Военно-техническая революция

[*]

Очередной натиск новых технологий

Уже почти десять лет американские военные эксперты прогнозируют скорые революционные изменения характера боевых действий. Иногда об этих изменениях говорят как о военно-технической революции. Такая революция, видимо, станет началом фундаментальной перестройки американской системы обороны, и это, в частности, повлечет за собой резкое сокращение вооруженных сил, переход к новым формам их организации, пересмотр существующей структуры армии и вложение беспрецедентно больших средств в научные исследования и конструкторские разработки.

Революция практически полностью изменит облик военного истеблишмента. Дело в том, что новыми фигурами на шахматной доске войны станут крылатые ракеты и беспилотные летательные аппараты, которые придут на смену истребителям и танкам. Сегодняшние подразделения — дивизии, флоты, воздушные соединения — уступят место совершенно не похожим на них войсковым частям. Но если будут меняться вооруженные силы, то изменения коснутся и самих военных. Для них откроются новые возможности и пути карьерного роста, будут выдвинуты новые требования к образованию военных специалистов. На первый план выйдет новая элита — например, «бойцы информационного фронта», потеснив танкистов и летчиков, станут главной кузницей кадров для высших звеньев военного командования.

Чтобы проиллюстрировать и, в известной степени, обосновать теорию грядущих революционных изменений, ее создатели обращаются к истории. Естественно задать вопрос: действительно ли история подтверждает их прогноз?[1]

Большинство военных в глубине души согласны с утверждением представителя историков старшего поколения Сирила Фолза, которое было высказано в его работе «Сто лет войны: 1850–1950» (1953): «Эксперты часто характеризуют современные им методы ведения войны как революционный прорыв в военном деле. То обстоятельство, что они приурочивают время этого прорыва к собственной эпохе, должно насторожить аудиторию… Полагать, что эволюция методов ведения боевых действий не была непрерывной и, по большей части, равномерной, — ошибка, вызванная незнанием истории развития военной техники и тактики».

Осторожные военные историки (и, еще в большей степени, осторожные военные) косо смотрят на пророков, возвещающих радикальные перемены, хотя на сами новшества это отношение не распространяется. Несомненно, военная технология никогда не стояла на месте. Например, осуществленные в XVIII веке незначительные усовершенствования конструкции и способов производства стволов и лафетов пушек, как и стандартизация калибров, позволили войскам эпохи Французской революции и Наполеоновских войн резко улучшить качество орудийного огня. Напротив, при ближайшем рассмотрении выясняется, что в наше время способы боевых действий меняются далеко не так быстро. Так, во время войны в Персидском заливе 1991 года СМИ постоянно писали о бомбах с лазерным наведением. Однако в этом конфликте использовались главным образом не управляемые, а обычные бомбы образца 50-х годов, и сбрасывались они с самолетов старых моделей — 60-х, иногда 70-х годов. Откуда же взялся тезис о том, что Соединенные Штаты переживают военно-техническую революцию?

Русские это предвидели

В начале 80-х советские военные эксперты во главе с маршалом Николаем Огарковым, в то время начальником Генерального штаба, выдвинули теорию о том, что близится техническая революция, которая сделает обычные вооружения такими же эффективными, как тактическое ядерное оружие малой мощности. Бронетехнику можно будет обнаружить на марше и атаковать обычными ракетами, несущими огромное число самонаводящихся противотанковых снарядов — и все это с расстояния нескольких сотен миль. Нанести удар можно будет уже через тридцать минут после обнаружения колонны. Этот прогноз поверг Советы в уныние. Ведь такое развитие событий поставило бы под угрозу их возможную стратегию в случае войны в Западной Европе, предполагавшую методичное массированное продвижение вперед бронетанковых частей. К тому же они понимали, что их страна, не способная сделать даже сносный персональный компьютер, едва ли выстоит в начинавшейся информационно-технологической гонке вооружений.

Советские представления о военно-технической революции просочились и на Запад — в основном через Министерство обороны Соединенных Штатов и его Управление общих оценок. Постепенно стало ясно, что Советы слишком узко поняли суть революционных изменений. В центре их внимания был только возможный конфликт в Центральной Европе с участием бронетанковых войск, т. е. определенный тип и определенный театр боевых действий. К тому же русские, как и приличествует материалистам, исповедующим марксизм-ленинизм, практически целиком сосредоточились на технике и вооружениях, оставив без внимания организационные аспекты ведения войны. На основе советской концепции — и затем в ходе иракской войны 1991 года — американские военные аналитики сформулировали иное понимание этой важной проблемы.

