Суды в условиях особых правовых режимов

В истории большинства стран возникали различные ситуации чрезвычайного характера, когда нормальное функционирование общества и государства становилось невозможным. Известное высказывание великого французского философа XVIII века Ш. Л. Монтескье: «Опыт народов, самых свободных, какие когда-либо существовали на земле, заставляет меня признать, что бывают случаи, когда нужно на некоторое время набросить на свободу покрывало, как некогда покрывали статуи богов»[1] -- являлось на протяжении XVIII-XX веков крайне актуальным для большинства стран мира. Как справедливо отмечают известные российские ученые В. В. Маклаков и Б. А. Страшун, «конституции часто предусматривают возможность ограничения тех или иных прав и свобод при чрезвычайных обстоятельствах»[2]. Такими обстоятельствами, когда происходят глубокие изменения во всех сферах жизни общества, могут быть агрессия иностранного государства, непосредственная угроза жизни и безопасности граждан или конституционному строю государства (например, попытки захвата или присвоения власти, вооруженный мятеж, массовые беспорядки, террористические акты, межконфессиональные и региональные конфликты, чрезвычайные ситуации природного и техногенного характера и др.). В подобных случаях вводятся предусмотренные национальным законодательством особые правовые (чрезвычайные) режимы деятельности органов государственной власти, органов местного самоуправления, учреждений, предприятий и организаций.

Исходя из анализа зарубежного законодательства и приводящейся в юридической литературе классификации, к таким режимам, в частности, представляется возможным отнести:

а) чрезвычайное положение (Алжир, Великобритания, Зимбабве, Индия, Ирландия, Канада, Португалия, США, ЮАР); б) военное положение (Болгария, Великобритания, Индия, Нидерланды, Польша, Румыния, США и др.); в) осадное положение (Аргентина, Бельгия, Бразилия, Венгрия, Венесуэла, Греция, Испания, Мали, Португалия, Франция); г) состояние войны (Бельгия, Италия, Кабо-Верде и др.); д) состояние общественной опасности (Италия); е) состояние напряженности (ФРГ); ж) состояние обороны (ФРГ, Коста-Рика, Финляндия); з) состояние угрозы (Испания); и) состояние готовности (Норвегия)[3].

В этой связи необходимо отметить, что институт особых правовых режимов (наиболее распространенными из которых являются режимы чрезвычайного и военного положения) имеет глубокие исторические корни как в российском праве, так и в законодательстве большинства зарубежных государств.

Как показали исследования, исключительные законы, приостанавливающие в периоды военной или иной опасности на определенной территории действие обычных законов и наделяющие чрезвычайными полномочиями конкретный орган исполнительной власти, занимали значительное место уже в Древнем Риме.

В средневековой Европе отдельными видами особых режимов являлось первоначально осадное положение, а затем чрезвычайное и военное положение, которые, однако, длительное время не регламентировались специальными нормативными актами. Первый закон такого рода был принят во Франции только 21 октября 1789 года[4].

В начале и середине XIX века законодательство об осадном (военном) положении развивалось в Европе уже более активно и последовательно, отражая общий уровень развития цивилизации и правовой мысли того времени.

При этом общей чертой всех особых режимов (как ранее, так и в настоящее время) принято считать установление повышенной ответственности (в том числе по законам военного времени) за неподчинение приказам и распоряжениям властей, а также введение комплекса ограничений прав граждан и установление дополнительных обязанностей различного характера[5].

Нередко при особом режиме вводились специальные суды, в том числе чрезвычайные трибуналы и военные суды, ведущие судопроизводство по упрощенным правилам и исходя из норм, предусматривающих повышенную ответственность граждан за нарушение порядка осуществления чрезвычайного (осадного, военного) положения.

Например, в начале Великой французской революции декретом от 10 марта 1793 года был учрежден чрезвычайный уголовный трибунал. Даже в том случае, если рассматриваемые этим трибуналом проступки не образовывали состава преступления в соответствии с действовавшим в тот период во Франции законодательством, совершившие их лица по решению трибунала подлежали высылке. Имущество же приговоренных к смертной казни передавалось государству «для пропитания вдов и детей»[6].

