Трансформация отношений внутри семьи и изменение ценностных ориентиров воспитания

Семейное воспитание во многом предопределяет систему потребностей и мотивации взрослого человека, его самооценку, восприятие окружающего мира и способность адаптироваться в нем. Поэтому вопрос о целях и ценностях воспитания подрастающего поколения в любом обществе и в любые времена относился к числу самых важных, и ответ на него во многом определял будущее самого общества. В периоды глобальных политических и социокультурных трансформаций эта проблема приобретает особую остроту.

Фонд «Общественное мнение» провел исследование[1], посвященное изучению сегодняшних представлений россиян о целях и методах воспитания детей, а также практических моделей социализации в семье[2].

В качестве основных факторов, определяющих модель социализации в семье, мы выделили: распределение ролей в семье, модели отношений родителей с детьми, применяемые стратегии воспитания (система наказаний и поощрений), представления родителей о целях и ценностях воспитания.

Распределение ролей в семье

Распределение семейных ролей[3] оказывает значительное влияние на характер социализации детей, на модели отношений родителей с детьми и на используемые родителями воспитательные стратегии.

Патриархальная модель распределения семейных ролей предполагает главенство отца; матери при этом отводится функция воспитания детей. Современная модель распределения ролей в семье предусматривает равноправие супругов как в отношении принятия решений, так и в плане воспитания подрастающего поколения. Равноправное распределение семейных ролей между супругами распространено лишь в 20 процентах полных российских семей (всего, по данным исследования, по России в таких семьях воспитывались 71 процент опрошенных);   в 40 процентах случаев главой семьи являлся отец, в 34 процентах — мать, а еще в трех процентах — другие родственники, проживающие в семье. При этом традиционно закрепленная за женщиной роль воспитателя подрастающего поколения распространена весьма широко — по словам респондентов, и в полных, и в неполных семьях воспитанием детей больше всего занималась мать — 53 процента и 69 процентов соответственно.

В полных семьях в 21 проценте случаев воспитанием в равной мере занимались оба родителя, в семи процентах детьми больше всего занимался отец, в 12 процентах — бабушка, менее чем в одном проценте — дедушка, еще в двух процентах случаев — другие родственники.

Следует отметить весьма заметные поколенческие различия в распространении патриархальной и современной ролевой структуры семьи: представители более молодых поколений заметно чаще воспитывались в семьях с эгалитарным распределением семейной власти между родителями и с равноправным участием обоих супругов в воспитательном процессе, чем респонденты старших возрастных групп.

При этом нормативные представления граждан, т. е. их представления о том, как должны распределяться роли супругов в семье, отличает широкое распространение эгалитаристских установок — 60 процентов россиян уверены, что принимать основные решения должны оба родителя в равной мере (лишь 27 процентов считают, что главой семьи должен быть отец, и всего восемь процентов полагают, что ее должна возглавлять мать); 82 процента респондентов убеждены, что заниматься воспитанием детей также должны оба родителя в равной мере (всего 11 процентов полагают, что по большей части этим должна заниматься мать, и еще пять процентов — отец).

Однако далеко не всегда в основе декларируемого согласия участников опроса с идеей равноправного участия супругов в воспитании детей лежит ценностная установка, предполагающая, что даже один родитель может воспитать полноценную личность. Любопытно, что при обсуждении этой проблематики на фокусгруппах участники дискуссии, соглашаясь с тем, что в воспитательном процессе должны участвовать оба родителя, тем не менее приписывали родителям не столько взаимозаменяющие, сколько принципиально разные, но взаимодополняющие функции: «Отец может дать одно — то, что не может дать мать.  А мать дает то, что не может дать отец. … Мать дает сыну любовь и нежность: отец не всегда это может сделать. Даже если он сделает, то мать это сделает гораздо лучше, в любом случае. … То же самое и в случае с дочерью: она должна чувствовать отцовскую любовь. Мужскую, отцовскую любовь она должна чувствовать».

