Въ перемежку

(Фантазія, дѣйствителъностъ, воспоминанія, предсказанія)

Когда сравниваютъ теперешнее состояніе русскаго общества съ нѣкоторыми предшествовавшими блестящими періодами, то обыкновенно почти отплевываются и говорятъ: вотъ была жизнь, вотъ когда люди жили, а теперь что? тьфу! Что въ такъ называемомъ интеллигентномъ обществѣ, наполняющемъ собой авансцену, господствуютъ или чисто утробная жизнь, или полнѣйшая скука и апатія, это — такъ. Но что кроется въ обществѣ и жизнь настоящая, глубокая — это тоже вѣрно. Представители этой жизни — зачѣмъ скрытничать? — мы. Смѣйтесь, пожалуй, если хотите; но, по извѣстной поговоркѣ, справедливо смѣется только послѣдній. Много есть тому признаковъ и документовъ, я приведу только два. Во-первыхъ — самоубійства. Смерть, какъ признакъ и доказательство жизни, можетъ вамъ показаться парадоксомъ, но когда я вамъ въ свое время разскажу какъ и что, такъ вы увидите. Во вторыхъ, литературные толки о народѣ. Разбирать, какъ, почему, что и кто говоритъ на эту тэму — не мое дѣло. Я знаю только, что говорятъ. На что ужъ «Вѣстникъ Европы», ежемѣсячный покойникъ, въ желто-красномъ гробу съ виньеткой Шарлеманя, и тотъ заговорилъ. Это наша мысль, наша жизнь, наша кровь въ ходъ пошла. И увѣряю васъ, что эта жизнь ничѣмъ не хуже жизни лучшихъ представителей русскаго общества прежнихъ временъ. Я рѣшаюсь даже сказать, что она глубже, по той простой причинѣ, что исторія идетъ впередъ и вопросы, нѣкогда только намѣченные, ставитъ передъ сознаніемъ и совѣстью во всей ихъ наготѣ, такъ что увертываться отъ нихъ или нѣтъ возможности, или не является желанія. Обратите, пожалуйста, вниманіе на оба эти пункта: возможность и желаніе. Это очень важно. Въ моей жизни былъ одинъ, довольно-таки тягостный періодъ, когда я могъ только размышлять. Это время я употребилъ на соображеніе разныхъ историческихъ параллелей и сравненій и пришолъ, между прочимъ, къ такому результату, что всякій общественно-психологическій процессъ, имѣющій будущность, производится двумя силами: чисто матеріальною, непреоборимою невозможностью для людей не поступать извѣстнымъ образомъ, и силою духовною, сознаніемъ правоты, справедливости такого образа дѣйствій. Ну-съ, такъ вотъ въ нашемъ дѣлѣ оба эти пункта есть на лицо. Первый пунктъ, силу матеріальную, неумолимый, прямо сказать, голосъ желудка, составляющий прямое послѣдствіе измѣненія орловскаго пейзажа, вы увидите, надѣюсь, съ достаточною ясностью, когда я вамъ разскажу, какъ мы съ Соней и Нибушемъ искали работы. А теперь о силѣ духовной, о голосѣ совѣсти.