Характерным примером европейского законодательства об осадном (военном) положении середины XIX века являлся прусский закон от 4 июня 1851 года, предусматривавший применение смертной казни не только в случае военной опасности, но и в мирное время «на случай восстания при крайней опасности, угрожающей общественному спокойствию» с обязательным оповещением населения.

В пределах территории осадного положения эта исключительная мера могла применяться за совершение «умышленного поджога и наводнения, открытого нападения, сопротивления вооруженной силой». Совершение менее тяжких преступлений в виде распространения ложных слухов, нарушения правил поведения граждан во время осадного положения, подстрекательства к неповиновению властям и других правонарушений наказывалось лишением свободы. Примечательно, что рассмотрение дел о государственной измене, мятеже, сопротивлении властям, убийстве, разбое, грабеже, разрушении железных дорог и телеграфов, освобождении из-под стражи заключенных было отнесено к ведению специальных военных судов. Это было связано с тем, что к военному командованию переходила не только исполнительная, но и судебная власть. Обжалование приговоров военных судов не допускалось, однако осуждение к смертной казни подлежало утверждению вышестоящим командованием. Деятельность военных судов прекращалась только с отменой осадного положения[7].

Согласно французским законам от 9 августа 1849 года и от 3 апреля 1878 года, одним из основных признаков режима осадного положения являлось рассмотрение определенной категории уголовных дел (в основном против государственной безопасности и общественного порядка) в отношении гражданского населения военными судами в соответствии со специальными законами военного времени[8].

В Австрии в XIX веке осадное положение объявлялось императорами и в целом имело те же основные черты, что и во Франции.

В дореволюционной России военное положение рассматривалось как чрезвычайный режим, вводимый в приграничных областях при военной опасности или в каких-либо иных местностях государства в случае внутренней опасности, когда обычные полномочия органов управления оказывались недостаточными для обеспечения государственного порядка и общественного спокойствия. В то время под военным положением понималась «совокупность исключительных мер, применяемых в какой-либо части государства при чрезвычайных условиях внешней или внутренней опасности, как-то нашествия неприятеля или народных волнениях, когда обычные полномочия органов управления оказываются недостаточными для обеспечения государственного порядка и общественного спокойствия»[9]. Сущность военного положения в XIX веке заключалась в том, что при его объявлении вся власть в районе действия режима военного положения переходила к военному командованию. При этом резко ограничивались права и свободы граждан, а их ответственность за совершение правонарушений по законам военного времени повышалась. Причем уголовные дела о преступлениях гражданского населения в период военного положения рассматривались специальными военными судами по упрощенной процедуре.

Отдельные местности Российской империи с 1881 года после убийства Александра II в соответствии с Положением о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия могли быть объявлены состоящими не только на военном положении, но и на «исключительном» положении в формах «усиленной» или «чрезвычайной» охраны[10].

Как и в других странах Европы того периода, особым признаком военного положения в России являлось учреждение специальных судов. Так, в соответствии со ст. 226 Устава уголовного судопроизводства 1864 года в местностях, объявленных на военном положении, «лица гражданского ведомства» предавались военному суду за преступления, «которые именно означены в последовавшем по сему поводу высочайшем указе», т. е. категории преступлений, рассматриваемых военными судами, не были установлены законом, а определялись в каждом случае введения военного положения отдельно[11].

Например, высочайшим указом от 28 апреля 1877 года «О порядке ответственности лиц гражданского ведомства, совершивших в местностях, состоящих на военном положении, наиболее тяжкие преступления»[12] в связи с объявлением Бессарабской, Таврической, Херсонской губерний и Крымского полуострова на военном положении главнокомандующему Кавказской армией и командующему войсками Одесского округа было предоставлено право предавать военному суду по законам военного времени гражданских лиц, совершивших в перечисленных местностях следующие преступления: умышленное убийство, изнасилование, разбой, грабеж и умышленное уничтожение чужого имущества. Впоследствии требования законодательства были еще более ужесточены, и с 1881 года министр внутренних дел, генерал-губернаторы и военные начальники получили право требовать рассмотрения на закрытом судебном заседании любых дел в местностях, объявленных на военном положении[13].

