Мой маленький Советский Союз

[1]

Мне повезло родиться и жить в поселке Свобода, который появился на свет вместе с Советским Союзом. В нашем поселке, как и в СССР, жили и продолжают жить люди 65 национальностей, съехавшиеся когда-то со всех сторон строить светлое будущее, и для меня понятие «межнациональные отношения» не абстрактно, а выражено в реальных лицах, именах, поступках односельчан. Я провела небольшой социологический опрос, в котором участвовали 43 старшеклассника поселка Свобода (село) и 96 гимназистов Кумертау (город). Из разговоров, опросов и документов я попыталась создать мозаичную картину жизни поселка — маленькой копии огромной страны. Вероятно, кому-то мои кванты истории (каждый сюжет — это мгновение жизни страны) покажутся неубедительными, но разве бывает убедительной или неубедительной чья-то жизнь? Я попыталась оставить в своей работе самую суть событий, убрав за кадр ничего не говорящие фамилии, имена, даты. Это моя последняя, четвертая, работа для «Мемориала», и я благодарна «Мемориалу» за то, что он научил меня чаще смотреть на окружающий мир глазами историка.

Земля народу

У моего прадеда Петра, переселившегося в эти края в самом начале прошлого века из Украины, был в башкирской деревне Кинзябызово хороший знакомый — Мансур. Он сдавал прадеду в долгосрочную аренду сенокосы. А прадед в свою очередь научил Мансура укладывать снопы способом Марья-баш («голова Марьи»: девять снопов внизу, а один, как голова, сверху) и есть украинский борщ с пампушками и злым перцем. Они звали друг друга «знакум» — славяно-тюркское словообразование, в котором сплелись слова «знакомый» и «кум». Прадед отдал последний долг за аренду Мансуру, уже будучи колхозником, хотя мог бы и не отдавать — Мансур тоже стал колхозником, только другого колхоза, а за такие операции с землей оба колхозника могли и на нары угодить. Но долг не велик, а спать не велит, говаривал прадед.

Молодежь поселка Свобода спит и видит себя горожанами, поэтому планов, связанных с работой на земле (своей или чужой), не строит.

Чувашские колдуны

Перед свадьбой, по татарскому обычаю, дружка с женихом в баню идут. Тогда[2] бани по-черному топились — «кара мунча» называлось. Я помню только, как в бане ковш кипятка на камни вылил, и все паром заволокло. Очнулись мы с женихом — лежим голые возле колодца, вокруг вся деревня собралась, а нас грустная невеста поливает колодезной водой из ведра и как бы сравнивает… Жених гулял раньше с чувашечкой из другой деревни, а невесту сосватал свою, татарскую, вот чуваши и подбросили дерьма собачьего на каменку — чтоб отомстить жениху, значит. Могли бы и насмерть уморить, если бы дерьма от черной собаки взяли, да, видно, нас пожалели[3]…

Троцкий с огурцами

Александр Моисеевич был в нашем совхозе главным специалистом. Я у них в семье в служанках была, пока его в Уфу в Совхозтрест не забрали на повышение. Они с семьей уезжали, и мне Сара Львовна много своих вещей оставила — мы с ней комплекцией одинаково выходили. Подружка Маруся из зависти и донесла, что у меня есть тарелка с Троцким. Пришли ко мне пьяные активисты Василь с Азатом и требуют: «Ставь бутылку да огурец положи на Троцкого». Я сразу поняла, откуда ветер дует. Вытащила незаметно из сундука проклятую тарелку и побежала за бутылкой к продавщице, а ее под крыльцо барака засунула. Знала бы, что так обернется, так эту тарелку я бы еще год назад выкинула, когда Александр Моисеевич приказал. Но пожалела я тогда целенькую тарелку выбрасывать — припрятала на собственную погибель. Мою бутылку активисты выпили, да меня же потом и оттарабанили[4]…

