Приговоренный к смерти.

Кристина Городная^[1]

Жизнь и судьба Арона Фарберова^[2]

Жизнь в условиях тоталитарного режима в СССР и борьба со сталинизмом — тема неисчерпаемая и чрезвычайно актуальная. Ведь если мы не будем извлекать уроки из нашего прошлого, оно может превратиться в наше будущее, только еще более жестокое и циничное.

Массовые политические репрессии в 30-х — 50-х годах прошлого века происходили во всех регионах СССР, в том числе и на Брянщине. Основную массу репрессированных составляли крестьяне, представители интеллигенции, выходцы из так называемой чуждой социальной среды — дворянства, купечества, духовенства. К сожалению, мы не можем сегодня привести точный и полный список наших земляков, ставших жертвами политических репрессий. Дело в том, что Брянская область остается одним из немногих регионов Российской Федерации, где власти по какой-то причине решительно не желают заниматься этой темой. У нас нет Книги Памяти жертв политических репрессий, нет памятного знака.

Конечно, есть несколько исследовательских работ брянских историков и краеведов по этой теме (к. и. н. В. В. Крашенинников, к. и. н. А. А. Чубур, А. В. Кукатов и др.), но это, что называется, капля в море. Как правило, эти работы посвящены репрессиям 1937—1938 годов. Однако мало кто знает, что в городе Брянске с 1945 по 1949 год действовала подпольная молодежная сионистская организация, ставившая своей целью подготовку нелегальной эмиграции в Палестину. Одним из ее руководителей был Арон Фарберов. Впервые об этом было сказано в докладе московского сотрудника «Мемориала» А. Макарова на Международной научной конференции «История сталинизма. Репрессированная российская провинция», которая состоялась в Смоленске 9—11 октября 2009 года^[3].

Наша учительница истории Т. Г. Жукова, обучавшаяся в Институте истории Холокоста и Героизма Яд Вашем в Иерусалиме несколько лет назад, привезла оттуда копию архивного документа под названием «Свидетельское показание Фарберова Арона» (Архив Яд Вашема, ф. 03/7021. л. 3—6) и регулярно использует его на уроках истории, обществознания и краеведения. Опубликовать документ в брянской прессе, к сожалению, не удалось — редакторы газет интереса не проявляли (а возможно, срабатывал внутренний цензор, лежащий, как видно, на генетическом уровне).

И вот мы решили через участие в международном конкурсе познакомить людей с этим интереснейшим документом эпохи тоталитаризма. Мы поставили целью изучить историю жизни одного из организаторов брянской молодежной сионистской организации Арона Фарберова и историю создания и деятельности этой организации на основе «Свидетельского показания Фарберова Арона».

В наши задачи входило изучение основного документа — «Свидетельское показание Фарберова Арона» (к сожалению, по действующим в РФ законам получить материалы из архивов ФСБ мы не можем, т. к. не являемся родственниками А. Фарберова и не имеем допуска к работе с этими архивами); изучение литературы по теме антисталинского сопротивления, в частности молодежного протеста; восстановление истории брянской сионистской молодежной организации; воссоздание истории жизни одного из организаторов и руководителей группы Арона Фарберова, приговоренного к смертной казни, замененной 25 годами лагерей.

Объектом исследования выступает подпольная молодежная сионистская организация г. Брянска как яркий пример сопротивления тоталитаризму в СССР, которое, несомненно, должно быть широко известным и оцененным по достоинству.

Молодежное сопротивление сталинизму в СССР

Вопрос о существовании и масштабах сопротивления тоталитарному режиму в СССР до сих пор активно обсуждается в исторической науке. И если мы неплохо осведомлены о «деле Рютина», крестьянских протестах, восстаниях в лагерях, национальных движениях в Украине и в Прибалтике, то факты сопротивления сталинизму в городах России, Беларуси, Средней Азии, Закавказья (особенно в провинции) гораздо менее известны. А сопротивление не просто существовало, но и нарастало с новой силой после войны, которая стала мощным импульсом для его развития.

В послевоенные годы возникают молодежные организации и подпольные группы.

Участники подпольных организаций — обычно школьники старших классов или студенты-младшекурсники. Задачи, которые они перед собой ставили, как правило, не соответствовали их реальным возможностям. Развернуть свою деятельность они не успевали (дальше разработки организационных принципов, обсуждения программ, изредка первых листовок дело не заходило), довольно быстро следовали аресты, жестокие допросы и расправа.

По оценке первого исследователя этой проблемы В. В. Иоффе, они, несмотря на скоротечность существования и несоразмерность целей наличным силам, все же «оказали подспудное влияние на внутреннюю жизнь СССР, и, хотя механизмы этого воздействия скрыты от глаз (от секретных решений наверху до разнослойных и разновременных слухов), учет влияния тайных политических организаций послевоенных лет на жизнь страны — необходим»^[4].

О «Коммунистической партии молодежи», созданной в Воронеже в 1948 году, мы хорошо знаем из книги Анатолия Жигулина «Черные камни»^[5].