Причем среди участников фокус-групп оказалось весьма распространенным традиционалистское представление о «гендерном» распределении воспитательных ролей: воспитанием девочки в большей степени должна заниматься мать, а мальчика — отец. Следует отметить, что идею равноправных взаимоотношений родителей заметно чаще поддерживают те, кто сам воспитывался в семье с эгалитарным распределением власти между родителями (75 процентов против 60 процентов по выборке), а также те, чьим воспитанием занимались оба родителя в равной мере (70 процентов). Эти же группы респондентов заметно чаще поддерживают идею, что ответственность за воспитательный процесс также в равной мере должна делиться между обоими родителями (88 процентов против 80 процентов по выборке).

Главенство отца в семье чуть чаще, чем в среднем, склонны поддерживать мужчины (33 процента против 27), а также почти половина тех, в чьих семьях главой был отец (43 процента) или чьим воспитанием занимался преимущественно отец (47 процентов). Чуть чаще, чем в среднем, оставляют за матерью воспитательную функцию представители самого старшего поколения — респонденты в возрасте от 65 лет и старше (15 процентов против 11).

Модели отношений родителей с детьми

Неравенство между супругами, характерное для патриархального распределения ролей, часто бывает сопряжено с иерархическими взаимоотношениями между родителями и детьми — в таких семьях обычно детям не разрешается иметь свою точку зрения, если она отличается от родительской, от них ожидается подчинение родителям.

При эгалитарной структуре внутрисемейных ролей, наоборот, чаще наблюдается иная тенденция — отношение к детям как к равным, толерантность к инакомыслию, поощрение споров детей с родителями. 

[4]

Тем не менее мы видим из приведенных данных, что даже в тех случаях, когда, с точки зрения респондентов, отношения между их родителями в семье строились как равноправные и воспитанием ребенка занимались оба родителя в равной мере, далеко не всегда между родителями и детьми устанавливались эгалитарные отношения и допускались споры и возражения со стороны детей.

В целом, судя по приведенным данным, в семьях почти половины россиян родители стремились к установлению с детьми отношений «на равных», чуть менее чем в половине случаев допускали споры и возражения со стороны детей. Чисто авторитарный тип взаимоотношений между родителями и детьми (когда к детям не относятся как к равным и не разрешают им спорить с родителями) был характерен для семей 29 процентов опрошенных. Противоположная, «демократическая» модель (к детям относятся как к равным и допускают возражения и споры с их стороны) имела место в семьях 28 процентов опрошенных.

Заметна эволюция отношений между родителями и детьми: чем моложе респонденты, тем чаще они говорят и о равенстве в отношениях со своими родителями, и о возможности возражать им, спорить с ними — судя по всему, такая модель становится все более и более распространенной.

Что касается представлений наших сограждан о том, как должны строиться отношения между детьми и родителями, то здесь скорее преобладают демократические установки: более половины россиян (57 процентов) полагают, что родителям следует вести себя с детьми как с равными; почти две трети (60 процентов) считают, что детям можно позволять спорить с родителями, возражать им (противоположное мнение по обеим позициям высказывают по 28 процентов опрошенных).

Кстати, демократические модели отношений с собственными детьми в значительной степени «наследуются» — явное большинство тех, к кому родители старались относиться как к равным и позволяли спорить с собой, полагают, что именно таким образом и следует строить отношения с детьми. 

Любопытно при этом, что практически половина тех, у кого в детстве не было равноправных отношений с родителями и чьи споры родители не поощряли, тем не менее также разделяют демократические установки на отношения с детьми.

В высказываниях сторонников установления равноправных отношений с детьми наиболее распространенными оказались три мотива. Первый — признание личности ребенка равной личности взрослого и, соответственно, заслуживающей такого же отношения (об этом говорит более четверти респондентов, поддерживающих идею отношения с детьми «на равных»).