Некоторые эксперты — еще в период между двумя мировыми войнами — связывали свои представления о революционных изменениях методов ведения войны с появлением мощной авиации. Война в Персидском заливе, считают сегодняшние сторонники их точки зрения, наконец оправдала надежды, возлагавшиеся на ВВС; полувековая работа по созданию военной авиации, способной стать решающим фактором в войне, увенчалась поистине революционным успехом. Однако война в Ираке оказалась совсем не похожей на боевые действия, описанные военными теоретиками 20-х годов. Они не предвидели, что можно будет уничтожать системы телекоммуникаций или вести интенсивный обстрел густонаселенных районов, избегая при этом больших жертв среди гражданского населения. Война в Заливе показала ВВС в очень выгодном свете, но и обстоятельства сложились для них весьма благоприятно. Соединенные Штаты располагали мощными, хорошо обученными войсками, готовившимися к противостоянию с Советским Союзом в мировой войне, пользовались военной и финансовой поддержкой почти всех развитых стран, а время и театр военных действий идеально подходили для проведения воздушных операций. Поэтому искушенные специалисты скептически отнеслись к заявлениям о том, что в способах ведения войны произошла революция.

Существует еще одна концепция революционных изменений в методах ведения войны. Ее предложили американские военные. Адмирал Уильям Оуэнс, заместитель председателя Объединенного комитета начальников штабов, написал о скором появлении «системы систем». Речь идет о всемирной сети, которая объединит датчики различных типов, установленные на спутниках и корабельных радарах, беспилотных летательных аппаратах и акустических приборах дальнего действия, и будет снабжать информацией любого заинтересованного военного пользователя. Таким образом, с помощью информации, полученной со спутника или бортового самолетного локатора, можно нанести ракетный удар по танку, причем вертолет, наносящий этот удар, будет находиться в десятках миль от цели. Революционным прорывом, согласно этой концепции, станет беспрецедентная способность американских военных собирать, оценивать и тут же использовать огромные массивы информации о любом театре военных действий (Оуэнс говорил о квадрате размером 200 на 200 миль).

С особенным недоверием отнеслись к планам создания «системы систем» представители сухопутных войск. Они сомневались в том, что специалист по информатике сможет рассеять «туман войны» (термин Карла фон Клаузевица), — ведь неизвестно, что произойдет, если противник попытается замаскировать свои войска или атакует информационные системы, ведущие за ним наблюдение. Даже в боевые действия на море — а именно для ведения войны на море предназначалась сначала «система систем» — могут вмешаться факторы, способные осложнить сбор информации, — скажем, шторм. Иначе говоря, концепция адмирала Оуэнса описывает в основном технические аспекты революции, не затрагивая других, менее осязаемых сторон военного дела. В настоящее время она отражает не столько реальность, сколько мечты военных. К тому же в ее основе лежит далеко не бесспорный тезис о том, что другие страны не смогут защитить себя от ведущих наблюдение американских систем.

Все три концепции — «советская», «авиационная» и оуэнсовская — отражают происходящие в армии перемены лишь частично. Между тем революция действительно началась. Но на ее ход будут влиять могущественные силы, которые находятся за пределами военной сферы. Точнее, эта революция, изменяющая структуру вооруженных сил, станет результатом самых разных процессов, среди которых есть и такие, что начались уже давно, десятки лет назад. Чтобы разобраться в происходящем, нужно вернуться к его истокам.

Революция, пришедшая извне

Время от времени источником кардинальных перемен в методах ведения войны становится военная машина как таковая. Например, к созданию ядерных вооружений привела реализация чисто военных программ. То же самое, хотя сейчас они ведутся и в мирных целях, можно сказать об исследованиях космо са. Подводные лодки, ставшие некогда мощным инструментом в войне с более сильными морскими державами, также придумали военные. Однако столь же часто движущие силы перемен кроются не в военной, а в политической и экономической сфере.

В этой связи современным стратегам полезно было бы вспомнить о полной трансформации характера войны, происшедшей в XIX веке. В своем труде «О войне» Клаузевиц, рассказывая о военной доктрине Австрии и Пруссии, отмечал, что на рубеже XVIII–XIX веков эти две страны были готовы вести ограниченную войну, к чему в XVIII веке Европа вполне привыкла. Однако «вскоре эта стратегия обнаружила свою непригодность… Все ожидали поначалу, что придется иметь дело только с французской армией, да еще и серьезно ослабленной; но в 1793 году появилась сила, какую нельзя было и вообразить. Внезапно война снова стала делом народа — тридцати миллионов человек, каждый из которых считал себя гражданином… Теперь в распоряжении французской армии были невиданные до сих пор ресурсы и силы, и воевала она с неукротимым подъемом, так что противники Франции оказались перед лицом страшной опасности».

С появлением всеобщей воинской повинности армии стали многочисленными, их можно было легко пополнить. Секрет успеха французской армии во время и после Революции кроется не в ее особом умении воевать — современники поразному отзываются о военном искусстве французов, — но в способности нового режима постоянно восполнять потери после поражений, ведь военная карьера стала доступна представителям всех сословий. Наступило время массовой армии.

