Враги объективности

Явные враги объективности: бизнес и политика

В 1948 году американские социологи Роберт Мертон и Пауль Лазарсфельд, изучавшие влияние массовой коммуникации на поведение избирателей, задались
вопросом: «Почему проблемы массовой коммуникации получают столь бурный
резонанс? Почему такое внимание привлечено к проблемам радио, кино, прессы
и столь небольшое к проблемам, например, автомобилей и самолетов?»[1]

Действительно, средства массовой коммуникации (СМК) на протяжении
всего своего существования привлекали гораздо большее общественное внимание, чем другие технические инновации, так же сильно изменившие уклад
жизни людей. Мертон и Лазарсфельд увидели причину этого явления в чувстве обманутости, которое испытывают многие люди по отношению к СМК.
Уточняя и обобщая это утверждение, можно сказать: массмедиа в течение всей
своей четырехвековой истории были объектом нормативных ожиданий —
т. е. ожидалось, что они будут соответствовать тем или иным общественным
идеалам и нормам, и в течение всей своей истории массмедиа им соответствовали в очень слабой степени. Отсюда и ощущение обмана, и повышенное внимание к СМК, и непрекращающиеся дебаты о причинах «негативных» проявлений массовой коммуникации, о том, как их можно устранить и можно ли
устранить вообще.

Одно из таких ожиданий, которое будет в центре нашего внимания, назовем
ожиданием «объективности», или ожиданием «отражения». Оно предъявляется
в первую очередь к новостям и отчасти к публицистическим медиапродуктам.
Люди, как правило, хотят узнать из СМК объективную, непредвзятую, неангажированную, а проще — правдивую информацию о внешнем мире. Иными словами, они хотят, чтобы новости объективно отражали реальность. Это требование
легитимируется не только утилитарным интересом каждого индивида (предупрежден — вооружен), но и ценностями демократического общественного
устройства, при котором публика должна принимать участие в управлении обществом на основе информированного выбора.

Препятствия к осуществлению этого принципа вызывают понятное недовольство, по крайней мере в западном мире — родине и демократических ценностей, и самих СМК. Часть факторов, препятствующих объективности, очевидны
и находятся в центре общественного внимания. Это такие факторы, в действии которых можно выделить конкретного агента — индивида или группу[2]. Первыми
в этом были замечены представители государственного аппарата. Их попытки
поставить СМК под свой контроль так же стары, как и сам институт массмедиа.
Со временем их возможности в этом отношении были значительно ограничены,
благодаря тому что основным оппонентом государства с самого начала выступала другая мощная группа — крупный бизнес, заинтересованный в распространении информации как одном из источников доходов.

Представление о том, что уже сами бизнесмены — владельцы и рекламодатели — могут противодействовать принципу объективности, возникло гораздо позже — во второй половине XIX века; немалый вклад в распространение этой идеи
внесли марксисты и другие мыслители левых направлений. Медиапроизводители подверглись критике за то, что их коммерческая мотивация приводит к созданию продуктов дешевых и имеющих максимальный спрос, а не объективных
и затрагивающих «важные» аспекты жизни разных групп. Практическим воплощением этой критики стали исторически еще более поздние попытки создавать
так называемые «общественные» СМК, доходы которых формировались бы не из
госбюджетов и не из рекламных поступлений, а из абонентской платы аудитории,
а непосредственное управление осуществлялось бы негосударственными некоммерческими общественными советами. Эти попытки по большей части были не
очень успешны — не в последнюю очередь потому, что в обществе нет других
столь же консолидированных и обладающих такими же мощными ресурсами
групп, как государство и бизнес.

Скрытые враги объективности: журналисты и источники

Другая часть факторов, стоящих на пути объективности, как правило, не столь
заметна и не так часто обсуждается. Чем меньше в воздействии на медиапродукт
прослеживается воля конкретного агента, тем меньше общество склонно видеть
такие влияния.

