Китай: мировосприятие и самоидентификации

Интродукция: категории и разряды

Китайской культуре и китайскому языку свойственна склонность к классификации, к распределению по категориям и разрядам предметов и явлений в соответствии с некоторыми общими свойствам последних так, чтобы их можно было сосчитать. Китайцы, как и мы, не станут складывать стулья со столами. Но у них существуют для каждого типа предметов свое счетное слово, связанное с определенными их особенностями. Для столов – это «чжан», свидетельствующее о наличии у предмета большой открытой поверхности, а для стульев – «ба», говорящее о присутствиb ручки, рукоятки. Первое позволяет посчитать также листы бумаги, а второе, например, ножи, чайники, веера. Существует и общее, более нейтральное счетное слово «гэ», которое можно использовать применительно к разным объектам. Говоря просто о людях, можно употребить выражения «саньгэ жэнь» – «три человека», «сыгэ жэнь» – «четыре человека», но все же язык особо заточен на различия и потому в отношении особо уважаемых лиц это не принято. Здесь используется другое счетное слово «вэй»: «сань вэй цзяошоу» – «три профессора», «сы вэй бучжан» – «четыре министра».

Для китайского мировосприятия также очень важна иерархия человеческих общностей и, соответственно, идентификация себя с одной из них, хотя классификационные признаки здесь значительно более подвижны, чем в предметной сфере. Жители императорского Китая не снисходили до уподобления своей страны какой-либо иной: Поднебесная была уникальна, все прочие занимали цивилизационно значительно более низкую ступень: их воспринимали лишь как вассалов и данников.

Западные колонизаторы нанесли чувствительный удар по китайской идентичности. Возрождение национального духа стало знаменем многих поколений китайских революционеров и реформаторов. На этом пути были и свои успехи, и свои неудачи. Но в целом отношение китайцев к окружающему миру изменилось весьма значительно. Они давно отошли от восприятия всех некитайцев как варваров. Сегодня иностранца чаще всего уважительно величают «вайбинь» – «иностранныый гость», и он действительно чувствует себя в стране желанным гостем[1].

В 50-е годы прошлого века земной шар делился на три части: мир социализма, мир капитализма и «третий мир», который в потенции стремился к социализму. Китай, естественно, причислял себя к первому из этих миров, но главным среди равных здесь был Советский Союз, прокладывавший всем прочим дорогу в светлое будущее. Его в Китае называли «лао дагэ» – «уважаемый старший брат». Любопытно, что, вопреки всем политическим потрясениям последних десятилетий, этот стереотип сохраняется и сегодня в довольно широких группах населения преимущественно среднего и старшего возраста. Если на вопрос «Вы откуда?» отвечаешь: «Из России», нередко в глазах собеседника читаешь недоумение. Приходится добавлять: «Из бывшего Советского Союза». Тогда возникает полная ясность, и непременно следует уточнение: «Сулянь лаодагэ» – «Советский старший брат».

В 60-х годах прошлого века, когда между Москвой и Пекином вспыхнула вражда, Китай заговорил о своем родстве со странами «третьего мира». По той же причине менее жестким стало его противостояние со «вторым миром».

Новые представления о мире возникают у китайцев в конце 70-х – начале 80-х годов прошлого века с провозглашением курса на реформы, модернизацию, немыслимую без открытости, без включения страны в процессы глобализации. Соответственно, идеология в качестве главной движущей силы внешней политики стала все больше уступать место экономике и геополитике.

Китай продолжал называть себя социалистической страной, но, в отличие от 50-х и 60-х годов, уже не объявлял главной своей целью ускоренное продвижение к коммунизму. Напротив, в основу политики была тогда положена концепция начального этапа социализма, рассчитанного на многие десятилетия и допускающего, по крайней мере в экономике, далекие от ортодоксального марксизма-ленинизма рыночные новации.

Соответственно самоидентификация Китая как страны, стоящей в одном ряду с другими странами социализма, перестает быть чем-то само собой разумеющимся. Помимо вражды с Советским Союзом и отхода от его модели развития, ее подтачивает еще и вспыхнувший в начале 1979 года военный конфликт с Вьетнамом. Здесь геополитика тоже брала верх над идеологией.

В начале 80-ых Советский Союз предпринял попытку нормализовать отношения с Китаем. Л. Брежнев во время своего визита в Ташкент в марте 1982 года сформулировал четыре основных принципа, на которых должны строиться отношения между КНР и СССР. Первым из них было признание Китая, наряду с Советским Союзом, социалистическим государством.