Технический прогресс в гражданской сфере тоже радикально изменил форму боевых действий. Если массовое производство ружей усложнило тактические задачи, стоявшие перед военачальниками, то еще больше изменило характер войны появление железных дорог и телеграфа. Теперь генералы могли перебрасывать армии с одного фронта на другой за считаные недели. Блестяще воспользовались этой возможностью во время Гражданской войны в США северяне: менее чем за двенадцать дней они перевезли по железной дороге из Виргинии в Чаттанугу, штат Теннесси (т. е. на 1 100 с лишним миль) двадцатипятитысячную армию, включая артиллерию и войсковое имущество. Более того, железные дороги — в сочетании с массовой армией — превратили качество мобилизации в начале войны в основной показатель эффективности военной организации.

Развитие телеграфной связи не только облегчило военным их работу, помогая штабным работникам координировать быструю мобилизацию и совершать переброску крупных соединений, но и существенно изменило роль прессы: быстрое распространение новостей повлияло на отношения между армией и обществом в военное время, ставшие более напряженными. Политики были в замешательстве, когда поняли, что любой умеющий читать гражданин может практически немедленно узнать из газет о событиях на театре военных действий. Генералы в свою очередь обнаружили, что политические лидеры могут связаться с ними на поле битвы, и делают это весьма охотно. Во время Гражданской войны северяне построили многочисленные линии военного телеграфа: их общая протяженность составила 15 тыс. миль. Причем контролировали телеграф гражданские специалисты, а не армейские связисты. Военный министр Эдвин М. Стентон позаботился о том, чтобы линии телеграфа сходились в его кабинете, а не в кабинете командующего армией. Получив доступ к информации, политики могли вмешиваться в дела военных, чем последние были весьма недовольны. Именно так можно описать чувства, которые испытывал фельдмаршал Хельмут фон Мольтке, когда Бисмарк (во время войн за объединение Германии) давал по телеграфу советы его подчиненным. Граф фон Мольтке даже попытался ограничить информацию, поступавшую «наверх».

Сегодня, как и в XIX веке, истоки революционной трансформации способов ведения войны надо искать в гражданской сфере. Таких истоков два. Прежде всего это расцвет информационных технологий, которые преобразили экономическую и социальную жизнь (этот тезис вряд ли нуждается в пояснениях). Новые технологии дали военным очень много, и создание «умного» самонаводящегося оружия — не единственное и не самое значительное их достижение. Намного важнее другое: разнообразные системы сбора информации. Их мощность постоянно растет, они способны сводить воедино и доносить до пользователей колоссальные массивы данных. Неудивительно, что группа старших офицеров морской пехоты во главе с заместителем командующего корпусом недавно посетили нью-йоркскую биржу. Они хотели вникнуть в методы, позволяющие брокерам собирать, обрабатывать и передавать огромное количество быстро устаревающей информации, которая питает кровеносную систему финансовых рынков.

Еще одной движущей силой военно-технической революции стал расцвет капитализма в США и за их пределами. После Второй мировой войны западные страны израсходовали на оборону значительную часть своего национального богатства, создав мощную государственную бюрократию, занимающуюся всеми вопросами военного строительства. В наше время очень немногим странам удается противостоять давлению постиндустриального капитализма. С точки зрения военного строительства это означает, что во всем мире государство продает принадлежащие ему предприятия оборонной промышленности, а военным обеспечением все чаще занимается частный бизнес. Например, во время операций США на Гаити и в Сомали логистикой занимались главным образом частные подрядчики. Сегодня армия, вместо того чтобы тратить деньги на создание собственных систем, все охотнее использует в качестве средств связи и даже для сбора разведывательных данных гражданские разработки. Ведь коммерческие спутники способны передавать изображения очень высокого качества — возможность, которой всего несколько лет назад располагали только сверхдержавы. Кроме того, конец холодной войны привел к либерализации рынка военных товаров и услуг: чтобы получить к ним доступ, нужно просто заплатить. То же самое относится к услугам квалифицированного персонала, способного поддерживать боеготовность высокотехнологичных вооружений и, в ряде случаев, управлять ими. В течение большей части XX века военные жили вне рынка, существуя на островке военного социализма посреди капиталистического моря. Но это время прошло.

Чтобы понять, какой будет военно-техническая революция, необходимо ответить на четыре вопроса. Изменит ли она характер боевых действий? Изменит ли она структуру армии? Приведет ли она к возникновению новых военных элит? Изменит ли она расстановку сил на мировой арене? Размышления над каждым из этих вопросов показывают, что мы находимся на пороге далеко идущих изменений в способах ведения войны. Очертания этих перемен пока едва различимы, но сами перемены вполне реальны.

