнутом эволюции

Юрий Вяземский. Вооружение Одиссея.
СПб.: Пропаганда, 2003. В 2 т.

Однажды, переключая каналы телевизора,
я случайно увидела на экране телеведущего
Юрия Вяземского и не могла не обратить внимания на его мягкий артистизм
и искреннее, сочувственное и уважительное
отношение к героям программы. С тех пор я
старалась не пропускать программ с его участием и с нетерпением ждала выхода его
книг, где-то услышав, что
он — писатель, но понятия
не имея, в каком жанре
и о чем он пишет.

Наконец, появилась
книга — двухтомник с просто, но изящно оформленной обложкой и ничего не
объясняющим названием.
Определить, о чем эта книга, не удалось, даже взяв ее
в руки и пролистав первые
страницы: краткая аннотация, почти обязательная
для нашего книгоиздания,
почему-то отсутствовала,
а пролог, озаглавленный
«Вниз и вверх от Мавзолея,
или размышления гуманитарного восходителя» и начинавшийся со сравнения
советской идеологии с религией древнего Египта, был написано живо,
мило и умно, но, как оказалось, совсем не
о том, о чем остальные два тома. Предполагаю, что отсутствие прямых указаний на
жанр и тему книги связано с ее общим замыслом: стоит ли сразу пугать потенциального читателя сообщением, что перед ним
800 страниц философско-антрополого-психологического исследования, к тому же являющегося только методологическим вступлением к последующим еще не написанным
томам? Пусть сначала, надеясь на более легкое времяпрепровождение, погрузится читатель в остроумный, отлично написанный,
полухудожественный текст, доброжелательный и ироничный. Авось, к началу обсуждения сложнейших материй, к моменту, когда
понадобится продираться сквозь дебри научной терминологии, пытаясь
постичь непостижимое, читатель будет уже настолько
очарован личностью автора,
что решится идти за ним
до конца. Возможно, именно это произошло бы со
мной, если бы обсуждаемые
в книге темы не оказались
для меня интересными и
жизненно важными и сами
по себе.

Юрий Вяземский[1] уже
не один год ведет на первом
канале игру для старшеклассников с неожиданным,
но точным, ироничным
и ласковым названием «Умники и умницы»[2]. Я думаю,
что и цели, и адресаты этой
телепередачи во многом
совпадают с целями и адресатами обсуждаемой книги. Вяземский разными способами (телепрограмма и книги не
единственные: есть еще и преподавание и, возможно, что-то еще) делает одно очень
важное дело: пытается сформировать стремление и умение «идти вверх» у самых интеллектуальных, у самых думающих юношей
и девушек. Что значит «идти вверх», куда должен вести этот пресловутый «путь»? Ответы
можно сформулировать по-разному. Думаю,
что для Вяземского, как и для меня, наиболее
четкой будет формулировка[3] «путь к Богу», но
можно обойтись и без слова «Бог», кристально ясного и дорогого для нас, но для многих
означающего то ли слишком мало, то ли
слишком много и поэтому отпугивающего.
Вполне можно ответить иначе: путь к человечности, к духовности, к культуре и науке,
к самосовершенствованию, в конце концов.

Конечно, немного обидно, что столь ценная поддержка адресована очень узкому кругу
юных людей, ведь на тот же самый путь может
встать любой, наличие интеллектуальных интересов и возможностей не имеет решающего
значения. Можно сказать больше: для этого
пути сердце, чувство и вера важнее разума.
А между тем тропинка, по которой ведет своих спутников Вяземский, непроходима для
тех, кто не готов к тяжелым мыслительным
усилиям, и к тому же, как любой путь разума,
манит соблазнительными ответвлениями, ведущими к тупикам и обрывам. Что ж, таков
выбор автора, так идет он сам и именно таких
попутчиков зовет за собою; для него жизненное восхождение «представляет собой своего
рода олимпиаду сообразительности, в которой лишь умники и умницы выходят в следующий этап жизни, а не справившиеся с вопросом Ведущего сходят с дорожек
и отправляются в небытие»[4] (§ 70).

