Средства осмысливания жизни

Участники: Валерий БАРДИН (директор по развитию ООО «Интегрум»),
Симон КОРДОНСКИЙ (начальник Экспертного управления Президента РФ),
Линор ГОРАЛИК (журналист), Александр ГАВРИЛОВ (главный редактор газеты
«Книжное обозрение»), Виталий КУРЕННОЙ (зам. главного редактора журнала
«Отечественные записки»).

Валерий БАРДИН: Нам шутливо обозначили тему сегодняшнего круглого стола как «Похороны СМИ». В связи с этим уместно было бы больше узнать о «покойных» и, для начала, получить ответы на вопросы: что мы понимаем под СМИ?
Какова их роль в обществе? Это все еще «четвертая власть» или уже больше никогда таковой не будет?

Линор ГОРАЛИК: Журнал «Коммерсант-Власть» и журнал «Cool Girl», как видится мне, можно объединять термином «СМИ», только если говорить о процессе производства и распространения, — но ни в коем случае не о социальной роли конечных продуктов. Некоторые из них — это фактически беллетристика,
выходящая с заданной периодичностью, а некоторые — действительно то, что мы
обычно называем «средствами массовой информации».

Симон КОРДОНСКИЙ: Для общества СМИ — это форма лоббирования
своих интересов. Средство достучаться до власти. Для власти СМИ — это способ сделать общество послушным или, во всяком случае, ввести ограничения
на некоторые действия, запретить некоторые формы поведения.

В. БАРДИН: То есть СМИ — это никакая не власть, а только один из ее инструментов?

Александр ГАВРИЛОВ: Это власть не в смысле интенции, а в смысле властного инструмента. Почему так много говорили о четвертой власти в 90-е годы?
Потому что вся общественная структура напоминала разбросанное содержимое
плотницкого ящика. Стамеска отдельно, молоток отдельно, кто чего подобрал,
тот с тем и бегает. В этих обстоятельствах СМИ действительно оказались властью, и в разной степени властью. На какую точку надавливали, от той точки
и приобретали некие властные свойства. Но чем дальше дело двигается к созданию консолидированной структуры, тем яснее мы видим, что журнал «Cool Girl»
или газета «АиФ» работу по созданию некоего свода правил выполняют довольно эффективно. И в этом смысле являются неплохим властным инструментом.

Л. ГОРАЛИК: Для меня СМИ скорее являются инструментом для осмысления
и упорядочивания жизненного пространства. Будь то журнал «Maxim», газета
«Ведомости» или газета «Завтра» — они все, в моем понимании, занимаются
структурированием существующего вокруг нас пространства — в своих терминах,
в своей философии, методами, понятными их целевой аудитории, — но так или
иначе все они заняты одним и тем же.

С. КОРДОНСКИЙ: Было когда-то время ясных понятий — когда была личность, были классы, нации, национальные государства... Понятия постепенно вырождались и в конце концов отмерли, сейчас просто нет ни личности, ни классов,
ни наций в том смысле, в котором эти понятия вводились первооткрывателями
подобных социальных реалий. Вместо личности теперь узел в системе коммуникаций. То есть что смотришь, что читаешь, тот ты и есть. Была в те блаженные времена система социализации, воспитания, образования, которая вводила человека
в определенную субкультуру. Сейчас эта система разрушена. Традиционные институты социализации превратились в реликты, вместо них — телевизор, Интернет
и все, с ними связанное. Вместо самоопределяющейся личности — потребители
информационно-рекламных продуктов. Вместо национального государства — нечто с трудом поддающееся пока определению. И есть транснациональные корпорации. СМИ в этой триаде — инструмент выстраивания отношений между тремя
совершенно новыми реальностями, между узлом в системе коммуникации, транснациональными ценностями и национальными государствами.