Виды боевых действий

Когда мы говорим о трансформации боевых действий, то подразумеваем изменение фундаментальных отношений между наступлением и обороной, пространством и временем, характером обстрела и способом маневрирования. Примером та кой трансформации может служить то, как изменилась война на море после создания авианосцев. Прежде соединения боевых кораблей, находясь в пределах видимости, обстреливали друг друга из орудий. С появлением авианосцев флот получил возможность атаковать противника, находясь от него за тысячу миль, — и это были не отдельные, пусть и частые, залпы, а массированный авианалет. Теперь исход сражения «зависел от одного мощного огневого удара, который наносило по цели воздушное звено», — писал в 1986 году в книге «Тактика флота» Уэйн Хьюз. Столь же значимая революция произошла во второй половине XIX века, когда на вооружение была принята винтовка, впоследствии, с появлением бездымного пороха, заряжания с казенной части и металлических гильз, существенно усовершенствованная. Очень скоро картина, привычная для начального периода Гражданской войны в США, — поле боя, заполненное толпами вооруженных людей, — сменилась той, к которой мы привыкли в XX веке. Поле боя опустело: вместо массированного наступления воинских соединений на нем отныне можно было видеть лишь небольшие группки солдат, перебегавших от воронки к воронке.

Сейчас характер войны меняется не менее радикальным образом. Военная мудрость сегодняшнего дня гласит: все, что можно увидеть, можно атаковать, а то, что можно атаковать, будет уничтожено. В начале века этот тезис с полной уверенностью можно было применить только к пехоте, находящейся на линии огня. В наше время он относится и к военной технике, выдвинутой на передний край, и, более того, к войскам второго эшелона. Теперь существуют высокоточные авиаснаряды и ракетные боеголовки, поражающие цель на большом расстоянии, существуют и «умные» мины, которые можно взрывать с помощью дистанционного управления. Таким образом, оснащенная высокотехнологичным оружием армия может нанести беспрецедентный урон находящейся на марше бронетанковой группировке любого размера. Неподвижные объекты тоже становятся все более уязвимыми.

На фоне современной огневой мощи масштабные маневры коалиционных армий в пустынях Кувейта и Ирака в 1991 году выглядят таким же анахронизмом, как последние атаки кавалерии в XIX веке. Боевые действия будущего вряд ли будут похожи на позиционную шахматную игру, скорее они превратятся в грандиозное артиллерийское единоборство с использованием исключительно сложных снарядов. По мере того как все страны получат доступ к таким новым видам авиавооружений, как системы наблюдения АВАКС и беспилотные летательные аппараты, невозможно будет скрывать крупные передвижения бронетехники и незаметно создавать укрепленные тыловые районы, нашпигованные складами боеприпасов и парками грузовиков.

С середины XIX века до недавнего времени решающую роль в оснащении армии играли носители вооружений: как только создавался новый корабль, самолет или танк, который был на голову выше своих предшественников, предыдущее поколение носителей морально устаревало. Но так было не всегда. Например, с середины XVIII века до 1830-х годов военно-морской флот практически не менялся. Корабль адмирала Нельсона «Виктори» начали строить в 1759 году, спустили на воду в 1765-м; он блестяще проявил себя при Трафальгаре в 1805 году и был снят с вооружения только в 1835 году — прослужив, таким образом, семьдесят лет. Все изменилось с появлением паровых двигателей и металлических конструкций. С этого момента военные корабли постоянно совершенствовались в техническом отношении, и превосходство на море стало быстро переходить от одной страны к другой — в зависимости от того, какая из них обладала судами новейших моделей.

Сейчас начался новый виток изменений. Носители потеряли свое первостепенное значение. Главным фактором стало качество их «начинки» — датчиков, боеприпасов и разного рода электронных приборов. Самолет, сделанный тридцать лет назад, если его модернизировали, оснастив новейшими ракетами «воздух — воздух» дальнего радиуса действия, и если его ведет самолет-разведчик, имеет преимущество перед самолетом, сделанным в последнее десятилетие, но не так хорошо вооруженным и действующим без помощи разведчика. В современном мире основным видом вооружений стало высокоточное, «умное» оружие дальнего радиуса действия, поэтому все может решить первый удар. В качестве примера можно привести уничтожение иракской системы противовоздушной обороны в 1991 году — операция тогда заняла считаные часы. Таким образом, появляется все больше предпосылок для нанесения превентивного удара. Дуэлянтам, чьи начальные позиции разделяет добрый десяток метров, более или менее безразлично, кто из них первым во время сближения обнажит шпагу, — но дайте им пистолеты, и победа достанется тому, кто выхватит оружие быстрее.

Может измениться и сама природа превентивного удара. Возникает новый вид боевых действий — информационная война, включающая и выведение из строя компьютерных систем противника. В этих условиях первый удар может носить скрытый характер, предваряя военные операции с использованием обычных вооружений. Наносящий такие удары — а США, как информационно-зависимое общество, в этом отношении особенно уязвимы, — будет одновременно преследовать множество целей, стремясь ослепить, напугать, отвлечь или просто озадачить противника. Подобные действия опасны и тем, что они могут способствовать разжиганию конфликтов внутри атакуемой страны; таким образом, они выравнивают баланс сил для тех стран, у которых нет обычных вооружений дальнего радиуса действия — ракет и бомбардировщиков. Предвидеть, как именно будет разворачиваться война, начатая подрывом вычислительных систем противника, чрезвычайно трудно.

