Судебная система россии: перелицовка

Судебная система россии: перелицовка[1]

Но кто ж они, все эти судьи —
Холопы или мудрецы?
Искусством бились ли их груди?
Впускали ль их в себя дворцы?
Игорь Северянин. Любители «Гелиотропа»

Плоды реформы

Многотрудная и без того судейская работа становится и вовсе тяжелой, как вериги, в годы реформ. Судьям и работникам аппарата, обеспечивающим их деятельность, всегда проще жить по старинке, не отвлекаясь на освоение новых путей. Не случайно великий русский адвокат Ф. Н. Плевако, выступая с речью в защиту рабочих Коншинской мануфактуры, сравнил судейский опыт с «соблазняющими своей прямолинейностью» колеями «на широкой дороге, по которой гладко и ровно идет к цели судейское мышление»[2].

Как мне уже доводилось писать, судебная реформа в постсоветской России, начавшаяся в «лихие 90-е» одобрением либеральной Концепции[3], быстро миновала романтический этап и к 1997 году была загнана в бюрократическое депо. Преобразования «судебной части» уже не способствовали утверждению «судебной власти в государственном механизме как самостоятельной влиятельной силы, независимой в своей деятельности от властей законодательной и исполнительной»[4], но все глубже втягивали суды в административную систему, получившую у нас название «вертикаль власти». Разыгрывалась известная с библейских времен мистерия: первородство за чечевичную похлебку.

В начале нынешнего века практически прекращаются разговоры о судебной реформе и на первый план выступает забота о развитии судебной системы[5], под которым понимается оптимизация ее функционирования: ресурсное обеспечение и удобство ее высших эшелонов. После драматических перипетий начальной стадии реформы движение продолжилось «по накатанной» — в меру понимания чиновников президентской администрации и под влиянием своекорыстных интересов судейского начальства. На этом пути была важная развилка, связанная с деятельностью Д. Н. Козака, добившегося некоторого изменения норм о статусе судей, в частности — ограничения срока полномочий председателей судов и их заместителей, однако благотворные новшества оказались недостаточными для возврата к подлинным реформам, а впоследствии были сведены на нет. Вполне уместно для характеристики ситуации в судебной системе использовать меткое выражение Конституционного Суда Российской Федерации, употребленное в связи с рассмотрением жалоб нескольких судей-изгоев; речь в постановлении КС шла о «консервации недостатков в сфере судопроизводства»^[6].

Правительство Российской Федерации вынужденно признает: «Реализуемый комплекс государственных мер в сфере развития судебной системы при положительной динамике отдельных показателей пока не оказал решающего позитивного влияния на доверие граждан к правосудию. Это подтверждается данными, получаемыми в ходе опросов общественного мнения. В частности, согласно опросам общественного мнения, только 27 процентов граждан России доверяют органам правосудия, при этом 38 процентов органам правосудия не доверяют»^[7]. Если говорить без экивоков, предыдущая Федеральная целевая программа провалилась: деньги освоены, а правосудие, как и было, — «второй свежести». Так, согласно Приложению 2 к Федеральной целевой программе «Развитие судебной системы России» на 2007—2012 годы» «важнейшими целевыми индикаторами и показателями результативности» мероприятий Программы служили, в частности: увеличение доли граждан, «доверяющих органам правосудия», с 19 % в базовом 2006 году до 50 % к концу реализации программы, то есть в 2012 году; в этот же период планировалось уменьшение доли граждан, «не доверяющих органам правосудия», с 33 до 6 %^[8]. Расчеты не оправдались, причем оказалось, что судам не доверяют в 6 раз больше граждан, чем хотелось бы составителям Программы.

Недоверие граждан к судам создает России проблемы не только внутри страны, но и на международной арене, заставляя Европейский суд по правам человека признавать производство в ряде инстанций неэффективным средством защиты прав человека. Согласно правовой позиции Европейского суда требование справедливости процесса включает в себя не только обязательность соблюдения гарантий fair trial (честного суда), но также и отсутствие у граждан — непрофессиональных участников разбирательства и публики в целом — сомнений в справедливости рассмотрения дела и беспристрастности суда^[9]. Европейский суд настаивает на том, чтобы правосудие не только свершилось, но и было очевидно, что оно свершилось (justice may not only be done: it must also be seen to be done)^[10].