А. ГАВРИЛОВ: В этой ситуации инструментальность СМИ проявляется особенно ярко. СМИ тоже бывают транснациональными. В России выходят версии
большинства международных журналов. От «Business week» до «GQ». Совершенно очевидно, что это, с одной стороны, здешний продукт, который завязан
на здешние моды, здешние интересы. С другой стороны, в них есть довольно
большой блок материалов, которые утверждает головной офис. Таким образом,
мы видим некую сеть транснациональных изданий, которые в какой-то момент
по свистку могут начать пропагандировать что-то. Это властный инструмент.
Именно такие инструменты провоцируют бесконечные разговоры о существовании международного заговора, жидомасонах… И в то же время, у меня был недавно опыт, я сравнивал разные версии журнала «GQ» — английскую, чешскую
и русскую. Это были журналы, различающиеся по базовой идеологии. У них
общая бизнес-модель, и при этом журналы абсолютно разнонаправленные. То
есть это властный инструмент, используемый для зарабатывания денег, — и ничего более. Может быть, разговор и следует вести о том, кто этим инструментом —
СМИ — практически пользуется. Потому что СМИ в точности как стамеска, той
тоже можно продолбить паз и сделать табуретку, а можно зарезать соседа.

В. БАРДИН: В начале 90-х годов при появлении первых «демократических»
изданий типа «Коммерсанта» господствовали две идеи. Первая, что пресса — это
уже состоявшаяся «четвертая власть». И вторая идея, что СМИ займут властную
позицию позже, по мере стратификации общества. Прошло десять лет. Ждем ли
мы по-прежнему появления сообщества, страты которого будут представлены
и «защищены» определенными изданиями?

С. КОРДОНСКИЙ: СМИ в те времена задавали онтологию, базовое представление о реальности. Например, «Коммерсант» ввел реальность «новый русский»...

В. БАРДИН: Однако «новый русский» тут же переселился из реальности в
анекдоты…

С. КОРДОНСКИЙ: Да. Пространство коммуникации наполняет мир некоторыми сущностями, которые вроде бы и не существуют при переходе на другой
уровень анализа. То есть попробуй найти «нового русского» или попробуй найти
«олигарха», соответствующего этому образу. А тем не менее они есть.

Л. ГОРАЛИК: Таких сущностей СМИ создают тысячи, а выживают из них
только те, которые имеют какую-то реальную основу. «Новый русский», естественно, прижился потому, что была категория, к которой читатель мог применить
этот термин. СМИ каждый день порождают тысячи мифологем — и эти мифологемы успешно умирают, плавать остаются единицы. Это работает, когда СМИ
умудряются приклеиться к чему-то, что требует имени, соединить существующий объект с понятием.

С. КОРДОНСКИЙ: Ну почему же? Вот мифологема о русской мафии. У нее
нет никакого объективного основания. Она понадобилась вполне определенным
людям для проведения кампании 1999 года, когда в один день, в один час
несколько десятков изданий мирового уровня вышли со статьями про связи
«Бэнк оф Нью-Йорк» с «русской мафией». На этом кто-то, известно кто, довольно хорошо заработал.

Л. ГОРАЛИК: И заработал именно потому, что мифологема имела почву — бог
с ней, не саму «русскую мафию», но почву для существования именно этого мифа, реальность, куда миф смог органично вписаться. Я об этом говорю.

Виталий КУРЕННОЙ: Мне кажется, что, говоря о СМИ в онтологических
терминах, мы немножко смазываем картину. Понятие о мифических образах,
описываемых в онтологических категориях, заставляет сразу же обращаться к реальности и ставить вопрос: соответствует или не соответствует? Мне кажется, то,
что продуцируют СМИ на уровне такого рода образов, например «русская мафия», «новые русские», это чисто функциональный способ организации реальности. Соответствует ли ему что-то в действительности или не соответствует,
не имеет никакого значения. Но в силу того, что, оперируя этими образами, можно действовать в этом мире, по крайней мере, организовывать его смысловое
пространство, их система работает эффективно.

Возвращаясь к началу разговора, мне хотелось бы сказать, что о конце СМИ
уместно говорить в том смысле, что ряд важнейших функций, которые выполняли СМИ, начиная с конца XVIII — начала XIX века, не может осуществляться
в нынешней социальной реальности, из которой, как уже было замечено, исчезают некоторые модерновые институты. Особый коммуникативный статус СМИ
делал их «четвертой властью» в силу того, что они выступали как институт общественного мнения. До этого были другие агенты и другие каналы коммуникации,
например Дидро, состоящий в переписке с Екатериной. СМИ возникли как канал публичной коммуникации так называемой образованной публики. В силу
исчезновения этого и других институтов ряд функций СМИ также отмирает.
В России этот процесс был просто заморожен в силу специфики советского периода, но сейчас мы наблюдаем его бурное протекание.

