За границами рассудка

(Кен Робинсон. Образование против таланта. М., 2013. 336 стр.)

Книга Кена Робинсона «Образование против таланта» может оказаться весьма полезной тем, кто планирует академическую карьеру, — чтобы задуматься и, возможно, передумать. Автор призывает читателей обратить внимание на другие свои способности. Он показывает, что собой представляет современная образовательная система и как ее пренебрежение творческими возможностями приводит к диспропорциям развития людей, а саму эту систему — к общему кризису, преодолеть который лечением отдельных септических очагов невозможно.

Круг проблем, который является исходным для автора, можно считать показательным для европейской повестки в целом. И ответ, который он предлагает, также является отражением важного европейского тренда. Ведь помимо того, что Кен Робинсон — университетский профессор, много лет трудившийся на кафедре художественного образования в Университете Уорик (Великобритания), он также многие годы сотрудничал с разнообразными правительственными и международными агентствами в качестве консультанта и руководителя. В своей книге Робинсон широко обращается к данным исследований и опыту конкретных проектов, с которыми сталкивался в период работы.

Робинсон — соратник Тони Блэра — политика, провозгласившего эру третьего пути в Великобритании: рыночная экономика в сочетании с повышением внимания к социальной справедливости. Программа Блэра, наиболее известная внедрением в европейскую политическую и экономическую практику креативных индустрий, в его родной стране вызвала к жизни и новую программу развития образования — с упором на развитие индивидуальных способностей учеников. Именно с этой позитивной программой связана проблематизация Робинсоном сложившейся системы образования и его видение необходимых перемен.

Типичный участник современной образовательной системы для Робинсона подобен бегуну, который перед соревнованием тренирует только толчковую ногу, давая второй атрофироваться. Нужно заметить, что яркие метафоры и шутки — вообще конек автора, порой делающий его описание вполне серьезных вещей непривычно легким. Вот, например, начало раздела «Сознание и мозг»: «Мозг имеет непрезентабельный вид — комок сморщенной материи, лишенный подвижности, отделенный от остального тела и заключенный в костную коробку. Нормальный человеческий мозг имеет размер небольшой дыни и выглядит, как огромный грецкий орех. <…> Под мозгом, сзади, в области, называемой старым мозгом, помещается небольшой орган, по форме напоминающий цветную капусту, — это мозжечок». За этим описанием следует, однако, и более серьезное рассуждение о структуре мозга, основанное на данных современных физиологов.

Именно из нейрофизиологических и психологических исследований мозга Робинсон выводит свои основные тезисы. Первый иллюстрирует метафора про атлета, приведенная выше: современная образовательная система ориентирована на развитие только одного вида человеческих способностей — логико-дедуктивных, и одного вида знания — знания о фактах (или пропозиционного). Сложившееся внутри самих университетов и вышедшее затем в общество представление о приоритете этого вида способностей и знаний над всеми остальными привело к недооценке роли других задатков человека, в первую очередь — творческих. Сегодня эта практика является причиной системного кризиса образования, заключающегося в том, что широкодоступные образовательные институты не производят в достаточной мере кадры, востребованные экономикой. Чтобы преодолеть эту проблему, мы должны перейти к новой системе обучения, основанной на новых представлениях о творчестве и культуре.

В русском переводе озаглавленная «Образование против таланта», в оригинале книга Кена Робинсона носит название Out of Mind (букв.: «За пределами рассудка»). Авторский заголовок в меньшей степени, чем то, что предложили российские издатели, отсылает к образованию как сфере деятельности. Поэтому не стоит удивляться, что в своих рассуждениях Робинсон отталкивается от практики. В ходе кризиса 2008 года, говорит он, уровень безработицы среди молодежи существенно повысился, и руководители предприятий в один голос отмечают, что молодые сотрудники плохо справляются со сложными задачами. При этом колоссальные средства тратятся политиками на то, чтобы внедрить в сфере образования технологии, подавляющие качества, необходимые учащимся в будущей профессиональной жизни.

Мы живем в эпоху, когда человеческие представления о времени и пространстве претерпевают революционные трансформации. В последние десятилетия ХХ века стремительно росли темпы изменений человеческой жизни: от появления факса до 3D-телевидения прошло в 10 раз меньше времени, чем от появления печатного станка до факса. И хотя к началу XXI века скорость технологических инноваций несколько снизилась, научно-технический прогресс и возросшая численность населения Земли делают будущее абсолютно непредсказуемым. Людям нужно искать новые пути экономической, социальной и культурной жизни — и для этого использовать все свои созидательные возможности.

