Об академической этике и борцах с «Антиплагиатом»

Чего требовали рассерженные студенты

В апреле 2013 года группа московских студентов и членов сообщества «Рассерженные горожане» пришла к зданию Минобрнауки России и устроила пикеты, требуя… отказаться от использования системы «Антиплагиат». «Что за бред?» — воскликнули многие, узнав об этом широко распиаренном мероприятии. Ведь «Антиплагиат» — это не более чем техническая система, не протестуем же мы против применения компьютеров или мобильных телефонов. Из сбивчивых объяснений разгоряченных студентов удалось понять две ключевые вещи.

Во-первых, они опасаются, что программа может стать средством давления на учащихся вузов и использоваться для травли неугодных и социально активных студентов. Этому способствует, по их мнению, недоработанность программы и возможность менять в ней настройки, опять-таки для того, чтобы преследовать отдельных студентов.

Во-вторых, они заявили, что «Антиплагиат» порождает коррупцию. Вы спросите: «А при чем здесь коррупция?». Оказывается, речь идет о появившихся в Интернете услугах — вам «подрихтуют» сплагиаченную работу так, что система не обнаружит заимствований[1].

По первому поводу можно заметить, что борцы с «Антиплагиатом» были бы более последовательными, если бы не ограничивались призывами к запрещению технических систем. Ведь преподаватель-злоумышленник может «преследовать неугодных студентов» без всякого «Антиплагиата». Достаточно обычной процедуры экзамена. Чтобы окончательно избежать таких «преследований», следовало бы вообще отменить экзамены и неудовлетворительные оценки. Тогда можно будет «сердиться» и проявлять всякую социальную активность, не обременяя себя заботами об учебе. Впрочем, у вопроса есть и серьезная подоснова — экзамены во многих вузах действительно стали источником коррупции, это всем известно. Но это отдельная история, и она не касается системы «Антиплагиат» как таковой.

По второму поводу (про коррупцию) и вовсе хочется развести руками. С таким же успехом можно было бы утверждать, что антивирусные программы Лаборатории Касперского порождают у разных негодяев стремление к производству новых вирусов, чтобы обойти препоны, созданные этими программами. И поэтому нужно запретить сами антивирусные программы. Здесь рассерженные товарищи явно не в ладу с причинно-следственными связями и вообще с элементарной логикой.

Если же говорить серьезно, то, конечно, система «Антиплагиат» несовершенна, причем сразу в двух отношениях. С одной стороны, как и большинство других технических систем, она не может заменить человека, когда дело доходит до принятия значимого решения. Просто на основе скалькулированных машиной процентовок нельзя судить о том, является ли работа продуктом плагиата. Это может сделать только квалифицированный специалист, который разберется в характере текстовых совпадений и установит подлинный масштаб неправомочных заимствований. И без определенных компетенций здесь легко прийти к опрометчивым выводам. Но это тоже не проблема системы «Антиплагиат». В неумелых руках и обычный молоток представляет серьезную угрозу — можно отбить себе все пальцы. Но молотки, кажется, пока никто не пытался запрещать.

С другой стороны, система несовершенна, поскольку ищет совпадения по постоянно расширяющейся, но все же ограниченной совокупности текстов, и с ее помощью многие заимствования обнаружить невозможно. Поэтому грамотные искатели плагиата лишь начинают с проверки в данной системе, а затем проводят дополнительный поиск в Интернете. Так что борцам с «Антиплагиатом», чтобы достичь заявленной цели, следовало бы заодно потребовать запретить использование Интернета.

Можно было бы считать историю с «рассерженными горожанами» откровенным вздором, но мы понимаем, что все это неспроста. При кажущейся абсурдности происходящего мы столкнулись с очередным знаковым событием в цепи прочих событий, связанных с обнаружением плагиата, — общество всколыхнулось, оно взволновано. И куда более взволнованы «взрослые» товарищи, которые, находясь на высоких постах, в свое время обзавелись учеными степенями в рамках джентльменского набора по обеспечению собственного статуса.

