ДМБ-87. Как служилось в армии во времена моего папы и как в ней служится сейчас (pазыскания допризывника)

[1]

5 октября прошлого года мне исполнилось 15 лет. Я являюсь допризывником. Однажды я уже проходил медкомиссию в военкомате. Скажу честно, мне было страшновато, потому что я в первый раз был у врачей без взрослых. Вдруг будут лечить зубы, чего я терпеть не могу? Или обнаружат, что у меня плохое зрение?

Но я оказался вполне здоров. В моей медицинской карточке все врачи написали: «Годен». Это значит, что через три года я вполне могу пойти на службу в армию. Конечно, у меня теперь часто возникают вопросы: «А хочется ли мне это делать? И если да, то зачем?» Ответ на второй вопрос, в общем, ясен: служить надо, чтобы научиться защищать себя и близких.

Первый вопрос гораздо труднее. Тут надо разобраться. Я часто слышал, как мой папа в разговорах с друзьями упоминал о времени своей службы. С ним-то я и поделился своими сомнениями. Он сказал: «Все зависит от того, каким ты станешь к восемнадцати годам, будет ли смысл в твоем пребывания в армии, будешь ли ты физически вынослив, психологически готов к тому, чтобы носить оружие и выдерживать армейские нагрузки. В конечном счете все будет зависеть от твоего желания, так как я думаю, что после 18 лет каждый человек волен распоряжаться судьбой по своему усмотрению».

Мама была категорична: «Нет, я не хочу, чтобы ты служил в армии. Несмотря на то что армия делает из мальчиков мужчин (они становятся взрослее, серьезнее, самостоятельнее), я все-таки не хочу. Ведь в современной армии нет условий нормального существования. Армия станет игрой на выживание».

Вот мнение бабушки: «Нагрузки в армии будут для тебя слишком велики. Я хочу, чтобы ты сначала поступил в институт, а уж потом (возможно) пошел в армию».

Дедушка дал самый туманный ответ: «Если выбирать между тем, являются ли годы службы в армии потерянным или обретенным временем, то я бы, скорее, назвал первый вариант».

После таких бесед я поставил перед собой задачу самостоятельно разобраться в том, что это значит — служить в армии. Мне пришлось прибегнуть к различным источникам.

Во-первых, это устные рассказы многих людей или интервью с ними. В первую очередь, с папой, который хоть и ворчал, что я отвлекаю его от важных вещей, но, тем не менее, охотно помогал мне и старался быть откровенным.

Я разговаривал и с теми, кто служил в армии давно (во времена папы и еще раньше), и с теми, кто демобилизовался совсем недавно, — с выпускниками нашей школы.

Во-вторых, я использовал письма. К счастью, бабушка и дедушка сохранили письма, которые присылал им из армии папа. Они были бережно сложены в стопку и перевязаны красной ленточкой. Но я обратил внимание на то, что большинство конвертов буквально изодраны. Я понял, что бабушке и дедушке не терпелось прочитать письмо, и они не тратили времени на то, чтобы аккуратно вскрыть конверт при помощи ножниц.

Мне удалось найти и другие солдатские письма. Одно из них датируется 1965 годом. Я отыскал его в школьном архиве. Большим подспорьем в работе стали письма из армии солдата-москвича Р. А., который служил в армии почти в те же годы, что и мой папа. Эти письма оказались у меня случайно. Письма середины 90-х годов передал мне мой руководитель Н. А. Макаров: из армии ему писали бывшие ученики. И, наконец, мне удалось прочитать совсем свежие армейские письма. Трудно судить, является ли мое исследование историческим. Для меня — точно, ведь я занимался тем временем, когда меня еще не было на свете. Для допризывника Александра Ковалева это и есть история в буквальном смысле слова.

«Служу Советскому Союзу!»

Моего папу Геннадия Викторовича Ковалева забрали в армию в мае 1985 года. Два месяца назад в стране, которая называлась тогда Советский Союз, произошла смена высшего руководства. Папа сказал, что это время в народе считалось «пятилеткой пышных похорон», так как один за другим умирали престарелые лидеры СССР.

Папа окончил школу в 1984 году и поступил на физико-математический факультет Борисоглебского пединститута. Но за два года до его призыва студентов вузов стали забирать в армию после окончания 1-го курса. Я сейчас думаю, что такое решение было абсурдным.

Но перед папой вопрос «служить или не служить?» не стоял. Воспитанный в семье партийного работника и учителя, в детстве он зачитывался романтическими книгами о благородных воинах (например, «Айвенго» В. Скотта), книгами о подвигах советских солдат. Он представлял себя то Александром Матросовым, то летчиком Гастелло. Папа просто обожал телепередачу «Служу Советскому Союзу», где показывали, какое замечательное это дело — служба в армии.

Его отец, а мой дедушка Виктор Андреевич Ковалев, занимавший пост партийного секретаря колхоза «Путь к коммунизму», легко мог устроить так, чтобы папа остался доучиваться в институте. Кстати, несколько лет спустя ему удалось провернуть эту операцию в отношении младшего сына, моего дяди Андрея. Папа же был несговорчив и все твердил: «Нет, я буду обязательно служить!» Дедушка предлагал папе «пристроить» его в элитную подмосковную часть, но он отрезал: «Или ты оставишь меня в покое, или я напишу заявление об отправке в Афганистан». Дедушка тогда отступился, сказав лишь: «Твоя жизнь, тебе и решать».

Сейчас папа откровенно говорит, что действовал сгоряча. «Юношеский максимализм, недостаток адреналина и жажда подвигов — вот что стало причиной моего "похода" в советскую армию», — сказал он мне.

Папа попал в ВДВ. Наверное, это произошло неслучайно: были учтены его физические данные и уровень образования. Существует молва, что служба в воздушно-десантных войсках престижна.

Я хорошо помню, с каким пафосом 2 августа этого года отмечался 75-летний юбилей ВДВ. По телевидению показывали, как сильно подвыпившие бывшие десантники орут какие-то песни и барахтаются в фонтанах. Для чего придумали такую традицию? Слава Богу, папа не придерживается ее и вообще не любит хвалиться тем, что он служил в ВДВ.

Я спросил его, почему же служба в ВДВ считается особенной и престижной.

Он сказал: «Главная причина — обычная романтика. Одни вэдэвэшные лозунги чего стоят: “С любых высот в любое пекло!” Или: “Кто в берете, тот вне закона”. Разве не круто? Десантники всегда там, где “горячо”: Афган, Прибалтика, Грузия, Абхазия, Приднестровье, бывшая Югославия, Чечня. Как ни парадоксально, но престижность службы в ВДВ укрепляет реклама. С экранов телевизоров десантник выглядит двухметровым амбалом, способным ломать кирпич рукой, ногой, головой, пробивать стены, стрелять по-македонски, справляться с множеством противников одновременно, водить различные виды военной техники и вдобавок ко всему этому еще и думать. Кто же, увидев такой образ, не захочет воплотиться в него за каких-то два года?

Но, я считаю, развал коснулся и этого рода войск, как и всей армии. Это было очевидно и в пору моей службы. Некоторые подразделения по существу превратились в стройбат, за что получили обидную кличку “голубые лопаты”, так как там больше строили и копали, чем занимались военной подготовкой».

По всей видимости, полный радужных надежд, мой папа 20 лет назад собирался научиться всем этим громко звучащим вещам. Но на КПП (контрольнопропускной пункт) части новоприбывших солдат, среди которых был и Геннадий Ковалев, встретил капитан Пархоменко и тут же заявил: «Вы, наверное, думаете, что у нас с утра прыжки, до обеда — стрельба, после обеда — каратэ, ночью — укладка?[2] Наивные люди! Сначала вы станете операторами БСЛ[3]».

Так и началась для папы двухгодичная эпопея под названием «Служу Советскому Союзу!»

«Дух»

Оказалось, что два года службы в армии четко подразделялись на совершенно различные отрезки. У моего папы это выглядело так. С момента прихода в часть до окончания курса молодого бойца (КМБ или «карантин») он назывался «духом». После окончания КМБ до полугода папа числился в категории «слонов». Следующие шесть месяцев (до года) воины-десантники носили звание «боевых слонов». Затем они становились «ветеранами» (это еще шесть месяцев). С полутора лет службы до выхода в свет приказа об увольнении (стодневка) — «дембелями». До ухода в запас человек мог позволить себе назваться «гражданским». Названия периодов службы в других местах могут различаться (в других источниках я находил иные названия), но их суть, наверное, везде была одинакова.