Это негативная часть моей реплики. Позитивная часть связана с тем, что определенный набор требований к СМИ, напротив, возрастает. И в первую очередь это связано с кризисом национального государства, которое в настоящее время испытывает большие трудности, находясь под давлением транснациональных и глобальных
институтов, с одной стороны, и местных, региональных — с другой. Национальное
государство как базовая форма политической организации эры капитализма перестает владеть традиционными инструментами для выполнения своих традиционных
обязательств — по контролю над территориями, по поддержанию порядка и т.д. Речь
идет о правовых, образовательных, милитаристских инструментах. И в этой ситуации именно СМИ являются альтернативным инструментом. Потому что именно
они предлагают модели социального поведения, формируют политическую лояльность населения. В своем первоначальном смысле СМИ заканчивают свое существование, но возникает новый набор требований к ним.

Л. ГОРАЛИК: Если уж искать метафору, то СМИ, на мой взгляд, — это язык,
в широком, научном смысле слова. У нас не может быть ни претензий, ни требований к языку. У нас могут быть претензии к говорящему и к говоримому. А другого языка у нас сейчас нет. Мы можем говорить о том, что язык, которым мы
пользовались до сих пор, стал недостаточен для выражения того, что мы хотим,
но мы не можем говорить о языке «Он кончился».

А. ГАВРИЛОВ: На самом деле мы, разумеется, можем говорить, что какие-то
эпохи в языке начинаются и заканчиваются. И конечно, мы можем говорить
о том, что этот язык развит лучше, а тот — хуже.

Л. ГОРАЛИК: Это очень спорный момент, может ли язык быть «лучше» или
«хуже». Можно говорить о том, что да, он лучше или хуже соответствует реальности. СМИ как язык сейчас не всегда соответствуют реальности — ну прекрасно,
так и возникает языкотворчество. А если возвращаться к теме СМИ и власти —
когда я читаю статьи о широко распространенной моде на анорексию[1], которая
является тяжелым заболеванием, и вижу сайты девочек, которые требуют защищать их право быть аноректичками, — вот в эти моменты я понимаю, какую чудовищную, огромную власть имеют, например, молодежные журналы. И это совсем не того рода власть, о которой здесь говорилось, не политическая власть.
Это власть над созданием базовых ценностей. И мне очень странно говорить
о смерти СМИ, когда я вижу, как растут тиражи глянцев, как растет их разнообразие по целевым аудиториям. Я еще помню, как они делились всего лишь на четыре возрастные группы. В политкорректных колодах Таро карту «смерть» любят
заменять на веселенькую карту «перерождение». Так вот, то, что мы наблюдаем
касательно СМИ в заданном нами контексте, — это не смерть. Это то самое перерождение.

А. ГАВРИЛОВ: Интересно, что маркетинг в известном смысле отвечает на вопрос
о стратификации. Когда мы в начале 90-х ожидали, что общество стратифицируется
и будет все представлено четырьмя крупными газетами, мы исходили из модели 20–30-летней давности. Общество не стратифицируется и не желает стратифицироваться. Многообразие рыночного предложения не подталкивает эти страты
к укрупнению. Если вы пожилой одноногий мужчина с крашеными висками, то,
в конечном итоге, будет создано персонально для вас предназначенное издание.

В. БАРДИН: Это только одна сторона медали. С одной стороны, выходит все
больше узконаправленных изданий, благо с появлением Интернета проблема
распространения успешно решена, а с другой, процесс унификации ежедневных
новостей, похоже, завершается полной победой неких глобальных стандартов.

Л. ГОРАЛИК: Унификация по какой линии?

С. КОРДОНСКИЙ: В том, что считается информационным событием. О чем
говорят новости наши, аналитические программы? Об общих опасностях. Так
ведь? Весь новостной ряд строится на кризисах. А всякие благости распределяются по локальным группам. Есть общая радость — скажем, Президент. А все
остальное — это общая гадость. Это означает, что не СМИ исчезают, меняется
статус СМИ и меняется статус журналиста. Интернет дает возможность любому
человеку, который научился писать, стать журналистом и иметь читателей. И при
возможности конвертировать это умение в деньги.

Л. ГОРАЛИК: Дело в том, что это другого типа СМИ.