Не случайно на систему «Антиплагиат» обрушился с критикой один из шумных политических лидеров — В. В. Жириновский. По его мнению, она создана с целью «держать под контролем все академические и научные центры». К критике спешно присоединилась и Российская академия наук[2]. Задело за живое, у многих зашевелились «скелеты в шкафах».

Кому мешал Игорь Федюкин

Более важным знаковым событием в интересующем нас контексте стала произошедшая в мае 2013 года отставка заместителя министра образования и науки России И. И. Федюкина, который как раз и занимался липовыми диссертациями. Интересно, что понадобилась отставка Федюкина, а не других чиновников Минобра, занимающихся, скажем, закрытием неэффективных вузов. Именно его удостоили своим вниманием В. В. Жириновский и В. И. Матвиенко. Его пытались обвинить в получении подложного диплома и защите некачественной диссертации в одном из американских университетов (все обвинения оказались вымышленными). Волнения были не случайными. Накануне обвинили в плагиате по докторской диссертации сына Жириновского — Игоря Лебедева (депутата Госдумы от фракции ЛДПР). Да и на диссертацию самого Владимира Вольфовича покушались, заявляя, что, дескать, ненаучная это работа.

Вероятно, многие если и не испугались, то несколько напряглись. Именно поэтому, кстати, при обсуждении реформы системы аттестации кадров высшей квалификации и деятельности диссертационных советов сегодня столь настойчиво пытаются сохранить срок давности для пересмотра ранее защищенных работ (предлагается 10 лет или даже три года). Хочется обезопасить себя и своих соратников от лишних неприятностей.

В развернувшейся войне компроматов была организована встречная атака — начали искать плагиат в работах сотрудников Минобра. На министерских чиновников осерчали потому, что они не только не пытались остановить начавшиеся разоблачения, но и возглавили процесс этих разоблачений. Скандал с историками Московского педагогического государственного университета, где почти все проверенные диссертации оказались липовыми, да еще и были обнаружены ссылки на несуществующие публикации, стал результатом деятельности комиссии, которую организовал И. И. Федюкин[3]. Этот скандал стал чуть ли не первым публичным проявлением политической воли со стороны госрегулятора, а также своего рода сигналом для других: что-то еще можно сделать, можно добиться каких-то результатов — лишить мелких мошенников незаслуженных степеней, снять председателя диссертационного совета, покрывавшего всю эту деятельность.

О распространенности плагиата и о существовании развитого рынка диссертационных услуг со сдачей под ключ[4] — от написания работы до ее защиты — знали все. Но мало кто осмеливался «будить лихо». Делались лишь отдельные попытки: так, известный экономист К. И. Сонин обвинил в обширных текстовых заимствованиях главного чиновника от экономистов академика РАН А. Д. Некипелова[5]. Реакция общественности была активной, но в отличие от аналогичных случаев в европейских странах (к ним мы вскоре обратимся) волна возмущения поднялась против… самого Сонина. Мы не изучали работ Некипелова и не можем утверждать, в какой мере основательны предъявленные ему претензии. Но интересно, что вся эта история никак не отразилась на его позициях и не помешала ему благополучно баллотироваться (пусть и с минимальными шансами на успех) на пост президента РАН.

Тем временем увлечения отдельных энтузиастов грозят перерасти в народную игру «Найди плагиат в работе чиновника». В отличие от поиска чужой элитной недвижимости за рубежом это занятие более демократичное и доступное всякому. Хороший пример — проект «Губер-Диссер» Сергея Пархоменко. Диссертации известных публичных фигур представляются в виде схем, где постранично указываются куски текста, заимствованные из других работ[6]. И какие только фигуры уже не попали под обстрел! Причем коллекция пополняется. Кто на очереди?