Праздник плуга

У Эльтутара спирометрия была — ведро! 11 литров воздуха в легкие влезало. В кузнице он работал молотобойцем, так иной раз меха, чтоб уголь раздувать, не включает, а наклонится и дунет на угли — угли синим огнем полыхнут. А если перед этим еще и выпьет, то прямо как факир какой пламя изо рта извергает. Петь по праздникам в клубе любил. Бывало, выйдет на сцену и поет песню на одном дыхании, не останавливается. До середины допоет, замолчит. Баянист уже знает его такую привычку, тоже замолчит и не играет — ждет. Эльтутар полные легкие воздуха опять надует и уже (без остановки!) песню и допоет. Фильм тогда популярный в поселке шел — «Человек-амфибия». Так Эльтутар после него все свободное время на пруду проводил: нырял, трубить в бутылку научился, как Ихтиандр в раковину. И погиб из-за этого — на сабантуе поспорил с русскими мужиками, что бутылку водки со дна пруда достанет. Мужики мало не на середину пруда бутылку зашвырнули, Эльтутар нырнул, а через два дня водолазы его с бутылкой той в руке на дне и отыскали — за корягу бедняга зацепился[5]…

Историческое заблуждение

Бабушка Надя поет частушки, а я записываю.

У моей мордовочки
На юбке две оборочки,
А под юбкою ларек,
В нем прилавок поперек.

— Баб Надь, а это правда, о чем ты спела[6]?

Бабушка Надя (она сама мордовка) отвечает:

— Конечно, правда. С двумя оборками юбки носят только в Белебее.

— А про другое? (Я не отстаю.)

— Что ты! Это у чувашек так. Помолчав, добавляет неуверенно:

— Про то Филиппыч[7] точно знать должен — он у нас специалист по этим делам. К нему всякие ходили. По молодости и я к нему забегала 12 раз. Или 17[8] .

Советский народ

В поселковой больнице у нас врач сорок лет работал. Говорят, что у каждого врача свое кладбище есть, так у Филиппыча — его в народе по отчеству звали, и еще «ангельский доктор» — это кладбище из еще не родившихся ребятишечек в основном состоит. За дежурство 10, а то и 15 молодаек через его кабинет проходило. На одной гулянке мужики хотели у него, подвыпившего, выпытать, какой нации женщин к нему приходит больше, а Филиппыч рукой махнул: «Советские все…»

Китайские вредители

В 30-е годы в поселке на совхозном огороде работало несколько китайских семей. Они года два жили тихо и незаметно, даже похоронили нескольких своих на краю кладбища. А весной, на Родительскую, на кладбище народ пошел и увидел, что китайцы там деньги жгут. Китайцев как вредителей сразу и забрали. Потом в поселке долго говорили, что денег и так мало, а их еще и китайцы жгут[9].

Дети контр-адмирала Папанина

По округе вперемешку деревушки русские и украинские были. Украинцы русских «кацапами» звали — «Кацап за ж..у цап», и наоборот: «Хохлы — чтоб вы сдохли». Русские к родителям обращались «маманя», «папаня», что украинцев смешило. Поэтому, когда в 1937 году весь мир заговорил о полярной станции «СП-1», сочинилась частушка:

Чей медведь на вспашке льдины
Заработал трудодень?
Я маманин, я папанин,
Я с колхоза «Красный день»[10].

Негр с китайцем — братья навек

В нашем поселке негров никогда не было — их только на картинках в книжке «Хижина дяди Тома» да по телевизору местные видели, но к очередному празднику Октябрьской революции в большом окне хозяйственного магазина сделали из подручных материалов композицию «Рабочий и колхозница». Композиция больше походила на осьминогов: «рабочего» изображал медный самовар с респиратором на голове, из живота самовара торчало несколько кусков разноцветных шлангов, а на концах этих шлангов, вместо ладоней, были резиновые белые перчатки с зажатым рабочим инструментом (распылитель, молоток, мастерок, пила, дрель). А «колхозницу» в виде негритянки соорудили — из черных полиэтиленовых бочек и ведер. Волосы ей сделали из зеленой полиэтиленовой мочалки, купальник — из красных тазиков. Зеркальные очки, губы красные… В каждой руке «колхозницы» — разные садово-огородные инструменты: серп, грабли, мотыга, секатор, лейка. А к ее хвосту, с кистью на конце, продавщицы большой бант прицепили. «Рабочего» народ сразу Мао Цзэдуном прозвал, а «колхозницу» — Анджелой Дэвис[11].