Обратимся сперва к влиянию источников новостной информации. Это словечко журналисты употребляют для обозначения людей, от которых получают
исходный материал (информацию) для своих произведений. На фоне «грубых»
воздействий государства и бизнеса роль источников замечают редко и, как правило, только там, где их действия сознательны. Поэтому чаще всего обращают
внимание на возможность источника намеренно обмануть журналиста или не допустить его до определенных данных. Среди ненамеренных последствий влияния
источников на СМК называются ошибки источников или их незапланированная
недоступность. Мне бы хотелось подчеркнуть как раз важность присутствия
источников в производстве новостей.
Так как автором новости всегда считается журналист, он и воспринимается
обществом как посредник между реальностью и аудиторией. Однако на практике сотрудники массмедиа крайне редко черпают информацию о событиях из самой реальности. Аудитория не увидит (не прочтет) новости о пожаре, если прибывший к месту события журналист не обратится к целому ряду людей,
авторитетных в данном случае. Одна «картинка» и адрес происшествия недостаточны для создания медиапродукта. Начнем с того, что в некоторых случаях журналист вообще не сможет идентифицировать событие как пожар (и отличить
его, например, от «несущественного возгорания»), если на то нет предварительного заключения соответствующего эксперта. Скорее всего, журналист даже не
выедет на место события, если на ленте информагентства оно будет обозначено
как «возгорание».

При решении все-таки создать новость ее основой станут сведения экспертов
о категории сложности пожара, числе задействованных пожарных машин, охваченной огнем площади, успешности и длительности операции, жертвах, примерном размере убытка и возможных причинах пожара — ни один из этих стандартных элементов подобной новости не будет сформулирован журналистом
на основе самостоятельного наблюдения. Более того, поставщиками этих данных
станут для него не случайные лица, а только те, кто признан обществом легитимным специалистом по данному вопросу — такие эксперты составляют по разным
данным 60–80 процентов всех источников журналистской информации. Эти категории людей структурируют «реальность» до появления журналистов. Их цели могут быть вообще не связаны с медиапроизводством, а могут и не сочетаться
с принципом отражения.

И при этом без источников новости в современном обществе не смогли появляться вовсе. Некоторые исследователи даже называют источников «первичными
определителями» реальности, в противовес «вторичным» — журналистам, которые предлагают аудитории лишь интерпретации второго порядка[3]. И действительно, в борьбе за контроль над интерпретациями реальности, в кооперации, обманах и конфликтах строятся взаимоотношения журналистов и источников, и то,
что мы читаем, слышим и видим в СМК, — во многом результат этих взаимодействий[4].

Учитывая сказанное об источниках, государстве и бизнесе, можно было бы сделать вывод, что сами медиапроизводители играют в создании новостей весьма
скромную роль. Я бы, однако, сказала — несколько иную роль, чем обычно считается. Их, пожалуй, можно назвать «массовыми посредниками»[5], если принять во
внимание, что опосредуют они для аудитории не реальность «фактов», а воздействия заинтересованных групп и культурные предпочтения общества, т. е. реальность
социальную.

В отличие от групп интересов, общественные предпочтения воздействуют на
новости менее явно, но с видимым эффектом. Так, акция протеста сексуальных
меньшинств имеет гораздо больше шансов стать новостью в Сан-Франциско,
чем в Мехико, а в России бастующие рабочие скорее получат возможность высказать свое видение ситуации, чем в Британии. Криминальные новости обычно
пользуются большей популярностью, чем «новости культуры», сколько бы люди
ни жаловались при этом на избыток насилия в СМК. В перестройку сенсацией
становились сообщения о проступках чиновников, которые сейчас показались
бы почти невинной шалостью. Все это значит, что не только сами общества, но
и представления обществ о самих себе, почерпнутые из массмедиа Мексики,
США, России, — различны.

Однако журналисты вносят в создание новостей и свой собственный вклад,
не опосредующий ни действия других групп, ни социальные ценности. В одном
из исследований знаменитой серии проектов медиагруппы университета Глазго,
где изучалось освещение в СМК забастовок на автомобильном заводе, была выявлена такая тенденция: журналисты систематически предпочитали в качестве
источников менеджеров предприятия бастующим рабочим; первым предлагали
высказаться в свободной форме, а вторым задавали полные скепсиса вопросы;
среди трех возможных причин неудач завода примерно в двух третях случаев указывалась одна — та, которую считали верной менеджеры. Сходные тенденции
проявились в освещении других забастовок. При этом — в отличие, скажем,
от освещения «ирландской» тематики — никакого специального давления
на журналистов не оказывалось. Исследователи пришли к выводу, что журналисты, как и менеджеры, принадлежа к среднему классу, разделяют их ценности
и легче идентифицируют себя с ними, нежели с рабочими.