В 1950 году в Москве несколько месяцев существовал «Союз борьбы за дело революции», руководил которым 18-летний студент-историк Борис Слуцкий. Группа студентов и школьников ставила своей целью широкую агитацию против диктатуры Сталина и подготовку условий для активной революционной борьбы в будущем за возвращение страны к ленинским принципам построения общества. «Союз борьбы за дело революции» был уничтожен в январе — марте 1951 года. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Бориса Слуцкого, Владлена Фурмана и Евгения Гуревича к высшей мере наказания, 11 человек получили по 25 лет лагерей с последующим поражением в правах и двое — по 10 лет.

27 января 1950 года Военный трибунал Южно-Уральского военного округа приговорил по аналогичному делу к разным срокам заключения группу студентов: Ивана и Анатолия Лариных, Геннадия Подкопаева, Петра Кузякина, Бориса Арсентьева и Юрия Лукьянова.

Наиболее поздняя из подростковых групп называлась «Армия революции». Эти 16—17-летние московские мальчики разработали свою программу будущего государственного устройства. Группа продержалась по тем временам долго: более двух лет. В ночь с 4 на 5 марта 1953 года был арестован лишь один из них (Виктор Булгаков). Имен остальных следствию добиться не удалось.

Одной из первых послевоенных организаций был союз «Рыцари удачи», который действовал с начала 1945 года до конца февраля 1947 года. У студентов были программа и устав. Организация делились на «пятерки» и ставила своей целью агитацию против сталинского режима. «Рыцари удачи» действовали не только в Москве, но и в Харькове, и в других городах.

Организация, называвшаяся «Всероссийским демократическим Союзом» (руководитель — Виктор Белкин), состояла из двух групп: московской и воронежской — и действовала с сентября-октября 1948 по январь 1949 года. Конечная цель — создание демократического общества на основе марксистской идеологии. Основную часть составляли студенты философского и филологического факультетов ВГУ. Приговоры участникам этой организации были сравнительно «мягкими» — 8—10 лет.

Бывшие политзаключенные С. Печуро и В. Булгакова упоминают о группе студентов МГПИ им. Ленина во главе со студентом II курса биофака Сергеем Шевченко (все участники группы получили большие сроки), а также о группе «ОСИП» («Общество свободы и правды»), которую создали подростки-москвичи 14—16 лет.

В лагерях Инты рассказывали о группе ленинградских школьников во главе с 16-летней Майей Клешиной.

Участники лагерного восстания 1953 года в Норильске упоминали о школьнице из Якутска Вале Ивановой, вошедшей в повстанческий комитет и погибшей при подавлении восстания.

Имеются сведения и о других студенческих организациях Москвы, Ленинграда, Тбилиси, Казани, Минска и других городов.

Характерны названия молодежных организаций. Кроме уже перечисленных «Коммунистической партии молодежи», «Союза борьбы за дело революции», «Армии революции» и др., это «Юные ленинцы», «Юные коммунисты», «Молодая гвардия», «Ленинская гвардия» и т. д. Школьники из Ульяновска назвали свою организацию «Всесоюзной партией против Сталина». А молодежная организация в Джалал-Абаде носила название «Истинные коммунисты»^[6].

В нашем областном центре — городе Брянске — тоже существовала подпольная молодежная организация. Это была организация еврейской молодежи, стоявшей на сионистских позициях.

Страницы биографии Арона Фарберова

Фарберов Арон Ильич родился в 1926 году в городе Почепе Брянской области в семье с твердыми еврейскими традициями. Его прадеды со стороны отца и матери были раввинами. Отец, сын шойхета, получил хорошее еврейское образование, придерживался традиционных религиозных взглядов. Он был одним из организаторов и руководителей сионистской дружины в белорусском городе Гомеле в 1905 году. Эта дружина действовала очень успешно, во многом благодаря усилиям Ильи Фарберова.

Вполне естественно, что Арон, как и его отец когда-то, получил в семье хорошее еврейское образование и воспитание. Сам он так пишет об этом: «Еврейское воспитание началось в раннем детстве. Отец мне много рассказывал об истории еврейского народа. Я осознал себя евреем с детства, не обижался, а гордился этим, знал, что я сын древнего народа, народа с высокой, богатой историей. И все это благодаря отцу, семейным, религиозным и национальным традициям».

В 1934 году Арон Фарберов пошел в школу. В начале Великой Отечественной войны с семьей уехал в эвакуацию. Из-за войны 9 классов окончил лишь в 1944 году и сразу был призван в армию. В 1945 году по болезни был комиссован из рядов Вооруженных сил и вернулся на Брянщину, где его ждали жуткое разочарование и первые испытания.