Бей врага на его территории

Я на войну с 18 лет попал, и сразу в разведку. В разведке закон простой — или ты его или он тебя. Я только в рукопашных 14 фрицев кончал — за что и ордена имею, их на войне просто так не дают[12]. С фронта вернулся — молодой, краси вый, стал шофером работать, женился, а жизни нет… Как ночь приходит — так лезут они со всех углов с ножами. Пробовал я таблетки-порошки всякие, водкой спасался, но ничего не помогало. Однажды послали меня с инженером за запчастями в Александровку[13]. Приехали поздно, инженер спать лег, а я «татаренка»[14] на грудь взял и в клуб пошел. По переулку иду — меня как током дернуло: речь знакомая за забором! Я через забор птицей перелетел, и пошла у нас полосовня! Всю ночь война шла с переменным успехом, а утром пришлось отступать из деревни спешным порядком вместе с инженером — ему тоже перепало. С машины меня после этого с треском сняли, но спать я стал нормально — без кошмаров. Я потом еще туда на мотоцикле ездил — мировую с ними пить: люди как люди, видно, ночью фашисты привиделись…

Дразнилки разных народов

Наш мулла в мечеть идет,
С собой Ахтяма он ведет.
Мулла ножиком жик-жик,
Ахтям больше не мужик.

Мокрой трапкой по голому бруху.

Вчера ночью узышлай (мимоходом)
Заглянул ко мне малай (парень).
Стал меня он тирбэтэй (баюкать, качать),
Чтоб я сильно не эркэй (пугалась).

Денег нету ни гроша,
Покупаем алаша (лошадь)[15].

Что в имени тебе моем

В книге регистрации рождений нашего поселка каких только имен нет! Георгиев много в послевоенные годы — в честь Жукова, Юрой стали ребят часто называть после полета Гагарина, Валей — девчат после полета Терешковой. После сериалов пошли Изауры, Лауры, Матильды. А вот имя Дамир — ДАешь МИровую Революцию — появилось в 1920-е годы и с тех пор стабильно присутствует в книге до нынешних дней. Красивое тюркское имя осталось памятью о тех днях. Некоторые имена берут своим детям и христиане, и мусульмане: Руслан, Альберт, Артур, Максим, Роман, Марат, Диана, Юлия, Светлана, Софья, Маргарита, Рая.

Транснационал

У него мать чувашка была, а отец татарин. Когда паспорт пришло время получать, то песню пели на весь Союз по радио: «По-армянски я Вано, а по-русски — Ваня». Как-то стеснялись в те времена и имен, и национальностей нерусских. В паспорте он себе национальность «русский» сделал, а когда знакомился, то Мишей представлялся. В казанский вуз поступал — изменил национальность на татарскую и снова Мухаметом стал, как при рождении. В Башкирии работать начал, перекрестился в башкирина и имя пророка взял — Мухаммед, так быстрее карьеру делать можно было. Сейчас от налоговой службы в Тыву убежал — видно, справил новую себе национальность.

Воистину Байрам

В нашем поселке никогда не было церкви или мечети и к вопросам религии жители до сих пор относятся весьма просто. Ребятишки всех национальностей давно уже ходят на Пасху по дворам славить Христа. Взрослые говорят друг другу в зависимости от праздника не только «Христос воскрес! Воистину воскрес!», но и «Курбан Байрам! Воистину Байрам!»