А. ГАВРИЛОВ: Типология СМИ — это отдельный вопрос. А процесс утраты
журналистом статуса и — шире — вообще персональности и процесс вычленения
неких генеральных новостных трендов в очень большой мере смыкаются. Мои друзья, которые работают в некотором интернет-новостном издании, довольно
успешном, хотя и слегка желтоватеньком, проверяли, каким образом можно запустить новость, чтобы ее републиковали с минимальными искажениями максимальное количество печатных СМИ, радийных, телевизионных, всех, кого так или
иначе «мониторят». Они это называли игрой в «блинчики», чтобы новость — как
камешек по воде «плюх-плюх-плюх». В конце концов достигли некоторого даже
изящества в этой игре и состязались уже в нее всерьез. Так вот оказалось, что новость, пользующаяся наибольшим успехом при запуске в эти самые генеральные
информационные каналы, должна касаться общеинтересных предметов и при
этом должна быть как можно менее персонализированной. Вот в той мере, в какой
журналист способен отказаться от своей персональности, в какой мере он способен симулировать некое такое Высказывание Предвечного самого по себе, в той
мере он будет влиятелен. Чистые новостники вдруг неожиданно получают бoльшие
преференции, потому что они порождают те смыслы, те импульсы информационные, которые потом расходятся гораздо шире, чем их собственный канал.

В. КУРЕННОЙ: Но это скорее всего не информация в традиционном смысле.
Потому что она-то предполагает указание на источник.

В. БАРДИН: Возможно, что достаточно скоро и понятие СМИ изменится до неузнаваемости. Первоначально в Интернете предпринимались попытки создавать
простые аналоги «традиционных СМИ»: интернет-агентства, интернет-журналы
и тому подобное. Теперь мы видим начало процесса интеграции интернет-изданий
с информационно-поисковыми системами, системами «интеллектуальной» обработки данных, средствами визуализации.

С. КОРДОНСКИЙ: Здесь важен другой аспект. У нас же были разные ряды
производства, потоков. Был поток зрительных образов прежней культуры, он
шел там через живопись, через музеи, через кино. Есть поток печатный, ну в той
или иной форме печатный. Они совершенно различны были по каналам, по срезам, в которых распространялись. И сейчас они благодаря новым технологиям
могут слиться. Технически слиться. Образный поток и словесный поток.

Пока еще эти два потока принципиально по-разному организованы. Для того чтобы тема появилась в выпусках ТВ-новостей, если это не казус какой-то
и не катастрофа, она до этого два-три месяца должна обсуждаться в газетах.

Обсасывается, так сказать, реальность. Потом формируется образ и выводится
на телевидение.

Другая история с сериалами. Книжки, из которых получаются сценарии нынешних отечественных сериалов, писались где-то в 1999–2000 годах. Образы сериалов вводятся соответственно с большим опозданием, возникает временнойлаг. Заметьте, как новостной ряд не соотносится с образным рядом отечественных сериалов. В отечественных сериалах бандиты, в новостях сейчас экономика
и чрезвычайные ситуации. Новые технические средства делают возможным приведение образов в соответствие со словесным потоком. То есть открываются
принципиально новые возможности управления массовым поведением. И социальные последствия этого еще совершенно неясны. Мне непонятно, как это будет. То есть сейчас у нас есть возможность каким-то образом там модулировать
потоки и словесные образы, просто за счет разнесенности во времени, и что-то
предотвращать, что-то стимулировать. Скоро этой возможности не будет.
Ну исторически скоро.

Кроме того, параллельно развивается совершенно новый пласт информации,
о котором мало кто говорит. Это корпоративная информация. То есть каждая
корпорация имеет собственных аналитиков, которые производят кучу аналитиСредства осмысливания жизнических записок. Эти аналитические записки, в той или иной форме, выходят
на рынок. В печать они не попадают, как правило. Но именно эта информация
формирует корпоративное поведение.