Итак, «Вооружение Одиссея» потому,
что, отправляя многоталантливого, хитроумного и чуткого к голосу Богов героя — ближе
к концу второго тома автор приоткрывает
карты: «Это не я, а вы Одиссей» — в тяжелые
поиски для обретения «живого, текучего
и вечно изменчивого себя» (§ 172б, курсив автора), необходимо снабдить его оружием: методологическим аппаратом и знаниями тех
результатов, «которые вечно ищущий в человечестве поиск уже принес и уже пытался
систематизировать» (§ 142).

В книге очень много интересного —
в сущности, интересно в ней почти все: и построенная автором на основе теории советского академика-физиолога Павла Симонова
система из девяти центральных потребностей, не только определяющая поведение
и мышление людей и животных, но, возможно, значимая для анализа движущих факторов истории и эволюции; и страницы, посвященные поведению животных и имеющие
целью определить, чем же все-таки отличается от них человек; и написанный с чудесным
«философским юмором» эпизод о трех классиках философии — Трансцендентальном
Академике, Абсолютном Профессоре и Страдающем Доценте[5]; и любопытнейший обзор
находок мировой философии (про Фрейда,
Адлера, Юнга, Гумилева, Тойнби и экзистенциалистов, по-моему, очень удачно: короткие
выжимки, предложенные автором, содержательнее иных монографий); и анализ различных сторон человеческой личности: соотношения сознательного, бессознательного,
сверхсознательного, воли и чувств. Лично меня больше всего привлек короткий раздел
(§ 143), в котором Вяземский описывает теологический фундамент своей философской
онтологии («теологическое вооружение»)
и формулирует три закона подчинения тварного божественному: законы проявления (все
в феноменальном мире является проявлением Божественного созидания), сретения (есть
постоянное взаимное встречное движение
тварного мира и благодати Божией) и преображения («Двинувшийся в сретение непременно изменяется не только внешне,
но и внутренне»).

Не имея возможности рассказать о многочисленных аспектах книги, заслуживающих серьезного обсуждения, приведу несколько цитат, чтобы можно было услышать музыку размышлений автора, его «симфонизм». И сначала о музыке: известно, что
философские истины каждый может познать
только сам, воспринять не как знание, а как
часть своей жизни, поэтому цель любого истинно великого философского сочинения —
попытка дать читателю возможность самому
прожить то размышление, которое прожил
философ. По-моему, именно эту, бытийную
сторону философии Вяземский называет художественной и музыкальной: «Язык философии я предлагаю называть симфонизмом.
В этом гностическом созвучии мелодии могут выглядеть вполне логичными, но их
аранжировка в той или иной степени всегда
поэтична (и эстетична), басы же, базовые ладовые движения звучат мистично и в особо
богатых философских симфониях — мифично» (§ 100, шрифтовое выделение автора).

Теперь о целях философии: «Философия
ищет Абсолют. Она стремится к такой абсолютной идее о внутренней и внешней жизни
человека, которая в максимально возможной
степени опиралась бы на научную истину, соответствовала бы характерной для ее эпохи
художественной правде и в которой непременно сверкали бы отблески религиозной
Тайны, не ослепляя, однако, рельефную
и контурную наукообразность философствования и не лишая антропологию ее человекоподобия, антропоцентризма, если будет
угодно» (§ 176).

Вот игровой пассаж о «нашем великом
калининградском соотечественнике»: «Он
возвышался над всем нашим движением
в критической чистоте своего мышления,
подобный звездному небу над головой и моральному закону, учрежденному в великой
душе. ...Из трех великих феаков он самый
пожилой, но сколько в нем детскости! Он
самый осторожный, но сколько в нем непредсказуемой дерзости! Он самый искренний, но искренность его пронизана иронией, часто — лукавством, иногда —
насмешкой. Он безоговорочен, категоричен, аксиоматичен, но каждая его аксиома
искушает, предлагая отнестись к ней как
к сложнейшей теореме... Он настолько сампо-себе-философ, что, честно говоря, о нем
невозможно иметь общего суждения, и каждый понимает его по-своему, и все обвиняют друг друга, что этого философа-в-себе
никто правильно не понял. Но для всех
испытующе путешествующих он во многих
смыслах первый маяк и верховный ориентир. Назову его Трансцендентальным Академиком, поскольку академиком он был при
жизни, а после смерти поистине академически парит и царствует над всей европейской
философией» (§ 120).

