Ответственный бизнес

На вопросы Татьяны МАЛКИНОЙ отвечает Олег ДОБРОДЕЕВ, председатель ВГТРК.

Как бы вы лично ответили на вопрос, в чем состоит роль телевидения, какова она на сегодняшний день? Что главное, если забыть про вашу ежедневную головную боль?

Телевидения вообще или телевидения для России?

Наверное, вообще. Надеюсь, оно не так уж принципиально отличается.

Есть отличия, но принципиально вы правы: отличается не сильно. Телевидение — это то, что сопровождает жизнь каждого человека. Во-первых, это, безусловно, зеркало. Зеркало не всегда дает абсолютно верную картину происходящего, мы тоже это знаем, но стремиться к этому оно, безусловно, должно.
Телевидение неминуемо дает ориентиры и представления о том, в какое время,
в каком месте мы находимся и как мы живем. Телевидение: а) информирует;
b) развлекает; с) создает моду и влияет на какие-то поведенческие моменты
в жизни людей.

Воспитывает то есть?

Ну, я пытался избежать высоких слов. Но оно безусловно дает возможность
сопоставить то, о чем ты думаешь сегодня, что ты считаешь главным и что не важным, с тем, что реально происходит. Не потому, что телевидение всегда дает правильные ответы на эти вопросы, а потому, что даже в том случае, когда телевидение ошибается, оно может служить отправной точкой для поиска ответов.

Кто-то является благодарным потребителем телевизионного продукта и принимает на веру то, что видит, — это довольно большая часть аудитории. Кто-то
воспринимает телепродукт критично, и для этой части аудитории то, что предлагает телевидение, становится некой точкой отсчета, которая позволяет понять,
что в мире, в жизни не то и не так. Вот это одна важная роль телевидения.

Другая роль телевидения, может быть, даже более важная — это возможность
отойти от своих непосредственных ежедневных житейских и человеческих забот.
Просто это отдых, это другой мир, другая картина мира. Для России это очень
важная составляющая: человек не замыкается в себе. Ведь телевидение — это
действительно то, что объединяет людей, — от жителей любого маленького городка до москвичей, оно позволяет увидеть другую жизнь, представить себя на
месте героини «мыльной» оперы или сериала.

Психоделическое средство? Техническое приспособление для эскапистов?

Безусловно. И это — один из факторов социальной стабильности, потому что
человек не может жить постоянно своими заботами и своим миром. Это еще
и транквилизатор, какой бы жесткой ни была телевизионная канва и какие бы
страшные вещи ни показывало телевидение.

Но ведь телевидение еще и (или в первую очередь) — бизнес. Ощущаете ли вы известное противоречие между грузом социальной ответственности, порождаемого уникальными функциями телевидения, и давлением чисто бизнесовых интересов телевидения как корпорации?

Безусловно. Это то противоречие, с которым все люди телевидения постоянно сталкиваются и которое вынуждены разрешать. Выражаясь языком журналистики 70-х годов, телевидение действительно существует между пресловутыми
Сциллой и Харибдой. С одной стороны, репутация — социальная ответственность — социальные функции — просветительские моменты — воспитание хорошего, доброго, вечного. С другой — сделать все это без наличия огромных финансовых ресурсов невозможно и нереально, иначе это будет телевидение
убогое, бедное, неинтересное. Найти баланс между желаемым и возможным —
это главная задача, которую и ежедневно, и в более длительной перспективе
должен решать для себя любой телевизионный начальник, и, к слову сказать, не
только начальник. С одной стороны, мы должны зарабатывать деньги и делать
так, чтобы продукт, который мы предлагаем рынку, был интересен и востребован. С другой стороны, мы обязаны думать о том, как каждое наше слово, действие могут отозваться.

У нас в компании ситуация достаточно понятная. Есть канал «Россия» — локомотив, который зарабатывает деньги и, вследствие этого, в значительной степени позволяет осуществлять репутационные, имиджевые и просветительские
проекты всей корпорации. Но есть еще и «Евроньюс», «Культура», радиовещание, международное вещание, спортивное вещание — перед которыми стоят ровно те же проблемы.

Каковы критерии успешного разрешения этой проблемы?