Чему учит международный опыт

Как и во многих других подобных случаях, игру в поиски плагиата у высших чиновников придумали не мы: в Европе она вошла в моду чуть раньше. В 2011 году отправился в отставку министр обороны Германии Карл-Теодор цу Гуттенберг, обвиненный в заимствованиях из чужих работ при написании своей докторской диссертации. В том же году ушла с поста заместителя председателя Европарламента и председателя парламентской фракции Свободной демократической партии Германии Сильвана Кох-Мерин — и вновь причиной стала диссертация, написанная ею в 2001 году.

В начале 2013 года вынуждена была уйти в отставку глава министерства образования и научных исследований Германии Аннетте Шаван. Она была обвинена в плагиате, допущенном при написании диссертации 33 года назад (в 1980 г.). Совет философского факультета Университета Генриха Гейне в Дюссельдорфе, где была защищена диссертация, провел расследование и по его результатам проголосовал за лишение Шаван ученой степени.

В процесс включилась не только Германия. В 2012 году премьер-министр Румынии Виктор Понта был обвинен в заимствовании значительной части своей докторской диссертации, защищенной в 2003 году. В том же году подал в отставку президент Венгрии Пал Шмитт — после того как будапештский Университет Земмельвайса лишил его ученой степени.

Чтобы не возникло какой-то слишком идеализированной картины, следует заметить, что немецкий министр обороны ушел со своего поста не в порыве благородного самоотречения. На принятие решения потребовалось несколько недель. Но когда его не отстранили, поднялась волна народного возмущения и около 23 тысяч (!) немецких преподавателей и сотрудников вузов направили канцлеру ФРГ Ангеле Меркель письмо с соответствующими требованиями. Аннете Шаван также была не прочь продолжить выполнять свои министерские обязанности. Но общественное давление оказалось слишком сильным, не помогли даже ее заявления о готовности отстаивать свою честь в суде. Хотя большинство из упомянутых политиков не признали своей вины, в отставку все-таки ушли — в силу высокой нетерпимости в обществе к разного рода обману.

У нас такое трудно себе представить. Проблемы с диссертациями обнаружены у многих, а история с немецким министром образования активно освещалась, предлагая своего рода образец для подражания. Но пока никто из властей предержащих в отставку не ушел. И в суд на обидчиков почему-то тоже не подавал. Возмущаются, изображают из себя жертв «политических» гонений, но личных выводов на свой счет никто не делает. «Подумаешь, какая-то диссертация…»

Не знаю, осмелился ли бы ВАК РФ принять решение по липовой диссертации какого-нибудь федерального министра. Но важнее то, что подозрительно молчит общественность (по крайней мере массовых призывов к отставке плагиаторов что-то не слышно). И дело не только в привычной робости перед властью. Хуже то, что общий уровень терпимости к обману в нашей стране по-прежнему высок. «Кто из вас без греха…». Слишком далеко зашло дело, стало привычным и если не всеобщим, то очень широко распространенным, следовательно, совершенно нормальным.

И это лишь часть более общей картины: нормой стало заимствовать чужие тексты, покупать и продавать диссертационные работы, не платить за интеллектуальные продукты. Причем пиратство еще и сопровождается идейными обоснованиями по принципу «мы не воруем, а боремся с монополией на интеллектуальную собственность, которая должна принадлежать всем».

Нормальным считается списывать на Едином государственном экзамене. Учителя не просто закроют глаза, они еще и помогут, подскажут ответы, а то и заполнят экзаменационную форму (бескорыстно или за скромную мзду, по знакомству или ради улучшения показателей). И почти никто не сочтет это преступлением. В текущем 2013 году Федеральные предметные комиссии проверили 1,36 тыс. высокобалльных работ и в 77 % случаев выявили нарушения. Помимо распространенного завышения оценок в 16 % работ эксперты нашли совпадения текста решения с текстом решения в другой работе. Встречаются работы, написанные чужим почерком. В некоторых регионах по отдельным предметам доля высокобалльных работ, списанных из разных источников, превышала половину. Речь идет о республиках Северного Кавказа, но не только о них[7]. Тут же эта ситуация используется для дискредитации ЕГЭ как такового. Начинаются разговоры в стиле: «Давайте запретим ЕГЭ, потому что он побуждает к списыванию и порождает коррупционные схемы». Ситуация очень похожа на развернувшуюся борьбу с системой «Антиплагиат». Вновь виноватой оказывается технология, а не люди, которые пытаются ее обойти или закрывают глаза на чужие нарушения.