Структура военных организаций

Революционные изменения в характере боевых действий происходят не только из-за появления новых вооружений, но и благодаря новым структурам военных подразделений, применяющих это оружие. Само по себе изобретение танка — а это целый комплекс технических новшеств — не привело, как и количественное наращивание танковых войск, к возникновению нового типа боевых действий: танковой войны. И хотя еще в 1918 году Дж. Ф. С. Фуллер, разрабатывая план решающего наступления британских войск на Германию, наметил некоторые элементы блицкрига, потребовалось более двадцати лет, чтобы воплотить эти идеи в жизнь. В 1940 году у Германии было меньше танков, чем у французов и англичан, да и качество их было в некоторых отношениях хуже. Немцы победили не потому, что технически превосходили противника. У них было преимущество в другом — они разработали целостную концепцию ведения боя, включающую такие элементы, как оснащение танков радиосвязью, правильная организация подразделений, новая тактика и адекватная культура руководства войсками.

В структуре немецкой танковой (мотопехотной) дивизии учитывались все особенности ведения войны того времени. У французов и британцев танковая дивизия почти целиком и состояла из танков, немцы же включили в ее состав инженерные войска и пехоту, которые сопровождали танки, позволяя им в полной мере использовать огневую мощь. Чтобы такая структура смогла успешно функ ционировать, надо было воспитать командиров нового типа. В 1930-х годах американский офицер связи писал, что решения в немецкой армии принимаются намного быстрее, чем в американской: «Немцы считают, что часто командир должен принимать важные решения за несколько минут. По их мнению, даже не совсем правильное, но принятое вовремя и немедленно исполненное решение лучше абсолютно верного, но запоздалого. Ситуация в современном бою меняется очень быстро, поэтому немецкие командиры и штабные офицеры учатся действовать соответственно»[2].

К счастью для немцев, новая структура танковой дивизии в принципе не противоречила военной доктрине, существовавшей до появления бронетехники. Современная военно-техническая революция потребует более болезненной перестройки вооруженных сил. Военные пока не представляют, как будет выглядеть танковая дивизия будущего, и тем более не знают, как ее создать. Попытаемся тем не менее обрисовать в общих чертах вооруженные силы следующего столетия. Во-первых, новая армия будет в основном состоять из военных, служащих добровольно по долгосрочному контракту. Баланс между качеством и количеством сместился в сторону качества. Многие страны отказались от всеобщей воинской повинности, причем вовсе не из экономии (профессиональные военные стоят недешево). Другие государства имеют две армии: профессиональную и укомплектованную солдатами срочной службы. При этом больше ресурсов выделяется для профессиональных военных. Спустя два века после своего начала эпоха массовой армии, на которую работала мощная военная промышленность, подходит к концу.

В новых вооруженных силах все быстрее будет утрачивать значение традиционное деление на рода войск — сухопутные, военно-морские и военно-воздушные (в некоторых странах есть еще морская пехота); в сущности, оно уже начало стираться. Неотъемлемым участником практически любого сухопутного боя стали военно-воздушные соединения, да и военно-морские силы все чаще наносят удары по наземным целям. Во всех развитых в военном отношении странах создаются смешанные подразделения — по примеру британских, американских и израильских ВВС специального назначения. Даже регулярные части пехоты перенимают тактику специальных сил, т. е. использование маленьких отрядов, методов рассеянного боя и огневые удары, наносимые с воздуха или из тыла. Другие смешанные подразделения включают в себя группы специалистов по космосу и информатике, а также множество гражданских лиц, служащих в армии по контракту, — они ремонтируют самолеты, строят базы, ведут бухгалтерию, обслуживают столовые и работают консультантами-аналитиками.

Наметилось еще одно структурное изменение. Достаточно положить рядом со схемой организации армейского корпуса схему какой-нибудь крупной корпорации 1950-х годов, например «Дженерал моторс», и сходство сразу бросится в глаза. В обоих случаях перед нами классическая пирамидальная структура — множество маленьких подразделений, которые подчиняются более крупным. Структура армейского корпуса не меняется уже много лет, а вот современная корпорация, примером которой можно считать «Майкрософт» или «Моторолу», уже совсем не похожа на «Дженерал моторс». Современные компании избавились от среднего звена менеджмента, в них стерты многие характерные для промышленных корпораций функциональные и социальные различия между менеджерами и рабочими, они почти не используют систему долгосрочных контрактов и вознаграждений, включая начисляемые компанией пенсии. В армии сохраняются старые порядки: «менеджмент» до сих пор делится на кадровых офицеров и занимающих офицерские должности вольнонаемных. Конечно, роль последних даже по сравнению с временами Второй мировой войны заметно изменилась, но в целом их положение в вооруженных силах осталось прежним. Радикальная перестройка организационной структуры военных подразделений должна стать последним и самым трудным для исполнения этапом военно-технической революции.