Итак, вначале мой папа стал «духом». «Дух», как я понял, являлся совершенно бесправным, безголосым и почти бестелесным (поэтому, видимо, и «дух») существом, которое всеми способами стремится выжить. Первоначальную закалку «духи» проходили в «карантине».

Первым делом сержанты стали рыться в рюкзаках новобранцев. Брали запасенную мамами снедь, даже одежду. Когда дошла очередь до рюкзака папы, он произнес: «Давай, шарь, там лежит пара чистого нижнего белья». Сержант окинул его недобрым взглядом: «Это кто такой борзый нашелся?» С той поры сержант запомнил остряка Ковалева и по всякому поводу старался его побольнее клюнуть.

Способы воспитания хороших манер в армейских условиях отличались необыкновенным разнообразием. Например, если солдат ходил с засунутыми в карманы брюк руками, то туда доверху насыпали песок, а затем карманы зашивали. Наказание заканчивалось, когда песка не оставалось, поскольку он сам по себе просачивался сквозь ткань.

Вот как выглядел обычный день десантника-«духа».

6.00 — подъем. За 45 секунд надо одеться. Если кто-то не успел, процесс одевания повторялся до тех пор, пока все не уложатся в норматив. Затем построение на плацу, форма одежды — голый торс, если температура положительная, и х/б, если она ниже нуля.

Начинается зарядка: бег 3 км, причем отдельные участки (150–200 метров) проходятся гусиным шагом или прыжками из положения сидя. После кросса — разминка в спортгородке, затем — брусья (15–20 метров в длину) проходятся по очереди 3 раза (на вытянутых, согнутых руках и толчками). Сорвавшийся с брусьев повторяет упражнение до тех пор, пока не пройдет их полностью. На тех же брусьях качается пресс — от 50 до 100 раз (в зависимости от настроения сержанта). Следующий этап — турник: 12 подтягиваний и 6 подъемов переворотом (выполняются в парах). Приседания в парах на плечах друг друга. И в конце — бег до казармы, 200 метров, из них 100 на кулаках (ноги в руках товарища) и 100 на плечах напарника. Пара, оказавшаяся около казармы последней, возвращалась в спортгородок и повторяла все сначала.

7.00 — туалет и заправка кроватей. Одеяла на кровати отбиваются тапочками или прощипываются, так что становятся похожими на кирпичики. Затем натягивается нитка, и по ней выставляется кровать, подушки, полоски на одеяле, тумбочки и табуретки.

7.30 — построение на плацу: строевая подготовка.

8.00 — завтрак. Строем и с песней «духи» направляются к столовой. По команде «Садись!» все садятся. «Начать прием пищи!» — командует сержант, и без всякого промедления солдаты начинают есть. После команды «Закончить прием пищи!» остается 2 минуты до окончания завтрака. Команда «Порядок на столах!» означает полное прекращение еды. Продолжительность завтрака зависела от настроения сержанта. Довольно часто солдат в столовую приводил один сержант, а второй уже заканчивал есть. Через 3–4 минуты раздавалось: «Порядок на столах!», и солдаты вынуждены были выбегать на построение.

8.30 — 9.00 — строевая подготовка. «Особо одаренным» в этом деле воинам выдавались в каждую руку по половинке белого кирпича, держа которые, они выполняли все упражнения. С этими же кирпичами ставили на «вытяжку»: воин делает отмашку руками, стоя на одной ноге. Вторая нога поднята на высоту 12–15 см.

9.00 — 9.10 — развод на занятия, где учили десантной специфике.

14.00 — долгожданный обед. «Духи» были вечно голодными. Но сержантов этим не разжалобишь. Первое блюдо было очень горячим. Поэтому приходилось выбирать: обжигать рот или остаться с пустым желудком. Правда, через некоторое время «духи» нашли выход из положения: они начинали со второго блюда, а за это время первое немного остывало.

15.00 — два часа физподготовки. Повторялось то же, что и на зарядке, и дополнительно включались элементы рукопашного боя.

17.00 — политзанятия. Советским воинам вдалбливали идеи марксизма-ленинизма, «воспитывая любовь к Родине и преданность делу коммунистической партии».

20.00 — ужин. Точная копия завтрака.

Время с 14.30 до 15.00 и с 18.30 до 19.45 называлось «личным». Сержанты обожали использовать его для исправления недостатков солдатской выправки на плацу, и тогда «духи» вдосталь могли насладиться их ненормативной лексикой.

21.45 — построение, перекличка.

22.00 — отбой (но отнюдь не сон). Офицеры покидали казармы, и к сержантам переходила неограниченная власть. Упражнение «подъем-отбой» продолжалось еще в течение получаса. Папа сказал, что за период «карантина» мастерство «духов» выросло настолько, что они раздевались за 35 секунд, а одевались за 20.

Далее минут 10–20 было стояние на грядушках кроватей (руки на одной грядушке, ноги на другой) или держание уголка (лежа на спине, ноги подняты). За срыв упражнения следовало наказание ударом ремня.

После этого сон приходил мгновенно.

Что же писал мой папа домой, когда он был «духом»? Прежде чем заняться анализом писем этого периода, необходимо поразмышлять о папиных армейских письмах вообще.

Всего в стопке, предоставленной мне дедушкой, оказалось 39 писем (адресатом 5 указан младший брат Андрей). По годам письма распределились так: 1985-й (с мая по декабрь) — 26, 1986-й (полный год) — 12, 1987-й (с января по май) — 1. Уже эта статистика позволяет сделать вывод о том, когда папе приходилось тяжко, а когда легко, ведь письма из армии — это единственная форма общения с близкими людьми, а общаться всегда больше хочется в трудных ситуациях.

Еще надо подчеркнуть, что это письма родителям, от которых все-таки намеренно скрываются многие факты, чтобы лишний раз не волновать их. Письма брату звучат уже по-иному, хотя и их папа писал, в чем я не сомневаюсь, с учетом того, что они могли попасть в руки родителей. Если бы в моем распоряжении оказались письма, которые папа отправлял друзьям, то там бы обнаружилась совсем другая степень откровенности. У меня появилась возможность убедиться в этом: я читал письма нынешних солдат к друзьям.

Письмо от 14.05.1985 г. Это даже не письмо, а записка «на лету». Его папа отправил из Москвы, где находился сутки в ожидании поезда.

«У меня все хорошо. Трое суток был на пересыльном. Все ждал, куда же меня пошлют. Там жили неплохо, кормили хорошо, по полдня валялись на плацу, ходили в кино, занимались строевой. Пишу письмо из Москвы, где мы проездом. Нас 15 человек, везут нас в Псков, где и будем проходить службу в рядах доблестного автобата».

Папа солгал. На самом деле он прекрасно знал, что его направляют в Черниговскую гвардейскую воздушно-десантную дивизию, названную так потому, что она формировалась в годы Великой Отечественной войны под городом Черниговом. Сейчас ее принято называть Псковская дивизия (по месту постоянной дислокации). Это та самая часть, которая стала печально знаменитой во время второй чеченской войны.

Папа лгал намеренно. Известно, что в середине 80-х годов шла афганская война, и те, кто служил десантником, с большой долей вероятности могли там очутиться.

Письмо от 23.05.1985 г.: «Хочу извиниться перед вами за то, что в первом письме написал, что служу в автобате. На самом деле я попал в военно-десантные войска. Хотел, чтобы вы не волновались, да и сейчас волноваться особо нечего, так как служба идет хорошо, правда, у нас физподготовки больше, чем в других войсках, зато и кормят лучше. Сегодня я дневальный, вот и решил написать письмо, пока есть свободное время. Я нашел себе друзей, так что жить не скучно, да и скучать времени нету». В конце письма — очень важная приписка: «Кстати, ни денег, ни посылок не высылайте, они мне не нужны, ладно?»

В свете того, что папа мне рассказал об «одном дне десантника-духа», содержание письма легко расшифровывается. «Чуткие» сержанты присвоили бы и деньги, и содержимое посылки без зазрения совести.