Причины недоверия граждан к судебной системе в ней и коренятся, отнюдь не являясь следствием ворчания злопыхателей. В правительственной Программе на 2007—2012 годы предусматривалось «увеличение объема исполнения судебных актов с 52 до 80 процентов», обещалось осуществление судопроизводства «в разумные сроки»^[11] — а воз и ныне там. В тексте Программы на 2013—2020 годы сказано: «В настоящее время существует ряд проблем, связанных с качеством правосудия, сроками судопроизводства, недостаточной информированностью граждан о деятельности судебной системы, неудовлетворительной работой судов, неэффективным исполнением судебных актов...»^[12] За десятилетний период с 2001 по 2011 год число обращений граждан с жалобами на судей в квалификационные коллегии судей субъектов РФ увеличилось на 112 % (с 19 тыс. до 40,5 тыс.)^[13].

Словом, судебная система богатеет, но не меняется в самых существенных своих проявлениях. Тем не менее последние годы принесли судебной системе новшества и даже потрясения. Настало время познакомить читателей с основными преобразованиями в сфере правосудия и оценить их плоды.

Новый человек

Надо отдать должное руководителям пирамиды, именуемой «судебной системой». За 20 лет своего главенства они, назидательно используя кнут и пряник, достигли результата, который оказался не по зубам большевикам даже к исходу их 70 -летнего правления, а именно — создали нового человека. Зародившийся в недрах судебной системы гомункулус отличается своеобразным миросозерцанием.

Как установили сотрудники Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге, необходимо говорить о «разительном несходстве» ценностей, которым привержены судьи и прочие наши сограждане, «об очень большой дистанции между россиянином с высшим образованием и судьей». Например, «очень важны» друзья для 38,7 % россиян с высшим образованием и только для 8,2 % судей. Свободное время «очень важно» для 31,2 % опрошенных, окончивших вуз, и для 14,1 % судей». На первом месте у судей стоят не обычные человеческие интересы и пристрастия, а работа^[14].

Социологические исследования судейского корпуса фиксируют присутствие в нем «аппаратно-бюрократической субкультуры, рост которой объясняется доминирующим способом набора судейских кадров — молодые женщины из аппарата судов. Эти кадры не только имеют преимущества в сильно забюрократизированной судебной системе, поскольку знают, как составлять документы, и привыкли к высоким нагрузкам, но и удобны, поскольку на первое место ставят такие качества, как ответственность и дисциплинированность, не имеющие специфического отношения к профессии судьи, а важные для любого подчиненного работника большой иерархической организации»^[15].

Пожалуй, главными средствами образования нового судейского человека выступили Кодексы профессиональной этики. Первый из них, образца 1993 года, назывался Кодексом чести^[16] и занимал полторы страницы, ныне действующий не помещается и на 15 листах^[17]. О направленности и смысле этого документа можно судить хотя бы по пункту 3 его статьи 2, который предписывает судье «следовать общепринятым принципам нравственно-этического поведения в обществе» только «в тех случаях, когда какие-либо вопросы судейской этики не урегулированы Кодексом судейской этики». Судья не вправе в зале заседания ни иконы повесить, ни лба перекрестить (п. 5 ст. 10 Кодекса); ему нельзя дать юридический совет соседу (ч. 1 ст. 16 Кодекса). Верховный Суд РФ запрещает давать гражданам «советы и правовые консультации... относительно их действий в судебном процессе»^[18]. Правильно, конечно, да только не всегда, да только не в нашей ситуации: люди юридически безграмотны, бедны и квалифицированная правовая помощь им практически малодоступна. Вспоминаю с тревогой, как помогал несчастной женщине, у которой злодеи убили за золотое колечко сына, составить исковое заявление об удержании с подсудимых 150 тысяч рублей в качестве компенсации причиненного морального вреда — но не могу сказать, чтобы это нарушение легло на мою совесть тяжким бременем.