Принятые 18 июня 1892 года «Правила о местностях, объявляемых состоящими на военном положении» (в качестве приложения к ст. 23 Свода губернских учреждений)[14] содержали нормы, определяющие подсудность гражданских лиц военным судам (гл. IV) за совершение государственных и других тяжких преступлений, а именно: 1) «за бунт против Верховной власти и государственную измену»; 2) за умышленное уничтожение или повреждение вооружения, предметов военного снаряжения, продовольствия и фуража; 3) за умышленное уничтожение или повреждение наземных и водных транспортных магистралей и различных средств транспорта, а также водонапорных сооружений; 4) за умышленное уничтожение или повреждение средств связи, железнодорожных путей и транспорта; 5) за нападение на часового или военный караул, вооруженное сопротивление или убийство военнослужащих или полицейских. Кроме того, гражданские власти имели право передавать по своему усмотрению на рассмотрение военного суда дела о других видах преступлений, совершенных гражданскими лицами, но с последующим утверждением приговоров военных судов.

С учетом особого статуса Великого Княжества Финляндского, формально обладавшего автономией и управлявшегося в соответствии со ст. 2 Основных законов на основании особого законодательства,действие «Правил о местностях, объявляемых состоящими на военном положении» 1892 года было специально распространено на Финляндию «высочайшим» постановлением от 20 мая 1904 года[15].

При этом рассмотрение дел о преступлениях гражданских лиц во время военного положения поручалось имперским военным судам в соответствии с законодательством России.

После революционных событий 1905-1906 годов военное положение стало использоваться органами государственной власти в целях подавления революционных выступлений против существовавшего строя. Это дало повод квалифицировать в научной литературе того времени факты введения военного или осадного положения в мирное время и не в военных целях, а для подавления внутренних беспорядков как «фиктивное военное положение»[16]. Именно так называемое «фиктивное военное положение» поддерживалось в Кременчуге, Елизаветграде и некоторых других городах более года и характеризовалось крайне выраженной военной диктатурой с реализацией органами военного управления в полном объеме полномочий, предоставленных «Правилами о местностях, объявляемых состоящими на военном положении» 1892 года.

Весьма важная роль в комплексе репрессивных мероприятий царского правительства принадлежала военно-полевым судам. В соответствии с Положением Совета министров от 19 августа 1906 года такие суды могли создаваться по требованиям генерал-губернаторов и военного командования. Фактически они являлись карательными органами, имеющими возможность рассматривать по упрощенной процедуре уголовные дела различных категорий в отношении всех граждан фактически без каких-либо ограничений. Перечень преступлений, за совершение которых виновные лица предавались военно-полевому суду, конкретно определен не был, что давало возможность органам военного управления решать этот вопрос по собственному усмотрению. Военно-полевые суды учреждались начальником гарнизона из числа офицеров для рассмотрения «каждого дела в отдельности». Характерно, что на их деятельность не распространялись принципы гласности судопроизводства и права подсудимых на защиту. Поэтому уголовные дела рассматривались в закрытых судебных заседаниях с исполнением вынесенного приговора в течение суток, так как процедура обжалования приговора не соблюдалась.[17]

Одной из основных черт деятельности военно-полевых судов после первой русской революции являлось чрезмерно активное и широкое применение смертной казни по законодательству военного времени. Формальным основанием для этого являлось фактически бесконтрольное использование военно-полевыми судами Правил 1892 года о местностях, объявляемых состоящими на военном положении, что на практике повлекло массовые репрессии в отношении населения. По некоторым данным, в 1906#1907 годах военно-полевыми судами было осуждено около 1 300 человек, подавляющее большинство из которых (более 1 100) было расстреляно, а остальные приговорены в основном к каторге и ссылке[18].Определяющая роль военно-полевых судов в обеспечении режима военного положения давала весомое основание называть режим военного положения того периода «типом военной диктатуры»[19].

Ярким выражением недовольства общественного мнения чрезвычайными мерами военного положения явилось исключительно эмоциональное обсуждение во Второй Государственной думе в марте-апреле 1907 года законопроекта об отмене Положения Совета министров от 19 августа 1906 года об учреждении военно-полевых судов; вскоре после этого обсуждения Вторая Государственная дума была распущена[20].