В Пекине сигнал был услышан. Дэн Сяопин в духе все более утверждавшегося в Китае прагматизма предложил перевести полемику из идеологической плоскости в плоскость политики, основанной на национальных интересах. В Москву был отправлен специальный посланник для подготовки встречи на высшем уровне, но процесс прервала кончина Брежнева в ноябре 1982 года. Движение от идеологии к геополитике в советско-китайских отношениях – впрочем, весьма неспешное – возобновилось только с приходом в СССР к власти М. Горбачева. Советский Союз пошел навстречу Китаю и вывел войска из Афганистана и Монголии. В 1986 году возобновились переговоры о пограничном размежевании, а в 1989 году произошла полная нормализация межгосударственных отношений. В дальнейшем они вполне успешно развивались, несмотря на то что социально-политические режимы обеих стран и самоидентификации последних все больше расходились, а возможно, как раз благодаря этому.

Державы и сверхдержавы

Согласно китайским представлениям, вектор глобального переустройства сегодня определяет не Марксова смена социально-экономических формаций, не противоборство социализма и капитализма, а движение от однополярности, установившейся вследствие поражения в «холодной войне» и последующего развала Советского Союза, к многополярности. Основную роль в этом процессе играют крупные государства (да го), стремящиеся стать новыми глобальными или, по меньшей мере, региональными полюсами. К их числу Китай причисляет, в первую очередь, себя, а также других членов БРИК[2] и иные быстро набирающие силу государства.

Вместе с экономическим ростом, научно-техническим прогрессом, укреплением военного потенциала быстрыми темпами умножается совокупная национальная мощь (цзунхэ голи) таких стран. В не очень отдаленной перспективе она может достичь уровня, сопоставимого с уровнем единственной пока сверхдержавы, США, что придаст миропорядку необходимую сбалансированность.

Статус крупного государства определяется не только размерами территории, численностью населения, экономической, научно-технической, военной мощью. Он должен постоянно подкрепляться важными свершениями в самых разных сферах общественной жизни. Поэтому, например, Китай придавал столь большое значение Олимпийским играм 2008 года в Пекине и успешному выступлению на них своих спортсменов. Центральная молодежная газета страны писала, имея в виду и самих китайских атлетов, и наблюдавших за ними сотни миллионов телезрителей страны: «Мы как будто не соревновались, а сражались, не боролись за медали, а отстаивали право нашей нации на существование[3]. За этим стояло воспитанное с малолетства стремление положить конец двухвековому унижению китайской нации, показать всему миру ее величие. Неслучайно относительный неуспех России на играх расценивается в Китае как свидетельство ослабления ее национальной мощи.

Глобальный расклад сил и тенденции мирового развития определяются отношениями крупных государств между собой и каждого из них со сверхдержавой. В условиях усиливающейся конкуренции за доступ к рынкам, природным и иным ресурсам столкновения интересов тех или иных крупных стран порой выливаются в местные или региональные конфликты. Но одновременно конкуренция, укрепление национального суверенитета способствуют поддержанию динамической стабильности. Сильные и слабые позиции разных стран взаимно уравновешиваются, растет взаимозависимость, взаимодополняемость крупных государств. Стремление обеспечить безопасность и оптимальные условия развития заставляет их координировать свою политику.

США по-прежнему доминируют в мире, но возможности этой страны использовать всю свою мощь становятся все более ограниченными, и значение сверхдержавы относительно уменьшается. Об этом, например, свидетельствует неспособность США добиться решающей победы в Ираке и Афганистане.

Конструкция, которую в Китае называют «и чао до цян» – «одна сверхдержава, много держав», может довольно долго сохранять относительную устойчивость, при условии, что соперничество крупных стран, преследующих каждая свои цели, не будет выходить за рамки рациональной конкуренции. «Россия, Китай, Индия и другие традиционные незападные крупные страны идентифицируют себя с этой структурой и стремятся в нее войти, избегая прямых столкновений с США. Но в некоторых важных вопросах противная сторона отнюдь не бездействует, стараясь сдержать США… что не может не ограничивать их односторонности»[4].