Абрам Давыдович — соколиный глаз

В послевоенные годы в нашей школе появился учитель географии и истории Абрам Давыдович, худой и в очках. В нашем классе его первый урок был — география. Он меня вызвал к доске работать с картой, а я Москву показать не могу. Абрам Давыдович как стоял лицом к классу, спиной к карте, так указкой и ткнул, не поворачиваясь, — точно в столицу нашей родины. Весь класс ахнул, но решили, что Абрам Давыдович попал случайно. Но нет — на другом уроке он таким же образом Новую Землю показал и Камчатку, потом еще и еще... Пробовали ему карту сдвигать немного в сторону — показывает все точно. Класс на два лагеря разделился. Одни говорят, что евреи хитрые и должен в делах Абрама Давыдовича хитрый прикол какой-то быть, другие нажимают на то, что все евреи умные, и сами стали тоже тренироваться в карту не глядя попадать, да только карту нужно было сначала с открытыми глазами изучить, а потом уже с закрытыми целиться. Если на других уроках из нашего класса раздавался шум до потолка, крики, даже стрельба из поджигалов и пугачей, то на географии — тишина, лишь слышно, как указкой в карту тычут да вздыхают тяжело, если мимо цели попадают. Я только сейчас, через 50 лет, когда сам очки стал носить, секрет тот наполовину разгадал: у Абрама Давыдовича один глаз нормально видел, а другой плохо. Так у него для здорового глаза в очки обычное стекло было вставлено. В таком стекле, если глаз скосить, видно все, что за спиной происходит, как в зеркале.

Теория относительности

Старая доярка Рашида-апа, которой за ударную работу когда-то вручали орден в Уфе, всегда с волнением вспоминала о том, как после награждения всех водили в театр. Совсем недавно Рашида-апа случайно узнала, что в те далекие годы некоторых репрессированных артистов-москвичей ссылали на поселение в Уфу, и она могла этих артистов видеть в театре на представлении. Старушка очень сильно огорчилась: «Меня парторг целый месяц дрессировал, как себя вести, что мне делать и говорить два дня в Уфе. В театре я всего три часа была, потом назад поехала в деревню, на всю оставшуюся жизнь — под коров в навоз. Знала бы — и в передовые не лезла, и парторгу скалкой по башке дала, чтоб не приставал. Глядишь, вместе с артистами поселили бы и меня, как врага народа, в Уфе. Работала бы в театре.

Вендетта

Клава на язык острая, ей нипочем было спеть на гулянке про соседку Ольгу:

Ох, ох, не дай бог
С татарами знаться!
Голомызая собака
Лезет целоваться!

Ольга стерпела, хотя поняла, что частушка про нее и заведующего МТМ. Но наступил праздник и на Ольгиной улице: дочь Клавы Нинка замуж вышла за татарина Мухамета — бухгалтера совхоза, а через год Клава на зубок внучки собрала гостей, тут Ольга и выдала:

Мухамет, Мухамет,
Жена твоя не знает бед:
Если ты в командировке,
Ходит в замах твой сосед!

Пока Клава с дочкой и зятем в себя приходили, Ольга и контрольный выстрел в Нинку и заведующего клубом сделать успела:

На курае кураист
Сыграл Нинке вальс-каприз.
Ты, кураист, играть играй,
Но свой курай не обломай!

Урок словесности

Учителя нескольких школ возвращались на тракторных санях с январской районной конференции. Мордовская, татарская и башкирская деревни, как бусины, были нанизаны на дорогу в Свободу. Мороз был за двадцать градусов, поэтому все без исключения грелись градусами. За ними бегать далеко не нужно было: спрыгни с саней, подожди следующего трактора[16]. Этот трактор в Рабкооп полные сани водки везет: отдай деньги товароведу, бери пол-литра и быстрым шагом догоняй свои сани. Трактора по бездорожью медленно ходили и как корабли — вверх-вниз, вверх-вниз по ухабам. Градусы не только греют, но и языки развязывают, вот уже в санях разговор пошел на разных языках. Говорят в основном учителя-мужчины, каждый на своем языке, но периодически ругают бездорожье по-русски, что не совсем нравится русским пассажиркам. Как тактично отучить ругаться, никто быстро не придумает. Вдруг, после прыжка саней с крутого ухаба, учитель русского языка Федор Никифорович начинает виртуозно материть плохую дорогу на всех местных языках, кроме русского. Его стыдят женщины-националки, в ответ им Федор Никифорович кротко замечает: «Ваши мужчины выражают вслух мысли русских женщин о дороге, а я решил огласить и ваши мысли». Все смеются и прекращают ругаться на всех языках.

