Идеологическая схизма: США vs Европа

Война с терроризмом, формальным началом которой можно считать 11 сентября 2001 года, и строительство Европейского сообщества как сверхнациональной
общности нового типа — вот два ключевых процесса, с которых начался нынешний век и которые долго будут определять его главные тенденции. Значимость
обоих процессов подчеркивает не только то, что они обсуждаются в контексте
пресловутой проблемы глобализации, но, прежде всего, то обстоятельство, что
они наметили линию возможного надлома внутри западной цивилизации, надлома, который имеет большие шансы перерасти в очередную судьбоносную историческую схизму.

Политические и военные подходы европейцев и американцев по отношению
к угрозе терроризма можно назвать контрастными. Процесс подготовки ко второй войне в Персидском заливе был отмечен не только полемикой между политическими элитами двух континентов, но вылился в настоящую идеологическую
войну, которая напоминает по своему накалу времена холодной войны. Резкое
неприятие американской администрацией европейской позиции наиболее адекватным образом выразил Роберт Каган, американский неоконсервативный политический мыслитель. Именно в его основном тезисе можно разглядеть наметившуюся возможность исторической схизмы. Призвав трезво взглянуть на
вещи, Каган утверждал, что Европа и Америка принадлежат двум разным культурам и не имеют общих ценностей. Европа воплощает декаданс, слабость и нравственную безответственность, тогда как США обладает здоровым моральным
чувством, волей к действию и победе.

Тезис Кагана стал причиной подлинного идеологического скандала и инициировал бурную полемику на обоих берегах Атлантики. Полемическая реакция
интеллектуалов имела одну примечательную особенность. Изначально их голоса
разделились совершенно вопреки той линии культурной идентичности, которая
была прочерчена Каганом, т. е. между европейцами и американцами, но скорее
согласно изначальным идеологическим и политическим платформам. Либеральные и левые интеллектуалы обоих континентов солидарно выступили против
раскольнической провокации американских неоконсерваторов. Однако те же самые интеллектуалы, что отстаивали тезис единства Запада, вольно или невольно
стали вести дискуссию в пределах той же риторической матрицы, что и Каган —
они высказывались на языке культурной идентичности.

Американские леволиберальные интеллектуалы с приходом к власти администрации Буша остро почувствовали собственную слабость и маргинальность перед лицом официальной пропагандистской машины. Именно в Европе они разглядели континент надежды, тот единственный геополитический субъект,
который был способен противопоставить имперской и эгоистической силе политику права и справедливости. Напуганные фундаментализмом, милитаристской искушенностью и нравственной прямотой одинокой сверхдержавы, они вдруг заговорили на ее же языке геополитики, но как бы от имени своего пращура, Европы — другой, мифической, светлой, обнадеживающей геополитической силы.
Страх вывел американских интеллектуалов из мира микрополитики феминизма,
сексуальных меньшинств и мультикультурализма. Они вступили в мир большой
политики и освоили язык, соответствующий глобальной проблематике, — язык
культурной идентичности и доброго европейского патриотизма. В этом лагере
проевропейски настроенных политических американских «диссидентов» оказались, например, такие заметные мыслители, как Ричард Рорти, Иммануил Валлерстайн и Эдвард Саид.

Подавляющее большинство европейских интеллектуалов с готовностью откликнулись на призыв о помощи своих американских духовных братьев. Ощутив
на плечах ответственную миссию, они призвали к ускорению процесса реализации амбициозного проекта европейской наднациональной государственности.
Только такая единая Европа, по их мнению, может стать мощным геополитическим противовесом американскому имперскому проекту и направлять глобальные
преобразования в нужном (или желательном) направлении для либерально-демократического сознания. Дискурс о европейской идентичности, в чем легко можно
убедиться, прочитав тексты Ю. Хабермаса, Ж. Деррида, А. Мушга, Дж. Ваттимо
и др., складывается из трех взаимосвязанных элементов. Во-первых, он формируется из риторики геополитического соперничества, столкновения с американской
Империей. Во-вторых, он содержит антикапиталистический пафос, направленный против идеологии неолиберализма. Этот пафос имеет не только полемическую значимость по отношению к американским экспансионистским амбициям,
но также и внутриевропейский смысл. Дело в том, что до сих пор европейская интеграция воспринималась как процесс сугубо бюрократический, а Европейское
сообщество мыслилось, прежде всего, как экономический организм, регулируемый преимущественно рынком. Обозначившаяся конфронтация с США вдруг
повысила спрос на формирование устойчивой и сильной европейской идентичности, некоторого «довеска души», как выразился Джанни Ваттимо. Отсюда вытекает один из важнейших элементов дискурса европейской идентичности: она изображается как проект пацифистской экспансии, заряженный гуманистическим
универсализмом, как проект эдакой глобализации с человеческим лицом.
Именно на уровне идеологии конфликт обретает институциональную санкцию, символическое измерение и втягивает в спираль враждебности широкую
публику. На тревожный факт, что идея идентичности становится одной из самых
популярных как в Европе, так и за ее пределами, указывает в своей книге «Европа, Америка, война» (2003) Этьенн Балибар[1]. Балибар вполне мог принять игру
в идентичность, но он выбрал иную полемическую площадку, чем, на мой взгляд,
проявил хорошую политическую интуицию и аналитическую мудрость. Дело не
только в том, что в противном случае он стал бы говорить просто от имени, так
сказать, другой имперской инстанции в лице Европы. Он считает, что постройка
европейского Архипелага на фундаменте политики идентичности непременно
предполагает создание «кольца враждебности», проведение жесткой границы, отделяющей европейцев от «других». То есть актуализация вопроса об идентичности приведет к необходимости решения вопроса политического: где, собственно, провести границу, по каким пространствам и живым человеческим телам
и душам. Ведь надо будет провести четкую «границу чуждости» со своими соседями и обосновать эту чуждость. Кроме того, нужно будет создать внутреннюю
границу между национальными большинствами и меньшинствами или между
иммигрантами и аутентичными европейцами, границу между европейцами «ядра» и «периферии». Именно такая логика уже намечена в статьях Адольфа Мушга и Джанни Ваттимо.

Незадолго до террористической атаки на Нью-Йорк была опубликована книга
Антонио Негри и Майкла Хардта «Империя». Она практически сразу стала интеллектуальным бестселлером. Нынешняя идеологическая война между европейцами
и американцами как бы опровергает основной тезис книги, что центр современной
Империи не локализован ни в США, ни в Европе и что новейшая Империя представляет собой глобально распределенную сеть мобильных и взаимосвязанных механизмов контроля. Но наметившаяся идеологическая схизма подтверждает другое
мнение, высказанное в книге, что «европейский американизм и антиамериканизм
в двадцатом веке служат проявлением сложной взаимосвязи между кризисом в Европе и американским имперским проектом».

---

[1] С основными мотивами этой книги можно ознакомиться в докладе Балибара,
опубликованном на сайте «Русского журнала» [часть первая:
http://www.russ.ru/politics/facts/20030911-bal.html; часть вторая:
http://www.russ.ru/politics/facts/20030917-bal.html]. Смотрите также мой комментарий
к докладу: http://www.russ.ru/politics/20030929-hestanov.html.