Похожее воздействие оказывают и индивидуальные предпочтения — с той
разницей, что о них журналисты, как правило, более осведомлены: каждый замечает отличие своих критериев оценки «объективности» от критериев коллеги.
В разделе «Новости культуры» читатель никогда не прочтет сообщение о концерте Филиппа Киркорова, если редактор отдела не считает певца явлением культуры. Помимо индивидуальных ценностей, влияют, конечно, и индивидуальные
интересы журналистов: повышение в должности, увеличение зарплаты, популярность, самовыражение, одобрение коллег — вот ведущие мотивации, «зашитые»
внутрь самой деятельности журналистов и далеко не всегда стимулирующие
борьбу за принцип отражения.

Невидимый враг: структура и социальная организация

Но, пожалуй, еще бoльшую принудительную силу имеют приоритеты, связанные
не с индивидуальными ценностями и интересами журналистов, а с их положением
в структуре медиаорганизаций. Представления о «хорошем» и «должном» репортаже или выпуске ток-шоу в большой степени обусловлены служебными интересами
различных сотрудников. Суждение об оптимальном объеме (и, следовательно, детализации) новостной заметки у ответственного секретаря, озабоченного броским
макетом, будет неизбежно иным, чем у репортера, борющегося за количество опубликованных строк. А суждение последнего о наилучшем соотношении «фактов»
и «комментариев» в газете не совпадет с мнением политического комментатора.

Более того, вся организация производства новостей в целом структурирует конечный продукт определенным и довольно жестким образом, постоянно входящим
в противоречие с принципом отражения. Этот вид необъективности, еще менее зависящий от намерений отдельных лиц, чем культурные предпочтения общества, обусловлен двойственной социальной природой новостей. Новость в обыденном
восприятии — это изменение, о котором стоит сообщить, и именно таких сообщений ждут от журналистов. Новости как медиапродукт — это товар, который должен
производиться с определенной периодичностью, независимо от того, есть ли для
этого «стoящие», значимые изменения. Медиапроизводство не предполагает возможности сообщить аудитории, что «сегодня никаких новостей нет».

То, каким образом журналисты отделяют «стoящие» события от «нестoящих»,
уже стало предметом не одного социологического исследования. Условность и ситуативность критериев новостной значимости событий с готовностью обсуждают и
сами журналисты: будет сочтено событие новостью или нет, зависит от типа издания, содержания соседних или вчерашних материалов, «надежности» первоисточника и многого другого. Кроме всего этого, большое значение имеет и сама
структура медиапроизводства. Один из важнейших факторов здесь — пространственно-временная организация события[6]. Автокатастрофа на окраине Петербурга
с меньшей вероятностью попадет в теленовости, чем точно такая же авария на Петроградской стороне, где расположены многие телекомпании. А пресс-конференция, назначенная на пять часов вечера, вряд ли успеет в вечерние газеты; при том
что к следующему утру эта информация уже, скорее всего, «протухнет», конференция «менее стoящая», но вовремя спланированная имеет больше шансов стать новостью и быть представленной как «значимое изменение».

Другой важный «производственный» фактор — структура сети источников.
Поскольку «новостийщики» заинтересованы в бесперебойном производстве своего продукта, они упорно создают сети людей-источников, которые могут им регулярно поставлять материал. Для этого новости делятся на тематические категории, и под каждую подбирается источник; эта структура дополняется более или
менее неструктурированным списком личных знакомых. Закон минимизации
собственных усилий ведет к тому, что состав источников застывает, и те потоки
событий, которые прошли мимо этой сети, уже никогда не становятся новостью.