Можно ли в такой ситуации что-то сделать? Или система настолько укоренена, что мы обречены жить с ней вечно? Списывали и будут списывать, воровали и будут воровать дальше?

Можно ли что-то сделать в отдельном вузе

Если хочешь реформировать мир, начинать лучше всего с самого себя. Поэтому рассуждая о проблемах плагиата в высшем профессиональном образовании, хочется обратиться к опыту Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики». Всегда проще рассказывать о том, что лучше знаешь и что является предметом твоей собственной работы. Кроме того, НИУ ВШЭ по праву считается зачинателем многих мер в «безнадежном деле» борьбы с плагиатом и списываниями. И его опыт может пригодиться (тем, кто захочет им воспользоваться).

Все началось почти десять лет назад, в 2004 году, с инициативы нескольких молодых преподавателей-социологов, которым надоело читать студенческие работы, списанные в массовом порядке из Интернета. Появился проект документа, который ныне известен как Положение о плагиате и который был утвержден в ВШЭ в 2005 году[8]. Документ затрагивал такие нарушения, как списывание письменных работ, двойная сдача одних и тех же письменных работ, плагиат в письменных работах, подлоги при выполнении письменных работ, фабрикация данных и результатов работы.

Важно, что в Положении о плагиате не только выражалось отношение к перечисленным нарушениям академических правил. Иными словами, он не сводился к кодексу академической этики. Такие кодексы, несомненно, полезны, но без подкрепляющих мер они не заработают. Если просто грозить пальчиком, никто тебе не поверит. И одними увещеваниями по поводу того, что списывать и заимствовать чужое, дескать, нехорошо и непорядочно, ограничиваться нельзя. Поэтому в Положении содержались нормы прямого действия. Так, в нем фиксировалось право (и в то же время обязанность) преподавателя, обнаружившего нарушение на экзамене, без всяких обсуждений и препирательств удалить студента из аудитории и «обнулить» работу. И никаких «последних китайских предупреждений», поскольку все предупреждены заранее. Более того, преподаватель получал право требовать вынесения выговора такому студенту. Если же в письменной работе обнаружен плагиат, то работа также должна «обнуляться», а студент обязан сменить тему и сдать другую работу. При повторных или серьезных однократных нарушениях может быть поставлен вопрос об исключении студента из вуза (серьезным нарушением считаются, например, попытки сдачи экзамена за другого студента). Разумеется, во всех случаях студент имеет право на апелляцию и рассмотрение своей ситуации с привлечением других коллег.

Перед принятием Положения было немало горячих обсуждений вместе со студентами по поводу целесообразности жестких мер, но в целом большинство соглашалось, что подобные меры справедливы. Куда больше было даже не противников, но сомневающихся: говорили, что все равно списывание не победить (как нельзя победить коррупцию), ничего не изменится.

Когда новый порядок был введен в ВШЭ, далеко не все поверили в серьезность намерений руководства и преподавателей. И я, например, после ближайшего экзамена, несмотря на грозные предупреждения, получил три пары фактически идентичных работ. В итоге было поставлено шесть «неудов» без выяснений, кто у кого списал, и (о, чудо!) уже на следующий год списывать у соседа не пытались (хотя группа студентов была другая). Не пытались и в последующие годы. Когда же на одном из факультетов студент, приведший на экзамен вместо себя другого человека, был немедленно отчислен, когда пошли выговоры с предупреждением об отчислении, когда несколько студентов, у которых был обнаружен плагиат в выпускных квалификационных работах, не получили свои дипломы, об этом узнали все, и всем стало ясно: времена меняются.