Я спросил у него, действительно ли десантников кормили лучше, и он подтвердил это. «Еды, за исключением времени карантина, всегда хватало, только тоска была по домашней пище, — сказал он. — Нам 2 раза в сутки полагалось сливочное масло, тогда как в большинстве других родов войск всего 1 раз. Круглогодично на столе стоял салат. На ужин обязательно была селедка, утром и в обед — мясо. По воскресеньям паек дополняли 2 яйца. В особо значимые праздники — 7 ноября и 2 августа — нас “баловали” даже пирожным».

Письмо от 31.05.1985 г., адресованное брату Андрею. Если родителям папа осторожно пишет: «У нас физподготовки больше, чем в других войсках», то брату об этом же несколько иначе: «До потери пульса занимаемся спортом, отрабатываем элементы прыжков, так что х/б мокрое становится».

Письмо от 4.06.1985 г.: «Здесь 4 парня из Воронежа, помогаем друг другу чем можем». Наличие земляков в армии было очень важным фактором. Ласково земляки называли друг друга земами.

«Началась серьезная подготовка к прыжкам, завтра будет боевая укладка, а 6 июня будем прыгать. Страшновато, но ничего, не я первый, не я последний. Наш карантин начали ускоренно готовить, то есть сократили время подготовки. Ходят слухи, что поедем в “теплые края”». Под «теплыми краями» папа подразумевал Афганистан. Быть может, и были такие планы, но потом изменились, на войну папа, слава Богу, не попал.

«С сержантами живу, как все, ни хорошо, ни плохо. Придерживаюсь девиза одного из пушкинских героев: “От службы не бегай, на службу не нарывайся”».

Самыми главными начальниками для «духов» были сержанты. Они руководили армейским «естественным отбором». («Почти по Дарвину», — сказал папа.) Выживали сильнейшие — как правило, не телом, а духом. К слабым в армии относились без лишних церемоний. Один из сослуживцев папы по фамилии Ванкевич так и остался «духом» до конца срока службы.

Письмо от 8.06.1985 г.: «Сделали 2 прыжка с самолета АН-2, один учебный, а один боевой с полной укладкой. Теперь до конца карантина прыгать не будем.

Вам, может, интересно знать, какие ощущения я испытывал. Сначала было все равно — прыгать или нет, а потом уже в самолете пришло небольшое чувство страха перед прыжком, но я сумел его побороть и выпрыгнул самостоятельно. Вы даже представить себе не можете те ощущения, которые испытываешь, когда уже летишь на парашюте: внизу прекрасный пейзаж, кругом тихо, только слышен звук уходящего самолета. Второй прыжок совершал спокойно, даже с некоторым интересом. За прыжки нам дали деньги, по три рубля за каждый, и значок парашютиста».

К этому письму папа дал такие комментарии: «Первые два прыжка мы действительно делали с самолета АН-2, так как он медленнее и безопаснее. А уже начиная с третьего прыжка, это был ИЛ-76. Техника была такая: упираешься в купол впереди стоящего и бежишь. Отталкиваешься от самолета как можно дальше — в противном случае может протащить по филенкам фюзеляжа (такие случаи были на АН-2) .

Насчет того, что первый прыжок совершен самостоятельно, я прихвастнул. Получилось так. По очереди я прыгал третьим. Мне надо было отсчитать три секунды и начинать движение к двери, а я «стартовал» сразу. Выпускающий офицер схватил меня и остановил. И вот тогда стало по-настоящему страшно, наступил так называемый стопор. Выпускающему пришлось «помочь» мне. Вообще, когда прыгали «духи», выпускающие всегда пристегивались внутри самолета ремнем, иначе очень часто появлялись бы вакансии на их должность.

Зато совсем другая обстановка бывала в самолетах, когда прыгали офицеры. Мне несколько раз приходилось оказываться среди них. Тогда редко кто был трезвым, даже экипаж самолета. Солдатам, которые, конечно, не употребляли спиртного, становилось весьма неуютно в такой компании.

Ощущения от первого прыжка отчетливо помню до сих пор. Кажется, будто ты смотришь кино, и все это происходит не с тобой. Самолет трясет так, словно ты едешь на телеге по разбитой дороге».

Подробнее рассказал папа и о том, как вручается значок парашютиста. Тут существовал целый ритуал. Сам значок в ВДВ называли «тошнотиком» (из-за неприятных ощущений, когда впервые оказываешься в самолете). Приземлившись после первого прыжка, солдат представляет себе, что он — герой Советского Союза, грудь заполняют необъяснимо торжественные чувства. Но он тут же слышит отрезвляющие слова офицера: «Купол на горб и бегом в часть!» Вечером в казарме сержанты производили «раздачу». Дело в том, что этот значок ввинчивающийся. Чтобы скрепить болт с гайкой, надо сделать на форме отверстие. Этой процедурой и занимались сержанты: они кулаками вбивали «тошнотики» в грудь молодых солдат.

«Слон»

Прежде чем перейти в следующую категорию, десантники-«духи» должны были пройти через ритуал перевода. Заключался он в следующем. В казарме устанавливали вверх ножками табуретку. «Дух» должен был взгромоздиться на нее таким образом, чтобы на одной паре ножек были руки, а на другой — ноги. Двое старослужащих располагались сзади и со всего размаха ударяли вторым табуретом по мягкой части. Это называлось десантированием, так как «духи» «парили» несколько метров. Некоторые пытались прыгнуть до удара, чем только усугубляли свое положение: они срывались с ножек табуреток и разбивали себе лица.

С точки зрения папы, название второго отрезка солдатской службы — «слон» — появилось из-за вида бойцов, бегущих в противогазах. Старый образец противогаза имел длинный гофрированный шланг, соединяющий маску с баком очистки. Со стороны воины в противогазах были очень похожи на самое крупное наземное млекопитающее.

«Слоны», перейдя из карантина в роту, испытывают гораздо более сильные трудности. Если там над ними командовали и издевались только сержанты, то здесь это делают все, кому не лень. Процесс ломки, о котором говорил мне папа, особенно ощущался именно в период «слоновства». С собственным «я» приходилось расставаться.

Из письма Р. А. от 7.11.1987 года: «Первые полгода службы, да и некоторое время потом все мои желания были поспать побольше и побольше и получше поесть. Все это время я ничего не читал, даже газет. Телевизор смотреть не было ни времени, ни желания.

Я постарался максимально опроститься, но это не то животное состояние, которое было раньше. Но, что плохо, я старался постоянно играть не свою роль, которая плохо у меня выходила.... Сначала я играл роль эдакого рубахи-парня, потом — роль “черпака”[4], а под конец вообще запутался, понял, что теряю собственное "я". Я подлаживался под других, но делал это неизобретательно, я почти растворился, не осталось ничего своего».

Считается, что армия делает из мальчиков мужчин (вот и моя мама так сказала), но тогда мужчина — это мальчик, потерявший собственное «я».

Мне кажется, что дедовщина — это страшное явление, в основе которого унижение одного человека другим. Папа рассказывал, что старослужащие могли сказать «слонам»: «Нам нужны бутылка водки и килограмм шоколадных конфет. До утра достать хоть из-под земли!» Денег, конечно, никаких не выдавалось. Или заставляли бегать с шестнадцатикилограммовой гирей с первого этажа здания казармы на третий и обратно, а потом еще и отжиматься на кулачках. «Дембеля» со злорадством смеялись: когда-то и им приходилось делать то же самое. Те, кто пытался оказывать сопротивление, ходили в синяках. Офицеры этого «не замечали».

В чем причины дедовщины и беспредела в армии, где лежат их корни?

Что-то вроде ответа на этот вопрос я нашел в повести Ю. Полякова «Сто дней до приказа»: «Говорят, все началось после сокращения сроков службы в шестьдесят седьмом году. Давайте смоделируем: вы служите три года, а новые призывы — только два!.. Обстоятельства сложились так, что “трёхлетки” стали срывать зло на “двухлетках”… А дальше нечто вроде цепной реакции…»[5]

Но и до 1967 года дела в армии обстояли далеко не гладко. Вот как изображена армейская дисциплина в офицерском письме в партийные органы 1952 года:

«Дорогие товарищи!
В рядах Советской Армии я уже 23 года, за это время были ряд реформ, если можно так назвать, но меня больше всех волнует состояние дисциплины в послевоенный период. Несмотря на приказ 0082, существенных изменений не произошло, по той простой причине, что большинство офицеров и генералов поняли требования приказа неправильно. Вместо строгой требовательности и усиления воспитательной работы — грубость, беспросветный мат, оскорбления, так например: генераллейтенант Солдатов на другой же день после ознакомления с приказом начал сыпать такие оскорбления не лейтенанту даже, а полковникам, и просто уже при виде его старались спрятаться подальше. Эта дисциплина привела к общему разложению — массовому пьянству, расцвету похабнейшего мата, хулиганства, о которых, конечно, никто никуда не доносит, если не замешаны гражданские лица, — тогда трудно укрыть…
г. Молотов, войсковая часть 34562. Майор Некрасов»[6].