Однако существующая система образования — причина того, что значительное число людей не считают себя творческими. Она не нацелена на развитие воображения человека и его творческих способностей, не учит людей ни думать нестандартно, ни проявлять нестандартное мышление в творчестве (это касается как изящных искусств, так и инноваторской деятельности). Ее развитие направлено в строну повышения массовости образования, его доступности для все большего числа людей и постоянного повышения образовательных стандартов. Реализация этой миссии к настоящему времени привела к заметной инфляции высшего образования. Если сорок лет назад университетский диплом был залогом успешной карьеры, то теперь число нетрудоустроенных выпускников катастрофически растет.

Современная образовательная система в момент своего возникновения была связана с индустриальной революцией, отвечала ее структурной и культурной задачам. С середины XIX века образование становится массовым. Оно рассматривается уже не как прерогатива аристократии, но как доступный широким слоям способ улучшить свое социальное положение и экономические возможности. Школа стала полноценным общественным институтом: с правилами, регламентами и стандартами качества. В том числе сформировалась и внутренняя иерархия школьных предметов: выше всего ценились точные, естественные науки и языки, а гуманитарные науки и искусства заняли низшие позиции. Впоследствии успеваемость по ключевым предметам и уровень подготовки к поступлению в вузы были посредством законодательных инициатив увязаны с национальной конкурентоспособностью. Робинсон приводит в пример Закон о начальном и среднем образовании, принятый в 2001 году в США, ставящий финансирование в зависимость от результатов тестов по языкам и математике: его непредусмотренным последствием стало сворачивание программ по искусству и сокращение преподавательских ставок.

Такую попытку усилить значение одной части школьной программы в ущерб другой Робинсон считает «ситуативным лечением», которое вместо решения одной проблемы приводит к обострению другой. Катастрофа современной образовательной системы для него — в разбазаривании творческих способностей людей. Сегодня из трех направлений, которыми определяется роль образования: его индивидуального назначения (развитие личности учащегося), культурного (способности понимания мира) и экономического (получение навыков экономической эффективности), в полной мере не реализуется ни одно. Модель образования, обслуживающая интересы индустриального общества, ныне терпит неудачу за неудачей.

Робинсон приводит впечатляющие цифры. Рост числа выпускников вузов сопровождается повышением числа нетрудоустроенных молодых специалистов, которые начинают претендовать на неквалифицированную работу. В то же время снижается и возможность трудоустройства для тех, кто был отчислен из образовательной системы на ранних этапах, — эти люди формируют новые общности людей изолированных, разочарованных и озлобленных, потенциальных клиентов исправительных заведений. Робинсон уверен: как вложение в обучение специалиста, не нашедшего потом работу по специальности, так и содержание преступника в исправительном учреждении — дело более затратное и менее благодарное, чем раскрытие творческих способностей и талантов.

В чем причина устойчивости образовательной системы, переставшей отвечать современным реалиям? Со времен Просвещения миром владеет академическая иллюзия, говорит Робинсон. В качестве общепринятого мировоззрения постепенно утвердился интеллектуальный авторитет науки, а рационализм и эмпиризм сделали востребованными принципы логики и доказательности. Промышленная революция создала запрос на общее образование (как фактор социализации и экономической эффективности) — но принципы, на которых оно строилось, были скопированы с элитарного академического образования, где успеваемость выводится из двух способностей человека: логико-дедуктивного мышления и пропозиционального (фактического) знания. В результате сегодня мы имеем образовательную систему, которая ориентирована на развитие интеллекта для научной и исследовательской деятельности, в отрыве от эмоций, творчества и прикладных занятий.

Вследствие сохранения академической иллюзии те, кто стремится влиться в корпус ученых и исследователей, могут не найти себе применения, а те, кто не обладает академическими способностями, — будут с ранних лет разочарованы и дезориентированы. И все же до сих пор политики и законодатели продолжают твердить лишь о необходимости совершенствования академических стандартов и повышения надежности тестов. Роль и судьбу этой великой иллюзии в нашей жизни можно подытожить словами, которые Робинсон приводит применительно к другой общественной тенденции: классический путь развития великих идей это огромный подъем на начальном этапе, за которым следует усовершенствование и специализация и все более узконаправленная полемика о совершенно туманных вопросах интерпретации в конце.

Действительно, по убеждению Робинсона, сейчас академический корпус все более и более замыкается в себе, производя кадры для собственного воспроизводства, а не для нужд реальной экономики. Об этом говорит и сама система оценивания квалификации внутри научного сообщества — по совокупности преподавательской, административной и научной работы, причем последняя понимается в узком смысле как анализ и систематизация знаний в своей сфере. И если для ученых точных и естественных наук в этом нет проблемы, то преподаватели искусств и филологии откладывают создание собственных творческих произведений ради анализа чужих. Это диктует академическая концепция интеллекта.