А вот это о восхождении (т. е. о смысле
жизни): «...Эманация дает нам возможность,
которую экзистенция может превратить
в судьбу; эманация посылает нам необходимость, которую экзистенция может преобразовать в свободу; иррациональная эманация,
встретившись с опирающейся на разум экзистенцией, способна в итоге стать тем, что
Юнг называл “более широким сознанием”
(а Трансцендентальный Академик — добавлю
от себя — «становлением характера». — Е. У.);
из всей богатейшей нашей ноуменальности
в результате трансцендентальной эманации
мы гарантированно получаем лишь “объективированный” организм, который через экзистенцию мы способны превратить сперва
в особь, затем в индивид, и, лишь полностью
осуществив встречную трансценденцию, мы
можем в итоге стать личностью» (§ 144).

Я бы не сказала, что во всем согласна с автором, напротив, на многое мы с ним пока
смотрим различно: например, мне представляется преувеличенной его вера во всепобеждающую силу теории потребностей; мне кажется
несколько упрощенным его понимание диалектики, суть которой, скорее, в постоянном
воздействии следствия на причину, а не во взаимоотношениях тезиса с антитезисом; я не думаю, что эволюция так уж значима для всеобщего сретения, ведь ноуменальный берег
вещей-в-себе не имеет временного измерения,
а значит все построения, базирующиеся на
временных последовательностях, осмысленны, только пока мы не отрываем взгляда от нашего, феноменального, материального, тварного берега. Но все эти различия — лишь
временные заблуждения кого-то из нас (или
обоих) на Пути в Гору, цели и способы которого мы понимаем на удивление сходно.

Что касается недостатков книги, то скажу о двух. Первый — технический: книга изобилует терминологией, весьма сложной и, на
мой взгляд, не всегда необходимой. Что ж,
в этом автор следует мировой философской
традиции, на что имеет полное право; и все
же не обладающему столь глубоким образованием читателю было бы много легче, если бы
изобретенные автором термины с греческой
этимологией почаще сопровождались бы русским переводом. Книга станет гораздо более
доступной, если снабдить ее именным
и предметным указателями, и огромную ценность, по-моему, имел бы составленный автором небольшой, слов на 100, толковый словарь используемых и вводимых им научных
понятий.

Второй — содержательный, и его можно
пояснить, основываясь на предложенной автором системе потребностей. Дело в том, что
в тексте книги явственно выражено давление двух социальных потребностей, названных
автором охлос (стайное, от греческого «скопище, толпа, народ»), и кратос (властное,
иерархическое, от «править, владеть, побеждать») (cм. §§ 34, 166, 167). Одно из проявлений этих потребностей, по-моему, заключается в том, что у человека есть врожденное
стремление с болезненной настойчивостью
заботиться о своем месте в социальной
иерархии, о том, чтобы его понимали и признавали окружающие, причем не только
близкие, но и дальние, не только те, кому
адресованы его усилия и душевные порывы,
но и, желательно, все остальные. Между тем
потребности филос (любовь, альтруизм)
и теос (стремление к познанию и реализации
смысла жизни), те, которые толкают человека к нечеловеческому усилию экзистенционального восхождения, заняв главенствующее положение в личности, входят
в тяжелейшее противоречие с охлосом и кратосом и требуют осознанного отказа и от социальной борьбы, и от поиска социального
признания. Для социума жизненно важно,
чтобы все его члены неуклонно следовали
охлосу и кратосу, и тот, кто подчинен не им,
а филосу и теосу, неудобен или даже опасен
для социума и поэтому неизбежно чужд большинству. Между тем филос и теос призывают
сочувствовать каждому и быть равнодушным
к недостаткам других и к адресованной тебе
неприязни или даже нападкам. Поэтому если
Павел Симонов — замечательный ученый,
подаривший нам основы антропологической
методологии, то совершенно неважно, признан он или забыт, превозносят его, не читая,
или крадут у него открытия, будем познавать
вместе с ним, и ну ее, научную иерархию. Поэтому же вовсе не существенно, за что и как
набросятся на «Вооружение Одиссея» критики от науки, литературы и религии, важно,
что наверняка найдется хотя бы несколько
человек, которым эта книга поможет в их
восхождении. Поэтому думается мне, что некоторые страницы книги, например те,
на которых автор «берет на себя» будущих
критиков, стоило бы из нее убрать.