Безусловный успех — это когда рейтинг соответствует репутационным приобретениям. Такие совпадения случаются, к сожалению, очень редко. Это происходит иногда с документальными фильмами, которые востребованы огромной
аудиторией. Скажем, такие проекты, как «Специальный корреспондент», программы Лены Масюк, прочие документальные проекты: это репутационный
и в то же время рейтинговый успех. Итоговые информационные программы —
неплохой пример, или программа Лени Парфенова, или «Идиот», — вот где рейтинг и высокая репутация — неразрывны. Но таких точек немного.

Правильно ли я понимаю, что вне этих точек между рейтингом и тем, что вы
так деликатно называете репутационным моментом, а на самом деле является
качеством продукции, наблюдается строго обратная зависимость?

Ну, в общем да. Хотя следует отметить, что сегодня качество российского телевидения в целом повысилось. Сейчас противоречия, о которых мы говорим,
в случаях, когда они совсем уж грубы, обычно удается снимать.

А почему надо говорить обязательно о грубых противоречиях? Кроме каких-нибудь «Окон» еще всего менее грубого, но не более привлекательного, на российском
телевидении достаточно…

Сейчас все большие каналы, как правило, избегают очевидной низости жанра. «Окна», безусловно, тот самый пример, который с большого телевидения надо гнать. Это программа, в которой по жанру заложена возможность манипулировать на фальши. Собственно, «Окна» не уникальны, их было много. Но сейчас
их все меньше на больших телевизионных каналах. Уходит с экранов даже то, что
отдаленно напоминает подобные жанры и форматы, предлагающие простой,
очевидный и безыскусный способ получения рейтинга в ущерб всем возможным
репутационным составляющим.

Безыскусные, они же наименее опасны, не правда ли? Потому что умному человеку понятно: ага, здесь они решили денег подзаработать, сейчас будет очень много рекламы… Проблема лишь в том, что бессмысленно переключаться с канала на канал — везде те же окна, из которых торчат рекламные деньги.

Поверьте, это все — уходящая натура. Существует некая негласная корпоративная договоренность — в подобном жанре не конкурировать и его убирать.

А в него включены и производители-распорядители рекламы?

Не производители рекламы, а руководители телевизионных каналов.

А рейтинг, он действительно является вашим ежедневным способом существования? То, что вы проверяете первым делом каждый день?

Безусловно. Если человек, работающий на телевидении, скажет, что рейтинг
не важен, — он либо лукавит, либо не из этой корпорации, потому что мы боремся за рейтинг ежедневно. С этого начинается день, это как ориентир. Все-таки мы
работаем для аудитории.

А если она высоко ценит только ужасное?

Ну, бывают ситуации — довольно часто, когда мы заведомо плюем на рейтинг.

И каковы при этом ваши мотивы?

Мотивы очень простые. Например, относительно недавно очень хотелось поздравить Алексея Германа с 65-летием. И мы показали фильм о Германе, трудный
и нерейтинговый, как подавляющее большинство портретных программ, которые и создают высокую репутацию каналу. В таких случаях рейтинг не важен. Но
для этого надо отдавать себе отчет в том, что ты не можешь опустить канал ниже
какой-то планки телевизионного смотрения, поэтому в этот же день или на этой
же неделе в сетке вещания будут заложены составляющие, которые позволяют
компенсировать дорогие твоему сердцу телевизионные программы, провальные
с точки зрения рейтинга.

А есть ли какая-нибудь тенденция сближения или, наоборот, удаления между
вектором качества и вектором рейтинга?

Я считаю, что просматривается тенденция их сближения. А важна именно
тенденция. Когда она проявляется, то все каналы начинают работать или пытаться работать в этом направлении. Я не случайно говорил о телевизионной документалистике. Если мы посмотрим по минувшему сезону и по будущему сезону, то
объем документальных программ увеличился за последние три-четыре года в несколько раз. Это, безусловно, тенденция. Лет шесть-семь назад, когда начался
подъем этого бизнеса, нарасхват были кинематографисты, которые работали над
телевизионными сериалами. Теперь востребованы те, кто работает в куда более
сложном и неблагодарном документальном производстве. Объем этого производства увеличился раза в три. Более того, все крупные каналы сейчас начинают выдвигать основных корреспондентов, журналистов на создание своих, не всегда документальных, но фактологических форматов и программ. Они успешно
конкурируют. На сегодняшний день каркас суббот, воскресений на разных каналах — это форматы, подобные «Специальному корреспонденту», «Независимому
расследованию». Это такие «большие репортажи», которые являются важными
с точки зрения позиционирования каналов, и их сейчас все больше. Они выдавливают форматы «Окон», «мыла» и так далее. К слову сказать, «мыло» стало совсем другим на нашем телевидении. Совсем дешевых и жалких образцов нет уже...