Мне кажется, что дедовщина являлась спутницей армии в России со времен царя Гороха. Стоит почитать, например, рассказы Н. С. Лескова, и сразу увидишь, какая «дисциплина» в армии была в стародавние века, которые сейчас многим историкам кажутся благодатными, когда «ковалась слава русского оружия». Где-то я слышал, что и само понятие «дедовщина» взялось из тех времен, когда солдаты в России служили по 25 лет, то есть старослужащие были дедами в прямом смысле.

А может быть, причина дедовщины кроется в беспросветном однообразии армейских буден (очень яркий художественный пример — фильм П. Тодоровского «Анкор, еще анкор»). Чтобы как-то скрасить свое существование, офицеры, а за ними и солдаты устраивают все эти «концерты» или, по выражению папы, «детские игры взрослых дядей».

Папа сказал, что во время серьезных, непоказушных учений никакой дедовщины не было, каждый делал свое дело. Так, будучи «слоном», папа побывал на полевых учениях в городе Поречье (Белоруссия). И тогда все испытывали большие трудности, спали в палатках, ни у кого не было свободной минутки. Зато не было дедовщины.

Я думаю, что дедовщина будет уничтожена только тогда, когда сама армия в корне изменится. Армия времен папы (да и теперешняя) напоминает тюрьму. Не случайно, что существует армейская «феня» (то есть слова, которые необходимо переводить на обычный язык). Солдаты — те же рабы, поэтому и делают все только из-под палки, после побоев. Исчезнет «рабовладельческий строй» в армии — исчезнет и дедовщина.

Еще одним армейским бичом является «рабочка» — привлечение солдат к различной, чаще всего трудной и изнурительной, физической работе. Бесплатной рабочей силой становились, как правило, «слоны». Папа говорил, что ему приходилось работать очень часто. Строили что-то на территории части, разгружали вагоны с цементом, кирпичом, батареями центрального отопления. За территорией части трудились на разных стройках. Приходилось и собирать землянику, так как жена капитана Пархоменко обожала земляничное варенье.

«В настоящее время ничего полезного не делаем, только убираем снег около гаражей да где-нибудь работаем» (из письма выпускника Новокурлакской средней школы 1994 г. К. В. от 21.01.1996 г.).

«Неделю перебирал картошку. Ужас какой-то. Картошка вся гнилая и мокрая. Только треть годится на что-нибудь» (из письма Р. А. от 12.10.1987 г.).

И везде — уборка территории. Я понял, что одним из главнейших врагов «слона» является снег.

Правда, солдатам нравилась та «рабочка», которая проходила вне «зоны». Понятно, почему: «Как-то на неделе послали меня и еще одного парня работать в детский садик. Как оказалось, там нужно было раскидать снежную кучу. День был солнечный, хоть и не очень жарко. Работали в свое удовольствие, что бывает не часто, да еще в армии. Потом за нами приехал офицер, мы помогли ему перевезти мебель. До обеда мы закончили довольно большую кучу. При этом никакой усталости и без всякого напряжения. Остались еще две маленькие кучи. Нас там накормили отличным обедом. На первое гороховым супом, и не таким, как у нас в части, где я могу съесть только десять ложек (в основном вылавливаю картошины). На второе картошку (да не такую, как у нас) с яичницей» (из письма Р. А. от 17.04.1988 г.).

Доставалось «слонам» и во время бесчисленных проверок. Среди солдат даже ходил такой анекдот: «В Пентагоне разрабатывали план уничтожения СССР. Надо было сделать выбор из трех предложений:

Объявить СССР войну и напасть.

Не объявлять войны и напасть.

Объявить войну и не нападать: русские сами себя уничтожат смотрами и проверками».

В назначенный день, невзирая на погоду, дивизия выстраивалась на главном плацу, и у каждого военнослужащего проверялось наличие всего необходимого имущества: 2 иголки с нитками, берет, ремень, бушлат, котелок, противогаз — словом, все, кроме трусов и тельника. На одежде в обязательном порядке должна была находиться бирка с персональными данными. Отсутствие какой-либо мелочи было катастрофой, приравнивалось чуть ли не к дезертирству. В период папиного «слоновства» случилась для него и «послабуха», хотя и за счет здоровья: в октябре 1985 года он находился в госпитале. Диагноз — желтуха. Заболела почти вся рота. Произошло это, как рассказал папа, из-за следующего ЧП. Кто-то из «дедов» оставил в казарме непотушенную сигарету. В результате — пожар, выгорел весь третий этаж, где и располагалась папина рота. Солдат разместили в палатках.

«Продолжаем жить в палатках, хотя температура на улице не более +10. Наш шеф-майор говорит, что к Новому году должны перейти в казармы, но, по-моему, если мы поживем здесь еще хотя бы месяц, то можно будет по утрам выносить трупы замерзших. По утрам бегаем на зарядку, несмотря на то что идет дождь. Но ничего, хоть и трудновато, но с каждым днем все ближе к дембелю», — писал папа брату Андрею (письмо от 8.09.1985 г.).

Никаких мер санитарии в палатках, конечно, предусмотрено не было. Единственное: перед входом в столовую стоял чан с раствором хлорки, где мыла руки вся рота. Отсюда и желтуха.

«Немного о моей жизни в госпитале, — сообщал папа в письме от 12.10.1985 г. — Здесь лежит почти вся наша рота, так что я “жертва” эпидемии. Лежим в коридоре. Компания подобралась веселая. Отоспались за 2 дня и теперь забавляем друг друга байками до полуночи. Ходим совершенно здоровые дяди. Ночью лазим за яблоками в местные сады. Тайно ходим через день в госпитальную баню. Благо, дверь напротив моей кровати. После бани сон крепче».

Вообще, госпиталь для солдата — это своего рода санаторий. Р. А., также оказавшийся в госпитале, так описывал свой распорядок дня: «Тут неплохо. Подъем в семь часов, никто не гонит на территорию, ни даже палату убирать. Коридор, процедурную и туалет моет дневальный, а палаты — уборщица (!!!). И это в военном-то госпитале! Встанешь не спеша, пойдешь умоешься, посмотришь телек, выкуришь сигарету и в полдевятого завтрак. Кормят тут удовлетворительно. Только картошки давно не видел. А сегодня утром дали какао. После завтрака свободное время до обеда. Обход и врачебные назначения тут по понедельникам и четвергам.

В понедельник сразу же записался в библиотеку и теперь взапой читаю, благо времени достаточно» (20.07.1987 г.).

«Боевой слон»

«Вашу посылку и деньги получил, за что очень благодарен. Деньги “прокачали” в кафе, так что от 10 рублей осталось всего 6 копеек. Но это ничего, скоро дадут зарплату» (письмо от 14.11.1985 г.). Прошло полгода папиной службы, и из категории «униженных и оскорбленных» он перешел в отряд «боевых слонов». Дышать стало легче, теперь можно было беспрепятственно получать посылки, ходить в булдырь (так среди военных называлась солдатская чайная). И солдатская зарплата оставалась в его карманах.

Я поинтересовался, сколько платили воинам в то время. Папа сказал, что рядовым выдавали 10 рублей (если он был за штатом, то 8), сержантам — от 14 до 32 рублей. Кроме того, платили за каждый прыжок с парашютом по 3 рубля, после десятого прыжка — по 4 рубля (1 рубль за сам прыжок плюс 2–3 сложность, если он совершался с боеприпасами). Кстати, за два года службы папа прыгал 19 раз.

Это были небольшие деньги, их хватало на несколько посещений булдыря. Раз в месяц можно было добавить к своему рациону банку сгущенки и немного колбасы. Эти продукты находились на самом верхнем этаже деликатесов.