Есть у книги одна трогательная черта:
автор не скрывает, что ближайшим объектом
антропологических исследований является
для него он сам, поэтому там и здесь встречаются в тексте краткие строки, с то ли актерской, то ли исповедальной беззастенчивостью описывающие его личную жизнь[6].
Автор не скрывает, и что жена его бывает
с ним иногда неласковой и небережной, и что
стоит ему произнести дома слово «гулять»,
как перед ним тотчас возникает заискивающе-требовательная, настороженно-бесстрашная боксерская морда, и что, приходя
к своей сестре-актрисе, он до сих пор сожалеет о том, что тридцать лет назад отказался
учиться на актера, и что роман «Агариста» вот
уже десять лет как заброшен им ради философии, и теперь он часами, неделями, годами
неподвижно сидит за столом и пишет антропологический трактат. По-моему, все лирические отступления книги очень хороши: думаю, что Вяземский-писатель еще более
талантлив, чем Вяземский-ученый; мне до
слез жаль заброшенной «Агаристы» и очень
хочется, чтобы замыслы его романов воплотились, пусть даже ценой сокращения научных изысканий. Впрочем, следующих томов
начатой «Вооружением Одиссея» антропологической эпопеи я тоже жду с радостью и нетерпением. Бог в помощь и — на языке гималайских шерпов — «Туджи чей»!

---

[1] Вот как Ю. Вяземский характеризует себя сам: «...ученый, писатель, к тому же еще
и верующий человек, пусть кое-как, но воцерковленный, лет двадцать уже изучающий
христианское богословие, а также иные религии, в том числе и древние; плюс к этому
политика меня всегда интересовала, и институт я окончил политический» (§ 23).

[2] Эта замечательная игра — по-моему, единственная из телеигр — ориентирована на
реальные, а не «кроссвордные» образование и сообразительность. И, судя по всему,
работа, предваряющая появление участников на экране, реально помогает умным
и целеустремленным подросткам, независимо от места жительства и материального
положения, утвердиться в ценности интеллектуального усилия и выйти за пределы
повседневного круга общения, в котором многие из них, наверное, являются белыми
воронами. А то, насколько умных детей можно, оказывается, отыскать в нашей стране,
действительно потрясает! Вот вы, например, сумеете за несколько секунд сообразить, что
название Дома ленинградской торговли (ДЛТ) имело такой неестественный порядок слов
потому, что при естественном (Ленинградский дом торговли) аббревиатура совпала бы
с инициалами главного врага народа?

[3] Чтобы, с одной стороны, продемонстрировать совпадение высказанного мнения с позицией
автора, а с другой — удовлетворить тех, кому формулировка «путь к Богу» кажется
бессодержательной из-за чрезмерной простоты, приведу цитату, выражающую ту же мысль,
но при помощи научной терминологии, с «рельефной и контурной наукообразностью
философствования»: «И все философские “становления”, все религиозно-мистические
“восхождения на гору”, вся естественно-научная эволюция есть феноменальная
реализация этого всеобщего закона “сретения”, встречная трансценденция феноменального
к ноуменальному и ноуменального к нуминозному» (§ 143).

[4] Здесь я позволила себе немного сжульничать: на самом деле эти слова характеризуют в книге
животных («Вся эволюция высших животных, если угодно, представляет собой...»), но
предполагаю, что так же относится автор и к людям, искренне сочувствуя сошедшим
с интеллектуальной дистанции, но свои усилия адресуя победителям.

[5] Чтобы не разрушать прием автора, не буду раскрывать эти псевдонимы, оставив читателю
возможность самому выяснить, о ком идет речь.

[6] Впрочем, не будем столь наивны, чтобы попасться в ловушку и счесть «лирического героя»
книги полностью идентичным Вяземскому: ведь Вяземский — писатель, умный и тонкий,
и в самоописаниях тоже, конечно, не обошлось без легкой игры и вымысла.