Арон Фарберов вспоминает: «Когда я вернулся из эвакуации, я слышал слова, которые оскорбляли и возмущали меня: "Жалко, что немцы не убили вас всех". Я узнал, как вели себя "братья" по многонациональной семье братских народов Советской России в годы немецкой оккупации, а вели они себя самым гнусным образом, пресмыкаясь перед фашистами. Из всех нор стали выползать "бывшие" и верой и правдой служили немцам, выдавая им честных людей-неевреев, но особенно евреев»^[7].

По данным председателя Российского центра «Холокост» профессора И. А. Альтмана, на Брянщине в период оккупации с августа 1941 по сентябрь 1943 года было уничтожено нацистами более 17 тысяч евреев из 30 тысяч, проживавших здесь до войны. На оккупированной территории Брянской области было создано семь гетто, где оказалось свыше 5 тысяч узников^[8].

На Центральном кладбище города Брянска в 2009 году по инициативе общинно-благотворительного центра «Хэсэд Тиква» (руководитель Ирина Черняк) был установлен памятник жертвам холокоста на Брянщине, а в сентябре 2012 года сооружен уникальный Сад камней...

По возвращении на малую родину Арон Фарберов начал работать и сдал экстерном экзамены за курс средней школы. Отношения со сверстниками, как вернувшимися с войны, так и остававшимися в оккупации, не складывались: они откровенно ненавидели «отсидевшихся в тепле», как они считали, своих вчерашних товарищей и преследовали их.

В стране в это время начинается нарастание официальной волны великорусского шовинизма, сопровождавшегося антисемитизмом. Во многих регионах местные власти препятствовали в возвращении евреям их квартир, в устройстве на работу. С осени 1946 года был взят курс на жесткое ограничение иудаизма. Совету по делам религиозных культов было поручено резко ограничить еврейскую благотворительность (цдака), развернуть борьбу с такими «подразумевающими националистические настроения» обычаями, как выпечка мацы, ритуальный убой скота и птицы, ликвидировать еврейские похоронные службы.

На этот же период пришелся пик бытового антисемитизма, поскольку в период голода и неурожая 1946 года зарубежные еврейские благотворительные организации начали присылать советским евреям посылки с продовольствием и одеждой, чем вызвали недовольство соотечественников других национальностей. Власть никак не преследовала усилившийся антисемитизм, доходивший до погромов.

Арон Фарберов вспоминает: «Я убедился, что возможны еврейские погромы, ибо слышал похвальбу: "Я убил жида на фронте своими руками". <...> Мы очень часто слышали: "Жиды, убирайтесь к себе в Палестину!". <...> В 1945 году в Брянске были погромные настроения. Между нами и товарищами, остававшимися при немцах, начались стычки. Нам говорили: "Вот погодите, придут наши с фронта, мы вам, жидам, покажем...". В конце мая 1945 года была сделана попытка организовать небольшой пробный погром на рынке. Группа антисемитов пыталась избить часового мастера-еврея, добрейшей души человека Эпштейна. Но их попытки были предотвращены. Мы решили, что пора создавать свою молодежную организацию для: 1) предотвращения любых попыток антисемитов организовать любые акции против евреев; 2) подготовки себя к отъезду в Палестину»^[9].

Создание и деятельность сионистской молодежной организации в Брянске

Несколько молодых, горячих, неопытных, но страстно желающих уехать на историческую родину ребят создали свою организацию. Ее возглавил более опытный человек (он был старше лет на 5—6), родственник Арона Фарберова, фронтовик, инвалид войны, орденоносец, студент исторического факультета МГУ, а потом учитель истории Владимир Левитин.

И хотя взрослых руководителей у молодежи по сути дела не было, организация существовала и действовала. Была разработана Программа, принят Устав. По воспоминаниям Арона Фарберова, вся группа была разбита на пятерки. Каждый руководитель пятерки должен был знать только своих. Конспирация соблюдалась строго. Молодежь готовила себя к возвращению на историческую родину. Хотя, по признанию Арона Фарберова, как это надо делать, они представляли себе не очень ясно.

В 1945 году Арон Фарберов привлек к работе в организации некоего Писмана, который через три года станет агентом органов безопасности и предаст своих товарищей. Надо сказать, что, по словам Арона Фарберова, органы безопасности довольно долго не знали о существовании молодежной сионистской организации. Но через своих сексотов они узнали, что Левитин собирается в Палестину. На заметку взяли не только его, но и всех тех, с кем он общался. Началась слежка.

8 это время Арона Фарберова в Брянске уже не было. В 1947 году он поступил в Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова, где учился до своего ареста в 1949 году. Но связь с родным городом и организацией он продолжал поддерживать. Более того, когда Левитин, узнавший, что им интересуются компетентные органы, решил временно уехать из Брянска в Свердловск, руководителем организации стал Арон Фарберов. Летом 1948 года Левитин вернулся и продолжил работу вместе с Фарберовым.

Теперь над организацией нависла серьезная угроза. В органах госбезопасности было немало материалов о деятельности молодежи. В самой организации оказались агенты органов. Конец был близок и неизбежен, тем более что в СССР после окончания Второй мировой войны неуклонно нарастал государственный антисемитизм, срастаясь с устойчивым бытовым антисемитизмом.