В период Первой мировой войны продолжали действовать Правила о местностях, объявляемых состоящими на военном положении 1892 года, которые активно использовались властями в целях подавления революционного движения. Применявшееся в тот период законодательство о военном положении являлось юридической основой неограниченного расширения компетенции военного командования, местных властей и военных судов[21].

Приход к власти Временного правительства в результате Февральской буржуазно-демократической революции 1917 года первоначально повлек определенные изменения в политическом и общественном устройстве общества, выразившиеся и в пересмотре реакционных норм военного и уголовного законодательства. Однако эти изменения отличались непоследовательностью и нерешительностью, часто имели косметический характер и не затрагивали принципиальных положений под тем предлогом, что во время войны «неудобно изменять законы о государственной измене, ибо это внесло бы расстройство в работу военных судов»[22]. Так, первоначально постановлением Временного правительства от 13 июня 1917 года военно-полевые суды, являвшиеся тогда наиболее ярким признаком военного положения в армии, были отменены во всех военных округах и местностях[23]. Однако набиравшее силу революционное движение побудило Временное правительство восстановить военно-полевую юстицию и смертную казнь на фронте уже через месяц -- 12 июля 1917 года[24].

После Октябрьской революции 1917 года и принятия Вторым Съездом Советов Декрета о власти, оформившего государственный переворот, в России, по мнению М. В. Баглая, начало складываться тоталитарное государственное право[25],что не могло не отразиться на законодательстве о военном положении, которое характеризовалось крайне жестокими мерами, не сравнимыми по объему и характеру ограничений прав граждан даже с законодательством самодержавной России. Во время Гражданской войны институт военного положения использовался не только в целях военной защиты РСФСР, но и, как справедливо отмечается известным исследователем института военного положения середины прошлого века Д. Н. Артамоновым, был «теснейшим образом связан с практическим осуществлением функции военного подавления сопротивления свергнутых классов внутри страны», являясь «юридическим выражением партийных документов и указаний Ленина и Сталина»[26].

Как отмечал Н. Д. Артамонов, введение военного положения а) «означало решимость советского государства установить твердый революционный порядок, высокую организованность и железную дисциплину»; б) было средством борьбы с врагом и наказания недисциплинированных советских граждан, ослабляющих оборону страны; в) являлось «средством организации и перестройки тыла к нуждам фронта». В этой связи в задачи военного положения, наряду с целями исключительно оборонного характера, входили охрана общественного порядка и обеспечение государственной безопасности, пресечение подрывной и диверсионной деятельности, обезвреживание тыла от преступных элементов[27].

Декретом Всероссийского центрального исполнительного комитета от 18 ноября 1920 года «О точном смысле ст. 10-й правил “О местностях, объявляемых на военном положении”»[28] разъяснялось, в частности, что приговоры судов в виде расстрела подлежали немедленному исполнению губернскими ЧК не только по отдельным видам преступлений (взрывы, поджоги, шпионаж, спекуляция военным имуществом, нарушение правил охраны складов), но и в целом в случаях «преступного нерадения при проведении военных мероприятий». Поэтому жалобы осужденных по довольно обширной и конкретно не определенной категории дел не подлежали рассмотрению вышестоящими инстанциями, что давало ЧК -- как карательному органу -- основания для неограниченных и фактически никем не контролируемых репрессий.

Создание особых судов в условиях чрезвычайного и военного положения практиковалось и после завершения Гражданской войны. Так, утвержденным Декретом ВЦИК и Совета народных комиссаров РСФСР от 8 марта 1923 года «Положением о чрезвычайных мерах охраны революционного порядка» разрешалось создание параллельно с судами общей юрисдикции революционных трибуналов, которые могли рассматривать любые дела по усмотрению революционного военного комитета, даже если «виновные деяния не предусмотрены Уголовным кодексом» (п. 16 Положения). Существенно не отличалось от него и принятое затем постановлением Президиума Центрального исполнительного комитета Союза ССР от 3 апреля 1925 года «Положение о чрезвычайных мерах охраны революционного порядка»[29].

В этой связи примечательным представляется определение военного положения, данное в первом издании Большой советской энциклопедии, в котором в качестве одной из характерных черт военного положения выделялась передача рассмотрения дел по преступлениям против государственного порядка военным судам, что в целом характеризовало «военное положение как осуществление диктатуры пролетариата господствующего класса без соблюдения всяких формальностей и ограничений (которыми прикрывается эта диктатура в мирное время)»[30] .

