История одного заблуждения (Эдвард В. Саид. Ориентализм. Западные концепции Востока)

Эдвард В. Саид. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб.: Русский Mip, 2006 / Пер. с англ. А. В. Говорунова. 637 с.

Монография Эдварда Вади Саида (1935-2003), написанная в 1978 году, но лишь недавно переведенная на русский язык, за прошедшие годы не потеряла ни своей актуальности, ни увлекательности. Это самое знаменитое произведение автора, родившегося в семье крупного арабского предпринимателя в Иерусалиме, получившего образование в Египте и США, сделавшего блестящую академическую карьеру. Саид защитил докторскую диссертацию в элитарном Гарварде, преподавать стал в престижном Колумбийском университете в Нью-Йорке, здесь же он написал и свою первую книгу о британском писателе польского происхождения Джозефе Конраде, а затем еще одну — исследование о романах Марселя Пруста и Томаса Манна. В 1977 году он получает звание профессора английской литературы и сравнительного литературоведения. К концу жизни Саид был членом нескольких академий и научных обществ, обладателем почетных академических званий и наград, желанным гостем университетов во всем мире.

Впрочем, мировой знаменитостью Саида сделали не академические достижения — его интересы выплеснулись за пределы литературоведческой науки довольно рано. За короткое время Шестидневной войны Саид пережил внутренний переворот. Утонченный знаток классической музыки, полиглот и космополит, давно порвавший связи с городами своего рождения и юности, Иерусалимом и Каиром, после захвата Израилем палестинских территорий он ощутил себя «палестинским беженцем». Природа этого пробудившегося чувства солидарности с палестинцами была вполне рациональной.

В своих биографических записках Саид с ужасом вспоминал, как отец отправлял его на лето в ливанскую деревню, чтобы сын, пожив жизнью крестьянского мальчишки, прикоснулся к семейным корням, на личном опыте почувствовал свою принадлежность к арабскому народу. Рафинированный городской мальчик, ученик английского колледжа в Каире, болезненно переносил грязь арабской деревни, дикость местных нравов и тяжкую скуку крестьянского труда. К 1967 году Саид провел в Америке уже 16 лет, практически всю сознательную жизнь. И значит, превращение сына американской цивилизации в араба-палестинца было следствием сознательного интеллектуального выбора.

Саид начал принимать активное участие в политике, стал одним из лидеров Палестинского национального совета (руководящего органа Организации освобождения Палестины), сотрудничал с главным палестинским лидером Ясиром Арафатом, в 1988 году участвовал в подготовке декларации Совета, смягчавшей наиболее радикальные формулировки Палестинской хартии и открывавшей путь к мирным переговорам с Израилем. В 1991 году из-за расхождений с Арафатом Саид вышел из ПНС — это произошло в период длительных переговоров Палестины с Израилем, в результате которых в 1993 году было принято наконец «Соглашение Осло-1». Но еще задолго до того, как Ясир Арафат и премьер Израиля Ицхак Рабин подписали документ, Саид убеждал Арафата, что подобное соглашение только отодвинет образование независимого государства, что со стороны Палестины это сдача позиций. Радикальный настрой Саида оказался не к месту. И в конце концов участию в практической политике Саид предпочел роль саркастического комментатора событий. Он постоянно высказывался на арабо-израильские темы в печати — как в англо- и франкоязычной, так и арабской. Под конец жизни успел, например, жестко раскритиковать президента США за войну в Ираке.

Итак, автор книги о «западных концепциях Востока», о предвзятости восточных исследований европейской науки — человек не просто заинтересованный, но и максимально пристрастный. Специалист по Конраду, теоретик литературы, ученый, никогда не бывший востоковедом, стал им вследствие биографических обстоятельств.

Ключевое понятие трактата вынесено в заглавие — «ориентализм». Саид насыщает его дополнительными, не заложенными в его словарном значении смыслами. «Ориентализмом» исследователь называет не только востоковедение, но и, во-первых, «стиль мышления» западных интеллектуалов, основанный на «онтологическом и эпистемологическом различении» Востока и Запада. Во-вторых, доминирование Запада над Востоком с помощью определенной дискурсивной практики.

Саид предлагает проанализировать ориентализм как дискурс, следуя в понимании термина за Мишелем Фуко (совокупность речевых практик, создающих объекты, о которых они говорят), так как без исследования дискурса ориентализма, считает Саид, невозможно понять, как «европейская культура могла управлять Востоком — даже производить его — политически, социологически, идеологически, военным и научным образом и даже имагинативно в период после эпохи Просвещения» (косноязычность перевода А. В. Говорунова не стоит приписывать автору монографии).

«Европа говорит за Восток», начиная еще со времен Эсхила, напоминает Саид, древнегреческого трагика, который в пьесе «Персы» «репрезентирует Азию, заставляет ее говорить устами пожилой персидской царицы, матери Ксеркса». Эсхил одушевляет и репрезентирует «безмолвное и опасное пространство, лежащее за пределами знакомых границ». Ключевое слово здесь, разумеется, «опасное» — с самых первых страниц истории западной «репрезентации» Востока его образ неизменно наделяется чертами «лукавого и вкрадчивого врага».

Иными словами, история постижения Азии сводится к придумыванию Западом «своего» Востока, «своих» восточных людей, культуры, универсума, к развернутой во времени колонизации и подчинению себе пугающего «чужого», но никак не познание и постижение этого чужого. Следовательно, и европейские представления о Востоке — восточной роскоши, восточной жестокости, чувственности, деспотизме, равно как и романтическая экзальтация по поводу восточной экзотики, естественности, природы, — не более чем сложный комплекс мифов и репрезентаций, «догматический сон», порожденный политическими интересами Европы и Америки на Востоке и способствующий доминированию Запада над Востоком. Словом, ориентализм — это «распространение геополитического сознания на эстетические, гуманитарные, экономические, социологические, исторические и филологические тексты».