Л. ГОРАЛИК: Да у большинства крупных корпораций есть настоящие внутренние СМИ. Я говорю сейчас не об аналитических записках, которые являются
корпоративной тайной и имеют узкое предназначение. Я говорю о СМИ в полной мере — узколокализованное издание, передовица может касаться месячного
отчета, введения новой области деятельности, посещения дирекцией филиала
в другой стране и так далее. Это по существу многотиражка, но организованная
как современный небольшой глянцевый журнальчик для узкого круга. В нем всегда есть объявления, в нем всегда есть мелкие радости вроде комиксов и анекдотов, в нем есть свои ньюсмейкеры, свои новости. Они не то что не выходят в своих интересах за пределы корпорации, — они никого не интересует за пределами
корпорации и не должны интересовать. И это тоже СМИ, в полной мере.

В. БАРДИН: Если рассматривать как «корпорации» государственные органы,
картина будет гораздо интереснее. Так или иначе, у нас именно государство является основным поставщиком «исходных данных» для разного рода аналитиков,
газетных обозревателей и авторов «журналистских расследований». В этом, наверное, нет ничего плохого. Проблема не в том, что госорганы делятся своими
наблюдениями с народом, а в методе поставки. Формально недоступна практически вся ведомственная информация, в действительности же на любом углу Москвы можно купить многочисленные базы данных о прописке, владельцах недвижимости, автомобилей, телефонов, внешнеторговой деятельности фирм,
криминальных группировках и многое другое. Как правило, фрагментарно эти
сведения можно найти и в Интернете. На этих данных формируются представления о связях субъектов. При этом, поскольку речь идет об утечках, фальсифицировать подобную «информацию» легко, опровергнуть нельзя. То есть появился
перспективный канал влияния на СМИ, не связанный с покупкой конкретных
журналистов.

В. КУРЕННОЙ: Мне кажется, он не является прямым каналом. Я имею в виду, что он не может быть централизованным по определению.

А. ГАВРИЛОВ: В старые годы у каждого уважающего себя СМИ, у каждого большого издания, не говоря уже о «телевизорах», были огромные досье. И покуда
досьеологи могли оплачиваться советскими деньгами, выделявшимися довольно
щедро на содержание СМИ, эти досье были работоспособными, и влиятельное
СМИ пользовалось главным образом своей информацией. И конечно, информация, которая не впрямую спускалась централизованно, проверялась, пробивалась
внутренней службой проверки. Сейчас СМИ «оптимизируют расходы», они не держат таких больших информационных служб, больших служб досье.

Л. ГОРАЛИК: Я расскажу две короткие истории, которые могут служить
иллюстрациями. Иллюстрация первая. Я писала статью в крупный деловой еженедельник и допустила там очень крупную ошибку!!! Ошибку очень базовую
и очень наивную, немедленно заметную при внимательном чтении. Мне звонит
редактор, мы договариваемся о следующем материале, а потом он говорит:
и кстати, в предыдущей статье была ошибка. Я извинилась — и, положив трубку,
вдруг поняла, что номер с ошибкой уже на лотках. В ошибке, безусловно, виновата я. Но допустить мысль, что материал не проверяется на таком уровне, мне
было как-то все-таки диковато. Иллюстрация вторая. Когда начиналась передача «Фабрика звезд», я была директором их интернет-представительства. К тому
времени уже был создан миф о том, откуда брались участники, — будто бы «приСредства осмысливания жизни слали четыре тысячи кассет со всех сторон нашей бескрайней родины». А организаторы будто бы выбрали самых талантливых, жюри, мол, три месяца слушало
записи с утра до ночи. Это был прекрасный миф, очень сладкий. И в первый день
работы, еще до выхода передачи на экраны, получив списки этих детей, мы решили поинтересоваться, что о них еще известно. Вдруг всплывут какие-то симпатичные детали, которые можно поставить на сайт в качестве иллюстрации. Набираем в сети первую фамилию, и первая новость, которую мы видим, — уже
в течение двух лет эта девочка пишет песни для групп, принадлежащих главному
продюсеру «Фабрики звезд». И мы приходим в экстаз. И никаких закрытых внутренних баз данных, никаких. Абсолютно открытый источник. И когда мы звоним начальству и докладываем, нам отвечают: но мы же ничего не можем сделать, это интернет-издание, ну, скажем, в Караганде. Мы же не можем
потребовать от них закрыть сайт. То есть не требуется даже упаковки и вбрасывания в базы данных, идет процесс вообще бесконтрольный, существует свободный
обмен информацией, и эта проблема, может быть, гораздо интереснее в плане сохранения и нарушения приватности.