Политика русского великодержавного шовинизма с первых послевоенных годов начала дополняться антисемитскими выступлениями. Как указывает в своих трудах профессор Г. В. Костырченко^[10], евреи в Советском Союзе были специфической этнокультурной общностью. Сталинский режим не мог полностью поставить их, как все другие общности, в материальную, политическую и духовную зависимость от себя, от власти государства. В проникнутом ксенофобией советском обществе евреи выделялись тем, что представляли часть достаточно организованного всемирного сообщества. Многие из них имели родственников за рубежом. Самим своим существованием евреи отрицали концепцию и практику «железного занавеса», что не могло не раздражать власть.

Есть и другие причины усиления антисемитизма. Вторая мировая война превратила Советский Союз в сверхдержаву. Новый статус требовал огромных расходов на гонку вооружений, «подкормку» государств-сателлитов и другие потребности. Малоэффективная советская экономика мобилизационного типа не справлялась с нагрузками. Нужны были экономические и социальные реформы. Народ не выдерживал больше тех нагрузок, которые несли с собой предвоенная индустриализация, сама война и послевоенное восстановление. «Временные трудности», которые растянулись на десятилетия, уже нельзя было ничем объяснить. В обществе вызревал глухой протест, который в любое мгновение мог приобрести открытые, взрывные формы. Для предупреждения взрыва Сталин готовил новую кровавую чистку, которая должна была затмить масштабы репрессий 1937—1938 годов. В эпицентр чистки планировалось поставить евреев.

Пожалуй, самым первым проявлением государственного антисемитизма стал доклад секретаря ЦК ВКП(б) А. Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград» в сентябре в 1946 года. Сразу после этого было найдено слово-пароль — «космополитизм», с помощью которого стали разворачиваться антисемитские кампании. Был найден и первый объект для преследований — Еврейский антифашистский комитет.

Переход к активным действиям сталинского государства против евреев совпал с провалами ближневосточной политики Советского Союза. Сталин готовился организовать массовое переселение советских евреев в Палестину. С одной стороны, это освобождало его от присутствия в СССР неудобного этнокультурного меньшинства, которое чувствовало себя частью всемирного еврейского общества. С другой стороны, такая эмиграция способствовала бы созданию в Палестине русифицированного еврейского государства, которое помогло бы Советскому Союзу прибрать к рукам нефтяные богатства Ближнего Востока. Но ближайшие события показали, что сталинские расчеты были построены на песке. В мае 1948 года образовался Израиль. Сразу оказалось, что израильское правительство не собиралось превращаться в марионетку в руках Сталина. И тогда гнев генсека обратился против беззащитных советских евреев.

В СССР развернулась первая антисемитская кампания — борьба с космополитизмом. Она была развязана после публикации 28 января 1949 года в газете «Правда» редакционной статьи «Об одной антипатриотичной группе театральных критиков». В августе 1952 года были расстреляны 13 членов ЕАК. Одновременно состоялись суды над участниками организаций еврейских буржуазных националистов в промышленности, в средствах массовой информации, в органах здравоохранения. Начались аресты евреев — сотрудников Министерства иностранных дел и Государственной безопасности СССР.

Последним эпизодом сталинского террора стало так называемое «дело врачей». 13 января 1953 года газеты опубликовали сообщение ТАСС об аресте группы врачей, которые работали в Кремлевской больнице. Сообщалось, что большинство участников «контрреволюционной стаи подлых шпионов и убийц» связано с «международной еврейской буржуазно-националистической организацией "Джойнт", созданной американской разведкой». «Дело врачей» по замыслу исполнителей сталинской воли должно было соединиться с делом Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) в один большой публичный процесс, наподобие процессов троцкистов и зиновьевцев 1930-х годов. В воздухе уже носилась идея депортации евреев на берега Амура, в Еврейскую автономную область...^[11]

Арон Фарберов свидетельствует, что Война за независимость^[12], образование независимого еврейского государства Израиль вызвали мощный всплеск произраильских настроений среди советских евреев, в особенности в среде интеллигенции и студенческой молодежи. Он вспоминает восторженную встречу в начале октября 1948 года посла Израиля Голды Меир в московской синагоге. И предполагает, что этот энтузиазм советских евреев и стал непосредственным толчком нового витка политики государственного антисемитизма. Фарберов вспоминает, что следователь, который вел его дело, часто с ненавистью говорил: «Как волка ни корми, он все равно в лес смотрит»^[13].

По словам А. Фарберова, к осени 1949 года стало ясно, что арест неизбежен. Началось все с провокации, что нередко тогда практиковалось. Один из членов молодежной сионистской организации, друг детства предателя Писмана, имел пистолет. Писман не пощадил своего друга. Он привел к нему агента по имени «Гафт», который купил оружие. Естественно, владельца пистолета сразу взяли как уголовного преступника — за приобретение, хранение и продажу оружия. Его поместили не в обычную тюрьму, а во внутреннюю тюрьму МГБ. Следователь требовал, чтобы он дал показания против членов инициативной группы организации, чьи имена ему называли с подачи Писмана. Его нещадно били. «Но этот маленького роста, худой, невзрачного вида еврей против нас показаний не дал», — спустя много лет с благодарностью вспоминает Арон Фарберов^[14].