Существенный сдвиг произошел пять лет назад, в 2008 году, когда в ВШЭ, прознав об активности университета в части защиты академических норм, пришли разработчики системы «Антиплагиат» и предложили сотрудничество, включая кастомизацию определенных сервисов. С тех пор каждый студент, перед тем как сдать свой диплом на кафедру, должен был самостоятельно прогнать его через программу и получить в качестве подтверждения свой уникальный код. За пять лет это стало нормой. Число списанных работ явно снизилось, хотя по-прежнему несколько студентов не получают дипломы из-за обнаруженного в них плагиата — теперь уже в силу внимательности рецензентов и членов комиссий.

Постепенно неприятие плагиата становится частью университетской культуры. То, что эта культура может быть очень разной, подтверждает следующий эпизод, случившийся в ВШЭ только что, в июне 2013 года. Как известно, в 2012 году произошла интеграция с ВШЭ Московского института электроники и математики — достаточно сильного вуза с ярким советским прошлым. Так вот, при проверке дипломных работ 2013 года в системе «Антиплагиат» более чем у 10 % студентов МИЭМ был обнаружен сверхнормативный процент текстовых совпадений (при том что в НИУ ВШЭ доля таких студентов — менее одного процента). Разница, как мы видим, существенная. Заметим, что все были предупреждены о новых порядках, условия формально прописаны и общедоступны. Но, очевидно, студенты МИЭМ привыкли к другим нормам. Впрочем, ситуация и здесь изменится, долгих десятилетий на это не потребуется. Нужно только проявить политическую и академическую волю, подавать правильные сигналы.

Жизнь не стоит на месте, и в последние годы появились новые технологии, изображенные, впрочем, в незабываемой комедии «Операция Ы и другие приключения Шурика» (случай с приемником и наушником на экзамене). Использование технических средств на вузовских экзаменах или при сдаче ЕГЭ уже признано серьезной угрозой. И требование выключить (или/и сдать) мобильные телефоны сегодня уже никого не удивляет. В ходу и нехитрые устройства-глушилки, препятствующие связи с внешним миром. Но все эти правила и технические средства не сработают (или не сработают в полной мере), если не будут поддерживаться практиками самих преподавателей и студентов, за которыми должны стоять определенные моральные установки. Над каждым красноармейца с винтовкой не поставишь.

Как относятся к нарушениям студенты и преподаватели

Чтобы не заниматься спекуляциями на эту деликатную тему, обратимся к количественным данным. Благо каждый год в НИУ ВШЭ проводятся мониторинги. Это репрезентативные опросы, позволяющие выявлять мнения студентов и преподавателей по многим важным проблемам, прослеживать их в динамике и сравнивать между собой. В обоих случаях речь идет о значительных по масштабу выборках, размер которых возрастает по мере роста университета[9].

Преподавателей спрашивали, как они скорее всего поступят, если обнаружат на экзамене или зачете, что студент списывает; и как они поступят, если обнаружат в сданной студенческой письменной работе наличие явного плагиата. Аналогично студентов спрашивали, как, по их мнению, в этих двух случаях должен поступить преподаватель. Оба вопроса об отношении к студенческому списыванию и плагиату за период 2004—2012 годов задавались преподавателям пять раз, а студентам — четыре раза.

Посмотрим, о чем говорят полученные данные. Прежде всего обращает на себя внимание то, что преподаватели не полностью следуют принятым в университете решениям. Лишь каждый пятый преподаватель сразу поставит списывающему студенту неудовлетворительную оценку, то есть поступит в полном соответствии с принятыми правилами. Есть некоторые колебания по годам, но в целом доля наиболее принципиальных преподавателей за анализируемый период не изменилась.