Этот же закон ведет и к тематическому застыванию новостей: то, что выпадает из стандартной тематической структуры, проходит мимо внимания журналистов, даже если они и хотели бы обновить свой «ассортимент».

Разговор о производственных препятствиях принципу отражения подводит
нас к логически последнему и, возможно, самому основному ограничению —
ограничению жанра. Во-первых, новость как значимое изменение уже предполагает, что интересуют нас не все явления реальности, а только изменения и только самые важные. Значит, отбор неизбежен, и если он доверен определенным
группам лиц, то и зависеть он будет, прежде всего, от их интересов. А при отборе,
тем более при заинтересованном отборе, трудно сделать так, чтобы новости были слепком или зеркалом реальности.

Во-вторых, новости как продукт обладают жанровыми характеристиками, по
которым и аудитория, и сами журналисты узнают их как новости. Новость основывается на том, чтo люди идентифицируют как «событие», и, соответственно, представляет собой некую историю, повествование. То, что люди осознают как «явления», «тенденции» или «состояния» общества, пусть и значимые, имеет гораздо
меньше шансов стать новостью. В связи с этим сторонники принципа отражения
часто обвиняют журналистов в создании бессвязной, мозаичной картины мира, состоящей из отдельных событий, что, по их мнению, искажает реальность.

Устойчивые представления людей о самом жанре новости и наличие медиаиндустрии, отвечающей этим ожиданиям, создают условия, без которых
новостей не было бы вообще. А без них не пришлось бы говорить и о какихлибо их атрибутах — объективности или предвзятости. Если общество не различает жанры «новости» и «боевика», значит в этом обществе нет такого социального явления, как новости; равно как новостей не будет и без определенных
структурно-материальных предпосылок — медиаорганизаций с их ресурсами
и связями с внешними агентами. Только после того, как выполнены эти два
условия, становится возможным требовать от новостей объективности. То,
в чем сторонники принципа отражения видят врага объективности, одновременно является условием ее возможного появления.

Объективность: pro et contra

Таким образом, в самом общественном определении новости и в условиях ее бытования заложена принципиальная несовместимость с ожиданием объективности. Между тем требование объективности глубоко укоренено в обществе и своим возникновением во многом обязано развитию не только демократических
ценностей, но и позитивистской картины мира. Эта картина, среди прочего,
предполагает, что определенные виды знания, прежде всего научное знание, дают объективное отражение внешнего мира, не зависящее от людей, его получивших. Таким образом, знание наделяется свойством вещей существовать отдельно
от человеческой воли. Отсюда и от новостей можно ожидать сходных свойств —
надо только правильно их создавать. Замечено, что многие журналисты, особенно в США, слепо верят в возможность объективного отражения жизни и отделения «фактов» от «комментария». В США это особенно легко, поскольку там
не практикуется жестких форм давления на журналистов, которые обычно способствуют рефлексии на тему сконструированного характера знания — рефлексии, характерной, например, для России.

Противоположная точка зрения на новости, которую условно можно назвать
конструктивистской, первоначально была сформулирована марксистами, а затем
во второй половине ХХ века приобрела широкую популярность. Она утверждает,
что все знание, в том числе научное и журналистское, производится людьми, живущими в обществе. Без людей знания нет, и значит все знание — продукт общества. Может ли оно не быть социально обусловлено? Крайний, постмодернистский вариант этой точки зрения предполагает, что со временем общество
превращается в набор пересказов самого себя, утративших связь с оригиналом.
Общество есть то, что оно о себе говорит в массмедиа. Другая, марксистская версия, соглашаясь с социальной обусловленностью знания, считает сам принцип
объективности инструментом манипуляции: господствующим классам выгодно
создавать в обществе веру в то, что СМК объективны и непредвзяты или, по
крайней мере, к этому стремятся. Это затушевывает подчиненность массмедиа
властвующей элите, а суждения, которые на самом деле отражают интересы
правящих классов, представляются как объективные[7]. Для журналистов же объективность становится стратегическим ритуалом, легитимирующим их деятельность и создающим доверие аудитории[8].