Предположим, они не жалкие, но пугающе однообразные: такой всероссийский
сериал «дорожный патруль разбитых фонарей».

Они разные. «Бригада», на мой взгляд, очень хороший сериал, это я не из
квасного патриотизма говорю. Дело в том, что когда возникает некий прорыв,
который обеспечивается высоким качеством сериала, сильной драматургической
основой, то этот прорыв моментально поднимает планку для следующих.

Но все равно, если говорить о мейнстриме, то сериалы еще очень долго будут
определять лицо каждого телевизионного канала, потому что ничто не сравнится
по зрительскому интересу и по востребованности аудитории с длинным телевизионным рассказом.

Большое кино, конечно, проигрывает сериалам. Я не беру такие блокбастеры, как «Матрица», «Гарри Поттер» или «Сибирский цирюльник», особенно, если речь идет о первом показе. Но в целом они проигрывают. Это универсальная
телевизионная тенденция, которая объединяет все страны и все телевидения.

А вы на своем месте способны хоть сколько-нибудь корректировать процесс —
формировать спрос, вводить моду на что-нибудь?

Конечно. И, думаю, через сезон это будет заметно. После нашего эксперимента с «Идиотом» я могу точно сказать, что через сезон — просто в этом сезоне
производитель не успеет ничего сделать — возникнет мода на «Идиота» в хорошем смысле...

«Обломов» и «Вишневый сад»?

Может быть, не «Вишневый сад» и не «Обломов», но сейчас мы формируем
наш стратегический телевизионный заказ, и у нас есть уже по крайней мере пять
очень серьезных тем, уже на стадии написания сценария, и зрители увидят это
через сезон.

А как получился «Идиот»?

«Идиот» получился совершенно замечательно, потому что рискнули. Это
очень дорогой сериал. Были большие опасения, причем как у тех, кто его делал,
так и у тех, кто должен был размещать его в эфире. Это был настоящий эксперимент, который удался и который во многом задает тон на будущее.

А если бы вы были владельцем частного канала, если бы вы были Тедом Тернером,
вы не рисковали бы с «Идиотом»?

Дело в том, что как раз подобные риски — это в большей степени удел частного телевидения. Потому что, как правило, частный бизнес определяет векторы
движения, направления и развития. Бизнес, принадлежащий государству, как
правило, идет во втором эшелоне. Телевизионный здесь не исключение.

И как же вы решились на такой смелый эксперимент? Что заставило?

То, что мы, в силу сложившейся ситуации — когда государственное телевидение является наиболее влиятельным, — должны определять, или, по крайней мере, влиять на моду и на положение дел на телевизионном пространстве.

Значит это положительные последствия дополнительной ответственности,
которую налагает на вас высокое звание государственной компании?

Ну в общем да. Потому что эти ответственность и статус в голове всегда присутствуют.

А что самое приятное в вашей личной работе: деньги, амбиции большого государственного человека, кайф, когда что-то получается сделать, прильнуть к голубому
экрану?

На каждом отдельном отрезке это, конечно, по-разному. Вот сейчас для меня
главное — это превратить ту корпорацию, которую я возглавил уже почти четыре
года назад, во влиятельную, репутационно чистую, в главное телевидение страны. Амбиция простая. Начинали мы с очень слабых стартовых позиций и хотим
доказать, что в России и государственное телевидение может развиваться динамично, адекватно существующим условиям.

Для меня это во многом и личный момент. Я начинал компанию в 90 году,
и я все очень хорошо помню. Когда я пришел сюда, у большинства коллег была
такая выработанная годами привычка похлопывания по плечу: «Ну, брось, старик, это ж государственное телевидение...» Слабые, убогие, серые, никакие. За
десять рублей можно было разместить любой абсолютно материал, пропустить
«политическую джинсу», договориться относительно трансляции любого концерта, любого исполнителя — чего угодно. Так что амбиция у меня личная.

Принято считать, что все или почти все уродства сегодняшнего телевидения — следствие недостаточной развитости рекламного рынка. Что значит «недостаточно развит», и есть ли у вас, телевизионщиков, оценки: сколько должно быть
рекламы для того, чтобы вы могли себе позволить делать «сбалансированное телевидение»?