Соответственно, одну из своих главных задач Пекин видит в выстраивании системы связей с каждой из крупных стран: Россией, странами ЕЭС, Японией, Индией и, естественно, с США. Подход в каждом случае дифференцированный: партнерство может быть «стратегическим», «конструктивным», «всесторонним» или «дружеским», но оно никогда не переходит в категорию союза. Это чревато образованием блоков, которые в Китае считают рудиментом ушедшей в прошлое эпохи «холодной войны» –двусторонняя кооперация не может быть направлена против третьей стороны. Такая кооперация не отменяет конкуренции, а наличие противоречий предполагает взаимные уступки. Разного уровня партнерство, считают в Китае, закладывает фундамент нового, гармоничного миропорядка.

Такой подход к межгосударственным отношениям во многом созвучен китайской манере ведения бизнеса. Китайский коммерсант, как правило, стремится избежать прямого столкновения с конкурентом. В отличие от своих западных коллег, он рассчитывает не столько на силовое давление, сколько на тонко просчитанную стратегию, нацеленную не на уничтожение или поглощение конкурента, а на сотрудничество, способное принести обоюдную выгоду[5].

Китайское понятие «да го» – «крупное государство» –допускает и другой перевод – «держава». Особенно если перед ним стоит определение «шицзе», т.е. «мировая». Англоязычные политологи и журналисты применительно к Китаю пользуются именно таким переводом («great power»). Это в какой-то степени оправдано, в частности и потому, что отвечает представлениям многих китайцев. Не случайно в стране на волне ее успехов возник жгучий интерес к истории великих держав и причинам их доминирования в определенные исторические периоды. Книга известного английского историка Пола Кеннеди «Возвышение и упадок великих держав»[6] была переведена на китайский язык, по ней сняли двенадцатисерийный документальный фильм, который в конце 2006 года показали по центральному телевидению. И книга и фильм вызвали горячие дискуссии. Люди примеривали судьбы прошлых и нынешних великих держав к своей стране, ее истории и будущему, встраивая таким образом Китай в их ряд.

К мировым державам обычно относят государства, интересы которых глобальны по своим масштабам и которые занимают лидирующие позиции в мире. К этим двум признакам некоторые китайские эксперты добавляют еще один: способность играть ключевую роль в разрешении глобальных конфликтов, поддержании существующего миропорядка и его трансформации. На том основании, что третьему условию Китай, по мнению этих экспертов, не отвечает, они, соглашаясь считать его державой, отказывают ему в праве называться державой мировой.

Надо сказать, что по этому поводу мнения в стране сильно расходятся[7]. Действительно, в 90-х годах прошлого века в Китае господствовала заповеданная Дэн Сяопином концепция, согласно которой КНР следует воздерживаться от излишней внешнеполитической активности и заниматься прежде всего собственным экономическим строительством[8]. Однако в начале нашего века ситуация стала быстро меняться. Китай все более активно участвует в международных акциях и организациях, хотя его лидеры по-прежнему твердят, что страна не стремится к гегемонии и даже к лидерству.

Активному включению Китая в международную жизнь способствуют, прежде всего, его экономические и технические достижения. В 2008 году вклад Китая в мировое развитие впервые превысил американский. Китай вышел на первое место по величине золотовалютных резервов, на одну из лидирующих позиций по объему внешней торговли, стал третьей после России и США космической державой.

В последние годы и страны Запада, признавая растущий вес Китая в мировой экономике и политике, стремятся привлечь его к решению сложных международных проблем, таких, например, как терроризм или распространение ядерного оружия. Более того, некоторые западные эксперты считают, что переход от миропорядка, основанного на лидерстве Америки (Pax Americana), к миропорядку, в центре которого будет находится Китай (Pax Sinica), уже начался.

Становится все более модным применительно к Китаю использовать термин не «great power», а «superpower», или «сверхдержава», помещая таким образом эту страну на один уровень с США. Так, журнал «Newsweek» встретил 2008 год сдвоенным номером, тема которого была сформулирована в виде риторического вопроса «Что дальше: Китай?». Главный редактор журнала Фарид Закариа поведал читателям, что обретение Китаем  статуса сверхдержавы – уже не прогноз, а реальность. Правда, статус этот весьма непрочен и его обладателям – как самому Китаю, так и сверхдержаве со стажем, США – следует постоянно иметь это в виду.

Непрочность великодержавного статуса Китая известная американская исследовательница Сьюзен Шерк, занимавшая одно время в администрации Клинтона важный пост помощника заместителя Госсекретаря США по Восточной Азии, связывает прежде всего с факторами внутреннего характера: неравенством, коррупцией, безработицей, ухудшением среды обитания, старением населения, т. е. со всем тем, что порождает социальную и политическую нестабильность[9]. Китайское руководство вполне отдает себе отчет в серьезности этих проблем и, возможно, поэтому никогда не называет свою страну сверхдержавой.