Характер командования

В период революционных изменений в характере войны верх карьерной лестницы в вооруженных силах занимают не просто по-новому подготовленные, а действительно новые люди. Так, военно-воздушные силы породили совершенно новый тип военной организации. Ведь в них, в отличие от сухопутных и морских сил, собственно военные — пилоты — составляют совсем небольшую долю, в основном ВВС комплектуются из различных технических специалистов. Еще пример: в конце XIX века стало ясно, что для решения все более сложных задач мобилизации резервистов, связанной с организацией железнодорожных перевозок, требуются технические эксперты. Гражданская война в Америке и Франко-прусская война показали, что умение бряцать оружием не так важно, как способность составить грамотное расписание движения поездов, организовать их погрузку и ремонт поврежденных путей. Специалист по логистике стал тогда незаменимым членом генерального штаба, а значит, и военного истеблишмента в целом.

Нечто похожее происходит и сейчас. Даже в военно-воздушных силах США, которые известны своим культом летчиков (в 50-х и 60-х это были пилоты бомбардировщиков, в последующие годы — истребителей), выросло число генералов, не совершающих боевых вылетов и при этом занимающих важные должности. Новые технологии выводят на первые позиции все больше специалистов по управлению ракетами, по космическим вооружениям и военной электронике. Эти генералы не будут боевыми офицерами в старом смысле этого слова, и среди них, рано или поздно, окажется много женщин. Безусловно, вооруженным силам всегда будут нужны и боевые офицеры, тем более что современный бой с его высоким уровнем потерь предъявляет все более высокие требования к физическим и интеллектуальным качествам его непосредственных участников, но число таких офицеров, как в абсолютном, так и в пропорциональном выражении, неуклонно уменьшается с начала века, и этот процесс будет продолжаться. Перед армией, таким образом, встанет сложная задача сохранить бойцовский дух в условиях, когда во главе ее практически не будет боевых офицеров.

Разным периодам военной истории соответствовали разные стили военного руководства. Век войн, определявшихся противостоянием военных индустрий, кончился, а с ним отошел в прошлое и соответствующий стиль верховного командования. Вскоре после мобилизации в войне с Австрией 1866 года помощник обнаружил, что граф Хельмут фон Мольтке, начальник прусского Генерального штаба, лежит на диване и читает роман. Вполне вероятно, что тем же самым занимался накануне высадки в Нормандии в 1944 генерал Дуайт Эйзенхауэр, верховный главнокомандующий сил союзников. За восемьдесят лет, прошедших между этими двумя событиями, в методах военного руководства многое оставалось неизменным: командующий и его штаб собирали войска, планировали их действия, а затем следующие день-два военная машина работала практически «на автопилоте». Сегодня главнокомандующего скорее увидишь возле дисплеев электронного командного пункта. Он может общаться с пилотами или командирами танков по радио и даже «заглядывать им через плечо» с помощью видеокамер.

Именно это незримое присутствие верховного командования рядом с пилотом или танкистом ставит серьезную проблему централизации власти. Хотя в армии много говорят о передаче максимальных полномочий низшему звену военного руководства, лишь немногие военачальники справляются с искушением вмешиваться в действия подчиненных. И чем легче им будет узнать, что происходит на линии фронта — даже пролегающего за десять тысяч миль от командного пункта, — тем охотнее они будут руководить ходом операций. Такие же возможности появятся и у политических лидеров. И хотя большинство из них пока не склонны вмешиваться в дела военных, в будущем таких ситуаций исключить нельзя.

Расстановка сил на мировой арене

Редкий историк, изучающий начало Нового времени в Европе, оставляет без внимания революционные изменения характера войны XVI и начала XVII века. При этом все ученые согласны в одном — это время изменило соотношение сил между Европой и остальным миром в пользу Европы. Здесь было две причины. Во-первых, были созданы современные вооруженные силы, т. е. армия, построенная на основе строгой дисциплины и с профессиональными офицерами во главе. Во-вторых, появились правительства, способные мобилизовать солдат и финансовые ресурсы. Расцвет Голландии и упадок Османской империи — два полюса, наглядно воплотившие последствия этих изменений.

Военно-техническая революция нашего времени дает огромные преимущества странам, которые могут позволить себе покупку дорогостоящих вооружений и обучение профессиональных кадров для его использования. Так, с 1973 года резко выросла оборонная мощь Израиля, особенно по сравнению с военным потенциалом его арабских соседей. Далеко вперед в военном отношении ушли и та кие страны, как Сингапур, Австралия, Тайвань. Еще тридцать лет назад невозможно было даже представить такие изменения. Как мы помним, военное руководство Советского Союза предвидело, что такой ход событий поставит их страну в невыгодное положение. Действительно, в настоящее время только Соединенные Штаты, оборонный бюджет которых в четыре раза превышает военные расходы ближайших конкурентов, способны внедрить сложные технические разработки и в полной мере пользоваться плодами военно-технической революции.