Кодекс судейской этики — это не просто набор благих пожеланий, выработанных прекраснодушными Маниловыми. Этот корпоративный акт служит основой дисциплинарного преследования судей и прекращения полномочий неугодных. Гвоздем, вокруг которого вращаются все нормы Кодекса, является упрятанное в статью 15 словцо «лояльность». Именно лояльность к судебной системе, а точнее, к ее начальникам, определяет судьбу судьи, представшего по представлению председателя суда перед квалификационной коллегией. А эти органы судейского сообщества работают не покладая рук. С 2001 по 2011 год из 32,5 тысячи российских судей дисциплинарным взысканиям было подвергнуто 3 408 человек, причем полномочия 653 из них досрочно прекратили, а 2 755 судей получили предупреждения; в 2012 году было с позором уволено 12 судей, в 2013 году — 20 судей^[19]. Иными словами, штрафником оказался каждый десятый судья.

Положения Кодекса судейской этики чрезвычайно расплывчаты, что позволяет считать правонарушением любой не совсем ангельский поступок судьи. Например, были прекращены полномочия судьи, нарушившего Правила дорожного движения, за что предусмотрен штраф в размере 100 руб.^[20] Кодекс изобилует каучуковыми формулами вроде: «...Судья не должен осуществлять никакой деятельности, которая могла бы поставить под сомнение его независимость и беспристрастность» (п. 3 ст. 5); «Судья должен... избегать всего, что могло бы умалить авторитет судебной власти и причинить ущерб репутации судьи» (п. 1 ст. 6); «При освещении судебной деятельности в средствах массовой информации судья должен проявлять осмотрительность.» (п. 3 ст. 13).

Понятно, что квалификационная коллегия толкует эти положения, как это делал мифический Прокруст: судью могут «растянуть» или «урезать» под норму. Попробуй пойми, что означает «осмотрительность» в общении с прессой! Однажды в Смоленске судью наказали за то, что он в интервью корреспонденту среди проблем судебной системы назвал коррупцию; оказывается, надо было заявить, что взяточничество свойственно не только судам, но всем ветвям власти^[21]. Содрогнувшись от исследования материалов дисциплинарного преследования судей, Конституционный Суд России разъяснил излишне ретивым блюстителям авторитета судов: «Привлечение судьи к дисциплинарной ответственности за критику судебных постановлений и поведения своих коллег, .когда применение санкций аргументируется тем, что соответствующие действия получили или могут получить огласку, недопустимо, .противоречит сформулированным в законе целям судейского сообщества, приводит к нарушению конституционных и международно-правовых принципов публичности (гласности) судопроизводства, к не основанному на законе ограничению гражданских прав и свобод»^[22].

«Самое важное, возможно, заключается в том, — отмечает Международная комиссия юристов, посвятившая специальный доклад проблеме дисциплинарной ответственности российских судей, — что пример тех, кто подвергся. взысканию и увольнению, используется, чтобы "побудить других" действовать в соответствии с практиками и ожиданиями судейского истеблишмента, например так, как нужно председателю суда или местным органам власти. .Реальная угроза прекращения полномочий, в отсутствие четких оснований и надлежащей процедуры. может помешать судьям осуществлять свои полномочия независимо и эффективно»^[23]. Трудно не согласиться с данными выводами.

Особенностью «нового судейского человека» выступает чрезвычайная эластичность совести и нравственных принципов, готовность в любой момент по-солдатски исполнить поворот «кру-гом!». Пункт 1 статьи 6 Кодекса судейской этики 2004 года^[24] (как и аналогичные положения п. 5 ст. 2 ранее действовавшего Кодекса чести судьи) запрещал судье публично, вне рамок профессиональной деятельности, подвергать сомнению постановления судов. Теперь «Каждый судья имеет право свободно выражать свое мнение»; «...Судья должен взаимодействовать с представителями средств массовой информации... способствовать профессиональному освещению в средствах массовой информации работы суда и судей... По рассмотренному делу судья вправе в устной или письменной форме разъяснить принятый судебный акт. Судья вправе давать пояснения либо комментарий к принятому им решению, высказывать мнение о сложившейся практике применения норм материального и/или процессуального права» (п. 1 ст. 22, ст. 13 Кодекса 2012 г.). В Москве в 2004 году полномочия судьи прекратили, в частности, за «настойчивость в разъяснении сторонам права на примирение», а нынче «Судья должен. содействовать примирению сторон, мирному урегулированию спора» (п. 2 ст. 11 Кодекса 2012 г.). Разве может нравственность так по-хамелеонски быстро меняться?!