18 октября 1949 года Арон Фарберов и другие члены брянской молодежной сионистской организации были арестованы и помещены во внутреннюю тюрьму областного управления МГБ в городе Брянске. Поскольку все они в момент ареста находились в разных местах, то выработать единую линию поведения на допросах не удалось. Лишь одному члену организации Александру Липкину удалось уехать в Польшу и таким образом избежать ареста.

Следствие. Суд

Внутренняя тюрьма Брянского областного управления МГБ. «Тесная камера. Стул, вмурованный в стену, железная кровать, стол, в дверях волчок и кормушка...», — так описывает свое вынужденное пристанище Арон Фарберов.

Следствие велось с октября 1949 по февраль 1950 года. Методы допроса, отработанные годами... «В 10 часов вечера — отбой, — вспоминает А. Фарберов. — Только разденешься, ляжешь и начнешь дремать — хлопает кормушка — окошечко, и голос шепотом: "Фарберов, одевайтесь!" Ведут на допрос. Следователь уже выспался и кофе попил, ему и торопиться некуда, это его работа. Он допрашивает, сидит, пишет. Допрос до 3-х часов ночи, а иногда до утра. Отводят в камеру. Сядешь за стол, а через несколько минут открывается волчок и голос: "Не спать!" Кормушка закрылась. Через пару минут стук металлическим ключом в дверь... Это продолжалось месяцами. А сколько раз раздавались угрозы: "Вот мы тебя перевяжем, тогда ты у нас заговоришь" или "вот мы тебя зажмем дверью..." Я им говорил, что кричать буду. А они мне в ответ: "Мы тебе грушу резиновую в рот положим, кричать не будешь"»^[15].

С глубокой благодарностью вспоминает Арон Фарберов своего русского сокамерника Ф. А. Пушкина. В первый раз он был репрессирован в 1937 году. Отсидел свой срок. Но в 1949 году начались повторные аресты бывших политзаключенных. У них забирали паспорта и сажали в тюрьму, кого на 2—3 месяца, кого-то на год и больше. Обычно их гоняли на допросы, стараясь «намотать» новое «дело», но, как правило, в конечном счете им выписывали ссылку через ОСО МГБ по прежнему, «старому» делу. Ф. Пушкин и был таким «повторником». Имея богатый опыт допросов, тюрем и лагерей, он по-отечески учил юного Арона, как следует себя вести.

«Он давал мне советы, говорил, чтобы я ничего не подписывал, пока не прочитаю, чтобы не оставлял места между строчками, чтобы все свободные места подчеркивал, ни в чем не признавался, говорил: "Не знаю, не было...". Эти добрые советы хорошего, честного человека мне помогли», — пишет А. Фарберов^[16].

Фарберов на следствии все отрицал: и факт существования структурированной, имеющей программу и устав организации, и сговор, и стремление организовать нелегальную эмиграцию в Израиль. Признавал лишь то, что старинные друзья-товарищи иногда собирались вместе, чтобы обсудить свои действия, если возникнут нежелательные эксцессы, и меры отпора наиболее ретивым, радикально настроенным антисемитам.

Суд состоялся 16 февраля 1950 года. Он длился два дня. Это было заседание военного трибунала. Никто из подсудимых своей вины не признал. Как основное доказательство факта существования и деятельности сионистской молодежной организации в Брянске на суде фигурировали показания Писмана.

Позже Фарберов с огромным удовлетворением вспоминал о том, что ему удалось наказать предателя Писмана. «Как-то раз на следствии следователь не в меру расхвастался, что мы, разведка и контрразведка, все, мол, знали о вашей деятельности. Я ему ответил, что мы с 1948 года тоже знали, что органы нами интересуются. Он стал очень интересоваться, откуда мы это знали. Его прямо разбирало любопытство. Я с большим удовольствием удовлетворил его любопытство. Я ему сказал: "Нам об этом сказал Писман"»^[17]. Писмана арестовали в Москве, куда он был послан, чтобы внедриться в известные еврейские круги, судили и дали ему три или четыре года за то, что знал о существовании организации с 1945 года, а донес лишь в 1948 году.

Приговор суда был чрезвычайно суров: для трех участников — Владимира Левитина, Арона Фарберова и Аркадия Жица — смертная казнь за участие в контрреволюционной антисоветской группе, ставившей целью нелегальную эмиграцию за границу. Но, принимая во внимание Указ Президиума Верховного Совета СССР об отмене смертной казни, суд приговорил их в результате к 25 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях и лишению прав каждого по статье 58-1а (измена Родине). 16-летний Блинштейн получил 10 лет лагерей.