Самое тревожное, считает Саид, заключается в том, что европейцы и американцы оказались пленниками ориентализма, превратившегося в «фильтр, через который Восток проникал в западное сознание». В результате мы имеем дело не с реальным, а с «ориентализованным» Востоком.

Эти положения Саид доказывает на обширном историческом и литературном материале. Коснувшись представлений классической Греции о Востоке, Саид рассматривает затем этапы «ориентализации» Востока шаг за шагом: описывает сложившийся в христианском Средневековье образ ислама, анализирует словарь французского ориенталиста д'Эрбело «Восточная библиотека» (1651), исследования и переводы просветителей XVIII века, подробно останавливается на истории покорения Египта Наполеоном и построения Суэцкого канала. Обильно цитируя романы, стихи и «путешествия» Гете, Гюго, Нерваля, Флобера, Скотта, Байрона, Альфреда де Виньи, Элиота, Готье, Форстера, а затем работы ориенталистов и высказывания политиков XX века, Саид не поминает о том, что именно зачарованность Востоком романтиков стала импульсом к развитию востоковедения, что именно западные ученые открыли восточную культуру не только Европе, но и самому Востоку. Археологические раскопки XIX и XX веков на территории нынешней Палестины и последовавшие за ними научные открытия — расшифровка клинописи, например, — сделаны были исключительно европейцами. Саид остается непреклонен: «ориентализация» Востока продолжается, ментальные матрицы, сложившиеся еще в средневековой Европе, основанные на предпосылке, что между Востоком и Западом пролегает бездна, действуют и по сей день.

И тут разоблачительный пафос Саида разбивается о реальность современной академической жизни. Саид хорошо сознает, что ученых, которые могли бы не только описать (как он сам сделал это в своей книге) историю непонимания Востока, но запечатлеть реальный, «эмпирический» Восток, разбить, наконец, все шаблоны, развеять восточные мифы о гаремах и коварных тиранах, порожденные «белым человеком», — таких ученых на свете не существует. Подобным бесстрастным исследователям просто неоткуда взяться. Все научные центры восточных исследований расположены в университетах Европы и Америки, все крупные журналы по арабистике выходят там же, а потому даже исследователь

восточного происхождения, кровно заинтересованный в адекватном изучении Востока, получив образование в американском университете, невольно станет исповедником ориентализма.

Собственно и сам Саид, яростный противник ориентализма, невольно оказался на поле, которое так гневно топчет ногами. Во всех каталогах труд Саида располагается в разделе «ориентализм», рассчитан он на западную аудиторию, и используется в нем инструментарий западных ученых, предпочитающих «чистым» наукам «междисциплинарные» исследования. Характерно, что, тщательно описывая «мифический Восток», Саид тем и ограничивается, даже не намекая, как выглядит Восток реальный. Да и сложно было бы ожидать реалистических представлений от человека, покинувшего родину еще в юности. Это биографическое обстоятельство дало повод для обвинений Саида в самозванстве: по мнению многих, он не должен был представлять интересы палестинцев, так как слишком долго не жил в Палестине^[1]. Другие, напротив, считали арабское происхождение Саида препятствием на пути взвешенного научного анализа: «горячий восточный человек» не мог судить о развитии востоковедения объективно.

Книга Саида довольно серьезно растревожила академическую мысль и породила интенсивную полемику, отчасти продолжающуюся и по сей день. Оппоненты Саида подчеркивали, что, сосредоточившись на исследованиях французских и английских ориенталистов, ученый оставил без внимания работы немецких востоковедов (имевших заметное влияние в востоковедении ХЕХ века), равно как итальянских и венгерских, — словом, тех, кто жил в государствах, внешняя политика которых не была напрямую связана с утверждением контроля на Востоке — об этом писали Рождер Оуэн, Роберт Ирвин^[2] и другие. На то, что Саид недооценил объективность научного знания и напрасно приписал «ориентализм» не только политикам и поэтам, но и востоковедам, указывал Альберт Хурани^[3]. Один из самых настойчивых критиков Саида, историк и специалист по Ближнему Востоку Бернард Льюис писал, что попытка Саида выдать Средний Восток (при этом без Турции, Персии и Израиля) за «Восток вообще» — гротескна^[4]. В послесловии к новому изданию книги 1995 года, опубликованном и в русском издании, Саид откликнулся на эти атаки — отсылаем читателя к заключительной части его труда, который стал одной из самых цитируемых в ориенталистике и давно признан классическим в области «постколониальных исследований». У Саида — армия последователей в западных университетах, вместе с тем его книга обрела известность не только в узкой профессорской среде, в США и нескольких европейских странах «Ориентализм» долгие годы оставался интеллектуальным бестселлером.

В России книге Саида, переведенной на русский язык с опозданием в 18 лет, подобная участь очевидно не грозит. Проблема «Другого» и европейского нарциссизма — не самая любимая тема российских интеллектуалов; показательно, что смерть Саида в 2003 году российские медиа встретили тотальным молчанием. Как справедливо заметил политолог Владимир Малахов в некрологе, посвященном Эдварду Саиду, загадку скандального игнорирования произошедшего события «следует искать не в провинциализме нашей аудитории, а в ее специфической невосприимчивости к определенным сюжетам»^[5].