Значительная часть преподавателей предпочтет более мягкие меры — снизить оценку на определенное число баллов, хотя с 2006 по 2012 год доля таких преподавателей уменьшилась почти вдвое — с 32 до 18 %. Наряду с этим некоторые преподаватели все-таки предпочитают на первый раз ограничиться строгим замечанием, хотя их доля за период тоже снизилась — в 2004 году это был каждый третий, в 2012 году — чуть более чем каждый пятый. Важно, что число тех, кто ничего не предпринимает, постепенно сошло на нет, снизившись почти до нуля. Совсем не реагировать уже кажется неприемлемым.

Примерно 15—20 % преподавателей утверждают, что на их экзаменах списать невозможно. Либо они на этот счет обольщаются, либо действительно предпринимают усилия по дополнительному контролю. И еще одна группа преподавателей (более 20 %) разрешает на экзаменах и зачетах пользоваться источниками и таким образом снимает для себя эту проблему. Наконец, два-три процента преподавателей стабильно затрудняются ответить на поставленные вопросы.

Таблица 1

Отношение преподавателей к списыванию на экзаменах и зачетах в 2004—2012 гг., %

Плагиат в письменных работах студентов — нарушение более серьезное, и преподаватели в целом относятся к нему более жестко. Большинство преподавателей (около 80 %, а в некоторые годы и больше) при его обнаружении поставят неудовлетворительную оценку и заставят переделать работу. А небольшая часть преподавателей (кроме 2012 г. около полутора процентов) обратятся к декану с требованием о взысканиях (как правило, речь идет о выговоре). В 2012 году доля таких преподавателей заметно возросла (отчасти это связано с уточнением формулировки вопроса).

Число тех, кто предпочитает снизить итоговую оценку на определенное число баллов, в течение всего периода устойчиво снижалось — с 20 до 6 %. Уменьшилась и доля тех, кто на первый раз ограничится строгим замечанием, — с 7 до 4 %. Отрадно то, что доля тех, кто не собирается в этом случае ничего не предпринимать, стремится к нулю.

Таблица 2

Отношение преподавателей к плагиату в студенческих письменных работах в 2004—2012 гг., %

Если говорить о группах преподавателей, то штатные преподаватели ВШЭ более требовательны, они вдвое чаще готовы поставить неудовлетворительную оценку при обнаружении списывания, нежели совместители (23 против 12 %), а совместители чаще разрешают пользоваться студентам на экзаменах и зачетах разными материалами (29 против 19 % у штатных преподавателей).

Менее жестко подходят к студенческому списыванию и преподаватели МИЭМ, интегрированного с ВШЭ в 2012 году. Они еще не успели привыкнуть к новым порядкам и реже готовы поставить неудовлетворительную оценку за списывание (8 против 21 % в ВШЭ), при этом чаще разрешают пользоваться на экзаменах разными материалами — 32 против 21 % у преподавателей ВШЭ. Практически никто из преподавателей МИЭМ не подаст служебку на имя декана с требованием санкций по отношению к студенту, допустившему плагиат в письменной работе.

Более сердобольны (или менее требовательны) на фоне других преподаватели иностранных языков, они вдвое реже поставят студенту «неуд» за списывание (10 против 20 %) и чаще прибегают к более мягким мерам — снижению баллов или ограничиваются замечанием.

Повышенная требовательность молодых преподавателей, видимо, является мифом — по нашим данным, молодежь особой жесткостью не отличается. Добавим, что наличие российских ученых степеней на установки преподавателей практически не влияют, а вот обладатели международной степени PhD ведут себя заметно жестче — и в отношении списывания, и в отношении плагиата. У них другой опыт и другое отношение.