Изменение способов ведения войны не исключает использования существовавших раньше. Создание ядерного оружия не сделало ненужными обычные вооружения. Точно так же и техническая революция нашего времени не приведет к отказу от использования партизанской тактики, террористических операций или оружия массового поражения. Наоборот, противники США будут искать любые возможности применения обычных вооружений. При известной тактической гибкости можно использовать старые системы вооружений и после того, как появились более совершенные. Когда основой военно-морских сил стал авианосец, славные боевые корабли прошлого не были сняты с вооружения — их стали использовать для бомбардировки наземных целей и в качестве плавучих батарей ПВО. Даже во время войны в Персидском заливе, когда миновало почти полвека после воцарения авианосцев, старые боевые корабли оставались частью американского флота.

Поскольку движущие силы военно-технической революции находятся в гражданской сфере, постольку следует ожидать и скорого появления новых военных держав. Такие страны, как Япония или, в недалеком будущем, Китай, смогут за короткое время перевести свою мощную гражданскую экономику на военные рельсы. Так в 30-е годы поступила Германия, которой удалось создать современные военно-воздушные силы менее чем за десять лет. В то время между гражданской и военной технологиями не было больших различий, а Германия располагала лучшей в Европе гражданской авиацией, которая и превратилась за каких-нибудь несколько лет в мощную военную силу. Несколько позже то же самое удалось сделать со своей автомобильной промышленностью Соединенным Штатам. Во время холодной войны военная промышленность существовала совершенно отдельно от гражданского сектора экономики. Сегодня маятник качнулся обратно, и экономическую мощь вновь легко превратить в военную.

Новые акценты

Способы ведения войны меняются не только благодаря неостановимому техническому прогрессу, но и в зависимости и от того, как государства используют армию для достижения политических целей. Между двумя мировыми войнами Великобритания и Франция не развивали свои танковые войска ударными темпами, потому что правительства этих стран не видели большой нужды в наступательных операциях на континенте. Напротив, другие страны — Советский Союз и Германия, — стремившиеся к захвату чужой территории, придавали танковым войскам максимальное значение.

Соединенные Штаты могут использовать возможности военно-технической революции только при условии четкого понимания того, для чего им нужна военная мощь. Именно этого и не хватает сейчас американскому руководству. В 1993 году администрация Клинтона представила всесторонний анализ военного потенциала страны. Эта доктрина предусматривала наличие военной силы, способной одновременно вести две региональные войны типа войны в Заливе 1991 года — именно так представляли себе будущие конфликты военные эксперты. Они исходили из того, что войска противника будут напоминать армию Ирака 1991 года, т. е. располагать большой танковой группировкой и сравнительно многочисленными, но морально устаревшими военно-воздушными силами. Это допущение консервативных военных теоретиков не позволило администрации Клинтона выполнить обещание пересмотреть военную доктрину, которое было ею дано в начале срока. Именно поэтому, в частности, революционная перестройка вооруженных сил займет намного больше времени, чем предсказывали Советы в 80-х годах. Силы, способной бросить вызов Соединенным Штатам, а следовательно, и возможности серьезного соперничества двух сверхдержав больше не существует. Нет необходимости в полной мере использовать даже уже существующие технические достижения. Так что в мирное время военные институты, имеющие возможность медленно эволюционировать, вряд ли захотят подвергаться радикальной перестройке.

Мировая политика также будет оказывать влияние на ход военно-технической революции. Совершенно очевидно, что возрастет вероятность ограниченных боевых действий с использованием обычного оружия. Во времена холодной войны существовала опасность глобального конфликта, подобного великим противостояниям первой половины XX века. Именно эта возможность определяла направление американской и советской военной мысли. В ближайшие годы глобальные конфликты, скорее всего, уступят место локальным.

Самым плодотворным в рамках этого анализа может оказаться сравнение современных военных институтов со средневековыми. В Средние века, как и сейчас, суверенитетом обладали не только государства, но и политические, гражданские и религиозные образования — внутри- и надгосударственные, — которые, как и в наше время, могли вести боевые действия. Тогда тоже, в отличие от последующих двух столетий, способы ведения войны отличались большим разнообразием. Армия английских лучников и рыцарей сражалась совсем не так, как воины арабского султана Саладина, монгольские конники Чингисхана или вооруженные пиками швейцарские крестьяне. Силу армии невозможно было оценить — все зависело от того, где и с кем она сражалась.