Рекламный рынок должен удвоиться. Когда он удвоится по отношению к нынешним цифрам, тогда телевидение изменится достаточно сильно. Дело в том,
что все телевидение в России фактически государственное, за исключением разве что канала М1. Я не хочу обижать коллег, но по большому счету все телевидение сейчас — кроме дециметровых каналов, отдельных региональных сетей и отдельных региональных программ на отдельных региональных каналах, где очень
невысока стоимость распространения сигнала, — все большие каналы в той или
иной степени зависят от государства. В России 11 часовых поясов, поэтому федеральные каналы без помощи государства сейчас существовать не могут. Они могут обеспечить вещание в больших городах-«миллионниках» сами. И экономически это абсолютно рентабельно. Дальше это — социальная функция. Мы говорим
о городах с населением меньше трехсот тысяч, из которых, собственно, в основном и состоит Россия.

В момент, когда будет достигнуто удвоение объемов рекламного рынка, возникнет возможность появления по-настоящему частных каналов, основанных на
рыночных механизмах существования. Пока такой возможности я не вижу.

От чего зависит объем рекламного рынка?

От привлекательности страны и от развития рыночных механизмов внутри
страны. Мои основные рекламодатели — это крупные западные корпорации, которые осваивают наш рынок, и некоторые внутренние производители. Как только возникает благоприятный климат внутри страны, рынок моментально ощущает это на себе. Рост рынка рекламы у нас неуклонно продолжается, но, тем не
менее, он сейчас такой же, как в Польше. Что неправильно.

А какой сегодня объем, по вашей оценке, рекламного рынка телевизионного?

Миллиард. Может быть, чуть меньше. Экономика — это то, что заставляет телевидение, вернее, тех, кто им владеет, и тех, кто им руководит, идти на разного
рода компромиссы, договоренности, привлечение тех или иных ресурсов,
средств — со всеми вытекающими последствиями.

Когда утроится рекламный рынок, вы видите себя в качестве основателя частного федерального канала?

Безусловно. Более того, я считаю, что на следующем этапе развития одна из
важнейших задач всех разумных людей — это появление нового мощного негосударственного федерального канала.

Что труднее на государственном канале: борьба за баланс между ценой и качеством или борьба с чрезмерно понимаемыми интересами государства?

Дело в том, что борьба за баланс всегда будет существовать на любом телевидении — частном или принадлежащем государству. Это то противоречие, которое
заложено, оно универсально и оно будет существовать всегда. Что касается государства, то я очень хорошо помню все этапы развития нашего телевидения — от
Гостелерадио, года 87-го, когда Эдуард Михайлович Сагалаев позвал меня
и я стал замом руководителя программы «Время». И, соответственно, варился в этой кухне до нынешних времен. Если говорить о приводных рычагах, которые
может использовать государство, то я сегодняшнюю ситуацию не сравню даже со
временами Горбачева, которые теперь принято называть самыми либеральными.
Я никогда не забуду, как закрыли программу «Семь дней», которой я руководил
и был ее главным редактором, — после моей командировки в Баку в январе 1990 года. Ее закрыли именно после этого и после тех материалов, которые мы
оттуда привезли. И, соответственно, я прекрасно помню 90-е годы и то, как Михаил Никифорович Полторанин вызывал на ковер и жесточайшим образом требовал безукоснительного подчинения. Я помню, как сотрудники Федерального
информационного центра приходили в 20 часов в программу «Время» к главному
редактору, которым я был в 1992 году, и требовали показать верстку и настаивали
на ее визировании. Я хорошо помню, как снимали Егора Яковлева — мы с ним
как раз обсуждали что-то тогда в его кабинете, помню все перипетии того времени. Я прекрасно помню все совещания в Кремле и в 96-м, и в 97-м и в 98-м, когда я работал на «НТВ», и механизм управления частным телевидением тогда был
куда более жестким, чем любые попытки, предпринимавшиеся после.

На каком-то этапе каждый для себя определяет, что он может и чего он не может, что станет делать, а чего — не станет. Каждый сам определяет грань. Я знаю
точно, что все, что не достойно быть на телевидении, на канале общенациональном, федеральном, сегодня, конечно, присутствует в эфире. Но не в эфире канала «Россия».

Если же говорить о ежедневном взаимодействии, то мы государственная корпорация, а потому есть механизмы координации и поиска общих путей и адекватных решений.

То есть как гражданин, работающий главой государственной корпорации, вы не
ощущаете враждебного давления государства?