Сатанизация всей страны

В советское время сначала дворян, купцов, духовенство, казачество в стране выбили, как по наущению чьему-то. Потом кулачество, офицеров, интеллигенцию. Затем стали народ и страну нашу как бы перекармливать гегемонией пролетариата. Пичкали, пичкали, и такое отвращение сейчас к рабочему классу и крестьянству, к труду на заводе или в поле появилось, особенно у молодых, — просто жуть берет! За сто лет отбили уважение ко всем сословиям и классам, к честному труду. Сейчас черед искусству, нациям и семье настал. Какое искусство по чертовому ящику показывают, говорить не буду — сама видишь. Чистопородных наций сейчас нет и в помине — все мы давно дворняжки, хоть и изображаем из себя доберман-пинчеров и английских догов. Так это еще бравый солдат Швейк собакам родословные составлять умел — только деньги плати. А что с семьей происходит? Семья неполная, семья шведская, розовая, голубая… Я читал про семью, в которой оба супруга изменили свой пол на противоположный. Папа стал мамой, мама — папой. О душах детей в это время никто и не думает. Что про нее говорить — душа человеческая еще со времен Адама служит для вышних сил разменной монетой. Господь Бог разные степени защиты к душе человеческой пытался применить. Одноплеменники, единоверцы, кровники, искусство, любовь — все это душу должно было оберегать и защищать от разрушения, пока она с телом на земле обретается. Дьявол уже почти всю эту защиту или разрушил, или подменил. Сейчас терроризмом разные религии поссорить хочет, последнюю защиту души — веру — расколоть…

Заключение

Пока я писала работу, я перечитала ее раз двадцать или больше и поняла: межнациональные отношения в ХХ веке, если очистить их от политики и религии, это всего лишь отношения мужчин с мужчинами, мужчин с женщинами и женщин с женщинами. Первый тип — дружба или вражда, второй — любовь или ненависть, а вот третий — своего рода terra incognita.

Сохранятся нации — сохранятся и межнациональные отношения. И сохранятся, видимо, надолго, иначе человечеству придется сознаться в своих пороках, а не списывать их на другие нации. Но как бы там ни было, при благоприятном исходе должен появиться мой пра-пра-пра-пра-пра-правнук, портрет которого смотрит на меня со стены. Его нарисовали мне друзья с биофака: смуглый, невысокого роста, нос приплюснутый, глаза черные с узким разрезом, волос жесткий, прямой, черный. Он совершенно не похож на меня внешне, но он широко улыбается, совсем как его предки. Ибо если мы, его предки, сумели выжить, потому что смеялись, то с теми проблемами, которые он получит от нас в наследство (а он их получит), ему нужно будет хохотать день и ночь. Оберегай его, Господи, от пессимизма. И сохрани ему чувство юмора.

---

[1] Работа ученицы 11-го класса гимназии № 1 г. Кумертау (Башкортостан), занявшая третье место на конкурсе «Человек в истории. Россия — ХХ век» 2005 года. Приведенные в работе рассказы записаны со слов жителей поселка Свобода (Куюргазинский район) Нины Яковлевны Барковой, Надежды Григорьевны Ибряевой, Заки Шакировича Рахимова, Венеры Абдуловны Масягутовой, Романа Петровича Козолупенко, а также жителя деревни Ира отца Александра.

[2] Описываемые события происходили в 20-е годы прошлого века.

