«Светская» теология: наука о том, как научиться вере, не став верующим

Весьма непростой и драматичной оказалась судьба государственного образовательного стандарта по специальности «теология», о целесообразности введения которого в светских вузах России спорят собственно теологи и их основные конкуренты — религиоведы уже почти десять лет. Все началось с появления в 1992 году в государственном классификаторе образовательных направлений и специальностей РФ, утвержденном Министерством образования, дисциплины «теология». Греко-латинский аналог русского «богословия» был, видимо, призван придать видимость «светскости» этой дисциплине, доселе неведомой отечественной высшей школе.

Наиболее активными сторонниками введения теологии в светских вузах стали представители Русской православной церкви, среди которых следует особо выделить ректора московского Православного Свято-Тихоновского богословского института протоиерея Владимира Воробьева. Начиная с 1993 г., этот православный преподаватель-практик регулярно выступал с настойчивыми призывами ускорить разработку стандарта и его внедрение в жизнь. Неудивительно, что именно СвятоТихоновскому институту была в конце концов поручена разработка «православной» составляющей стандарта по теологии, хотя, как выяснилось впоследствии, преподаватели этого конфессионального учебного заведения принимали самое активное участие и в разработке «общеконфессиональной» части стандарта. Таким образом, споры вокруг вопроса о целесообразности преподавания теологии в российских светских вузах плавно переросли в споры о границах допустимого присутствия «господствующей» церкви в системе светского образования и о «соотношении православия и образования» (шире — религии и образования).

Здесь следует сказать несколько слов о самой концепции образовательного направления «теология». Главная, собственно, академическая коллизия, связанная с введением этой дисциплины в российских вузах, определяется наличием еще с конца 1980-х гг. в государственном класификаторе образовательных направлений «близкородственного» предмета — религиоведения. Большинство специалистов-религиоведов (например, начальник кафедры религиоведения Российской академии государственной службы при президенте РФ Николай Трофимчук) утверждают, что объект их исследований практически совпадает с тем, что изучают «светские» теологи. Тот объем знаний, утверждает Николай Трофимчук, который дается российским студентам в рамках курса по религиоведению, ничем не уступает тому объему, который предусмотрен стандартом по теологии. Православные (а также поддерживающие их мусульманские и иудейские) оппоненты религиоведов отчасти соглашаются с этим. Однако их главный аргумент в пользу введения теологии в светских вузах состоит вовсе не в содержательной части преподаваемого предмета, а, как это ни странно, в личностях его преподавателей. Иными словами, теологию, заявляют православные специалисты, нужно вводить потому, что религиоведение преподают почти везде «бывшие научные атеисты», и под видом «объективных знаний о религии» студентам навязывается атеистический взгляд на религиозный опыт. Более того, православные специалисты утверждают, что почти полное тождество программ по религиоведению и теологии возникло именно потому, что эти программы разрабатывали светские ученые (читай: «научные атеисты») без участия представителей религиозных конфессий.

Структурно стандарт по специальности «теология» делится на две примерно равных по объему части: «общеконфессиональную» и «конфессиональную» (т. е. христианскую, мусульманскую и т.п.). Такая структура вскрывает вторую болезненную коллизию этого предмета: сугубо религиозный характер теологии. Действительно, в отличие от религиоведения, которое с позиций секулярного позитивистского знания и сугубо научными методами описывает различные религиозные традиции и феномены, находясь на равном удалении от каждого из них, теология занимается преимущественно формулированием вероучения, т. е. внутренней, сокровенной части каждой религиозной традиции; она пытается выразить веру на языке логики. Таким образом, под «общеконфессиональной» частью теологии, которую предлагается изучать студентам первых трех курсов, понимается фактически то же самое религиоведение, но лишь освобожденное от влияния «научных атеистов» — в рамках этой части изучаются общие основы теологии, так или иначе свойственные всем религиозным традициям, а значит, их преподавание предполагает «равноудаленность» от всех этих традиций. Однако в рамках второй части — «конфессиональной» — предполагается преподавать уже вполне конкретное богословие — православное, баптистское, мусульманское, иудейское и т. п., — изучение которого практически невозможно отделить от веры.

Неотделимость богословия от веры связана с тем, что в основе любого богословского построения лежит Богооткровенная истина, т. е. некая информация, которую Бог сообщает человечеству тем или иным образом (обычно через Своих посланников, пророков, апостолов). Божественное Откровение запечатлено в основных символических книгах, лежащих в основе той или иной религиозной традиции и принимаемых на веру (такова уж природа религии). Богословская мысль постоянно поверяет себя этими книгами, всячески стараясь не выходить за рамки ортодоксии, т. е. Божественного Откровения. В противном случае, эта мысль либо становится неортодоксальной, т. е. «еретической», что ведет к появлению в среде ее выразителей и последователей новых символических книг и к созданию новой религиозной традиции на основе «уточненной» или дополненной старой, либо мысль вообще утрачивает свой богословский характер, становясь, например, философской (в христианской традиции подобная трансформация богословия в философию имела места в творчестве позднеантичных гностиков или средневековых схоластов, а в мусульманской — в ряде суфийских тарикатов).

На «нетворческую» природу богословской мысли часто указывали христианские философы, мысли которых было «тесно» в узких рамках церковной ортодоксии, основанной на букве Божественного Откровения и на букве же многовековой традиции «правильного» толкования этого Откровения. Подобный критицизм в отношении богословия и его естественной интеллектуальной ограниченности наблюдается в произведениях подавляющего большинства русских философов начала ХХ века.