Различные версии конструктивистского взгляда, как уже упоминалось,
широко распространены среди российских журналистов. Хотя в своих размышлениях они, конечно, не ссылаются на философские и социологические источники, но некоторые представители старшего поколения вспоминают тезис
из знаменитой статьи В. И. Ленина «Партийная организация и партийная литература» о том, что вся пресса по сути партийна — даже та, которая прикидывается объективной. Для поколения, пережившего смену системы ценностей и контроля над СМК, характерна особенно глубокая рефлексия по поводу социальной
укорененности знания. У журналистов моложе 25 лет я этого не наблюдала, хотя
сейчас еще трудно сказать, является ли это различие следствием смены поколений или просто подобные вопросы приходят в более зрелом возрасте.

Наконец, стоит отметить, что объективистская точка зрения далеко не всегда
представлена своим наивным вариантом, и в конце XX — начале XXI века она дает своим конструктивистским критикам достаточно убедительные ответы9. Некоторые виды знания можно проверять на опыте, а значит в этих случаях журналистская объективность возможна. Например, сообщение телевидения «Вчера
до основания был разрушен Кремль» жители Москвы всегда могут проверить самолично. Даже у тех, кто убежденно будет утверждать, что не видит никакого Кремля, не останется аргументов, если попросить их пройтись по предположительно
пустому месту: стены не позволят им этого сделать. Внешний мир, который якобы нельзя отражать объективно, иногда способен оказывать непреодолимое сопротивление социальным механизмам производства знания. Точно так же нет
ничего нереалистичного в том, чтобы журналисты в своих репортажах воспроизводили данные разных источников, давали разные точки зрения — т. е. соблюдали все те «наивные» правила, которые выработала американская журналистика.

Можно сказать, что сторонники принципа объективности, восприняв критику «конструктивистов», согласились с ограничениями своей позиции, при этом
указав на ограничения позиции оппонентов. Одновременно мода на постмодернизм постепенно пошла на спад. Поэтому как в академической, так и в журналистской среде сейчас уже не так часто можно услышать схоластические споры
о возможности абсолютно точного отражения реальности в новостях или абсолютного отрыва от нее. В центре внимания другой вопрос: как обеспечить достижение объективности в той степени, в какой это в принципе возможно? При том
что широкая общественность в объективности заинтересована, а журналисты,
в силу описанной структуры медиапроизводства, — как правило, нет. Какие
группы и что могут предпринять в этой связи; должны ли «интеллектуалы» помогать в этом деле общественности, если сама она не очень активна; может ли журналистская этика сыграть здесь какую-то роль или надеяться на нее наивно — вот
тот круг вопросов, которые наиболее активно обсуждаются в последнее время.
Таким образом, теоретическая дискуссия об объективности медиа в конце концов перешла в обсуждение практических действий.

---

[1] Lazarsfeld P., Merton R. Communication, popular taste and organized social action // Bryson (ed.).
The Communication of Ideas. New York: Harper and Brothers, 1948. Цит. по: Назаров М. М.
Массовая коммуникация в современном мире. Москва: УРСС, 2000. C. 139.

[2] Детальную классификацию таких агентов см.: Кольцова О. Кто и как влияет на производство
новостей в современной России // Pro et Contra. 2001. Т. 6. № 2. С. 80–106.

[3] Это известная классификация британского социолога и культуролога марксистского
направления Стюарта Холла: Hall S., Clarke J., Critcher C., Jefferson T., Roberts B. Policing
the Crisis. London: Macmillan, 1978.

[4] См., напр.: Ericson R., Baranek P., Chan J. Negotiating Control: A Study of News sources. Toronto:
University of Toronto Press, 1989. P. 377.

[5] Mass media (лат.) — массовые посредники.

[6] Подробно об этом: Tuchman G. Making News: A Study in the Construction of Reality. New York:
Free Press, 1978.

[7] Подобные тезисы можно встретить, например, в многочисленных трудах американского
марксиста Наума Хомского; см. также: Hackett R., Zhao Y. Sustaining Democracy? Journalism
and the Politics of Objectivity. Toronto: Garamond Press, 1998.

[8] Tuchman G. Objectivity as strategic ritual // American Journal of Communication. 1972. January.
P. 660–679.