Другой весьма распространенный мотив, которым руководствуются сторонники идеи установления равноправных взаимоотношений с детьми (об этом говорят еще четверть респондентов), связан не столько с признанием личности ребенка равной личности взрослого, сколько с соображениями педагогического характера — по мнению этих респондентов, равноправные отношения с ребенком способствуют развитию его личности и определенных качеств — самостоятельности, ответственности, самоуважения, уверенности в себе.

Наконец, третий мотив, сравнительно часто звучавший в репликах сторонников эгалитарных отношений с детьми (его озвучил каждый пятый из этой группы опрошенных), сопряжен с заботой об эмоциональном климате в семье — по мнению респондентов, равные отношения между родителями и детьми — это способ создать доверительные, теплые, контактные отношения в семье.

Интересно, что некоторые из тех, кто декларирует свое согласие с идеей установления равноправных отношений с подрастающим поколением, на самом деле допускают равенство между родителями и детьми лишь «кое в чем, но не во всем», «до некоторой степени», «не во всех случаях».

Противники идеи равноправия родителей и детей в большинстве своем считают, что семейные отношения неизбежно иерархичны, поскольку преимущественное положение родителей определяется уже их статусом и возрастом (об этом говорят две трети из этой группы опрошенных). Соответственно дети должны «осознавать авторитет тех, кто их воспитывает», «слушаться и уважать родителей»; «знать свое место» и «уважать родителей как старших».

Лишь некоторые противники идеи равноправных отношений родителей с детьми аргументируют свою позицию тем, что родители «знают больше» и у них «больше жизненного опыта». 

Однако, несмотря на то что демократические установки на равноправные отношения с детьми в массовом сознании распространены гораздо шире, чем авторитарные ориентации на иерархию во взаимоотношениях с ними, как видно из приведенных данных, нормативные представления граждан заметно «отстают» от существующих в обществе воспитательных практик.

Любопытно отметить связь между характером отношений родителей и детей и адаптационными возможностями личности[5]. Так, среди «оптимистов» — людей, лучше адаптированных к современным условиям жизни, — заметно больше тех, к кому родители относились в детстве как к равным, и тех, кому позволяли спорить (причем эта тенденция проявляется в каждой возрастной категории и, следовательно, не является «производной» от преобладания среди «оптимистов» молодежи, у которой, как мы уже отмечали ранее, был более демократический опыт отношений с родителями).

Напротив, среди «неадаптированных пессимистов» (даже самых молодых) чаще встречаются люди, с которыми родители не стремились устанавливать равноправные отношения.

Воспитательные стратегии

Характер социализации определяется не только распределением ролей в семье и моделями отношений между детьми и родителями, но также и теми воспитательными стратегиями, которые используются родителями, — системой наказаний и поощрений. 

Две трети респондентов (66 процентов) наказывались в детстве, около трети (30 процентов), по их словам, никогда не подвергались наказаниям. Среди тех, кого наказывали, 19 процентов подвергались санкциям часто и 48 процентов — редко; физические наказания в принципе применялись в отношении 40 процентов россиян (или 60 процентов тех, кого вообще наказывали в детстве).

Использование наказаний как метода воспитания соотносится с разделением семейных ролей, а также с взаимоотношениями «родители — дети»: наказания чаще распространены в семьях с патриархальной ролевой структурой, а также в семьях, где не было эгалитарных отношений с детьми; в семьях же, где существовал паритет между родителями в принятии решений, наказания использовались реже.

Вспоминая о способах наказаний, которые применялись к ним в детстве, наши сограждане чаще всего (22 процента случаев) говорят о физических наказаниях, причем довольно жестких, прежде всего о порке: «Били тем, что было под рукой»; «Порки давали»; «Веревкой, палкой»; «Крапивой или прутиком»; «Офицерский ремень»; «Плетью один раз»; «Шлангом били». Чуть реже респонденты имеют в виду более легкие формы физического воздействия — шлепки, подзатыльники («За ухо трепали»; «Подзатыльник»; «Шлепком показывали, бывало и тапочкой»). И совсем редко речь заходит о различных формах физического принуждения и унижения: «Закрывали в туалете»; «На колени ставили на улице перед всеми»; «Сажали в темную кладовку».