С чего начинается изучение догматического богословия в православных семинариях или даже в воскресных школах? С Символа Веры — принятого на первых двух Вселенских соборах (IV в.) краткого свода основных Богооткровенных догматов христианства. Символ начинается со слова «Верую...», еще раз подчеркивая фидеистическую основу всякого богословия. Изучение богословия, оторванное от веры, таким образом, уже само по себе означает вызов церковной ортодоксии, выход за ее рамки, а значит, и выход за рамки богословия — в сферу религиоведения или философии.

Несомненно, что при всей совокупности благих намерений главных ревнителей преподавания «светской» теологии в светских вузах перед ними рано или поздно встает вопрос — а может ли светская, оторванная от религиозной традиции наука гарантировать аутентичность того или иного курса, скажем, православной или исламской теологии? Долгое время именно этот вопрос — вопрос о гарантии соответствия преподаваемого предмета ортодоксальному богословию той или иной конфессии — стоял на пути внедрения стандарта по теологии в высшей школе. Руководители образовательных учреждений ставили резонный вопрос: а если вместо «научных атестов», которые «по инерции» продолжают преподавать теологию, в вузы придут «тоталитарные сектанты» и под видом христианской теологии начнут заниматься своей антисоциальной миссионерской и прозелитической деятельностью? В конце концов, ответ на этот вопрос был найден, но он оказался на удивление далек от конституционных принципов светского государства. Представители конфессий, разрабатывающие «конфессиональную» часть стандарта, предложили обязать преподавателей теологии получать лицензии от тех конфессий, богословие которых они собираются преподавать, удостоверяющие соответствие их теологических воззрений ортодоксальному богословию соответствующей конфессии. Таким образом, сторонники преподавания теологии в светских вузах вынуждены были открыто признать, что этот предмет не может быть светским. Кстати, совсем уж прямым текстом об этом заявил руководитель «профильного» Синодального отдела Московской патриархии — отдела катехизации и религиозного образования — игумен Иоанн (Экономцев). «Водораздел между теологией и религиоведением, — сказал он, — проходит по линии веры в Бога».

Столь явное присутствие конфессиональной дисциплины в светских вузах совершенно невозможно в условиях современной правовой системы Российской Федерации, провозглашающей отделение Церкви от государства и школы от Церкви (знаменитая формулировка декрета 1918 г.). Поэтому сторонники стандарта по теологии начинают призывать к изменению самой этой правовой системы, дабы «подстроить» ее под свою задачу — любой ценой внедрить теологию в светскую школу. Наиболее ярко и громко подобные призывы звучали на круглом столе, состоявшемся в Москве 13 октября 2000 года и собравшем представителей ряда крупнейших российских конфессий и органов образования. Большинство выступавших на круглом столе оперировали понятием «традиционная религия», предлагая внести его в российское законодательство, с тем чтобы государство признало особую роль отдельных, наиболее крупных и влиятельных религиозных организаций в государственном строительстве и общественной жизни. При введение в российское правовое пространство понятия «традиционная религия» станет вполне органичным участие представителей таких религий в разработке методических планов и утверждении образовательных стандартов светских вузов. Но о светском характере государства в подобных условиях говорить уже не придется...

Примечательно, что сторонники преподавания теологии в светских вузах не могут ссылаться на исторический опыт России. В Российской империи, где Православная Церковь была государственной, богословие в университетах не преподавалось! Да, был Закон Божий в начальных и средних школах, были духовные учебные заведения, состоящие на государственном финансировании, но в светских вузах богословия не было. Скромно умалчивая об этой досадной «недоработке» российской высшей школы, ревнители преподавания теологии апеллируют к опыту западноевропейских стран, где действительно во многих прославленных университетах существуют теологические факультеты. Но, думается, здесь мы имеем дело с тем самым случаем, когда опыт Запада никак не применим к российской самобытности. Дело в том, что многие прославленные университеты Европы возникли в эпоху «глубокого» Средневековья и были, естественно, по преимуществу религиозными учебными заведениями, где светские науки воспринимались в качестве «служанок» богословия. Отечественным аналогом, отдаленно напоминающим европейские средневековые университеты, можно считать Славяно-греко-латинскую академию, созданную в Москве уже в Новое время. Но, как известно, эта академия, просуществовав не очень долго, разделилась на Московский университет и Московскую духовную академию, унаследовавшие, соответственно, светский и религиозный компоненты того образования, которое давалось в Славяно-греко-латинской академии. Западные же университеты сохранили, в основном, неразрывную традицию образовательного процесса и до сих пор остаются своеобразными «Славяно-греко-латинскими академиями», поэтому их теологические факультеты смотрятся вполне естественно. Кроме того, основная часть этих университетов оказалась в протестантских странах, где традиционно существуют государственные церкви и нет строгого разделения между светским и религиозным образованием. В не имеющих подобной специфики США, например, встретить теологический факультет в университете намного сложнее, чем в Западной Европе.

В заключение хочется отметить, что внедрение теологии в светских вузах представляет для самого богословия, пожалуй, еще бoльшую опасность, чем для светского характера отечественной высшей школы. Секуляризация богословского знания неизбежно приведет к выхолащиванию собственно религиозной, духовной жизни церкви, к ее дальнейшей политизации. Споры об образовательном стандарте по теологии, таким образом, имеют преимущественно политический характер и скрывают стремление некоторых церковных кругов добиться радикального изменения своей социальной роли и правового положения.