С началом Великой Отечественной войны Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года «О военном положении»[31] был определен порядок поддержания режима военного положения как особого положения в стране и в отдельных ее местностях, действующего при наступлении войны. Данным Указом предусматривалось, в том числе, что за неподчинение распоряжениям и приказам военных властей, а также за преступления, совершенные в местностях, объявленных на военном положении, виновные подлежали уголовной ответственности по законам военного времени (п. 6). Крайне важным являлось положение Указа (п. 7) об установлении подсудности по уголовным делам в военное время, в соответствии с которым все дела о преступлениях, направленных против обороны, общественного порядка и государственной безопасности, передавались на рассмотрение военных трибуналов. К таким преступлениям были отнесены следующие категории уголовных дел: 1) о государственных преступлениях; 2) о преступлениях, предусмотренных законом от 7 августа 1932 года об охране общественной (социалистической) собственности; 3) о преступлениях, совершенных военнослужащими; 4) о разбое; 5) об умышленных убийствах; 6) о насильственном освобождении из домов заключения и из-под стражи; 7) об уклонении от исполнения всеобщей воинской обязанности; 8) о незаконной покупке, продаже и хранении оружия, а также о хищении оружия.

Кроме того, военным властям предоставлялось право передавать на рассмотрение военных трибуналов дела о спекуляции, злостном хулиганстве и иных преступлениях, если командование признавало это необходимым по обстоятельствам военного положения (п. 7). Приговоры военных трибуналов кассационному обжалованию не подлежали и могли быть отменены или изменены лишь в порядке надзора (п. 9).

Рассмотрение дел производилось в соответствии с «Положением о военных трибуналах в местностях, объявленных на военном положении», утвержденным Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года[32]. Военные трибуналы различных уровней (военные трибуналы при военных округах, фронтах и морских флотах; при армиях, корпусах, иных воинских соединениях и военизированных учреждениях; военные трибуналы железных дорог и водных путей сообщения) рассматривали подсудные им дела в значительно сокращенный по сравнению с общим порядком срок -- по истечении 24 часов после вручения обвинительного заключения. Военным советам округов, фронтов и армий (флотов, флотилий), а также командующим округами, фронтами и армиями (флотами, флотилиями) предоставлялось право приостановить исполнение приговора к высшей мере наказания (расстрелу) с одновременным сообщением по телеграфу Председателю военной коллегии Верховного суда СССР и Главному военному прокурору. О каждом приговоре к высшей мере наказания (расстрелу) военные трибуналы самостоятельно сообщали Председателю военной коллегии Верховного суда СССР и Главному военному прокурору. При неполучении в течение 72 часов сообщения о приостановлении исполнения приговора он приводился в исполнение.

Следует отметить, что в ходе войны полномочия военных трибуналов по рассмотрению уголовных дел были значительно расширены, так как специальными нормативными актами к их компетенции было дополнительно отнесено рассмотрение уголовных дел о преступлениях, характерных исключительно для режима военного положения. К таким нормативным актам относятся Указы Президиума Верховного Совета СССР от 6 июля 1941 года «Об ответственности за распространение в военное время слухов, возбуждающих тревогу среди населения»,[33] от 26 декабря 1941 года «Об ответственности рабочих и служащих предприятий военной промышленности за самовольный уход с предприятий»[34] и от 15 ноября 1943 года «Об ответственности за разглашение государственной тайны и за утрату документов, составляющих государственную тайну»[35].<Кроме того, военные трибуналы в ходе войны рассматривали также уголовные дела о преступлениях, за совершение которых постановлениями Совета народных комиссаров СССР предусматривалась ответственность «по законам военного времени» (об уклонении от сдачи радиоприемных и радиопередающих устройств, призматических биноклей, об уклонении от трудовой повинности для оборонных работ и другие)[36]. В местностях, где не было военных трибуналов, уголовные дела перечисленных категорий рассматривали краевые (областные) суды и Верховные суды АССР, но с применением процессуального порядка, установленного «Положением о военных трибуналах» от 22 июня 1941 года.

