Новыя книги

Н. А. Аавровскій. Гимназія высшихъ наук кн. Безбородко в Нѣжинѣ 1820—1832.

Кіевъ 1879

Время это, какъ извѣстно, было не особенно благопріятно для «высшихъ наукъ». Реакція противъ направленія первой половины царствованія Александра, господствовавшая въ двадцатыхъ годахъ, весьма тяжко отражалась на судьбахъ школы, особенно высшей. Недовѣрчивость и подозрительность, преобладавшія въ правящихъ сферахъ, эксплуатировались разными темными личностями «охранительнаго» лагеря для цѣлей очень низменнаго характера. Отсюда — рядъ гоненій на науку, рядъ такъ называемыхъ «университетскихъ исторій», въ результатѣ нетолько понизившихъ общій уровень преподаванія, но и лишившихъ школу, вообще не богатую цѣнными силами, многихъ полезныхъ дѣятелей. Нѣжинская «гимназія высшихъ наукъ» не избѣжала общей участи. Уже въ первомъ періодѣ ея существованія мы встрѣчаемся съ такъ называемой исторіей «о вольнодумствѣ». Исторія эта, по характеру своему, совершенно однородна съ извѣстными исторіями въ с.-петербургскомъ и харьковскомъ университетахъ, такъ что, по справедливому замѣчанію г. Лавровскаго — ее можно считать только отдѣльнымъ эпизодомъ общей университетской исторіи о пресловутомъ вольнодумствѣ профессоровъ, обличаемомъ ревнителями просвѣщенія въ родѣ Магницкаго, Рунича и другихъ.

До сихъ поръ «нѣжинская исторія» была весьма мало извѣстна и только въ книгѣ г. Лавровскаго всѣ обстоятельства этой исторіи выступаютъ на свѣтъ. Такъ какъ факты, сообщаемые г. Лавровскимъ. до сихъ поръ еще имѣютъ интересъ болѣе чѣмъ историческій, то мы позволимъ себѣ познакомить съ ними читателей, насколько даютъ возможность предѣлы библіографической замѣтки.

Сущность «исторіи» весьма несложна. Профессора нѣжинской гимназіи раздѣлялись на нѣсколько группъ, относившихся другъ къ другу далеко не дружелюбно. Одна изъ этихъ группъ, отличавшаяся «охранительными» тенденціями, пустила, наконецъ, въ ходъ доносъ и обвиненіе въ «вольнодумствѣ» и вредномъ вліяніи на учениковъ. Началось разслѣдованіе, не выходившее сперва изъ стѣнъ заведенія; затѣмъ въ дѣло вмѣшались высшія власти, и оно покончилось увольненіемъ и высылкою четырехъ профессоровъ, заподозрѣнныхъ въ «вольнодумствѣ». Главнымъ дѣйствующимъ лицомъ во всей этой исторіи со стороны обвиненія является австрійскій выходецъ Билевичъ, профессоръ политическихъ наукъ, а со стороны обвиняемой — Бѣлоусовъ, профессоръ естественнаго права и инспекторъ гимназическаго пансіона. Впослѣдствіе обвиненіе въ «вольнодумствѣ» распространилось еще на трехъ преподавателей: Зингера (нѣмецкой словесности), Ландражина (французской словесности) и Шапалинскаго (математики). Г. Лавровскій вообще довольно скупъ на характеристики личностей, выступающихъ въ его разсказѣ, но, судя по всему, нѣжинскіе «вольнодумцы» далеко не принадлежали къ числу крайнихъ даже для того времени. Такъ, напримѣръ, Бѣлоусовъ, наиболѣе инкриминированный изъ всѣхъ ихъ, считалъ даже предосудительнымъ для учениковъ чтеніе Пушкина: при определѣніи в должность инспектора, жалуясь конференціи на распущенность пансіонеровъ, онъ указывалъ, между прочимъ, что ученики «читаютъ книги, неприличныя для ихъ возраста, держатъ у себя сочиненія Александра Пушкина и другихъ подобныхъ». Какъ бы то ни было, въ маѣ 1827 г., Билевичъ подалъ въ конференцію донесеніе, въ которомъ объяснялъ, что онъ «примѣтилъ въ нѣкоторыхъ ученикахъ нѣкоторыя основанія вольнодумства, происходившія отъ заблужденія въ основаніяхъ права естественнаго, которое вопреки предписанію попечителя читается не по системѣ де-Мартини, а по основаніямъ философіи Канта и Шада» (стр. 95). Бѣлоусовъ отвѣчалъ, что обвиненіе это ложное и обличаетъ только невѣжество Билевича, въ доказательство же, что курсъ его не отступаетъ отъ предписаннаго руководства, представилъ ученическія записки, составленныя съ его словъ. Билевичъ, съ своей стороны, тоже представилъ два экземпляра записокъ, объясняя, что записки, поданныя Бѣлоусовымъ, не подлинныя, а исправленныя имъ послѣ. И тѣ и другія записки переданы были на конференцію законоучителю гимназіи Волынскому для разсмотрѣнія, нѣтъ ли въ нихъ чего противнаго православной вѣрѣ.