На самом деле восприятие судейским сообществом цивилизованных ценностей на словах мало влияет на дисциплинарную практику. Судей, которые были пионерами морали и за то пострадали, надо было бы восстановить на работе с извинениями и почетом, и такая возможность имеется в виде процедуры «вновь открывшихся обстоятельств» — имеется, но не используется. Нам твердят, что «закон не имеет обратной силы», но милостивый закон — имеет такое свойство (см. ч. 2 ст. 54 Конституции РФ). А потом, моральный закон записан в сердцах, а не на бумаге. Не благородные судьи нарушили юридические предписания, но их гонители преступили нормы морали и в том закоснели.

В регулировании дисциплинарной ответственности судей за последнее время появились три новшества, два из которых действительно важны. Привожу их по мере нарастания значимости.

Во-первых, с 2013 года к судьям можно применить в виде взыскания, наряду с предупреждением и досрочным прекращением полномочий, еще и замечание «при малозначительности совершенного им дисциплинарного проступка»^[25].

Во-вторых, упразднено Дисциплинарное судебное присутствие, орган, в который на паритетных началах входили судьи Верховного и Высшего Арбитражного Суда РФ (по три судьи). Уволенный судья мог жаловаться в ДСП, а неуволенному грозило обращение в ДСП председателя ВС или ВАС РФ, который вправе был требовать, чтобы полномочия судьи все-таки прекратили, отменив мягкое решение квалификационной коллегии по его делу. С февраля 2014 года властью ДСП пользуется Дисциплинарная коллегия вновь созданного Верховного Суда РФ^[26].

В-третьих, наконец-то действие дамоклова меча дисциплинарного преследования, висевшего над судьями чуть ли не пожизненно, было ограничено разумным сроком. С 2013 года «Решение о наложении на судью дисциплинарного взыскания не может быть принято по истечении шести месяцев со дня выявления дисциплинарного проступка... и по истечении двух лет со дня совершения дисциплинарного проступка» (п. 6 ст. 12¹ Закона о статусе судей). Данная новелла затруднит накопление компромата на судью и воздействие на его решения под угрозой преследования за волокиту или другой проступок, совершенный много лет назад, может быть, по неопытности в начале карьеры^[27].

Тотальная зависимость от председателей судов и другого начальства сочетается в положении отечественного судьи с возможностью полного игнорирования мнения сограждан. В Москве, например, жила припеваючи до определенного момента судья, на которую в год подавалось около 500 жалоб^[28] (не на процессуальные решения в вышестоящую инстанцию — это уж само собой, а именно на проступки в московскую городскую квалификационную коллегию судей и председателю суда). Дело в том, что, как и прежде, жалобы граждан на судей не влекут никаких правовых последствий. Если будет угодно квалификационной коллегии судей, председателю суда или Совету судей, жалоба будет проверена; два последних упомянутых субъекта вправе реализовать итоги проверки, обратившись к первому из них с представлением о привлечении судьи к дисциплинарной ответственности. Но ущемленный в правах, обхамленный и униженный судьей гражданин сам довести дело до дисциплинарного разбирательства в заседании квалифколлегии не может.

Итак, новый судейский человек заботливо выпестован. Российские судьи переболели независимостью, как детской корью, в начале 90-х годов прошлого века, и теперь приятны начальству во всех отношениях.

Шок и стабильность

Обаятельный мошенник Глумов, персонаж комедии А. Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты», вывел точную формулу для вертикали власти: «Подчиненный должен быть робок и постоянно трепетен». Похоже, многие преобразования судебной системы продиктованы этой максимой.