Примечательной чертой военного положения являлось то обстоятельство, что отдельные функции правоохранительных органов в период войны фактически осуществлял Государственный комитет обороны, который в ряде случаев определял порядок привлечения к уголовной ответственности, предания суду, рассмотрения уголовных дел и приведения приговоров в исполнение. В частности, постановлениями Государственного комитета обороны от 6 февраля 1942 года № 1247 и от 13 февраля 1942 года №  276[37] был установлен еще более упрощенный порядок рассмотрения уголовного дела в отношении маршала Кулика, не предусматривающий возможности участия сторон обвинения и защиты и вызова свидетелей.

В послевоенный период законодательство о чрезвычайном и военном положении не получило значительного развития. Под военным положением тогда понималось особое положение в стране или в отдельных ее местностях, вводимое обычно по решению Президиума Верховного Совета СССР при исключительных обстоятельствах (война, стихийное бедствие и т. п.). Конституция СССР 1977 года (п. 15 ст. 121)не внесла существенных изменений в действовавшее законодательство о военном положении, предусмотрев, как и прежде, что Президиум Верховного Совета СССР объявляет в интересах защиты СССР военное положение в отдельных местностях или по всей стране. Порядок введения и режим военного положения должен был определяться законом СССР, который, однако, так и не был принят.

Таким образом, фактическим содержанием военного положения в советском государственном праве являлось принятие комплекса мер чрезвычайного характера, причем к основным из них на практике в различное время относились не только введение повышенной уголовной ответственности (по законам военного времени) за совершение преступлений против оборонной, общественной и государственной безопасности, но и передача рассмотрения уголовных дел определенных категорий в отношении гражданского населения военным трибуналам[38]. В этой связи, согласно выводу доктора юридических наук В. Г. Стрекозова, сделанному им на основе анализа отечественных правовых актов, регламентирующих военное положение, одним из основных признаков военного положения ранее являлось расширение компетенции военно-судебных органов[39].

Академик С. С. Алексеев в работе «Философия права», являющейся, по его образному выражению, «покаянием и посильным очищением автора» от длительной пропаганды идей тоталитарного права, полагает, что таким образом право лишь оформляло могущественную и бесконтрольную супервласть КПСС, находящейся над законом и официально командовавшей громадным репрессивным аппаратом, включая суды[40].

Безусловно, подобные подходы не могли получить дальнейшее развитие в условиях формирования новой российской государственности, что в определенной степени было также связано и с необходимостью внедрения в отечественное законодательство международно-правовых стандартов в области прав человека и гражданина[41], в том числе в области возможных условий их судебной защиты в условиях действия режимов чрезвычайного и военного положения. В частности, в ст. 6 «Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод» закреплена норма принципиально важного характера, согласно которой каждый человек имеет право на справедливое и публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона. Как установлено ст. 15 указанной Конвенции, в случае войны или при иных чрезвычайных обстоятельствах, угрожающих жизни нации, могут приниматься меры в отступление от Конвенции, однако только в той степени, в какой это обусловлено чрезвычайностью обстоятельств[42].

С учетом изложенного представлялось крайне важным объективное сочетание целесообразности и разумной достаточности мер государственного ограничения прав и свобод граждан даже в условиях военного и чрезвычайного положения, которые при этом не должны противоречить нормам международного права, установленным в обществе основам правопорядка и конституционным нормам[43].

Указанными обстоятельствами объяснялось пристальное внимание общественности к ходу разработки и принятия проектов федеральных конституционных законов о чрезвычайном и военном положении, тем более что по разным причинам эту задачу не удавалось решить в течение довольно значительного времени (около восьми лет) после принятия Конституции Российской Федерации 1993 года[44].

Только в 2001-2002 годах в соответствии со статьями 55 и 87 Конституции Российской Федерации 1993 года последовательно приняты Федеральные конституционные законы «О чрезвычайном положении»[45] и «О военном положении»[46], которые в настоящее время являются правовой основой двух особых правовых режимов деятельности органов государственной власти, иных государственных органов, органов местного самоуправления и организаций в исключительных для государства обстоятельствах. Такими обстоятельствами являются агрессия или непосредственная угроза агрессии против РФ (для военного положения) или непосредственная угроза жизни и безопасности граждан или конституционному строю Российской Федерации (для чрезвычайного положения). К последним обстоятельствам относятся, например, попытки насильственного изменения конституционного строя Российской Федерации, захвата или присвоения власти, вооруженный мятеж, массовые беспорядки, террористические акты, блокирование или захват особо важных объектов или отдельных местностей, подготовка и деятельность незаконных вооруженных формирований, межнациональные, межконфессиональные и региональные конфликты, сопровождающиеся насильственными действиями, а также чрезвычайные ситуации природного и техногенного характера, чрезвычайные экологические ситуации, требующие проведения масштабных аварийно-спасательных и других неотложных работ.