Теперь посмотрим, как ответили на те же вопросы студенты. Когда все еще только начиналось (в 2004 г.), поддержка жестких мер в отношении списывания на экзаменах и зачетах со стороны студентов была минимальной — считали, что преподаватель должен сразу поставить неудовлетворительную оценку, лишь 3 % опрошенных. Но к 2012 году эта доля заметно выросла (до 16 %) и почти сравнялась с долей преподавателей, стоящих на тех же позициях.

В 2004 году почти каждый десятый студент считал, что при обнаружении списывания вообще ничего предпринимать не надо (т. е. предлагалось оставить «бедных студентов» в покое), к 2012 году эта доля упала до 1 %. Правда, каждый третий студент и сегодня предлагает ограничиться на первый раз замечанием, но доля сторонников мягких мер тоже снизилась.

В 2004 году доля студентов, поддерживающих санкции против списывающих на экзаменах и зачетах (включая тех, кто предлагает снизить итоговую оценку), не дотянула до 30 %. В 2012 году таких более принципиальных студентов уже почти половина, 43 %. Да, российские студенты не будут, подобно студентам в американских университетах, «сдавать» преподавателю и администрации своих сокурсников, списывающих у них под боком (впрочем, от них этого никто и не требует). Но и моральной поддержки им многие уже не окажут.

Таблица 3

Отношение студентов к списыванию на экзаменах и зачетах в 2004—2012 гг., %

Динамика студенческих оценок в отношении возможных санкций за плагиат в письменных работах, надо сказать, впечатляет, и она более позитивная, чем у преподавателей. Обращения в администрацию факультета при обнаружении плагиата в 2004 году почти никем из студентов не поддерживались (менее одного процента), к 2012 году таковых было уже 7 % (в данном случае могло повлиять и уточнение формулировки вопроса в анкете). Доля сторонников неудовлетворительной оценки и предъявления требований переделать работу выросла с одной трети до двух третей. Если в начале периода за жесткие меры голосовали 36 % студентов, то к концу периода — 72,5 %.

Соответственно доля сторонников мягких мер среди студентов снизилась вдвое. А число тех, кто предлагает вообще ничего не предпринимать, упало почти до нуля, как и у преподавателей. И это мнение не кучки активистов — в последнем опросе приняли участие более трех тысяч студентов, представляющих все курсы, все факультеты, программы и уровни обучения.

Особенно заметный сдвиг наблюдается в 2009 —2012 годах. Возможно, именно так и должно быть — накапливаются внутренние изменения, а затем происходит заметный скачок. Но это еще придется проверить в будущих опросах; возможны ведь и флуктуации.

Вполне закономерно, что студенты, которые лучше учатся и чаще посещают занятия, относятся к указанным нарушениям более жестко, чем их менее трудолюбивые и дисциплинированные собратья. А вот по курсам значимых различий не обнаружено.

Таблица 4

Отношение студентов к плагиату в студенческих письменных работах в 2004—2012 гг., %

Интересно, что в целом между преподавателями и студентами нет больших расхождений. Хотя, казалось бы, преподаватели должны занимать более жесткую позицию, а студенты — бороться за ее смягчение. Однако противостояния не наблюдается.

Являются ли приведенные нами данные свидетельством каких-то революционных изменений¸ пусть даже и в одном отдельно взятом вузе? Наверное, нет. Напротив, они показывают, что процессы установления (или восстановления) в высшей школе академических норм происходят в лучшем случае постепенно. Но они идут, и вектор изменений обнадеживает. Важно понять: позитивные сдвиги возможны. Но они не произойдут сами по себе, для этого требуются длительные и целенаправленные усилия.

Рыба гниет с головы

Многие могут сказать: зря вы ополчились на бедных студентов; начинать надо с головы, то есть с преподавателей. И будут правы. Интересно, что в сравнении со студентами преподаватели демонстрируют изрядный консерватизм в своих оценках и практиках поведения. Это касается отнюдь не только плагиата и списывания. Ранее мы получали сходные результаты при анализе отношения преподавателей и студентов к новым формам организации учебного процесса (модульная система, накопительная система оценки, десятибалльная система оценивания, преподавательские рейтинги). Выяснилось, что студенты адаптируются к новым формам лучше преподавателей[13]. К тому же состав студентов, в отличие от корпуса преподавателей, намного быстрее обновляется; приходят первокурсники, которые сразу попадают в систему новых правил и, за неимением иного опыта, воспринимают ее как естественную и неизбежную.