А. ГАВРИЛОВ: Но это нормальный процесс развития СМИ.

В. БАРДИН: Да, если считать нормой анонимное распространение сведений
неизвестного происхождения. Полукриминальная система поставки информации с ее распространением через Интернет и легализацией через традиционные
СМИ создает проблему зашиты личности от «данных». С развитием сетей и систем электронного документооборота в руках чиновников сосредотачивается все
больше сведений, в частности ошибочных. Теоретически решить проблему можно, либо ликвидировав «утечки» (ценой создания полностью закрытого государства), либо обеспечив открытый доступ к официальной информации (ценой частичного отказа от права на защиту личной информации — privacy).

А. ГАВРИЛОВ: Честно говоря, не вижу, какая разница в степени потери privacy
между распечаткой банковских операций с карточки высокопоставленного государственного чиновника, с одной стороны, — и пляжными фотографиями телезвезды, с другой. В одном случае мы к этому привыкли абсолютно, и это никого
не удивляет, в другом случае мы изумляемся.
Люди, принадлежащие к исполнительной власти, полагают, что, несмотря
на то, что они занимают довольно важное место, что их узлы в системе коммуникации гораздо крупнее обыкновенных, — они, тем не менее, могут почему-то,
по необъяснимой причине, быть непрозрачными. Между тем очевидно, что чем
крупнее этот самый узел в информационной структуре, тем более он заметен, тем
более он так или иначе привлекает внимание.

С. КОРДОНСКИЙ: У нас необходимость. Privacy возникает из-за запрета.
Когда-то было плохо, например, быть педерастом. Теперь сексуальная ориентация — публичная информация. А когда нет запрета, зачем тогда эти тайны?

Л. ГОРАЛИК: У меня такое ощущение, что privacy ни в коем случае не исчезает, а как бы распадается на блоки. Всегда, в каждый момент времени, в каждом
секторе общества есть и будут вещи, четко определяемые как приватные, но они
все время меняются. В квакерской общине, в которой не было Интернета, и кредитных карточек, и ИНН, никакого понятия о privacy в нашем современном
смысле слова не было. Все ели за одним столом и держали двери открытыми, —
но, с другой стороны, представить себе, что кто-нибудь прилюдно поцелует свою
жену, тоже было невозможно — эта область была приватна. Сегодня мы целуемся на площадях, но никто не имеет права задать нам вопрос о сумме на нашей
кредитке. Это и есть смещение блоков privacy. Я хорошо помню, как в Израиле вводили систему, позволяющую локализовать человека по мобильному телефону
в радиусе до 500–700 метров. Сколько говорили: но это же ужасно, это же нарушение privacy, то, се. А с другой стороны отвечали: да, но при наших проблемах
с безопасностью такая возможность может спасти человека, а то и многих...
И в какой-то момент большинство решает для себя: ну хорошо, этот блок я изымаю из своего личного понимания privacy. Да, есть люди, которым можно знать
обо мне то-то и то-то, так уж мир устроен. А другие вещи, наоборот, вносятся
в круг privacy. Как в какой-то момент в круг privacy вошла тема денег, — недавно
вошла, в сущности, мне кажется, века полтора назад. А до этого считалось, что
люди должны знать, сколько у тебя доходов, ты должен кичиться своим богатством и называть суммы сделок при каждом удобном случае. Другой блок, ныне
изъятый в какой-то мере.

В. КУРЕННОЙ: Вопрос о приватности нужно рассматривать, конечно, вкупе
с вопросом о публичности. Если смотреть исторически, сфера приватности в западных обществах постоянно растет. Вещи, которые раньше были сферой публичного
контроля и публичной оценки, — вероисповедание, с кем ты спишь и так далее, —
все это, в конце концов, переходит в сферу приватности. И сфера приватности растет не потому, что она сакрализуется. Наоборот, она становится очень даже демонстративной. Другое дело, что это никому не интересно. Это не вопрос общественного интереса. Мне кажется, что вашими опасениями руководит представление о том,
что вдруг возникнет какой-то центр, который начнет всеми манипулировать и так
далее. Я просто обращу внимание на следующее обстоятельство. Технически возможно отслеживать все e-mail’ы. Но количество этой информации таково, что фактически делает бессмысленным любую перлюстрацию персональной почты. Если
вы не являетесь объектом общественного интереса или интереса спецслужб, это никому не интересно. Вы можете сделать свою персональную страницу и выставить
всю свою подноготную, но там будет два посетителя. В других же случаях информация все равно будет найдена тем или иным образом.