Гарантией соблюдения основ правового статуса личности в условиях чрезвычайного и военного положения могут являться существующие в Российской Федерации меры защиты прав и свобод граждан, предусмотренные статьями 45-46 Конституции Российской Федерации, в том числе возможность обращения в суд, обеспечиваемая принципом гарантированности судебной защиты прав и свобод.

_{При этом, согласно ст. 47 Конституции Российской Федерации, никто не может быть лишен права на рассмотрение его дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом.}

В этой связи особого внимания требует выяснение полномочий в период военного положения именно судов. Здесь необходимо исходить из того, что в отличие от законодательства других стран и рассмотренного в настоящей статье исторического опыта дореволюционной России и СССР, Конституцией Российской Федерации (ч. 3 ст. 118) и Федеральным конституционным законом «О судебной системе Российской Федерации» (п. 1 ст. 4)[47] создание каких-либо чрезвычайных судов не допускается. 

Кроме того, следует учитывать, что ст. 56 Конституции Российской Федерации прямо запрещает ограничение в условиях чрезвычайного положения прав и свобод, предусмотренных статьями 46 - 54 Конституции Российской Федерации, а следовательно, права на судебную защиту прав и свобод и права на рассмотрение дела в том суде и тем судьей, к подсудности которых оно отнесено законом.

Таким образом, согласно конституционным принципам, правосудие на территории, где введено чрезвычайное или военное положение, осуществляется только судами, учрежденными в соответствии с главой 7 Конституции Российской Федерации. Причем судопроизводство во всех судах должно осуществляться в соответствии с Конституцией Российской Федерации и иными законодательными актами Российской Федерации.

Исключительно важно, что учреждение каких-либо форм или видов чрезвычайных судов (военно-полевых судов, особых присутствий и т. п.), а равно применение любых форм и видов ускоренного или чрезвычайного судопроизводства не допускается.

Единственная особенность осуществления правосудия в условиях чрезвычайного и военного положения закреплена в п. 3 ст. 35 Федерального конституционного закона «О чрезвычайном положении» и п. 2 ст. 16 Федерального конституционного закона «О военном положении». Ее суть заключается в том, что в случае невозможности осуществления правосудия судами, действующими на территории, на которой введено чрезвычайное или военное положение, по решению Верховного суда Российской Федерации или Высшего арбитражного суда Российской Федерации в соответствии с их компетенцией может быть изменена территориальная подсудность дел, рассматриваемых в судах. Представляется, что данная норма имеет «технологический» характер и не затрагивает принципиальных основ гарантированного права личности на судебную защиту.

Отсюда следует, что положения новых федеральных конституционных законов «О чрезвычайном положении» и «О военном положении», касающиеся осуществления правосудия, закрепляют принципиальное отличие нового российского законодательства о чрезвычайном и военном положении от соответствующего законодательства дореволюционной России и СССР.

Изложенное подтверждает все более усиливающуюся тенденцию влияния международного права на систему и отрасли внутреннего права, что положительно сказалось на подготовке проектов конституционных законов о чрезвычайном положении и о военном положении (в том числе в области соблюдения прав и свобод граждан в период действия чрезвычайного и военного положения и форм осуществления правосудия в этих условиях)[48].

В этой связи показательным представляется высказывание известного отечественного юриста-международника профессора В. А. Карташкина, сделанное им в январе 2003 года во время Московского юридического форума «Глобализация, государство, право, XXI век»: «В современном мире права человека будут все больше подвергаться международно-правовому регулированию. Это предопределено интернационализацией всей общественной жизни, необходимостью решения глобальных проблем, имеющих общечеловеческое значение»[49].