Развивающиеся страны

Китай продолжает считать себя развивающейся страной, и тому есть веские основания. Несмотря на несомненные достижения, он не входит даже в первую сотню стран по важнейшему экономическому показателю – производству ВВП на душу населения. Лишь небольшая часть его граждан пользуется жизненными благами, доступными подавляющему большинству людей на Западе. По-прежнему огромен разрыв между уровнями благосостояния жителей города и деревни, приморских и внутренних территорий. Очень многое предстоит сделать, чтобы обеспечить всем равный доступ к качественным образовательным и медицинским услугам.

Формально не разделяя развивающиеся страны на большие и малые, Китай все же особо выделяет значение и роль крупных членов этой группы, что, впрочем, вполне согласуется с позицией держав «большой восьмерки», которые все чаще приглашают на свои совещания лидеров ведущих развивающихся стран. Их значение для глобальной экономики и политики стало вырисовываться особенно рельефно с началом последнего мирового финансового кризиса.

К числу крупных развивающихся стран китайские эксперты относят БРИК. Нередко к этой четверке присоединяют также ЮАР и Мексику. Президент Мирового банка Роберт Зелик в октябре 2008 года заявил, что вырабатывать новую систему международных экономических отношений должны коллективно страны большой семерки и крупные развивающиеся страны: Китай, Индия, Мексика, Россия, Саудовская Аравия и ЮАР. Месяцем позже эта идея была воплощена в жизнь: в совещании Большой двадцатки, посвященном борьбе с кризисом и новой мировой экономической системе, участвовали все перечисленные государства плюс Аргентина, Индонезия, Южная Корея и Турция.

По представлениям Пекина, главное, что движет крупными развивающимися странами, – стремление к национальному возрождению. Под этим знаменем они развивают свою экономику, строят дипломатические отношения. Их устремления приходят в столкновение с существующим миропорядком. Соответственно возрастает солидарность таких стран, расширяются двусторонние и многосторонние контакты.

Крупные развивающиеся страны выступают инициаторами проведения разнообразных форумов, вокруг таких стран формируются широкие региональные объединения, они способствуют созданию региональных общих рынков, зон свободной торговли. С периферии системы международных отношений они перемещаются в ее центр, демонстрируя большой потенциал национальных, незападных моделей развития.

Все эти процессы, с точки зрения Пекина, существенно укрепляют позиции данной группы в том, что касается выработки принципов функционирования глобальной системы, разрушают монополию развитых стран, способствуют переходу от однополярного мира к многополярному, способствуют сохранению цивилизационного многообразия планеты. При этом каждая из крупных развивающихся стран использует свои козыри для того, чтобы избежать прямого противостояния с США. В одних случаях это геополитическое положение (Мексика, Бразилия), в других – наличие демократических институтов (Индия), в третьих – экономический потенциал (Китай).

Пекин не закрывает глаза на противоречия, существующие между крупными развивающимися странами. Некоторые из них, например, считают, что они не менее Китая достойны представительствовать в Совете безопасности ООН. Китай, Россия, Индия, Бразилия, Мексика во многом по-разному выстраивают иерархию ценностей, особенно в том, что касается свободы, демократии, прав человека. Нередко интересы этих государств приходят в столкновение, отчего между ними возникают трения. Поэтому, заключают китайские эксперты, крупным развивающимися странам предстоит еще долго притираться друг к другу, прежде чем они займут подобающее место в формирующейся мировой системе.

В Китае исходят из того, что такие страны несут ответственность за судьбы менее развитых государств. Поэтому Пекин старается, в меру возможностей, поддерживать последние, списывая им долги, предоставляя беспроцентные кредиты и безвозмездную помощь, понижая таможенные тарифы на их товары, строя для них школы и больницы, готовя кадры.

Такой гуманитарный подход не рассчитан на получение сиюминутной политической и коммерческой выгоды, это работа на перспективу. Китай стал активно включаться в политическую и экономическую жизнь африканского континента еще тогда, когда большинство западных экспертов считали это делом совершенно бесперспективным. Пекин весьма последовательно проводил свой курс, и это со временем стало приносить плоды. Благодаря голосам африканских государств КНР не раз удавалось отбивать в ООН атаки Запада, обвинявшего ее в несоблюдении прав человека. Да и само вступление Китая в ООН состоялось во многом благодаря этим голосам. Из 53 африканских государств у КНР нет дипломатических отношений лишь с шестью.