А. ГАВРИЛОВ: Мы дошли до того момента, где проблема экологии данных
смыкается с проблемой СМИ. Потому что мы обнаруживаем сейчас, что вот эти
самые персональные данные интересны для СМИ, потому что интересны для
массового потребителя информации в той мере, в какой они укладываются
в общественное понимание приватности. Информация о закрытых счетах чиновников интересна потому, что она укладывается в созданный СМИ миф о продажности и несусветном богатстве чиновников.

В. БАРДИН: К сожалению, сведения о личности используются не только для
информирования публики. Кто-то где-то что-то написал, может быть не злонамеренно — просто ошибся, и вас почему-то не берут на работу, отказывают в кредите, не открывают счет в банке. Действительно, любопытствующих может быть
не так много. Но, как правило, они работают в службах безопасности фирм
и профессионально заняты «решением вашего вопроса». Что же касается влияния на общественное мнение, обилие сведений ему не вредит. Так, компромат
как прикладной жанр погиб от изобилия буквально на наших глазах.

С. КОРДОНСКИЙ: Жанр колумнистики тоже отмирает. Эссеистики практически нет.

Л. ГОРАЛИК: Интересно, что в следующий раз публику достанет. Какой жанр
будет всем интересен?

С. КОРДОНСКИЙ: Сериал. Только сериал типа «За стеклом». Новостной сериал. У меня ощущение, что следующее, что будет, это интеграция формата радио «Шансон», сериала и новостей.

Л. ГОРАЛИК: Забавно, да, но вообще изменение формата может не спасти дела. Вот были же «голые новости» — казалось бы, идеальный формат. С 1999 года
они, если я не ошибаюсь, шли в России по одному из дециметровых каналов. Это
самые обыкновенные новости, которые читают милые девушки, раздеваясь
от новости к новости, и заканчивают читать голыми. Выяснилось, однако, что
никакой такой особой популярности у канала нет. Потому что новости все-таки
мало кого интересуют. Даже голые.

А. ГАВРИЛОВ: Абсолютно лучшая передача в этом жанре, из всех, что я смотрел, шла на каком-то маленьком украинском канале. Там барышня в этом режиме
читала прогноз погоды. Это очень сильный жанр. Прогноз погоды всех интересует.

Л. ГОРАЛИК: И еще, когда мы говорим о теме СМИ и власти над умами, мы
забываем, что над СМИ, кстати, существует особая власть. Это власть тех, кто
дает СМИ деньги, причем сейчас я говорю не об инвесторах. Я говорю о рекламодателях. Знаете, я когда-то работала в какой-то громадной совершенно корпорации, там проводили эксперимент по корпоративной этике. И на первом занятии попросили всех заполнить анкету с двумя десятками вопросов: «Кто платит
вам зарплату?», «Кто обеспечивает качество продукта?» и т. п. Правильным ответ
на любой вопрос был — «Покупатель». Но подавляющее большинство работников корпорации везде написали имя главного директора. А в СМИ этим человеком является не только «покупатель», вернее, не только читатель, — им является
еще и рекламодатель.

А. ГАВРИЛОВ: На наших глазах СМИ не только гибнут, как некая идеологема, как некая социальная структура, но как конкретные средства массовой
информации. Закрываясь, как, скажем, «Русский телеграф», или категорически
перерождаясь (пользуясь языком нового Таро), как «Известия». И мне лично кажется, что в большой мере это связано как раз с тем, что платят журналистам,
распространителям и прочим не потребители этой вот массовой информации,
а какие-то совсем другие люди. И это катастрофа для СМИ, потому что это полностью лишает их экспертной силы. Очевидно, что человек, который принимает
решение, читая газеты, все более и более выглядит идиотом. И все более и более
затребует для себя средства немассовой информации. С чем связано огромное
количество корпоративных аналитических центров. В той экономической модели, которая нынче принята, потребитель не платит ничего, реклама принимает
на себя основной удар. Плюс есть стратегические инвесторы со своими вполне
очерченными интересами. Вот эта модель — это и есть, строго говоря, смерть
СМИ, какими мы их знали.