Однако сладкой жизнь «боевых слонов» не назовешь. Мне кажется, что это одна из труднейших ступенек армейской иерархии. Вот что пишет о положении «боевых слонов» (или, по-другому, «черпаков») Р. А.: «Сегодня первый раз стою самостоятельно дежурным по роте. Сегодня воскресенье, и никому из дембелей стоять в наряде неохота. Меня они готовят как замену, ведь они уйдут через месяц, ходить дежурным буду я. Сегодня у меня дневальным один узбек, “дембель-дух”, переведенный из дембелей в духи за воровство. Раньше мы тоже ходили в наряд, только он дежурным, а я дневальным. Тогда он меня мурыжил, я и полы по несколько раз в день мыл, и, бывало, спал час-два, не больше, а то и вообще не спал. Да и вообще я от него натерпелся изрядно. Но сейчас я на него злобы не держу, хотя должен, понимаете, должен быть злым — ведь я черпак. Деды и дембеля устраивают мне втык за плохо убранный кубрик, за расстегнутые пуговицы у духов, за то, что они плохо поют песню, за то, что они не подшиты, — короче, за все. И все это я должен в удесятеренном виде “втолковывать” духам. А я не хочу и не могу гонять людей, тем более, что некоторые моего призыва. Но я должен, и я буду это делать, так как не хочу пахать так же, как пахал до этого» (17.04.1988 г.).

В середине апреля 1986 года папу перевели в разряд «ветеранов»: подходил к концу первый год службы. Переводили посредством шестиразового отбивания мягкого места бляхой армейского ремня на виду у всей роты.

«Ветеран»

За год, проведенный в армии, папа освоил специальность связиста, научился рукопашному бою, он умел пользоваться оружием и десантироваться с парашютом, то есть был уже хорошо подготовленным воином. Спрашивается — зачем нужен второй год службы? Ведь если судить по его письмам и по теперешним рассказам, он затем целый год, что называется, бил баклуши. Вместо этого он мог бы учиться в институте, а так это был еще один год забывания знаний, полученных на первом курсе вуза.

Письма домой стали очень редкими, хотя он извинялся, что порой не писал больше месяца, но исправляться и не думал. Теперь ему казалось, что и писать-то вроде не о чем:

«Вот вы жалуетесь, что я вам не пишу, но знали бы, как другие пишут. Тут у нас парень есть, так он пишет так: “Мама, приехал из командировки, вышли сто рублей”. Или: “Мама, уезжаю в командировку, вышли денег”. Делает такие послания не чаще одного раза в два месяца. А вы говорите…

Немного о себе. Жив, здоров. Ленивый только стал, на зарядке и то бегать не хочется. Хожу по чайным, мороженое, пирожное… Только и дел — связь качать, да на зарядку иногда выхожу, но мы с Меркуловым решили спортом заниматься».

То есть вот она — пора «ветеранства». В этих словах, мне кажется, заключена ее квинтэссенция.

В этом же письме от 25.04.1986 г. папа просит родителей: «Пришлите книги по немецкому за школьный курс. По физике и алгебре у меня есть. Вот пока море свободного времени, решил заняться». Все его думы — о продолжении учебы в институте. Теперь это не кажется таким далеким, почти недостижимым. И уже не хочется «выть по-волчьи».

Солдат-«ветеранов» часто отпускали в город — давали увольнение. Вот, например, что он писал в письме 27.04.1986 г.: «Вчера отпросились у дежурного по связи и два часа гуляли по городу. Сходили в баню, потом в пельменную, попили сока, поели мороженого, короче говоря, почувствовали запах гражданской жизни»,

Досуг солдат разнообразием не выделялся. Изредка их водили строем в драмтеатр и на фильмы. Замполиты тщательно изучали репертуар и выбирали «произведения патриотического содержания». Но в период «ветеранства» можно было тайком улизнуть из части (по-солдатски — «уйти в самоход»). Тогда смотрели фильмы не из плана воспитательной работы с личным составом замполита. Особой популярностью пользовались «Десять негритят» С. Говорухина, «Забытая мелодия для флейты» Э. Рязанова, «Маленькая Вера» В. Пичула. На последний фильм пробиться было невероятно трудно.

Вроде совсем недавно, каких-то полгода назад, он был «слоном», служил мальчиком для битья и на побегушках, но для армии полгода, как я понял, — «дистанция огромного размера». Теперь папа сам гонял «слонов». Правда, его «воспитанность» и образованность не допускала особой жестокости, но все же и он приложил свою руку к «дедовщине». Об этом он рассказал, конечно, не родителям, а брату Андрею в письме от 26.08.1986 г.:

«Нужно, наверное, рассказать немного о себе, но о чем? Я даже не знаю. Раньше время летело быстро, гоняли нас старики и офицеры, не замечали, как дни проходили, а теперь сам стал таким. Лежишь — спать неохота, спрашиваешь у молодых: “Мужики, как жизнь?” Они в ответ (хором): “Мы счастливы! Быстрей бы ночь прошла и на работу”. Не дай бог, кто-то не ответит: упор лежа и отжимание до потери пульса. Или кто-то из наших скажет, чтобы они выразили общее презрение “старикам” другого взвода. “Слоны” (молодые) выразили. “Старики” встают, им навешают чего-нибудь. Потом другой взвод нам — общее презрение. Мы встанем, им навешаем. Скука зеленая. Вот так и коротаем дни и ночи».

Однако вскоре в армейском благополучии папы появилось темное пятно: «Учения замучили, через каждые три дня батальон куда-то выезжает. Опять появились слухи, что будем менять Витебскую в ДРА — в сентябре или октябре станет все известно» (письмо от 29.08.1986 г.).

Витебская — это Витебская дивизия ВДВ, ДРА — Демократическая Республика Афганистан. Значит, вновь замаячили «теплые края». Открыто никто ниче го не говорил, но солдаты видели, что происходит нечто непредвиденное: приостанавливали увольнение в запас отслуживших два года, молодых воинов готовили по ускоренной программе, чуть ли не каждую ночь объявляли тревогу (так что все ложились спать одетыми).

Но папе опять повезло: в Афганистан он так и не попал. Мне все же захотелось узнать: а вот если бы он там оказался, то что бы было?

В Новом Курлаке живет сейчас бывший «афганец» Игорь Н. Он долго не хотел мне рассказывать о своей службе, но в конце концов дал согласие на беседу.

Игорь родился и вырос в Узбекистане, в Сырдарьинской области. Был сиротой: мать умерла, отец, по существу, бросил его на произвол судьбы. Воспитывался у тетки, которая даже не приходилась ему родственницей. Его, как сироту, не имели права отправлять в Афганистан, но на такие «мелочи» не обращали внимание. Напротив, за него некому было вступиться.

Служил Игорь Н. в 1982–1984 годах. Кампания «помощи братскому народу» была в разгаре. Полгода провел в учебке в Туркмении. Оказался в мотострелковом полку. «Пехота — идешь, хоть и неохота», — так он ответил на вопрос, в каких родах войск он служил.

Часть располагалась на севере Афганистана, на границе с Ираном. Она представляла собой палаточный лагерь, обнесенный забором. Вначале это казалось непривычным: вместо казармы — палатка. Медсанчасть — тоже палатка. Офицеры приезжали без семей. Во всем полку было только три женщины: два повара и продавщица солдатского магазина.

Однако в расположении части доводилось бывать не часто и не долго. Это была самая настоящая война. Вначале вступала разведка, которая выясняла, где находятся «противники революции». Затем поднимали артиллерию, ВВС и, наконец, пехоту. Приходилось пешим порядком преодолевать 30–40 и более километров. И это в горах, в неизвестной местности.

На первом этапе переводчики выкрикивали, чтобы из селения (кишлака) выходили мирные граждане. Гурьбой бежали женщины, дети, старики. Еще с утра проводилась артподготовка — пристрелка. В нужный момент артиллеристы при поддержке авиации открывали огонь.

Когда все стихало, наступала пора пехотинцев, в задачи которых входило делать «зачистку». «Бывало, бросишь гранату в окно, — говорит Игорь, — зайдешь потом в дом, а там лежат женщина и двое-трое детей».

Время зачисток солдаты использовали для поживы. Особой целью пехотинцев был ларек зачищаемого кишлака. Его в обязательном порядке грабили. «Взваливаем на плечо мешок орехов, пошарим в кассе — местная валюта называлась афгани. Потом в другом, “мирном”, кишлаке мы покупали на эти деньги модные тогда джинсы и дипломаты — это были такие чемоданчики. Правда, вывозить все это из Афганистана запрещалось, но каждый находил какую-нибудь лазейку».