В то же время востребованные ныне человеческие способности находятся в других сферах. Робинсон ссылается на исследования нейропсихологов, чтобы доказать: нашему интеллекту присуще многообразие, позволяющее передавать идеи не только вербально, но и в художественной, и в других формах. Танцоры выражают свои чувства посредством движения, художники в полотнах — и использование этих способностей активизирует доли мозга, отличные от тех, что отвечают за логико-дедуктивное мышление. Творческие способности и интуиция не должны цениться ниже критического мышления, как повелось во время господства академической иллюзии. Робинсон приводит поразительные примеры артистической деятельности людей с ограниченными возможностями и примеры социализации через творчество тех, кто был исключен из традиционной системы образования за неуспеваемость. Все это, по его мнению, свидетельствует в пользу необходимости новой, расширительной концепции развития человеческих возможностей в образовании.

Современная система образования, по мнению Робинсона, должна учитывать и развивать на равных основаниях (в зависимости от индивидуальных предпочтений) не только логическое мышление и память, но и творческие возможности и сферу эмоций человека. То, что необходимо современному обществу: создание и воплощение творческих новаторских идей — это сочетание навыка и культуры, поэтому их тренировке нужно уделять больше внимания в образовательных учреждениях. В данном случае, уверен Робинсон, не происходит ничего принципиально отличного от тренировки логического блока сознания; различается лишь сфера применения тренируемых возможностей, обогащая человека в целом. Так же, как математике или социологии, людей можно и нужно целенаправленно учить использованию своих творческих способностей.

Показателем того, что в обществе на подсознательном уровне также существует недовольство ограниченностью образовательной сферы, по мнению Робинсона, является движение личностного роста: объединение людей в группы для решения социальных проблем, увеличения знаний о себе, раскрытия творческих способностей (групповая терапия, секции йоги, различные общества по интересам и т. п.). Всеми этими практиками люди пытаются дополнить научную картину мира, более узкую по сравнению с религиозной, и поэтому оставляющую без внимания многие вопросы эмоциональной и творческой сферы.

До некоторой степени противостоит узкой рационалистической традиции, о которой преимущественно идет речь, другая традиция — романтическая, ренессансная, где центральное место занимают вопросы воспитания чувств. Ее наследие существует в виде разных школ: от Руссо до Песталоцци, Монтессори и Макаренко. Однако, по утверждению Робинсона, эти отклонения к субъективизму пока только увеличивали пропасть между интеллектом и разумом. В них, так же как и в традиции объективизации знаний и создании логически ориентированного академического мира, индивидуальное сознание приучают считать себя свободным от мира других людей. А это, в свою очередь, формирует шизоидную личность, находящуюся в конфликте с собой и миром.

В завершающих главах Робинсон переходит к тому, что означают изложенные им положения в контексте реформирования системы образования — как в корпорациях, так и в школах и университетах. Тут он формулирует прикладные советы для руководителей (один из его тезисов — все организационные изменения возможны лишь сверху) и приводит примеры успешной реализации стратегий, подобных тем, о которых он говорит. Его советы касаются развития воображения и учета инициативы сотрудников, поощрения новых проектов и создания творческих пространств. Все это необходимо современным динамично развивающимся гигантам бизнеса. В качестве примеров он описывает корпоративный опыт студии PIXAR, корпорации Google, CISCO, Motorolla, дизайн-бюро IDEO и др.

Робинсон упоминает и об инновационных проектах в общеобразовательных школах, рассчитанных на развитие индивидуальных способностей, в частности, рассказывает об экспериментальном проекте «Школа одного ученика» в Нью-Йорке и детской сети дополнительного образования «Комната № 13» во всем мире. Учредители независимой школы Big Picture Learning в американском Род-Айленде (крошечный провинциальный регион) за шесть лет добились таких успехов в образовании и социализации трудных подростков, что приобрели поддержку благотворительного фонда Билла и Мелиссы Гейтс и смогли распространить свою модель за пределы родного штата, а затем и за пределы США.

Интересно, что, говоря об инновационных методах обучения, Робинсон затрагивает и тему воспитания через образование гражданской ответственности, привлечения людей к общественной деятельности и укрепления сообщества. «Обучение служению» — это инновационный метод преподавания, сочетающий академическую программу обучения в аудитории со служением обществу. Пропагандистом этой методики с конца 1930-х годов в США является Национальный совет молодых лидеров (NYLC), для того чтобы «с помощью обучения служению создать справедливый и устойчивый мир без войны». Творческое образование должно помогать этому так же, как и осознанию своих интересов, способностей и талантов.

На одной из финальных страниц своей книги Кен Робинсон приводит изречение Сократа: «Ученик не сосуд, который нужно наполнить, а факел, который нужно зажечь». Хочется верить, что обучение творческим навыкам и развитие чувств, взятые как педагогический метод, снизят угрозу воспроизводства в обществе людей, набитых знаниями, но не востребованных и плохо адаптированных в социуме.