Власти предержащие периодически демонстрируют судам и судьям свою силу, возбуждая в них ощущение шаткости бытия и незащищенности, реализуя капризы и подвергая отеческим наказаниям. Достаточно вспомнить приостановление деятельности Конституционного Суда России в 1994 году, а также перевод его в «столичный город с областной судьбой» в 2007-м.

Аналогичным потрясением для Верховного и Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации обернулся февраль 2014 года, когда неожиданно было принято затратное решение о слиянии высших судов и переезде обновленного ВС РФ к холодной Неве. Понятно, высокое предначертание никак не связывалось с незадолго до того утвержденной Федеральной целевой программой развития судебной системы на период до 2020 года: там не было ни слова о перетасовке судебных звеньев и о путешествии судов навстречу А. Н. Радищеву.

Мало удовольствия перемещаться к новому месту службы с чадами и домочадцами. Однако нервозность высших судей усилилась, когда им, вроде бы пользовавшимся благом несменяемости, вдруг объявили, что для сохранения должности их еще подвергнут отбору, пропустив через сито Специальной квалификационной коллегии; для приема экзаменов у претендентов, не являвшихся судьями, была учреждена Специальная экзаменационная комиссия^[29]. Уже до меня описали атмосферу, царившую в заседаниях Специальной коллегии^[30]. Но, даже забыв о «роспросе» и репликах участников этого собрания, судьи надолго запомнят обстановку чрезвычайщины, и неожиданное, как снег на голову, лишение их конституционного статуса.

Собственно, жрецам высшего правосудия, попавшим в переплет, аукнулось их нежелание подать руку помощи нижестоящим коллегам, которых изгоняли из сообщества, используя похожую схему. Захотел как-то мэр Москвы именовать суды города-героя межрайонными, что, понятно, звучит красивее, чем просто «районные». Таблички перевесили, а потом спохватились: по закону-то суды бывают районными да городскими. Вывески на зданиях судов исправили, а «несменяемых» судей вывели за штат: мол, ты работал в межрайонном суде, а нынче реформа — первые три буквы в названии затерли. И переназначили в 2004 году судей в те же кресла, но не всех. А кого не взяли (то есть выгнали), тот управы в Верховном Суде не нашел и уже не ищет.

Для нижестоящих судей тоже приберегли некоторые сюрпризы. В системе арбитражных судов меняются инстанции, вводится «вторая кассация», а проверять их акты готовится Верховный Суд в лице своих свежеиспеченных Судебных коллегий по экономическим спорам и по административным делам. Но это касается лишь судей арбитражных судов; их около 4 тысяч. Зато всех без исключения судей задело изменение системы квалификационных классов, с которыми связаны большие и не очень прибавки к жалованью. Было их семь, а стало десять (от девятого до первого, и еще высший квалификационный класс), так теперь пересчитывают, не без обид и скандалов, выслугу лет и должности в новые ранги, почти как в сталинское время аттестовывали в генералы (а кого и в полковники) из комдивов да бригвоенюристов.

Нынешняя судебная система имеет мощный остов, подобный панцирю черепахи — председателей судов и их заместителей. Броня остается стабильной, поскольку обнимает и удерживает в рамках повиновения весь судейский корпус. Это не просто судьи, да и судебными деятелями их не назовешь. Они — часть номенклатуры, плоть от плоти нашей бюрократии, ее любимцы. Уже переназначен на должность председателя Верховного Суда В. М. Лебедев, занимающий это кресло с советских времен. Специально для него, вслед за председателем Конституционного Суда В. Д. Зорькиным, законодатель снял ограничения на пребывание в должности: можно не до 70 лет возглавлять свой суд, а до кончины, не два раза по шесть лет, а еще много-много раз. Разумеется, председатели областных и к ним приравненных судов вскоре воспользуются такими же благами. Судебная система отвердевает вокруг своих отобранных по признаку лояльности руководителей; происходит откат к положению, существовавшему в прошлом веке и закрепленному в законодательстве о судебной системе 1996 года^[31].