Другая форма наказаний, о которой тоже весьма часто (19 процентов) вспоминали россияне, — выговор, ругань и повышение голоса: «Говорили повышенным тоном»; «Кричали»; «Очень сильно ругали»; «Ругали, отчитывали словами»; «Ругали, стыдили». Еще одно «популярное» наказание, о котором вспоминают респонденты, — «поставить в угол» (13 процентов по выборке). Запреты, лишение удовольствий и развлечений вспоминают 12 процентов респондентов: «Запрещали гулять»; «Лишали развлечений»; «Не покупали мороженое». Еще восемь процентов опрошенных вспоминают о наказаниях в словесной форме, воспитательных беседах: «Назидательные разговоры»; «Воспитывали, беседовали, убеждали»; «Объясняли, беседовали»; «Воспитывали словами».

Значительно реже респонденты вспоминают о моральном воздействии (два процента), о бойкоте со стороны родителей (один процент) и о принудительном выполнении домашней работы (один процент).

Любопытно, как сочетаются разные формы наказаний друг с другом. Так, запреты слабо связаны с физическими наказаниями и сильнее — с такими мерами, как повышение голоса и ругань, а также с «постановкой в угол». А вот словесное и моральное воздействие, бойкот со стороны родителей, дополнительная работа по дому практически не сочетаются с «жесткими» видами санкций и с запретами. 

Следует отметить поколенческую динамику в воспоминаниях респондентов о применявшихся к ним видах наказаний: молодежь в возрасте 18–24 лет куда реже вспоминает о физическом воздействии (13 процентов против 20 процентов по выборке и 35 процентов в группе тех, кому сейчас 55–64 года) и заметно чаще говорит о выговорах и повышении голоса (25 процентов против 19 процентов по выборке и 14 процентов в старшей возрастной группе), а также о такой форме, как лишение удовольствий и запреты развлечений (20 процентов против 12 процентов по выборке и шесть процентов в старшей возрастной группе).

Респонденты, которые вспоминают, что их много наказывали в детстве, заметно чаще говорят о телесных наказаниях (46 процентов против 22 по выборке в целом). Те же, кого, по их словам, наказывали редко, среди санкций чаще называют повышение голоса, выговоры (32 процентов против 19 процентов) и лишение удовольствий (20 процентов против 12 процентов).

Респондентам был также задан вопрос о поощрениях. Подавляющее большинство опрошенных (85 процентов) родители в детстве хвалили, более половины из них (57 процентов) — часто, еще 28 процентов — редко. Всего шесть процентов опрошенных сказали, что их вообще не хвалили.

Стоит отметить, что «поощряющая» социализация шире распространена в семьях с эгалитарным распределением ролей супругов и с отношением к детям как равным.

Любопытно отметить, что модель социализации, основанная на наказании, со временем замещается моделью, основанной на поощрении, — представителей молодых поколений родители реже наказывали телесно, зато чаще хвалили.

В ходе исследования респондентам задавались вопросы о том, что они думают по поводу методов воспитания детей. Участники фокус-групп нередко говорили, что наиболее эффективный метод воспитания — это собственный пример родителей. В связи с этим находится убеждение большинства респондентов, что детям нужно уделять как можно больше внимания, «вместе проводить времени больше», «больше разговаривать, общаться».

Чуть более половины россиян (54 процента) полагают, что физически наказывать детей допустимо, — чаще об этом говорят жители мегаполисов (64 про цента) — за исключением Москвы, респонденты в возрасте от 25 до 34 лет (62 процента). Причем такое мнение разделяет и большая часть тех, кого физически наказывали в детстве (72 процента).

Участники фокус-групп обосновывают необходимость физического наказания тем, что это российская традиция, «веками проверенный» метод воспитания, хотя и нежелательный, но допустимый в исключительных случаях, в частности, когда иные методы не дают результата и родитель «срывается».

