Пушкинскій праздникъ

Говоря вообще, съ внѣшней стороны, праздникъ Пушкину прошелъ весьма благообразно и благоприлично, чего, признаемся, было весьма трудно ожидать, въ виду опять той же «сербской» черты, составляющей отличительную черту пушкинскаго торжества. Сербская черта эта, по нашему мнѣнію, заключается въ новизнѣ торжества, въ непривычкѣ къ торжествамъ такого рода, наконецъ, въ полномъ незнакомствѣ съ основною сущностью торжества и, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ неудержимомъ желаніи торжествовать. Какъ во время сербской компаніи энтузіазмъ, желаніе жертвовать плотію и кровію, желаніе жертвовать имуществомъ, достояніемъ, жизнью и множество другихъ превосходныхъ качествъ слились въ дружномъ и восторженномъ стремленіи къ освобожденію совершенно никому почти неизвѣстныхъ братьевъ, то есть, соединились въ восторженномъ невѣдѣніи самого существеннаго — такъ и въ Пушкинскомъ торжествѣ желаніе чествовать, убѣжденіе въ необходимости чествованія, хотя бы только въ виду того, что памятникъ Пушкину уже готовъ и давно уже пугаетъ прохожихъ своимъ бѣлымъ саваномъ, что, наконецъ, на чествованіе уже отпущены деньги и что г. Оливье уже приторговываетъ аршинныхъ стерлядей — все это совершенно «по сербски» сгрудилось вокругъ имени, котораго великое множество дѣйствующихъ лицъ совершенно не знали, а другіе весьма солидно позабыли. Но, не говоря объ этомъ, самый фактъ торжества въ честь писателя, какъ и война за ближняго — вещь тоже совершенно незнакомая громадному большинству присутствовавшихъ и участвовавшихъ въ качествѣ зрителей. Мирное торжество! Торжество въ честь человѣка, который знаменитъ тѣмъ, что писалъ стихи, повѣсти — когда это видывали мы всѣ, здѣсь на торжествѣ присутствующіе, когда видывала это Москва? Будь это торжество чѣмъ-нибудь въ родѣ крестнаго хода, напоминай спасителя отечества, въ родѣ Минина и Пожарскаго, будь это просто пожаръ — все это извѣстно и знакомо послѣднему ребенку. Въ подобныхъ привычныхъ случаяхъ, всякій русскій человѣкъ, сановникъ онъ или пожарный солдатъ, купецъ, мѣщанинъ, простой уличный мальчикъ, обыкновенная баба, продающая калачи, кухарка — словомъ, люди всѣхъ званій и состояній отлично хорошо знаютъ, когда надо и гдѣ надо стоять или куда бѣжать, что, гдѣ и какъ кричать, когда бросать вверхъ шапки и т. д. Все и всѣмъ извѣстно. Но Пушкинъ... Что это такое? Почему торжество передъ обыкновеннымъ бариномъ, нетолько безъ палки или сабли въ рукахъ, но даже и безъ шапки? Шапку снялъ и держитъ въ рукѣ. Кто онъ таковъ? Писатель! Что же это означаетъ?..

«<Отечественныя записки», 1880, № 6июнь, Отд. II, с. 174—175