Одним из самых тревожных последствий военно-технической революции могут оказаться трудности в оценке военного потенциала страны. Во время войны в Заливе даже опытные серьезные наблюдатели (не исключая, кстати, и военных экспертов) делали абсолютно неточные прогнозы относительно возможных потерь. Это было следствием не их консерватизма или некомпетентности, а отсутствия современной методики оценки военной мощи. Число танков, самолетов и солдат всегда трудно было оценить точно, еще труднее измерить огневую мощь. Сейчас вся эта цифирь практически ничего не может сказать о действительном потенциале вооруженных сил. На первый план выходит способность обрабатывать информацию, а также качество боеприпасов. В этих условиях военным аналитикам будет все труднее оценивать соотношение противоборствующих сил. Если прав адмирал Оуэнс, то с военно-технической революцией на поле боя придет своего рода тактическая ясность, но за нее придется заплатить ясностью стратегических оценок.

В XIX и начале XX века Бог, как говорится, не всегда был на стороне более многочисленных вооруженных сил, но победа всегда сопутствовала именно им. Однако военные технологии будущего могут позволить самым маленьким странам успешно противостоять крупным государствам. Так роте швейцарской гвардии удавалось останавливать целые армии, когда они пытались преодолеть горный перевал, а хорошо укрепленный замок месяцами мог подолгу выдерживать осаду войск, в несколько раз превосходящих его гарнизон. В новой ситуации трудности могут испытать даже США, когда они будут пытаться использовать военную силу для решения локальных проблем, стремясь при этом избежать больших человеческих и материальных потерь. Вполне вероятно, что противник, желая предотвратить американскую интервенцию, может попытаться нанести по Соединенным Штатам разрушительные удары или даже их уничтожить. Для того чтобы нейтрализовать американское превосходство на уровне дорогих и эффективных военных мегасистем (таких как авианосцы или спутники), достаточно будет иметь микросистемы — например, крылатые ракеты.

Итак, в будущем нас ожидает преобладание локальных конфликтов, возможность получения больших массивов переработанной информации, трудности в оценке военного потенциала. Все эти факторы могут привести к тому, что отношения между гражданским обществом и армией осложнятся. Политики будут стремиться использовать в своих целях все доступные им средства, не в полной мере понимая их предназначение. В то же время генералам, подчас далеким от глубокого понимания новых систем вооружения, придется ими управлять, при этом испытывая сомнения в целесообразности собственных действий.

В прошлом при радикальном изменении способов ведения войны военные всегда совершали большие ошибки. Огромные человеческие потери, понесенные европейскими армиями во время Первой мировой войны, стали следствием некомпетентности командования, но не это было главной причиной. Генералы были просто обескуражены новым уровнем огневой мощи, изменившимися условиями ведения войны. Перестройка военно-морских сил США во время Второй мировой войны, когда были созданы авианосные соединения, позволившие в конце концов очистить Тихий океан от японских сил, была осуществлена с меньшими потерями, но на нее тоже ушло много времени. Как показала битва у острова Мидуэй в 1942 году, мощный авианосный флот при всех своих огромных преимуществах был уязвим, если атакующий противник застигал его врас плох между боевыми вылетами истребителей, в момент их массовой дозаправки и пополнения боеприпасами. Как следствие, авианосцы далеко не сразу изменили характер военных действий. Этого не могло произойти до тех пор, пока обстоятельства вынуждали одну из сторон пренебрегать опасностью и допускать массовые скопления авианосцев (ситуация в начале войны) и пока авианосцев не было так много, чтобы можно было смириться с потерями. А последнее для Соединенных Штатов стало возможным только спустя два года после вступления в войну, когда они обзавелись достаточным для широкомасштабных операций количеством авианосцев, созданных в рамках программы военно-морского строительства.

Военно-техническая революция уже началась. Она потребует серьезной перестройки вооруженных сил. Масштаб перемен вряд ли полностью осознают как сами военные, так и политические лидеры. Эта революция открывает перед Соединенными Штатами перспективу обладания небывалой военной мощью, которая сделает их самой сильной державой на планете — сейчас и в следующем веке. Неудивительно, что в большинстве своем американские ученые приветствуют идею такой перестройки, видя в ней огромные возможности для своей страны. Однако революция подразумевает быстрые, бурные, а главное, непредсказуемые перемены. Клио многому может научить Марса, но, возможно, этот ее урок — наиболее важный.

---

[*] A revolution in warfare. Cohen, Eliot A Foreign Affairs; Mar/Apr 1996; 75, 2; ABI/INFORM Global pg. 37. Перевод с английского Натальи Шаталовой.

[1] Peter Paret “Revolutions in Warfare: An earlier generation of interpreters”, in “National Security and International Stability”, Cambridge: Oelgeschlager, Gunn & Hain,1983, р. 157–69; Andrew F. Krepinevich, “Cavalry to Computer”, Fall, 1994, р. 30–42.

[2] Albert C. Wedemeyer “Memorandum: German General Staff School Report”, July 11, 1938, р. 12.