О недопустимости физических наказаний детей говорят менее половины опрошенных (43 процента); чуть чаще подобное мнение выражают москвичи (48 процентов), молодежь от 18 до 24 лет (50 процентов) и те, кого самих физически не наказывали (52 процента).

Часть респондентов убеждена, что физические наказания — это унижение личности ребенка, которое оставляет глубокий негативный эмоциональный след. Другие участники фокус-групп негативно относятся к физическим наказаниям, поскольку такой метод, по их мнению, не эффективен («от того, что ты его отлупишь, он умнее не станет»).

Однако в целом, как видно из приведенных данных, физические наказания в воспитательных практиках россиян распространены довольно широко и признаются допустимыми более чем половиной опрошенных.

Цели воспитания в представлениях родителей

 Наконец, еще один фактор, определяющий модель семейной социализации, — представления родителей о том, что является целью воспитательного процесса, чему нужно учить детей, какие качества в них воспитывать. Результаты опроса показали, что россияне преимущественно ориентируются на ценности, которые можно определить как традиционалистские. В частности, такие характерные для этой ценностной системы качества, как трудолюбие, упомянули 54 процента опрошенных; аккуратность, опрятность — 47 процентов; честность и порядочность — 43 процента, воспитанность, вежливость, хорошие манеры — 39 процентов, бережливость в отношении денег и вещей — 34 процента; дисциплинированность — 30 процентов, послушание — 24 процента.

Модернистские ценности, связанные с самоопределением, независимостью, самореализацией личности, оказались распространены далеко не так широко: среди качеств, которые, по словам респондентов, родители стремились в них воспитать, самостоятельность и независимость назвали 18 процентов, активность, целеустремленность — 10 процентов, любознательность, интеллект, широту мышления — девять процентов, терпимость — восемь процентов, стремление к успеху — шесть процентов, самоконтроль — пять процентов, воображение — два процента.

Заслуживает внимания гендерная дифференциация в иерархии качеств, которые родители пытались привить нашим респондентам. Так, мужчины заметно чаще, чем женщины, упоминают такие характеристики, как воля, твердость (25 процентов против 16 процентов среди женщин), дисциплинированность (32 процента против 27 процентов). Женщины намного чаще, чем мужчины, называют такие качества, как аккуратность, опрятность (54 процента против 39 процентов у мужчин), бережливость в отношении денег и вещей (40 процентов против 28 процентов), воспитанность, вежливость и хорошие манеры (43 процента против 35 процентов). 

В выборе качеств, которые, по словам респондентов, их родители стремились воспитать в них, заметны поколенческие различия.

 Основной вектор изменений, как показывают приведенные данные, — снижение роли традиционалистских ценностей и одновременное повышение роли ценностей модернистских, которые особенно характерны для представителей молодого поколения — респондентов в возрасте 18–24 и 25–34 лет.

Стоит отметить, что даже две самые молодые возрастные группы в этом отношении существенно различаются между собой. Так, респонденты в возрасте от 25 до 34 лет среди качеств, которые в них воспитывали, заметно реже упоминают такие, как трудолюбие (49 процентов против 54 процентов по выборке), честность и порядочность (35 процентов против 43 процентов), послушание (18 процентов против 24 процентов). Зато в этой возрастной группе чаще упоминаются воспитанность, вежливость и хорошие манеры (46 процентов против 39 процентов), ответственность (33 процента против 28 процентов), воля, характер, твердость (29 процентов против 20 процентов), активность, целеустремленность (17 процентов против 10 процентов). По-видимому, эти данные свидетельствуют о том, что традиционалистские ориентации стали ослабевать уже в позднесоветской семье, в которой воспитывались респонденты, родившиеся в 1970 году и позже.