После зачистки в населенный пункт входили правительственные афганские войска, и в средствах массовой информации объявляли, что именно они совершили удачную операцию против врагов демократического Афганистана.

Каждую неделю с солдатами проводили политзанятия. Бойцам внушали, что им выпала огромная честь укрепления интернациональной дружбы, что Афганистан — это, считай, шестнадцатая республика Советского Союза, что необходимо помочь братскому народу. Многие, в том числе и мой собеседник, искренне верили в то, что они выполняли так называемый интернациональный долг.

Но, судя по тому, что я услышал, интернациональный долг выполнялся весьма странно. Игорь рассказал, например, как его сослуживцы пытались добыть у седобородого старика сведения о том, где скрываются «душманы». Вначале сожгли все заготовленное им для скотины сено, которое — и это я знаю не понаслышке — дается огромным трудом. А затем стали стрелять по ногам, заставляя старика плясать. Бывало, что под дулом автомата насиловали афганских девушек и женщин.

Спиртное было в Афганистане под строгим запретом, но его всегда можно было достать: шустрые прапорщики гнали самогон и в открытую торговали им. Правда, рядовому составу он был не по карману, поэтому почти все поголовно баловались «травкой». А однажды Игорь попробовал и героин. Он сказал, что после этого стал как бы сам не свой: голова работала четко, но ни руки, ни ноги не шевелились. Он не мог согнать с носа муху. Потом страшно болела голова. И с тех пор Игорь решил не повторять эту «забаву».

Один раз он оказался в конвое, сопровождавшем осужденного офицера в Советский Союз, в тюрьму. Этот офицер (их бывший ротный) уехал в отпуск и не вернулся в назначенный срок в часть, скрывался, где мог. Видимо, не выдержали нервы. Его все-таки отыскали. Состоялся суд. Наказание (5 лет заключения) он должен был отбывать в Туркмении. От пограничного города Кушка, куда надо было его доставить, до родного города Игоря сутки езды на поезде, поэтому его и еще двоих солдат (родом тоже из Средней Азии) взяли в конвой. Старшим назначили офицера, друга осужденного.

В Кушке случилось ЧП. Друзья-офицеры «загудели» в привокзальном ресторане, да так, что дело дошло до размахивания пистолетом. Вмешалась военная комендатура. Офицера, старшего конвоя, забрали на «губу», а вот подлежащего заключению, который был одет в «гражданку», отпустили восвояси. Солдаты, целый день ничего не евшие, тоже оказались на гауптвахте. Затем, конечно, во всем разобрались, но ведь преступник-то гулял на свободе! Правда, он добровольно явился в комендатуру, но мог бы и улизнуть.

Игорь три дня провел дома. Таким счастливым, как в эти дни, он, по его словам, никогда больше не был.

Солдатам-«афганцам» выплачивали за службу не рублями, а чеками. Если их копить, то можно было затем в СССР отовариться в специальном магазине, который почему-то назывался «Березка». Но мало кто из рядовых копил свои чеки. За месяц службы они получали 7 чеков, а бутылка самогона у прапорщиков стоила 25.

Одновременно деньги шли солдатам на сберкнижку. Выйдя на дембель, Игорь получил 150 рублей. Эта сумма казалась ему сказочным богатством.

Потом его частенько приглашали в школу, чтобы он выступил перед пионерами и комсомольцами. Тогда он говорил совсем не так, как со мной, а повторял слова лекций, которые слышал на политзанятиях. «Так было принято», — завершил свой рассказ Игорь.

А я подумал: как хорошо, что папу миновала чаша сия.

«Дембель»

Главная задача «дембелей» заключается в том, чтобы «ковать дембель», то есть готовиться к нему: надо было достать новый тельник, новые сапоги. Папа говорит, что если очень постараться, то в армии можно было достать все.

Но «ковали дембель» не все. Некоторые не делали этого из-за природной лени, другие хотели просто вычеркнуть два года службы из своей жизни и памяти, третьим это было не дано: сломанные армейскими условиями, они так и оставались «духами». В каждом коллективе встречаются «белые вороны», чем-то отличающиеся от основной массы. И если им не удается приспособиться к существующим порядкам, то их тут же начинают «клевать». Они становились изгоями среди своих сопризывников. Унижая их и издеваясь над ними, остальные зарабатывали «авторитет» среди себе подобных.

Одним из первейших признаков «ковки дембеля» было оформление дембельского альбома. Альбом цел до сих пор. Только я понял, что память об армии не слишком дорога папе: я ни разу не видел, чтобы он открывал его. Да и хранится он не в нашем доме, а у бабушки с дедушкой.

Но посмотреть там есть на что. Обыкновенный для середины 80-х годов фотоальбом превращен в подобие произведения искусства. Обложки обшиты голубым (цвет ВДВ) бархатом, на листы аккуратно наклеена цветная бархатная бумага. Некоторые из листов тщательно заретушированы черной тушью, а сверху при помощи зубной щетки сделаны цветные вкрапления. Обложка украшена орнаментом и надписью «Память о службе». Буквы и орнамент вырезаны из нержавеющей стали. К задней обложке прикреплены четыре солдатские звездочки. Там же еще одна надпись: «1985–1987. Псков. Цена — 2 года». Листы скрепляет подлинный парашютный строп, с концов которого свисают гильзы от пуль.

Я спросил у папы, как он доставал такое богатство. Он ответил, что сделать это было не столь сложно. Что-то присылалось из дома: всегда найдутся сослуживцы, у которых мама — завсклад или завмаг. С ними можно произвести обмен, предложив то, чего нет у них.

Гильзы от пуль можно было в немереном количестве насобирать на стрельбище. На роту выдавали определенное число патронов, и их надо было непременно все отстрелять. Часто получалось так, что полроты было на каком-нибудь выезде, и оставшиеся «отдувались» за них. Случалось, и просто закапывали патроны, потому что от стрельбы наступала изжога.

Вообще-то официально делать дембельские альбомы запрещалось. Но обычно офицеры этого «не замечали». Изымали альбомы только в экстренных случаях у тех, кто совершал какой-нибудь проступок и вводил начальство в гнев. И особисты (особый отдел — секретная армейская служба безопасности) смотрели на это сквозь пальцы.

Альбом открывает «торжественная» часть. На форзаце — коллаж из открыток с видами Пскова. Далее — еще более торжественные моменты: слова, буквы которых вырезаны из цветной бархатной бумаги: «730 дням службы посвящается», «Черниговская гвардейская воздушно-десантная дивизия», «2 лучших года своей юности я отдал тебе, Родина!». Венчает официальную часть фотоальбома папин цветной снимок в форме десантника. К фотографии идут стропы из белых ниток с куполом парашюта из бархатной бумаги. Рядом — незабываемые даты: 1985–1987. Надо учесть, что цветные фотографии в то время были не частым явлением, стоили они дорого, так что папе, видимо, пришлось отказаться от нескольких походов в булдырь.

На самой последней странице альбома помещен еще один коллаж. Посредине портрет министра обороны СССР С. Соколова. По краям — фотографии московского Кремля и Красной площади. Внизу — десантники, загружающиеся в самолет. А на самом видном месте — текст приказа министра обороны СССР № 93 от 25 марта 1987 года, скопированный с газеты «Красная звезда».

Каждый «дембель» стремился первым узнать номер долгожданного приказа об увольнении в запас. Папе было это сделать легче всего: он был связистом и за время службы заочно познакомился с московскими коллегами. Они и сообщили папе заветную цифру. Затем «по секрету» папа сказал о радостном событии сержанту своей, третьей роты, а также первой и второй. Сделал он это, правда, не бескорыстно: те обязаны были сводить его в булдырь. Но и они не остались в накладе: им за открытие тайного номера причиталась такая же награда от прочих «дембелей».

Я задал папе вопрос, почему и зачем он занялся оформлением дембельского альбома, ведь теперь он в него не заглядывает, и только моя заинтересованность заставила его еще раз перелистать свое «творение». Папа ответил, что, во-первых, эту традицию установил не он, ему лишь оставалось ей следовать, во-вторых, «нормальному» дембелю положено было иметь такой альбом, в-третьих (и, в-главных), хотелось показать другим, что ты не лыком шит. То есть основная причина изготовления дембельского альбома — обычная показуха. Папа добавил, что из всего альбома он оставил бы себе не более 10 фотографий, все остальное — ненужная мишура.