[3] В наших краях считают, что если человек не атеист и не исповедует христианство или ислам, то он не просто язычник, а обязательно еще и колдун.

[4] В 1920-е годы на ленинградском фарфоровом заводе делали агитационный фарфор — чашки и тарелки с портретами вождей революции, лозунгами и символикой той поры. Тарелка с Троцким, будь она сейчас у наследников бабушки Веры, была бы продана на лондонском аукционе тысяч за 25–30 долларов. Хорошая компенсация бабушке за 10 лет лагерей. Но, увы — где сейчас это крыльцо и эта тарелка… Бабушка Вера после лагерей опять жила в поселке, но зла на людей (причем людей другой национальности), отправивших ее туда, не держала: «Бог им судья!» В русском языке насчитывается около 180 глаголов-синонимов, обозначающих убийство человека (шлепнуть, замочить, пустить в распыл и т. д.) Но глаголов-синонимов, обозначающих акт зачатия человека, в русском языке гораздо больше — 315. Видимо, поэтому род российский не кончается. Кстати, у любимого мною Лескова в повести «Воительница» есть строчки: «И так целую ночь целехонькую на мне тарабанили: целую ночь до бела света была я им, крещеный человек, заместо торбана…»

[5] Некоторые старики-башкиры считают, что неумеренно пить водку коренное население научилось от пришедших в эти края русских. Русские в свою очередь винят украинцев, те — поляков и татар. Поляки винят евреев, евреи — араба, придумавшего перегонный куб. Замкнутый круг. Но чаще всего раскол общества в поселке происходил не по национальному признаку, а по линии «руководитель — рабочий»:
Отмечали праздник плуга,
По-простому сабантуй.
Руководство съело телку,
Пахари — от телки …

[6] Часть местного населения считает, что у мордовок некоторые органы расположены иначе, чем у остальных.

[7] Поселковый врач.

[8] Иной разрез глаз, предполагаемые болезни и т. д. — типичный бытовой национализм:
Золотой мой золотой,
На глазах у тебя гной,
За ушами золотуха,
Но все равно ты будешь мой.
Похожую частушку военной поры я слышала раньше:
Продавщица в серой юбке,
А под юбкою ларек.
Разрешите прикрепиться
К вам на усиленный паек.

[9] Китайцы отмечают Праздник весны (Цин-мин) на кладбище, где при этом сжигают особые бумажные ритуальные деньги. Это обстоятельство и ввело в заблуждение местных жителей. В настоящее время неудачи и просчеты тоже пытаются списать на происки людей другой национальности (азербайджанцы — торгаши, евреи — олигархи, цыгане — наркодельцы, чеченцы — террористы и т. д.).

[10] Крайнее проявление национализма в нашем поселке сводилось и сводится к приклеиванию нехороших качеств людям других национальностей. Глупый, как…; грязный, как…; тупой, как… Но могут оскорбительно звучать и сравнения, типа: умный, как…; гордый, как… Иногда простое упоминание собеседником твоей национальности (даже без прилагательных) показывает его негативное к тебе отношение.

[11] Частушка того времени:
На столе стоит бутылка,
Рядом — четвертиночка.
Мой миленок — дзяофань,
А я хунвейбиночка!
Видимо, народ понимал, что Анджела Дэвис как член ЦК КП США хвоста иметь не должна, но вот в песнях сомневался:
В Штаты я хочу попасть —
С Анджелой познакомиться:
Правда, нет ли, что под юбкой
У ней хвост шеволится?

[12] Два ордена Славы, четыре медали «За Отвагу» и еще медали за взятие разных городов.

[13] Поселок Александровка Оренбургской области — немецкая деревня.

[14] «Башкиренок», «татаренок», «чувашенок» и т. д. — так называют в наших краях четвертинку водки люди разной национальности.

[15] Дразнят по религиозному, по социальному, по языковому, по национальному, по наследственному признакам. Знакомый парень провел год в многомиллионном Китае — дразнятся и там!

[16] В 1950-е годы зимой ездили только обозами.