Но все же успех нашего «безнадежного дела» зависит в первую очередь от преподавателей. Если преподаватели не захотят поддерживать новые практики, серьезных изменений не будет, какие кодексы и положения ни принимай. И мы видим, что даже в случае ВШЭ, где этому уделяется большое внимание, у преподавателей есть немалые резервы.

Добавим, что преподаватели не только призваны требовать соблюдения элементарных академических норм, но в первую очередь должны соблюдать их сами. Это возвращает нас к проблеме плагиата в диссертационных и прочих исследовательских работах. Покуда старшие товарищи будут втихую заимствовать друг у друга, а их руководство, скромно опуская очи долу, — не замечать обнаруженных фактов, серьезного изменения ситуации ожидать не приходится.

Как же подтолкнуть столь медленные позитивные процессы? В настоящее время обсуждаются самые разные меры, например, целесообразность создания комиссии (или совета) по этике при Министерстве образования и науки. Более того, призывают правоохранительные органы заняться рынком диссертационных услуг и наказывать поставщиков этих услуг.

Мы полагаем, что министерский совет по этике вряд ли нужен. И правоохранительные органы здесь едва ли помогут, им явно не до этого. Проблема академической этики должна решаться прежде всего самим профессиональным сообществом, и начинать нужно с себя — с собственной организации. Здесь опять-таки может оказаться полезным опыт НИУ ВШЭ, где в течение нескольких лет работает Комиссия по академической этике, в которую входят авторитетные профессора и представители администрации. Дел рассматривается немного, но они есть, и принятие решений по ним очень важно для репутации университета. В основном это как раз дела о плагиате, обнаруженном в работах преподавателей.

При рассмотрении таких дел мы, разумеется, не ограничиваемся выдачами системы «Антиплагиат», тексты подвергаются тщательной экспертизе. И любые сомнения трактуются в пользу коллеги. Дела такого рода — довольно неприятные, порою мучительные и могут длиться относительно долго. Кстати, во всех своих заключениях комиссия последовательно избегает юридических формулировок: мы не судебная инстанция и не можем выносить решения по поводу нарушения закона. Мы ограничиваемся квалификациями в области несоблюдения норм академической этики. Но в итоге те несколько человек, у которых были доказаны систематические заимствования чужих текстов, в ВШЭ уже не работают.

Что же касается системы в целом, за пределами одного вуза, то здесь совершить переворот куда сложнее. Но при этом очень простые средства могут оказаться на редкость эффективными — например, давно говорится о том, чтобы вывесить все диссертации — не авторефераты, а полные тексты, — в открытом доступе. Желающие что-нибудь проверить всегда найдутся, и этот контроль снизу будет стократ эффективнее ваковского контроля сверху.

Усилия «народных искателей» должны подкрепляться соответствующими административными решениями в отношении выявленных нарушителей. И тогда изменения не заставят себя ждать, какой бы запущенной ни выглядела ситуация. Пешеходов на российских дорогах автомобилисты тоже долго не пропускали; казалось, так будет вечно. Но накопленные невидимые изменения и вполне видимая тысяча рублей штрафа за лихой проезд через «зебру» произвели настоящий культурный переворот — многие водители начали это делать.

В отношении же плагиата нужно осознать, что речь идет не о милых шалостях и не о проявлениях простой человеческой лени, а об элементарном мошенничестве. Здесь нужно занять позицию и несколько лет настойчиво бить в одну точку. И тогда есть надежда, что в какой-то момент колосс рухнет.