«Гражданский»

Узнав номер приказа об увольнении в запас и от души погуляв по этому поводу в булдыре, после отбоя «дембеля» укладывались ничком на свои кровати. Сверху их укрывали подушками. Специально назначенный «слон»-экзекутор бил каждого по очереди зажатой в руке ниткой. Целая группа «слонов» изображала плакальщиков — они должны были показать, сколь велика «боль гражданская» из-за скорого расставания с армией. Двоих «слонов» «боевые слоны» дергали за волосы, так что они «трубили» без всякого притворства.

Таким был обряд перевода из «дембелей» в гражданские. Наутро гражданские вели всех участников обряда (независимо от срока службы) в булдырь и угощали за свой счет.

С этой поры и до отъезда из части гражданские были как бы вне армейских событий. Они сами никого не трогали (боялись, что испортят себе дембель), и их никто не касался.

Теперь у них было достаточно времени, чтобы поразмышлять о том, что происходит «за границей» — за пределами КПП. А там полным ходом шла перестройка.

Как же проходила перестройка в армии? Для расследования этого вопроса я взял ведущий военный печатный орган «Красная Звезда» за 1987 год, когда перестройка находилась на самом пике. О перестройке здесь писалось в каждом номере, но это был просто набор штампов: «перестройке — нет альтернативы», «перестройка зависит от каждого из нас», «перестройка требует острого чувства служебного долга, совести, ответственности». Если в остальных СМИ (например, в «Огоньке») беспощадно громили различные недостатки, то после просмотра «Красной Звезды» осталось впечатление, будто в армии и перестраивать было нечего. Заголовки статей говорят за себя: «Успешный поход», «Пример прапорщика», «Высокие показатели», «Действовали мастерски», «Смело, решительно».

Папа мне рассказывал, что тогда в армии время от времени устраивали «игры в демократию». Например, были выборы в какой-то орган, причем впервые на альтернативной основе. Солдат построили. Майор (замполит батальона) принес урну и бюллетени, затем очень долго объяснял, что из двух фамилий одну нужно вычеркнуть, а другую оставить. В конце добавил: «Мы голосуем за такого-то».

Папа спросил:

— А кто это такой, товарищ майор?

— Ковалев, поверь мне на слово: хороший человек, — ответил организатор альтернативных выборов.

К концу папиной службы, в 1987 году, влияние «воли» все-таки начало сказываться. Папа сказал, что его призыву и в голову бы не пришло писать жалобу в газету, а «молодые» начала 1987 года были уже «заражены» перестройкой и гласностью. Двое бойцов из его роты сумели бросить в городской почтовый ящик письмо в «Красную Звезду», где рассказывали о проявлениях дедовщины в части. Письмо не опубликовали, но соответствующая бумага начальству поступила. Начальство отчитало замполита. После этого замполит пришел в роту и с ухмылкой сказал: «Так, кто тут из вас Толстые нашлись?»

«Писателей» стали «напрягать» по «всем правилам устава». Но они были далеко не глупыми (их, как и папу, призвали в армию после 1-го курса вуза) и отправили в «Красную Звезду» второе письмо, где поясняли, что им прививают отвращение к уставам Советской Армии, и, таким образом, они никогда не станут истинными патриотами Родины.

В итоге их решили убрать куда подальше от глаз: дослуживали два бойца, охраняя генеральскую дачу.

Папа уволился 27 мая 1987 года (эту дату, по его словам, он никогда не забудет). Он был типичным советским солдатом времен перестройки. Конечно, его многое по-человечески не устраивало в армейских условиях, и сейчас он открыто об этом говорит, но он делал то же, что и большинство остальных, иначе неминуемо стал бы жертвой военно-дарвинского естественного отбора.

«Служу России!»

Как же служится в армии сейчас, когда нет больше Советского Союза? Что изменилось после демократической революции 1991 года? Эти вопросы интересуют меня с двух точек зрения: во-первых, хотелось сравнить папины времена с тепе решними, во-вторых, довольно скоро и мне (быть может) доведется примерить на себя солдатские сапоги, поэтому важно знать, что меня ожидает.

Во многом прояснить ситуацию мне помогли письма двух моих односельчан, Г. Д. и Г. А., которые до сих пор служат в армии (они увольняются весной 2006 года). Причем это письма закадычным друзьям, перед которыми нет смысла кривить душой. Я сразу хочу заметить, что тексты пестрят нецензурными словами, поэтому я заменял их на печатные синонимы.

В первом же письме из армии (30.06.2004 г.) Г. Д. сообщает:

«Думал, армия — это хорошо, но только пока тут не побывал. Такой бардак: всем на все наплевать, главное — бухнуть, избить кого-нибудь и что-то своровать».

Судя по всему, изменилось в армии за 20 лет немногое, а если и изменилось, то в худшую сторону.

Г. Д. испытал на себе все прелести «бытия духом»: «Сейчас у нас 6 дембелей, 13 дедов и нас 13 духов. В декабре будем тянуть стодневку, подписывать сигареты, сколько им осталось, и читать сказку».

Я выяснил, что значит «тянуть стодневку» и «подписывать сигареты». Когда «дембелям» остается 100 дней до приказа об увольнении в запас, его подопечный «слон» (у каждого «дембеля» есть свой персональный «слон») обязан к вечеру «достать» сигарету и мельчайшими буквами написать на ней: «Любимому дедушке до дембеля осталось … дней». После ужина сигарета должна быть наготове. Ее «дембель» выкуривает с особым наслаждением. О «сказке» речь впереди.

Каждое следующее из писем Г. Д. является как бы развитием первого.

28.07.2004 г.: «Пишу тебе письмо о долбанутой армии. Расскажу немного о том, как тут шмонают. Утром подъем в 6.00, потом зарядка, бегаем 5 км, замучился совсем. Потом умываемся, бреемся. Потом утреннее построение, смотрят подворотнички, наличие иголок и чистые сапоги. Не дай бог, что-то не сделаешь, — тогда будешь ловить бабочек (садишься на корточки, прыгаешь, хлопая в ладоши, кричишь: раз бабочка, два бабочка и т. д.). Сейчас, после присяги, стало полегче. Я проставился дедам. Осталась ерунда — 690 дней».

Я увидел разницу между папиным временем и теперешним: тогда «проставляться» дедам было не надо.

В письме от 11.08.2004 г. Г. Д. описывает нынешние разновидности дедовщины:

«Общался со своим дедом, и он мне сказал, если не будет за мной косяков, то могут через 50 дней из Слонов перевести в Черпаки. Тут у нас порядки еще те. Расскажу немного. Крайнее очко, самое нормальное, для дедов и дембелей. Душ нам можно принимать после всех, в столовой сначала садятся дембеля, потом деды, черпаки, слоны, духи. Если дембеля поели — без разницы, поел ты или нет, должен вставать, так что ешь со скоростью звука.

Узнал здесь армейские игры: «Похороны бычка» (копаешь яму и хоронишь бычок), «Поле чудес» (выстраивают духов, и дед на кого покажет, тому и задают вопрос; не ответишь — музыкального лося). Но мы в нее не играем. У нас тут заваруха была до нас. Дембеля, когда бухали, вытащили пацана, прежде засунув его в тумбочку, со второго этажа. Двое порезали вены, много народа отправили на дизель[7]. Так что они боятся, и как сказал мой дед, просто так обижать не будут».

Я бы сказал, что формы дедовщины двадцать лет спустя стали более изощренными. Игры «Поле чудес» в папино время не существовало. Мне удалось выяс нить, что значит «получить музыкального лося». Провинившийся должен скрестить ладони за головой, тем самым изображая лосиные рога, и пропеть:

Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь…

Следует удар, и песня продолжается:

Все мне ясно стало теперь…

Вот почему молодые солдаты режут себе вены, покидают расположение части, кончают жизнь самоубийством.

В письме от 29.09.2004 г. Г. Д. описывает армейский ритуал «перевода»: «У нас тут вообще дурдом, просто цирк. Отмечали тут конец стодневки. Пойла, хавки было море. Мне доверили мутить дембельскую кашу. Состав: печенье крошится, как песок, в тарелку и заливается тремя банками сгущенки. Вкусно, но чересчур сладко.

Начали бухать деды и дембеля в полдесятого. Дураки — на прогулку не пошли, и их запалили. Я стоял дневальным и успел стакан вылакать. Тут вызвали ротного. Он построил всех и стал бить по морде. Все летали, а он — как зверь. Потом вызвали командира части. Он орал так, что отпад.