Апелляция

Мощным процессуальным фактором перестройки судов общей юрисдикции должна была послужить новая система обжалования судебных приговоров и других решений, изначально известная арбитражным судам: апелляционная проверка актов, не вступивших в законную силу. Апелляционный пересмотр решений, по замыслу, происходит «в процедурах, наиболее приближенных к производству в суде первой инстанции»^[32]. Это означает, например, что в апелляционной инстанции, в отличие от кассационной, дела рассматриваются не по бумагам, а в условиях непосредственного исследования доказательств, то есть с выслушиванием показаний живых людей: подсудимых, потерпевших, свидетелей, экспертов и специалистов. Апелляционная инстанция вправе вынести по делу собственное решение, улучшающее или ухудшающее положение истца, ответчика и подсудимого; апелляционный приговор заменяет собой приговор суда первой инстанции.

Апелляционное обжалование решений мирового судьи было возможно еще с начала века, но апелляции на акты прочих судов стали подаваться в 2012 году по гражданским и в 2013 году — по уголовным делам. Ознакомление с первыми итогами этих масштабных преобразований удручает. Верховный Суд добился уменьшения нагрузки на свои коллегии, убедив законодателя изменить подсудность дел. Началась цепная реакция. Верховный Суд перестал рассматривать в качестве суда первой инстанции какие бы то ни было уголовные дела. Ради облегчения апелляционной работы Верховного Суда из ведения областных и к ним приравненных судов были изъяты и переданы в районные суды дела о многих преступлениях, включая взятку. Как следствие подсудимые (в том числе женщины и несовершеннолетние^[33], обвиняемые в убийстве) потеряли право предстать перед судом присяжных, ибо за последние 20 лет так и не удалось ввести подлинно народное судопроизводство в низовых федеральных судах. Стало невозможно жаловаться на продление срока пребывания под стражей в Верховный Суд. Даже если человека держит под стражей судья областного суда, обжаловать его решение предстоит... его же коллегам из того же областного суда.

Наблюдение за современной апелляционной процедурой рассмотрения уголовных дел и отклики адвокатов и других юристов, поступающие с мест, рисуют довольно неприглядную картину: судьи освоили и урезали апелляцию, продолжая воспроизводить прежнюю «скоростную» и «бумажную» кассацию. Практически повсеместно в апелляционном процессе суд уклоняется от удовлетворения ходатайств стороны защиты, избегает допрашивать свидетелей; подсудимый обычно не доставляется в заседание, а излагает свою позицию по видеоконференцсвязи. Говорящая голова не может полноценно наблюдать за ходом процедуры, вручать судьям для приобщения к материалам дела документы.

Кардинальная смена принципов пересмотра приговоров должна была оказать благоприятное воздействие на судебную практику, сделать вторую инстанцию придирчивее, что, теоретически, не могло не отразиться на судебной статистике. Обратимся к ее данным.

За предшествовавший введению апелляции 2012 год вторая (тогда кассационная) инстанция областных судов рассмотрела 347,1 тыс. уголовных дел по жалобам и представлениям сторон (в 2011 году — 367,7 тыс. дел). Было отменено 7,7 тысячи обвинительных приговоров районных судов (в 2011 году — 13,5 тыс.) и 0,4 тыс. оправдательных приговоров (в 2011 году — 0,5 тыс.)^[34]. В 2013 году вторая (уже апелляционная) инстанция тех же федеральных судов рассмотрела 306,7 тыс. уголовных дел, отменила 4 795 обвинительных приговоров (характерно, что по реабилитирующим основаниям — только 79) и 394 оправдательных приговора районных судов^[35]. Эта странность, когда новые, более справедливые механизмы пересмотра приговоров, попав на нашу почву, не обеспечивают выявления большего числа судебных ошибок, позволяет говорить о фиктивно-демонстративном характере современного апелляционного производства. Остается уповать на постепенное совершенствование института апелляции в уголовном процессе и на новую генерацию судей, способных и желающих проверять и оценивать доказательства во второй инстанции.

Как видно, судебная реформа в России продолжает идти рука об руку с контрреформой, имеющей влиятельных приверженцев. Идти вниз легче и веселее, чем вверх, рутина привлекательнее новаций. Застой судебной системы неизбежен: он может растянуться на годы без вливания в нее демократически настроенных честных судебных деятелей, без самого широкого участия в правосудии представителей народа.