Съ годъ тому назадъ я перечитывалъ одну старую, но превосходную русскую книгу. Меня поразилъ въ ней слѣдующій эпизодъ. Бесѣдуютъ лучшіе представители сороковыхъ годовъ, умные, остроумные, образованные, полные гуманнѣйшихъ чувствъ и благороднѣйшихъ стремленій. Блескъ, шумъ, остроты, жизнь кипитъ. Между прочимъ, одинъ изъ собесѣдниковъ затрогиваетъ какую-то тэму въ родѣ «діалектическаго процесса саморазвивающейся идеи» — не помню ужь въ точности. Другой собесѣдникъ блѣднѣетъ и проситъ перестать. Нѣсколько колкихъ фразъ, и затѣмъ разговоръ прекращается. Авторъ, видимо взволнованный, въ глубоко-прочувствованныхъ выраженіяхъ говоритъ, что собесѣдники поняли, что они чужіе и что у каждаго изъ нихъ что-то съ болью оторвалось отъ сердца. — Я понимаю историческую законность подобныхъ явленій, но такъ, со стороны, отвлекаясь отъ исторической точки зрѣнія, мнѣ, признаюсь, чудно, что люди вкладывали столько души въ споры о діалектическомъ процессѣ саморазвивающейся идеи (Знаю, что подлежу за это уличенію въ черствости — ну, и пусть). Сообщилъ я это впечатлѣніе одному пріятелю. Онъ не согласился со мной. «Какъ ни какъ, сказалъ онъ: — а люди жили: а теперь что? тьфу!» Дѣйствительно, теперь что? Мнѣ случалось бывать въ одномъ кружкѣ очень милыхъ людей. Тутъ было нѣсколько писателей, художниковъ, студентовъ, нѣсколько соотвѣтственныхъ дамъ. Такъ какъ это были люди вполнѣ порядочные, то тутъ не было ни дикаго пьянства, ни какихъ-нибудь другихъ безобразій, ни даже мужскаго заигрыванія съ женскимъ кокетствомъ. И было большею частью томительно. Кое-кого вывозилъ темпераментъ, кое-гдѣ по временамъ завязывались бесѣды, иногда очень остроумныя и оживленныя, но въ цѣломъ далеко не было того горячаго тона, который сквозитъ, напримѣръ, въ упомянутомъ разговорѣ о размолвкѣ изъ-за діалектическаго процесса саморазвивающейся идеи. Выручало какое-нибудь внѣшнее возбужденіе, въ родѣ стакана вина или музыки. Отчего это? Отчего! Да отъ всего, отъ всякой мелочи. Отчего! ужь, конечно, не отъ недостатка жизни, а только отъ невыясненности нарождающагося общественно-психологическаго процесса. Насколько я успѣлъ присмотрѣться къ этимъ людямъ, насколько я знаю ихъ общественное положеніе, неумолимая жизнь загнала ихъ всѣхъ въ одинъ и тотъ же, приблизительно, кругъ убѣжденій и чувствъ. Діалектическій процессъ саморазвивающейся идеи для нихъ выѣденнаго яйца не стоить, а не то что какого-нибудь серьёзнаго волненія. Въ томъ, что къ нимъ ближе, они во всемъ существенномъ согласны. Такъ что та форма обмѣна мыслей, которая называется споромъ, здѣсь рѣдко можетъ имѣть мѣсто. А тутъ еще ежечасно вторгаются разныя житейскія мелочи, заставляющія прикусить ихъ языкъ. Извольте, напримѣръ, взглянуть на такую мелочь — одну изъ тысячи. Кухарка вноситъ самоваръ. Отъ тяжести и чтобы защитить лицо отъ пара, она откинулась немного назадъ и въ сторону; лицо ея отъ натуги покраснѣло и искривилось. Всѣмъ присутствующимъ извѣстно, что кухарка продѣлываетъ эту операцію по нѣскольку разъ въ день и еще множество другихъ за шесть, за семь цѣлковыхъ въ мѣсяцъ. Но, кромѣ того, всѣмъ присутствующимъ, какъ людямъ образованнымъ и благомыслящимъ, очень хорошо извѣстна та политико-экономическая истина, что трудъ есть мѣрило цѣнностей и что обмѣнъ услугъ справедливъ только при условіи равенства. Выходить такого рода противорѣчіе между мыслью и жизнью, что людямъ поневолѣ становится другъ друга совѣстно. Пока имѣлъ цѣну вопросъ о діалектическомъ процессѣ саморазвивающейся идеи и тому подобныя вещи, они играли роль мушки или горчичника: оттягивали вниманіе даже благороднѣйшихъ людей отъ ежечасныхъ противорѣчій, въ которыхъ они стояли. Но теперь, поневолѣ, приходится снимать одна за другою всѣ «сто ризокъ» и имѣть дѣло съ тою обнаженностью, которая такъ не нравится Башкину, Провинціальному Философу и имъ подобнымъ друзьямъ красоты.

«Отечественныя записки», 1876, № 8 августъ, Отд. II, с. 236—239