Продолжалась эта канитель до 11, но потом пьянка возобновилась. Стали черпать[8]. Я поглядел, как это происходит. Стоишь, в 3 метрах дембель кидает ремень, потом раздеваешься догола, ложишься на кровать, тебя бьют 12 раз, и — поздравление от дедов. Зато потом лафа: подшиваешься, как хочешь, кепку отбиваешь, ремень ниже пояса».

Весной этого (2005) года чуть не погиб в армии еще один мой односельчанин, Т. О. Он отслужил лишь полгода, то есть был от силы «слоном». Его так сильно избили «деды», что он с серьезными травмами был направлен в военный госпиталь города Коврова. Ему сделали операцию (неудачно), и он просто умирал: врачам не было до него никакого дела. Его спасло только то, что работа госпиталя именно в тот момент подверглась внезапной проверке вышестоящими инстанциями. Проверяющие оказались добросовестными людьми. В тяжелейшем состоянии солдата перевезли во Владимир. Сразу же телеграммой вызвали родителей (до этого им ничего не сообщали). Парень почти не говорил — таял. О произошедшем с ним ничего не рассказывал. Видимо, даже воспоминания о перенесенном унижении отзывались в нем страшной болью.

Уголовного дела по этому случаю военная прокуратура не возбуждала. В армии существует практика, когда солдат заставляют говорить, что они сами себя калечат — из-за того, что их любимые девушки на «гражданке» вышли замуж. Но никакой любимой девушки у Т. О. не было…

Я беседовал с двумя бывшими выпускниками нашей школы, которым удалось благополучно возвратиться из армии. Они — братья-погодки. Старший оказался в войсках специального назначения, а младший был танкистом. Я зашифровал их имена как Н. Е. (старший брат) и Е. Е. (младший).

Н. Е. до ухода в армию кончил педагогическое училище (отделение физвоспитания), поэтому, по его словам, привыкание к армейским условиям у него прошло проще, чем у большинства остальных.

Е. Е. считает, что без дедовщины в армии нельзя. Наши люди, говорит он, не понимают слов, только битье. Ему самому сломали ребра. В санчасть не пошел — это означало бы стукачество. Его просто туго перебинтовали в казарме, и так он и ходил. Дед бил его за то, что он отказался подшивать его подворотничок. И после его так и не заставили это делать, поэтому побои он получал почти ежедневно. Зато, став дедом, Е. Е. регулярно «поручал» молодым бойцам подшиваться за него.

Я спросил у Е. Е., часто ли в армии отвлекают на посторонние работы.

— Почти каждый день, — ответил он.
— Ты танкист?
— Да.
— Считаешь себя хорошим специалистом?
— Вполне.
— А сколько времени в армии тебе хватило бы, без учета «рабочки», на обучение военной профессии?
— Вообще-то, меня всему уже научили в учебке[9], плюс мне понадобилось бы еще от силы месяца три.
— Зачем же ты еще больше года находился в армии?
— Генералам виднее. «Не было такого дня, чтобы из части кто-нибудь не убегал. За два года моей службы было семь случаев самоубийств. Слабые не выдерживают», — сказал мне Е. Е.

Значит, как и во времена папы, в армии полным ходом идет все тот же дарвинский естественный отбор. Можно сделать вывод: армия — это не школа жизни, а школа выживания.

А что же нынешние генералы? Мне врезалась в память передача С. Сорокиной «Основной инстинкт»[10], где речь шла о реформе в армии. В первую очередь, лица армейских высших чинов. Они были злобны, неприветливы и, честно сказать, просто-напросто не вмещались в экран. «Для того чтобы в армии произошли изменения, должны пройти века», — примерно так они говорили. Доверять военную реформу таким людям я считаю совершенно абсурдным и безнадежным делом. Слова одного из оппонентов генералов: «Лучше меньшая по численности, но хорошо обученная армия» — показались мне разумными. Но скоро ли в России победит разум?

Борьба за численность призывников ведется нешуточная. Это даже не борьба, а война. Выпускников школ, достигших восемнадцати лет, берут «под белы руки» чуть ли не из-за столов их последнего бала. А выпускнику нашей школы 2003 года Дмитрию Стригину не дали даже и такой возможности, так что его аттестат два года пролежал в директорском сейфе.

В «Аннинских вестях»[11] полковник запаса И. Савчук опубликовал интервью с военным комиссаром Аннинского района под заголовком «В общем, неплохо. Пока». Меня очень удивили такие слова военного комиссара: «Сказывается, а в недалекой перспективе еще больше скажется снижение рождаемости. Так, если в 1987-м году в стране родилось 1 миллион 250 тысяч мальчиков, в 1992-м— 816 тысяч, то в 1994 — только 626 тысяч. Анализ складывающейся ситуации свидетельствует о том, что в 2010 году по области этот спад достигнет максимума. Следовательно, без принятия радикальных мер укомплектовать войска личным составом в необходимом количестве мы не сможем».

Интересно, о каких «радикальных мерах» идет речь и что в состоянии сделать военный комиссар Аннинского района для предотвращения снижения темпов рождаемости?

Кто виноват и что мне делать?

Действительно — кто виноват в том, что наша армия столь непривлекательна? Бедность нашего государства? Или генералы? Допустим, если сократится срок службы до одного года (которого, как говорят все отслужившие, вполне достаточно для освоения военной специальности), то тогда будут сокращены программы обучения, и, значит, иссякнут денежные потоки, которые, я думаю, оседают и в генеральских карманах. А если не отвлекать солдат на «рабочку», то кто будет воздвигать дачи?

Менять что-либо в армии невыгодно самой военной системе, она-то и виновата во всех армейских бедах.

Что же мне делать? Попытаться откосить? Как? Взрослые на этот счет ничего мне не сказали: папа сослался на то, что он не «косил» и не представляет себе, как это делается.

Пришлось прибегнуть к помощи Интернета. Здесь я отыскал огромное количество советов, некоторые из них вообще фантастические.

Например, можно сделать себе пирсинг, только проколов должно быть не менее двадцати, при этом все серьги надо запаять. Или: перед походом в военкомат надо подышать молотым кофе. Эффект от этого такой: мало того, что всю дорогу будет душить зверский кашель, как при туберкулезе, но и снимок легких окажется таким, что вся комиссия остолбенеет и удивится, как вообще с такими легкими можно дышать. Правда, придется месяц отпиваться молоком. Можно отрезать себе палец на рабочей руке, который кладется на курок во время стрельбы. На крайний случай можно объявить комиссии о том, что у тебя нетрадиционная сексуальная ориентация.

В принципе, я совсем не против выполнить свой гражданский долг. Моя главная цель при этом — защищать Родину, как бы громко это ни звучало. Но я хочу защищать ее грамотно, а для этого необходимо овладеть какой-нибудь военной специальностью. Именно этому должна обучать армия. Обучать целесообразно, с умом, с толком. Срок службы надо сократить до того минимума, который требуется для прохождения программы (только солдаты не должны быть бесплатной рабочей силой для строительства генеральских дач). А еще можно было бы повысить призывной возраст (хотя бы до 21 года): тогда в армию шли бы не желторотые юнцы, а вполне сознательные люди (это тоже могло бы способствовать искоренению дедовщины).

Службы мне все-таки не миновать. Но мне все равно будет легче, ведь я теперь знаю, что обнаружу по прибытии в энскую часть и что будет со мной после.

---

[1] Работа ученика 9-го класса средней школы села Новый Курлак (Аннинский р-н, Воронежская обл.). Научный руководитель Н. А. Макаров. Прислана на Всероссийский конкурс исторических исследовательских работ старшеклассников «Человек в истории. Россия — XX век», который проводит международное историко-просветительское и правозащитное общество «Мемориал» совместно с Союзом краеведов России и РГГУ. Печатается с сокращениями. — Примеч. ред.

[2] Имеется в виду укладка парашюта. Здесь и далее примечания автора.

[3] Позже папа понял, что БСЛ — это «большая совковая лопата».

[4] «Черпак» соответствует «боевому слону».

[5] Поляков Ю. М. Сто дней до приказа. М., 1988. С. 35.

[6] www.svoboda.org

[7] Дисциплинарный батальон.

[8] Переводить из «слонов» в «черпаки».

[9] То есть за полгода.

[10] 25.02.2005.

[11] 12.07.2005.