Экстенсивный экономический рост Китая требует все больше ресурсов и все более широкого рынка сбыта продукции. В свою очередь, развивающимся странам нужны капиталы, дешевые технологии, инфраструктура, оборудование, кадры. Это создает условия для экономического сотрудничества.

Направление экспансии китайского капитала – не только близлежащие регионы Юго-Восточной Азии, но также Африка, Ближний Восток, Латинская Америка. Объем внешней торговли КНР с этими регионами растет опережающими темпами. Китай вкладывает деньги в разработку недр и обрабатывающую промышленность, в торговлю, транспорт и сельское хозяйство 49 африканских стран. Он стал вторым по значению внешнеторговым партнером для этого материка. Нарождающиеся китайские транснациональные компании используют Африку в качестве своего рода испытательного полигона.

Запад это не слишком радует. Пекин обвиняют в неоколониализме, в поддержке диктаторских, коррумпированных режимов, в оснащении их современным вооружением, в провоцировании межэтнических конфликтов и геноцида; в том, что наплыв дешевых китайских товаров подрывает местное производство, что создаваемые китайцами предприятия не отвечают современным экологическим требованиям и нормам безопасности труда. Упрекают Китай и в том, что его политика во многом сводит на нет усилия Запада, направленные на формирование в Африке эффективных правительств и проведение рыночных реформ.

Китай отвечает на это демонстрацией эффективности своей модели развития. Так, летом 2008 года более трех десятков высокопоставленных представителей 18 стран Юго-Восточной Африки были приглашены в КНР на восьмидневный семинар. Обсуждались проблемы экономического роста, прямых иностранных инвестиций, создания инфраструктуры, развития сельского хозяйства. Гости получили возможность посетить разные провинции юга Китая и познакомиться с тем, как решаются эти проблемы в тех или иных конкретных условиях. Отвечающий за Африку вице-президент Мирового банка Обиагели Эзеквезили, выступая на семинаре, отметил: «Успехи Китая в поддержании экономического роста и сокращении бедности беспрецедентны. Благодаря нынешней встрече те, кто принимают решения в Африке, могут изучить соответствующие аспекты китайского опыта и учесть их при выработке стратегии в своих странах»[10].

Общее и особенное

К какой бы категории стран ни причислял себя Китай: социалистическим, крупным, развивающимся – он остается явлением уникальным и эту свою уникальность неизменно подчеркивает. Речь в данном случае идет не столько о стране, сколько о мировой цивилизации, которую нельзя подогнать ни под какой шаблон.

«Китайская специфика», «китайская особость» («чжунго тесэ») – это все то, что составляет собственно цивилизацию: ни на что не похожая китайская кухня, китайская живопись и каллиграфия, фольклор и литература, музыка, архитектура, театр, кинематограф, боевые искусства и многое другое.

Не менее значимо и то, что находится за пределами непосредственного восприятия. Здесь можно упомянуть, например, систему неформальных межличностных связей «гуаньси», которая служит своего рода каркасом, связывающим в одно целое разные группы китайского социума, распространившегося далеко за пределы государственных границ КНР. В частности, благодаря этой системе в китайском бизнес-сообществе исправно функционируют каналы коммуникации, обеспечивающие личную надежность его членов и позволяющие оперативно реагировать на сигналы рынка. Конечно, в основе всех бизнес-культур в той или иной степени лежат неформальные связи. Японское «ва», корейское «инхва», английский школьный галстук, американский клуб – все эти институты создают атмосферу доверия, необходимого для ведения дел. Но «гуаньси» в Китае играет намного бóльшую роль. Благодаря ей в стране сформировалась по существу вторая, неофициальная экономика. «Гуаньси» позволяет обходить тяжеловесную государственную машину, получать достоверную информацию, и это обеспечивает бизнесу определенную защиту.

Особое значение для страны, да, пожалуй, во многом и для мира, имеет вопрос о сопряжении специфически китайской национальной модели развития с глобализацией. Эта модель предполагает, в частности, открытость внешнему миру. Прежде всего, конечно, открытость экономическую. Но она неизбежно влечет за собой также открытость культурную, идейную и политическую. Пекин исходит из того, что открывать страну следует дозированно, поступательно, как и продвигать структурные, рыночные реформы.