Представители самого молодого поколения (18–24 года) взрослели уже в новой социальной реальности, и, очевидно, поэтому иерархия качеств, прививавшихся в процессе семейного воспитания этой возрастной когорте, гораздо в большей сте пени обнаруживает модернистские ориентации. Самые молодые респонденты еще реже, чем респонденты в возрасте от 25 до 34 лет, называют такие характеристики, как трудолюбие (36 процентов — против 49 процентов в предшествующей возрастной группе и 54 процентов по выборке в целом), бережливость (25 процентов — против 33 процентов и 34 процентов соответственно), дисциплинированность (23 процента — против 32 процентов и 30 процентов). В этой возрастной группе практически с той же частотой, что и среди людей в возрасте 25–34 лет, упоминаются такие характеристики, как ответственность (33 процента), воля, характер, твердость (27 процентов), активность и целеустремленность (15 процентов).

При этом самые молодые респонденты заметно чаще, чем их ближайшие предшественники (и уж тем более — чем представители среднего и старшего поколения), называют такие качества, как самостоятельность и независимость (24 процента — против 20 процентов среди предшествующей возрастной когорты и 18 процентов по выборке в целом), стремление к успеху (15 процентов — против восьми и шести процентов). Таким образом, молодежь, чья социализация приходится на начало перестройки и эпоху реформ, воспитывается уже в системе совсем других ценностных приоритетов.

Интересно отметить связь между адаптационным потенциалом респондентов и теми качествами, которые родители стремились воспитать в них в детстве. Так, людей, наиболее приспособленных к современным условиям — «оптимистов», — больше всего среди тех респондентов, в ком, по их словам, родители стремились воспитать такие качества, как активность и целеустремленность, воля, характер, твердость, любознательность, широта мышления, стремление к успеху.

Адаптированные пессимисты чаще встречаются среди тех, в ком родители стремились воспитать умение ладить с другими людьми; неадаптированные пессимисты чаще оказываются среди тех, в ком воспитывали трудолюбие и уважение к авторитетам.

Интересно также отметить, что такие качества, как честность и порядочность, терпимость, самостоятельность и независимость, самоконтроль, ответственность, воспитанность и вежливость, аккуратность, бережливость, воображение, оказались не связанными с адаптацией. 

Респондентам был задан вопрос о том, какие качества, по их мнению, следует воспитывать в детях. Иерархия желаемых характеристик заметно отличается от иерархии тех качеств, которые воспитывали родители в самих респондентах.

Возглавляют иерархию ценностей воспитания те же самые качества, которые пытались сформировать в детях родители большинства наших респондентов, а именно: трудолюбие, честность и порядочность. При этом можно отметить, что трудолюбие — одно из важнейших качеств в традиционных системах ценностей— среди желаемых качеств упоминается все же чуть реже, чем среди тех свойств характера, которые воспитывались в самих респондентах, а вот честность и порядочность — скорее общечеловеческие морально-этические характеристики — упоминаются чуть чаще.

В целом же данные, приведенные в таблице, показывают, что перечень качеств, которые, по мнению респондентов, нужно воспитывать в детях, довольно существенно отличается от того набора, который пытались привить им самим, — в пользу современных, модернистских — ответственности, самостоятельности и независимости, активности и целеустремленности, любознательности, интеллекта и широты мышления, умения ладить с другими людьми, стремления к успеху.

Если модернистские ценности, позволяющие адаптироваться в современных условиях, в списке желаемых качеств называются россиянами заметно чаще по сравнению с частотой их упоминания среди тех качеств, которые воспитывались у самих респондентов, то традиционалистские добродетели: послушание, дисциплинированность, а также вежливость и хорошие манеры, опрятность и аккуратность, наоборот, упоминаются реже. Представления наших сограждан о тех качествах, которые следует воспитывать в детях, имеют выраженную поколенческую специфику. 

Как видим, представители старших поколений — что понятно — чаще склонны выбирать традиционалистские ценности — трудолюбие, честность и порядочность, послушание. Молодежь (18–24 лет и 25–34 лет) называет эти качества, напротив, заметно реже, чем в среднем, — для них они имеют практически равный вес с такими как ответственность, воля и твердость, воспитанность и хорошие манеры.