От. протоіерей дѣйствительно нашелъ въ запискахъ ядъ. По его мнѣнію, многія наставленія, преподаваемыя Билевичемъ «въ классической наукѣ естественнаго права», являются «цѣли воспитанія юношей несоотвѣтственными и съ самымъ благочестіемъ несообразными», тѣмъ паче — прибавляетъ от. Волынскій — «что въ оной, врученной мнѣ для пересмотрѣнія тетрадкѣ между правилами нигдѣ не было преподано о должностяхъ къ Богу, къ родителямъ, къ наставнику, къ начальству и вообще къ ближнему, даже къ самому себѣ». Г. Лавровскій подроб-но знакомитъ насъ съ сущностью замѣчаній протоіерея Волынскаго: по большей части, это простыя придирки и пристрастныя истолкованія положеній весьма невиннаго характера.

Возникла длинная полемика: Бѣлоусовъ и Билевичь подавали по очереди рапорты въ конференцію. Около полугода, во время исправленія директорскихъ обязанностей Шапалинскимъ, державшимъ сторону Бѣлоусова, дѣло не выходило изъ конференціи, но съ прибытіемъ новаго директора Ясновскаго, оно получило болѣе серъёзный оборотъ. По предписанію попечителя, оть учениковъ были отобраны тетрадки естественнаго права и затѣмъ въ конференціи произведенъ былъ допросъ всѣхь учениковъ Бѣлоусова, съ цѣлью выяснитъ, насколько тетрадки эти писаны съ его словъ и что прибавлено самими слушателями. Показанія учениковъ вообще были доволъно благопріятны для Бѣлоусова. Въ числѣ другихъ сохранились показанія Гоголя и Кукольника, быв-шихъ въ то время въ старшихъ классахъ гимназіи. Показаніе Гоголя очень коротко и только подтверждаетъ одинь пунктъ въ показаніяхъ Кукольника; Кукольникъ же игралъ видную роль во всей исторіи. Очевидно, желая выгородить Бѣлоусова, онъ показалъ, что отобранныя у него тетради суть матерьялъ для диссертаціи по естественному праву и только отчасти составлены имъ по лекціямъ Бѣлоусова, преимущественно же на основаніи различныхъ прочитанныхъ имъ книгъ, между которыми онъ назвалъ Руссо, Вольтера, Монтескьё, Конта и пр. Допросомъ учениковъ прервалось на время слѣдствіе и было препровождено высшему начальству. Но исторія разыгрывалась далѣе. Новый директоръ Ясновскій явно сталъ на сторону враговъ Бѣлоусова. Кромѣ обвиненія въ «вольнодумствѣ», противъ Бѣлоусова выдвинуто было еще ранѣе и другое — въ распущенности пансіона, котораго онъ былъ главнымъ руководителемъ. Обвиненіе это нашло сильную поддержку со стороны новаго директора. На конференціи возбужденъ былъ вопросъ о мѣрахъ къ «ускромленію пансіона». Билевичъ и директоръ предложили при этомъ тѣлесное наказаніе. Были ли дѣйствительно пущены въ ходъ мѣры «ускромленія» и какія именно — неизвѣстно, но, какъ бы то ни было, ученики, въ особенности выпускные предъ экзаменами, мало по малу начали отступать отъ первоначальныхъ, благопріятныхъ для Бѣлоусова показаній. Отказался отъ своего показанія и Кукольникъ, подъ вліяніемъ увѣщаній брата своего Платона, бывшаго учителя латинскаго языка въ нѣжинской гимназіи^[1]. Такое раскаяніе, однако, не помогло, и Кукольникъ дорого поплатился за свое увлеченіе. Несмотря на блестяще выдержанный экзаменъ и представленіе конференціи, министръ народнаго просвѣщенія лишилъ Кукольника слѣдовавшаго ему при окончаніи курса чина; ему было просто выдано свидѣтельство, что онъ обучался такимъ-то наукамъ.

«Отечественныя записки», 1879, № 9 сентябрь, Отд. II, с. 191—194