Открытость внешнему миру используется, в частности, и для углубления рыночных преобразований, для адаптации страны к мировым нормам и стандартам, причем не только в экономике. В свою очередь, продвижение внутренних реформ способствует сближению Китая с остальным миром, активному его включению в процесс выработки общих правил игры, появлению у Пекина собственных каналов и инструментов корректировки процесса глобализации.

Глобализация китайской экономики долгое время осуществлялась постепенно, шаг за шагом – как в территориальном, так и в структурно-отраслевом отношении. Но с 2001 года, когда Китай вступил в ВТО, она существенно ускорилась. Значительно увеличился приток иностранного капитала. В страну пришли едва ли не все крупнейшие транснациональные корпорации, а вместе с ними новые технологии и современный менеджмент.

Китай стал одной из ведущих стран-экспортеров и доминирует на многих товарных рынках. Но одновременно сильно выросла его зависимость от мировой рыночной конъюнктуры. Нынешний кризис, сопровождающийся общим спадом потребления, особенно больно ударил по китайским компаниям, работающим на экспорт. Многие мелкие и средние предприятия закрываются, оставляя без работы миллионы людей. Соответственно растут социальные и политические риски.

Усиливаются трения между Китаем и внешним миром, связанные с борьбой за рабочие места. Местные производители все активнее выступают против засилья дешевых китайских товаров. По данным ВТО, из всех случаев принятия антидемпинговых мер в мире за период с 1995 года по середину 2005 года 16% пришлось на долю Китая. Только в одном 2006 году 25 стран, включая ряд европейских, США, Турцию, Южно-Африканскую Республику, Индию, Бразилию, провели 86 антидемпинговых, антидотационных, антипротекционистских расследований против КНР на общую сумму 2 млрд долл.[11]

Экономическая глобализация обусловила появление в Китае новых институтов, новых технологий, а значит новых профессий и социальных групп. Последние составляют ядро формирующегося среднего класса и гражданского общества. Многие китайцы уезжают учиться за рубеж. Согласно социологическим опросам 80% выпускников средней школы хотели бы поступить в зарубежные университеты, преимущественно десяти ведущих стран Запада. В школах, вузах, на курсах, по телевидению миллионы граждан КНР изучают иностранные языки, главным образом английский. Сотни миллионов молодых людей пользуются мобильными телефонами и компьютерами.

Параллельно модернизируются и вестернизируются образ и стиль жизни. Если раньше добрачные и внебрачные сексуальные отношения были практически исключены, то сегодня они в порядке вещей. Растет число разводов, причем часто их инициаторами выступают женщины. Лица нетрадиционной сексуальной ориентации не только не преследуется, но, напротив, встречают вполне толерантное отношение. В некогда вполне ригористическом обществе все большее распространение получают проституция, порнография, растет заболеваемость СПИДом.

Западная массовая культура теснит культуру традиционную. Молодые китайцы слушают ту же музыку, что их сверстники на Западе, смотрят те же голливудские блокбастеры, те же или аналогичные мыльные оперы и развлекательные телепрограммы. Определенная часть китайской молодежи постепенно проникается тем, что на Западе называют «американской мечтой».

В общественной мысли, еще недавно представлявшей собой монолит, возникают все новые и новые течения в основном западного толка: либерализм и идеология «новых левых», консерватизм и неоконсерватизм.

Стремясь как-то обуздать эту стихию, Пекин делает ставку на возрождение традиционных ценностей и традиционной культуры. Прежде всего на конфуцианство, которое позволит относительно плавно, сохраняя национальную идентичность, перейти от патриархального общества к современному.

Традиционные ценности, историческое и духовное наследие называют в Китае «мягкой силой». Она, с одной стороны, способствует укреплению позиций страны на мировой арене, с другой – является специфически китайским вкладом в процесс глобализации. Глобализация Китая и «китаизация» мира – это, в представлении руководства КНР,  две стороны одной медали.

Нелепо, конечно, предполагать, что китайцы стремятся переделать на свой лад весь остальной мир. Но они, несомненно, хотели бы как-то приостановить его тотальную вестернизацию или, точнее, американизацию, создать ей какой-то противовес, хотя бы в пределах своего цивилизационного пространства. В конечном счете, это будет способствовать образованию многополярного мира, где Китаю уготована роль экзотической, неповторимой и во многих отношениях недосягаемой вершины.