При этом представления двух наиболее молодых возрастных когорт о качествах, которые нужно прививать детям, весьма различаются. Так, респонденты в возрасте 25–34 лет заметно чаще называют такие характеристики, как аккуратность и опрятность (46 процентов против 37 процентов по выборке в целом), воля, характер и твердость (41 процент против 33 процентов), самостоятельность и независимость (32 процента против 24 процентов), любознательность и широта мышления (25 процентов против 19 процентов). Самые молодые респонденты чаще говорят об ответственности (39 процентов против 33 процентов), активности и целеустремленности (27 процентов против 20 процентов), стремлении к успеху (29 процентов против 16 процентов), индивидуализме (12 процентов против шести процентов). На наш взгляд, эта разница в представлениях разных поколений молодежи обусловлена не столько принципиальными ценностными различиями, сколько тем, что респонденты 25–34 лет говорят скорее о тех качествах, которые они хотели бы видеть в собственных детях, — в этой возрастной группе 74 процента  имеют детей, а представители самой младшей возрастной группы (среди которых лишь четверть имеют детей) упоминают скорее качества, ценные для них самих.

В целом же полученные данные демонстрируют переход от традиционалистских моделей социализации к современным (модернистским) моделям. Последние предполагают новые воспитательные стратегии — равенство в обращении с детьми, поощрение их споров с родителями (а следовательно, выработку собственной автономности), эгалитарное распределение родительских ролей в семье (и в плане принятия решений, и в плане занятия детьми), уменьшение роли наказаний и использование при воспитании поощряющих стратегий, ориентацию на воспитание таких качеств, как самостоятельность и независимость, активность и целеустремленность, стремление к успеху на фоне уменьшения роли традиционных ценностей. При этом сохраняется роль общечеловеческих этических категорий — честности и порядочности. Более современный характер семейной социализации позитивно влияет на адаптационный потенциал граждан — судя по полученным данным, гораздо легче адаптируются к сегодняшней жизни те россияне, чья социализация носила более демократический характер и чьи родители стремились привить своим детям более современную систему ценностей.  

---

[1] Опрос населения в 100 населенных пунктах 44 областей, краев и республик России. Интервью
по месту жительства 28–30 апреля 2004 года. 1500 респондентов. Статистическая погрешность
не превышает 3,6 процента.

[2] В состав выборки массового опроса входят респонденты разных возрастов, что дает
возможность проанализировать, как меняются в российском обществе модели воспитания
от поколения к поколению.

[3] Этот параметр включает две составляющие: 1) кто является главным в семье и 2) кто в основном
занимается воспитанием детей (в частности, проводит с ними больше времени).

[4] Здесь и далее при анализе ответов респондентов на вопросы, касающиеся их опыта
социализации, в столбце «Все опрошенные» мы приводим ответы 98 процентов россиян,
воспитывавшихся в семье. Еще два процента опрошенных воспитывались в интернатах,
детских домах, не родственниками или затруднились ответить на вопрос, с кем из родственников они прожили большую часть детства. Этим респондентам вопросы
об их опыте социализации не задавались. В данном случае мы считаем возможным
рассматривать в качестве основания для сравнения всех опрошенных (а не только тех, кто был
воспитан в семье), поскольку доля тех, кто не отвечал на вопросы о воспитании в семье,
чрезвычайно мала и не оказывает значимого влияния на обнаруженные в ходе исследования
тенденции и зависимости.

[5] Группы социальной адаптации определяются по ответам на вопросы: «Сможете ли Вы
в ближайшие год-два повысить свой жизненный уровень, жить лучше, чем сегодня?» и «Удалось
ли Вам найти свое место в сегодняшней жизни?»:
оптимисты — ответившие «да» на 1-й вопрос;
адаптированные пессимисты — ответившие «да» только на 2-й вопрос и «нет»
или «затрудняюсь ответить» на 1-й вопрос;
неадаптированные пессимисты — остальные, кроме затруднившихся с ответом
на оба вопроса.