Озерлаг

Куйбышевская пересылка. Арон Фарберов вспоминает: «Огромный барак, бывший конный завод. Вместо конюшен во всю длину (50 м) по сторонам двухэтажные нары. Вошли... Растерялись... Сотни голов на нарах. "Сюда! Сюда!" С нар свисают типичные еврейские лица. Знакомимся»^[18].

Люди были разные. Инженер-энергетик из Киева Семен Борштейн; 16-летний Леня Будницкий, осужденный за создание молодежной организации; начальник медицинского снабжения 2-й воздушной армии майор Арон Хариф, арестованный за еврейские дела; джаз-музыкант из Москвы, сидевший за исполнение еврейских песен (от него впервые Арон Фарберов услышал чудесную песню, ныне очень популярную — «Иерушалаим... Иерушалаим...»). Моряк-штурман Наум Чернис, член подпольного сионистского ЦК, впервые был осужден еще в 1935 году. Довелось ему сидеть и в фашистском концлагере. А теперь, как «повторник», вновь оказался в советском. Он был очень болен — язва. Но полагающийся ему кусочек мяса в 20 граммов отдавал молодым. «Он говорил, что его дни сочтены, а молодым, смене, надо жить, чтобы продолжать дело. <...> Член ЦК мне говорил, показывая на человека, с которым здоровался: "Вот там, в углу, сидит еврей. Я в свое время боролся за сионизм, а он — за ассимиляцию, а теперь сидим вместе"», — вспоминает Фарберов.

Сформировали огромный этап-эшелон, по 50 человек в вагоне. Этап в Тайшетские лагеря центральной пересылки Озерлаг.

Трасса Озерлага — от Тайшета до Братска — это 30—40 тысяч заключенных под началом полковника Евстигнеева.

Лагерная трасса Тайшет — Заярск. Вдоль лесопилки железная дорога, которую строили в свое время заключенные. Центральный авторемонтный завод. На станции Чуна ДОК (деревообделочный комбинат), на нем работало свыше 2000 заключенных. Остальные колонны — лесоповальные, они снабжали ДОК лесом. Это был огромный лагерь. Строили Ангарскую ГЭС, железные дороги.

Фарберов вспоминает работу на ДОКе: «Здесь было вполне сносно. Во-первых, не надо было идти много километров в снег, мороз, грязь до места работы. Рядом была рабочая зона с жильем. На лесоповале намного хуже, до места повала больше 10 км. Во-вторых, кормили лучше, но все равно пища была плохой и ее не хватало. Через полтора месяца я весил 48 кг. В-третьих, начальником был еврей — Штейн. Этот факт давал надежду на лучшее. Работа тяжелая, опасная — на растяжке. Норма 50 кубов в день — очень большая. Работал с 7 утра до 7 вечера, час на обед. На этой работе я потерял палец. Одежда казенная: ботинки второго срока, солдатские серые брюки, рубаха, куртка. На спине № «Ю-885». Легкую, простую работу в лагере называли «придурка». Я никак не мог себе представить, что смогу работать, к примеру, бригадиром, гонять своего брата заключенного на работу. Я все время работал на общих, тяжелых работах. Но когда потерял палец, мне предложили место учетчика в ДОКе. Постепенно налаживалась тяжелая лагерная жизнь. Тяжелый, изнурительный труд, проверка, 11-часовой рабочий день, бараки, где нас запирали, работа, часто без выходных»^[19].

Арон Фарберов, человек свободолюбивый и честный, не мог скрывать своих политических взглядов и терпеть несправедливое отношение власти лагеря к заключeнным. В результате в 1954 году его отправили в штрафную колонну на станцию Анзера.

Штрафники строили железную дорогу. Сравнивали сопки, отсыпали насыпь. До работы — 10 километров, такой же путь обратно в лагерь. Фарберов работал землекопом, грузчиком, возил тачки с землeй. Он рассказывает: «Хотел жить, надо было выжить, а чтобы выжить, надо было вернуться в ДОК. Для возвращения в ДОК был только один путь. Надо было попасть в больницу, дождаться этапа и... в ДОК. Раз в месяц туда направляли много людей. У меня заболели глаза, покраснели, слезились. Я обратился к фельдшеру, который в медицине был очень слаб. Он ничего не сумел определить и направил меня к врачу в погонах. Врач ничем мне не помог. Ходил неделю, глаза слезились, болели. Наконец мне выдали направление в больницу. Но в больницу меня все не отправляли».

И тогда Фарберов начинает бороться, чтобы выжить. Он не вышел на работу. Это было серьезное нарушение режима. Его посадили в бур (карцер) на трое суток. После освобождения он вновь отказался выходить на работу, заявив, что слепнет и требует отправки в больницу, тем более что направление врача уже давно имеется у него на руках. Лагерное начальство вынуждено было отправить настойчивого заключенного в больницу.