Л. ГОРАЛИК: Я знаю людей, которые пытаются создать новый рекреационный журнал для Москвы. Мы с коллегой создавали для них вариант концепции
журнала и вдруг поняли, что все, что мы пишем, рассчитано не на то, как продать журнал читателю, а на то, как продать журнал рекламщику. Нашим покупателем был не только читатель, но и рекламодатель. СМИ играют в особую рыночную игру — их игра идет на два рынка, рынок тех, для кого они пишут,
и рынок рекламы.

В. БАРДИН: В начале 90-х годов в «Коммерсанте» я впервые услышал хороший термин — «рекламный носитель». То есть СМИ, живущее на доходы от рекламы. Но поскольку нужно, чтобы газету выписывали (стоимость рекламной полосы зависит от числа подписчиков), приходится сообщать новости, писать
статьи. Чем больше рекламных полос, чем они дороже и чем дешевле редакция —
тем коммерчески успешней издание. Может быть, поэтому понятие «событие»
стандартизуется, сама информация стандартизуется.

Л. ГОРАЛИК: Очень часто все, что отличает одно СМИ от другого, — это расстановка акцентов. И это единственный принцип, по какому можно выбирать,
какой канал смотреть, какую газету читать. Новости, информационные поводы
зачастую одни и те же, но читатель отбирает то издание, которое освещает эти события наиболее интересным и приемлемым для него способом.

Л. ГОРАЛИК: Потому что все-таки аудитория должна зачем-то это покупать.

В. БАРДИН: Конечно, приходится держать планку на определенном уровне,
но не выше. Хорошо, когда корпункты по всему земному шару, когда в редакции
профессионалы и почти вся информация эксклюзивна. Но кто это оплатит?

В. КУРЕННОЙ: Если продумать эту тенденцию до конца, то вместо традиционных новостных СМИ мы получим рекламный листок, который бесплатно опускается в почтовый ящик.

В. БАРДИН: Бывает и так, если платит рекламодатель.

В. КУРЕННОЙ: Это вопрос простого подсчета. Что выгодней: держать для
распространения рекламного носителя службу новостей, ради которых будут покупать газету, или нанимать разносчиков для бесплатной рекламы.
Возможно, со СМИ происходит тот же процесс приватизации, который происходил и с другими когда-то социообразующими институтами, например с церковью. То есть СМИ, прежде игравшие общественно значимую политическую
и социальную роль, теперь распыляются ориентацией на узкие группы потребительских интересов, ориентацией на создание и трансляцию информации, вовсе
не представляющей массового интереса. Иначе говоря, это средство, но не массовой информации. Например, журнал, посвященный сиамским кошечкам.
Но тогда традиционный набор претензий СМИ на определенную властную позицию, на рекламную торговлю своей аудиторией основывается на самозаблуждении. СМИ превращаются в мелкую пыль и исчезают.

Л. ГОРАЛИК: Да нет, ну конечно, не исчезают. Они меняют форму, задачи,
аудитории, но они не денутся никуда. Один раз в жизни я видела очередь к газетному киоску. Многое поняла. Это было в Ванкувере, в шесть часов утра, мы ехали на какую-то встречу, и я увидела, что к киоску стоит самая настоящая очередь.
А киоск еще закрыт. Я с ужасом начала думать, что ж такое могло ночью произойти. Пригляделась — вся очередь какая-то однородная, такие себе дамы. Подхожу,
спрашиваю, что происходит. И выясняется, что в этот день ежемесячный журнал
«Барби-Базар» публикует, наконец, ожидаемую фотографию какой-то особой
Барби, которая поступит на прилавки через три месяца. И вот это была идеальная история про… СМИ. Они стояли в очереди с шести утра. Потому что твердо
знали, что в каждый киоск завезут несколько экземпляров, потом надо будет
ехать куда-нибудь в пригород. А это СМИ, между тем, было им нужно как воздух.

С. КОРДОНСКИЙ: На этой оптимистичной ноте мы и закончим.

---

[1] Нервная анорексия — состояние, характеризующееся патологической боязнью ожирения
и связанным с этим жестким ограничением питания. Больные доводят себя до состояния
истощения с целью похудеть вследствие болезненной убежденности в собственной
полноте.