Скажу так: на телевидении существуют ниши всегда. Проблема нашего телевидения в том, что эти ниши сильно размыты. Информационная программа
единственного канала и единственной корпорации, на сто процентов принадлежащей государству, — это очень специальная функция. По верстке и приоритетам этой программы можно составить достаточно четкое представление о тех политических ориентирах и приоритетах, которые существуют в стране. Это
очевидно та ниша, которую занимает информация канала «Россия». Это подразумевает высокую, если не сказать глубокую степень информированности,
и в этом смысле взаимодействие и работа, конечно, постоянно идет. Мы работаем в этом направлении для того, чтобы наша аудитория, и губернатор Чукотки,
и Корякского автономного округа со столицей в Палане и так далее, могли четко
представлять, где и какие приоритеты сегодня существуют. Это ниша. Проблема
в чем состоит? Проблема в том, что наряду с этой программой должны существовать другие информационные программы, а вот их ниши как раз и размыты,
и жанры четко не определены, и это плохо.

А вот «Культура», например, по большому счету, ее можно себе позволить сегодня?

Да, конечно. Я уверен, что можно себе позволить и «Культуру», можно себе
позволить и «Спорт». Это абсолютно необходимые каналы для сегодняшней России. У нас ведь много отличий. Да, конечно, во всем мире, но если не брать пример «Arte», подобные каналы существуют на других частотах. У нас есть своя традиция. К вопросу о балансе. У меня в будущем сезоне на «Культуре» появляется
просветительская линейка, которая будет идти в школах как отдельный урок.

Но были телеуроки.

Были телеуроки. А сейчас мы составили новую программу, которая начнется
с сентября. Это Лотман, это Андроников, это самые замечательные документальные и уже записанные программы по истории, литературе, которые будут выходить в определенные время в соответствии со школьной программой. «Культура» — это отдушина, социальную функцию которой переоценить очень сложно.
Во-первых, это абсолютно свободный от рейтинга канал. Я слежу за рейтингом
«Культуры», но я слежу только с одной точки зрения. В стране по крайней мере 10–15 процентов интеллигентных людей. Вот для них и предназначен канал
«Культура». И, соответственно, доля его не может быть ниже пяти-шести процентов, иначе мы попадаем абсолютно не в ту аудиторию. Это единственный канал,
который способен показать, что всех нас не на помойке нашли.

А ваше знаменитое высказывание, что если мы это не показали, значит этого не
произошло. Собственно, точно так же газетчики этим занимаются: мы про это не
написали, значит этого не было. Это ощущение власти над умами невинных телезрителей, которые сидят на другом конце «ящика», оно есть? Или про него забываешь?

К сожалению, оно во многом соответствует действительности. Фактом жизни
общественной, интеллектуальной — какой угодно — становится только то, что
становится достоянием миллионной аудитории. Все остальное — это такой столичный «междусобойчик». Поэтому, конечно, ответственность телевидения
в данном смысле настолько велика, что оно становится опасно. Здесь трудно поспорить. Ответственность в этом смысле колоссальная.

То есть вы про это помните?

Я про это помню всегда. Я же не случайно сказал, что возникает в жизни ситуация, когда каждый, кто работает на телевидении, должен понимать, что это не
в твоей власти и не твое право. Телевидение, оно вообще так устроено, что очень
сильно влияет на тех, кто там работает. Особенно на неокрепшие умы, потому что
вирус мессианства подхватывает каждый, работающий на телевидении, через
два, три, иногда четыре года, уж пять лет точно. Отсюда молодые ведущие, страдающие младостарческим подходом, уже умудренные жизнью и понимающие абсолютно всё.

Но это колоссальное искушение — подправить жизнь слегка, сделать что-то хорошее.

Это так же опасно, как и плохое, потому что, во-первых, благими намерениями, как известно… во-вторых, и Робеспьер, и Саванарола тоже хотели хорошего
в этой жизни, да? Поэтому лучше на себя эти функции вообще не брать, а уж телевидению тем более. Как только возникает ощущение, что ты можешь на себя
это взять, это путь в никуда, разочарование в самом себе. Есть вещи, которые
просто категорически нельзя себе позволять. Это удел телевизионных неофитов,
когда спустя какое-то время у них возникает ощущение, что мир концентрическими кругами расходится от их рабочего места. Ну, впрочем, драма при первой же
отставке, она ни с чем не сопоставима, к этому надо относиться абсолютно философски. В любом случае всё это быстро приходит, но еще быстрее уходит.