В это время вышел приказ о разделении Озерлага. Часть лагерей перешла в разряд бытовых. Это разделение было вызвано рядом обстоятельств. После смерти Сталина заключенные надеялись на потепление, на большие изменения в их лагерной жизни, их дальнейшей судьбе. Рассчитывали на быстрый пересмотр дел. В лагерях начались брожения после восстаний в лагерях Кингире, Норильске, Воркуте. Началась частичная реабилитация. Начальство было растеряно. Фарберов вспоминает: «И в нашем лагере не все было спокойно. Нам смертельно надоедали бесконечные проверки. После работы уставшие, злые, мы не дожидались проверки, шли в бараки Мы говорили, если хотите нас считать, то считайте, но здесь в бараках»^[20]. Особые лагеря доживали свой век.

В условиях этой неразберихи и чехарды начинаются мытарства Арона Фарберова и его товарищей по несчастью. В центральной больнице, куда их привезли, принять отказались, заявив, что они теперь «принадлежат не им». Эту больницу, кстати, описал в своей книге «Повесть о пережитом» Дьяков^[21]. Больных повезли в Тайшет, но там их тоже не приняли. Вернули в центральную больницу — опять отказ. Отправили вновь в Тайшет — отказ. Повезли в Заярск.

После смерти Сталина заключенных перевели на хозрасчет. Они кормились за свои деньги. Но деньги кончились. Люди голодали, многие были уже не в состоянии передвигаться, но судьба больных никого не волновала.

В главный государственный праздник советской страны, 7 ноября, шестерых больных заключeнных опять привезли в Тайшет. Выбившиеся из сил, голодные и больные зеки решились на крайние меры. Рассказывает Арон Фарберов: «Мы решили больше никуда не двигаться. Мы заявили, что требуем начальство. Пришел генерал — начальник охраны. Мы заявили ему, что если нас не поместят в больницу, то мы устроим такое празднование в день 7 ноября, что об этом узнают все лагеря, и начальству не поздоровится. Мы ему сказали, что вскроем вены, своей кровью окрасим флаги и выбросим их на всеобщее обозрение. Ночью нас высадили, выделили спецконвой и отвезли в больницу. Утром нас уже осматривали врачи»^[22].

Две недели Арон Фарберов находился на лечении. По рекомендации майора медицинской службы Арона Харифа, такого же заключенного, Фарберову предложили остаться в больнице фельдшером. Начальник больницы сказал: «У нас сапожники работают фельдшерами, а ты ведь закончил три курса биофака МГУ, знаешь латынь»^[23]. Так Фарберов стал фельдшером в корпусе больных закрытой формой туберкулеза. Врачом корпуса был доктор Нусбаум, еврей из Будапешта, замечательный человек. Врачи жили вне корпуса, а фельдшер Фарберов жил прямо в корпусе, где и принимал больных. Делал все: от клизмы до внутривенных инъекций.

Весной 1955 года пришло распоряжение: всех больных перевезти в другую больницу. Больных было около 400 человек. Среди них немало нетранспортабельных, психических больных. Все стояли, сидели, лежали на траве перед входом в больницу, окруженные автоматчиками. Начальство решило проверить наличие всех больных по формулярам. Проверка заключалась в следующем: называлась фамилия больного, и тот как заученную молитву сообщал все данные о себе — год рождения, болезнь, срок, статью.

С одним из душевнобольных во время проверки случился припадок — он вдруг побежал. Конвой не знал, что с ним случилось, лейтенант, командир конвоя, растерявшись, кричал автоматчику: «Стреляй!», а через секунду: «Не стреляй!». Больной пробежал несколько десятков метров и упал, в эту же секунду раздался выстрел. Все видевшие эту сцену были уверены, что заключенный убит. Стихийно начался бунт.

Арон Фарберов вспоминает: «Все бросились на конвой. Один из заключенных, разорвав рубаху на груди, кричал: "Стреляйте, сволочи, мучители!" Конвой был окружен и почти разоружен. С лейтенанта сорвали погоны, били по щекам, в любую секунду могли избить и даже убить. Лейтенант, белый от страха, буквально завопил: "Братцы, он жив! Пуля в него не попала!" Подошли к лежащему — он живой. Успокоились немного. Но все равно раздавались голоса: "Вы над нами издеваетесь! Никаких формуляров! Никаких проверок!"»^[24].

Реабилитация

Фарберов два раза после суда подавал жалобу и требование о пересмотре дела. И оба раза получал отказ: «Оснований для пересмотра дела нет, так как Фарберов признал себя виновным». Поскольку это была наглая ложь, он понял, что дальнейшая переписка с властями смысла не имеет и больше жалоб не писал. Но его мать, матери других заключенных по этому делу неустанно писали письма в разные инстанции с просьбой о пересмотре дела. И они были услышаны. После смерти Сталина началась волна массовых реабилитаций.

В мае 1955 года из письма матери Арон Фарберов узнал, что его реабилитировали. Отец Арона не дождался сына, он очень тосковал, ждал, но умер в 1954 году. Только в августе 1955 года Фарберов получил официальные бумаги о реабилитации. «7 сентября, через 6 лет, со странным ощущением свободы я вышел из лагеря...», — пишет он^[25].

После освобождения Фарберов приехал в Москву и восстановился в Московском государственном университете. В 1956 году он женился па племяннице своего товарища, с которым сидел в лагере. Это был человек интересной судьбы, человек-легенда. Воевал, сидел в фашистском концлагере, сидел в советском концлагере, был одним из руководителей восстания в Норильских лагерях^[26].

Фарберов не раз вспоминал, с какими замечательными людьми, честными и смелыми, ему довелось познакомиться в лагерях. Личный секретарь Ленина Кахновер, помощник коменданта Московского Кремля Гребельский, бывший посол в Италии Фридман, старший юрисконсульт Главсевморпути Котик, известный врач-терапевт Коган, старый меньшевик Воган, музыкант Павел Бейлинсон.

Потрясает судьба Ивана Мальцева. 16-летним подростком его взяли фашисты и послали в школу шоферов, по окончании которой направили в карательный отряд в Югославию. Он бежал к партизанам, воевал в Греции, был ранен, его лечили американские врачи. После выздоровления он был переправлен в Союз. В Советской Армии дослужился до младшего лейтенанта. А в 1949 году был отправлен в лагерь.^[27]

Вообще с Озерлагом трагически связана судьба многих ученых, артистов, военачальников, врачей, советских разведчиков, религиозных деятелей, писателей, поэтов. Это Ю. Домбровский, А. Жигулин, Б. Четвериков, Г. Ворожбитов, А. Баркова. И. Наппельбаум, Т. Петкевич, Б. Дьяков, Х. Волович, Л. Русланова...^[28]

Завершив обучение в МГУ, Арон Фарберов стал заниматься наукой. Его интерес к Израилю не уменьшался, стремление жить там не исчезало. Ждал подходящего случая. Долго пришлось убеждать жену Полину, которая очень боялась за него. «Тебя реабилитировали за недоказанностью обвинения, — говорила она. — Будешь вести себя неспокойно, тебе скажут — ты не досидел свой срок. Иди, голубчик, досиди!»^[29] Но все же Фарберов убедил ее, что надо уезжать на свою историческую родину.

Друг Арона Фарберова Михаэль Маргулис, приехав в Израиль, выслал Фарберовым вызов^[30]. В 1972 году вся семья Фарберовых поселилась в Иерусалиме. Арон Фарберов долгие годы работал преподавателем биологии в Еврейском университете в Иерусалиме.

Исполнилась мечта всей жизни Арона Фарберова. Мечта, за осуществление которой он едва не лишился самой жизни в далеком теперь уже 1950 году в сталинском СССР.

Заключение

Подведем некоторые итоги. Изучив архивный документ Института Холокоста и Героизма Яд Вашем «Свидетельское показание Фарберова Арона», мы пришли к выводу о том, что в Брянске в 1945—1949 годах действовала подпольная молодежная сионистская организация, главной задачей которой была организация нелегальной эмиграции в Палестину, подготовка молодежи к жизни на Святой земле, изучение истории и традиций еврейского народа, истории и теории сионизма.

Организация опиралась на традиции старшего поколения, так как отец Арона Фарберова еще в 1905 году возглавлял сионистскую организацию в белорусском городе Гомеле. Однако в руководстве организацией взрослых людей не было, только студенческая молодежь, отсюда возникали проблемы с содержанием, формами и методами работы (отсутствие опыта сказывалось). Тем не менее организация была структурирована, строилась (по классическому образцу) на строгих законах конспирации: делилась на группы по 5 человек, руководители групп знали только своих членов. Организация имела свою Программу и Устав.

Арон Фарберов был в числе организаторов и руководителей брянской сионистской организации, даже когда уже не находился в Брянске, а жил в Москве и учился на биофаке МГУ.

По классическому образцу органами безопасности в организацию был внедрен предатель, который и выдал всех ее членов. Выбить признания у Фарберова и других членов группы не удалось. Обвинения строились лишь на показаниях предателя Писмана. Арон Фарберов и его товарищи по статье 58-1а (измена родине) были приговорены к высшей мере наказания, замененной на 25 лет лагерей, так как в этот период времени смертная казнь была отменена.

Наказание отбывал в Озерлаге. Вeл себя достойно, за что был отправлен в штрафную колонну. Позже работал в лагерной больнице в бараке больных туберкулeзом, где и жил вместе с инфицированными заключeнными.

Реабилитирован после смерти Сталина за недоказанностью преступления. В 1970-е годы с семьей репатриировался в Израиль, реализовав мечту своей жизни. Ученый-биолог, преподавал в Еврейском университете в Иерусалиме.

История жизни и борьбы нашего земляка Арона Фарберова может служить примером активного сопротивления тоталитарному режиму в СССР, а история брянской подпольной молодежной организации должна быть по праву вписана в летопись борьбы со сталинизмом.