Музей детства

Ф. Арьес. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке / Пер. с франц. Я. Ю. Старцева при участии В. А. Бабинцева. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 1999. (Сер. «Другая история»). 416 с.

О том, что в Средние века «детства не было», слышали, кажется, все. И неудивительно: с 1960 года, когда в Париже вышла в свет монография Филиппа Арьеса (1914–1984) «L’Enfant et la vie familiale sous l’Ancient Regime», содержащая это утверждение, прошло уже почти полвека. И хотя некоторые идеи автора вызвали острую критику, справедливость которой он отчасти признал (позднее Пьер Рише и его ученики сумели вполне убедительно показать, что средневековый ребенок занимал важное место и в мире чувств, и в повседневной жизни средневекового общества), появление книги стало событием, важность которого трудно переоценить. И не только потому, что труд Арьеса в значительной степени способствовал формированию проблематики и методологии авторитетной «школы Анналов». Это было попадание в мишень, которую до Арьеса почти никто не замечал: отныне история детства приобретает права актуальной темы и ни один исследователь, работающий в данной области, не может обойтись без упоминания этого труда. Успех книги был тем более значительным, что Арьес не принадлежал к профессиональному цеху (он называл себя «ученым выходного дня», а его основным занятием была служба в фирме, торговавшей тропическими фруктами) и выделялся среди коллег-историков консерватизмом политических взглядов — одно время даже был активным членом крайне правой организации «Action francaise».

Пять лет назад возможность познакомиться с этой книгой появилась и у тех, кому французское издание по той или иной причине было недоступно. Переводом сочинения Арьеса издательство Уральского университета положило начало серии «Другая история», и, надо сказать, начало весьма удачное. В аннотации с полным основанием говорится, что книга «представляет интерес не только для историков, но и для искусствоведов, культурологов, психологов, социологов и педагогов». Автор рассматривает детство как сложный социальный и культурный феномен, опираясь на широкий круг источников из области литературы, изобразительного и прикладного искусства, принадлежащих преимущественно «высокой» культуре.

Сопоставляя факты прошлого с реалиями сегодняшнего дня, Арьес доказывает, что многие проблемы, воспринимавшиеся европейским сознанием как «вечные», едва ли являются таковыми. Его концепция включает в себя три основные идеи (позволим себе привести их не по основному тексту книги, а в той емкой и компактной формулировке, которую автор придал им в предисловии к изданию 1973 года). Первая: современное восприятие детства существовало не всегда. В «старом традиционном обществе» «продолжительность детства была сведена к его самому хрупкому периоду, когда маленький человек еще не может обходиться без посторонней помощи; очень рано, едва окрепнув физически, ребенок смешивался со взрослыми, разделяя их работу и игры» (с. 8). Вторая: «семья не осуществляла и не контролировала передачу ценностей и знаний, или, в более общем виде, социализацию ребенка. <…> Эмоциональные контакты и социальные связи осуществлялись вне семьи, благодаря очень плотной и активной «среде», состоящей из соседей, друзей, господ и слуг, детей и стариков, где привязанности осуществлялись вне строгих рамок» (c. 9–10). Третья: серьезные изменения в отношении к детству и ребенку начинаются только с конца XVII века и связаны с развитием школы. Она «заменила практическое обучение “в людях” в качестве способа получения образования. Это означает, что ребенок уже не смешивается со взрослыми и не постигает жизнь в непосредственном контакте с ними. <…> Это отделение и осознание детства являются   одной из сторон великого процесса морализации, осуществленного католическими и протестантскими реформаторами, церковными и государственными деятелями. Этот процесс стал возможным на практике лишь благодаря эмоциональной поддержке семьи» (с. 10). Другими словами, развитие школьного образования и возникновение родительской любви — это две стороны одного процесса, в результате которого ребенок становится центральной фигурой в семье.

Эти идеи соотносятся со структурой книги. Она состоит из трех частей («Чувство детства», «Школьная жизнь», «Семья»), каждая из которых включает в себя несколько глав. По отдельности и все в целом они представляют собой комплекс из нескольких десятков мини-исследований, от искусствоведческих до статистических, чрезвычайно талантливо и умело соединенных единой концепцией и тканью блестящего литературного стиля. Изучив предисловие, многие главы затем можно почти без ущерба для понимания читать отдельно и едва ли не в любом порядке. Эта здоровая избыточность качественного гуманитарного исследования должна быть названа в числе достоинств книги Ф. Арьеса, особенно ее первой части.

В главе «Возрасты жизни» автор обращает внимание на неактуальность до XIV–XV веков идеи точного возраста. Возраст был «научной категорией того же порядка, что вес и скорость для наших современников» (с. 30). Эта категория была частью универсального числового детерминизма, лежавшего согласно средневековым представлениям в основе мироздания. Возрастов человека насчитывали то четыре по числу природных «стихий» и соответствующих им «темпераментов», то семь по числу планет (и тогда каждый возраст находился «под знаком» этой планеты и всего шлейфа астрологических представлений о ее свойствах), то 12 по числу месяцев в году или знаков зодиака. Возрастные категории одновременно служили характеристиками социального статуса. Детство было эпохой зависимости (древнерусский аналог: отрокребенок и отрок — княжеский слуга). Проблема собственно биосоциальных возрастов особенно никого не занимала. Сколько-нибудь серьезные сдвиги обнаруживаются здесь только в XVII–XVIII веках, когда складывающаяся научная картина мира все меньше нуждается в антропоморфных образах, а возрастная терминология все больше начинает наполняться психологическим и педагогическим содержанием.

Центральное место в первой части книги занимает глава «Открытие детства», целиком посвященная анализу произведений искусства. Изображение детей как маленьких взрослых, по наблюдению Ф. Арьеса, — традиция, восходящая к Древнему Риму; некоторые изменения начали происходить лишь в XII–XIII веках, и связаны они были с развитием идей материнства, отразившихся в иконографии Богоматери, держащей на руках младенца Иисуса. «Композиция Девы с Ребенком… становится более мирской, становится сценой из повседневной жизни» (с. 47), затем появится светская иконография, а в XV cтолетии — два новых типа изображения ребенка: портрет (в том числе в XVI веке — умершего ребенка) и путти (мальчиков, служивших декоративным элементом в изобразительных искусствах), причем оба жанра активно влияют друг на друга.

Изменившееся отношение к детству выразилось в появлении особых детских имен, а в XVII веке — собственно детской одежды (глава «Детская одежда»), возникновении возрастной дифференциации игр («Небольшой экскурс в историю игр»), все более строгом табуировании в общении с детьми темы сексуальных отношений («От бесстыдства к невинности»). Оплотом строгой нравственности и дисциплины стала школа, перед которой встала задача обуздания своенравной детской стихии. Так родились педагогика и психология.

Подробнее о том, как развивалась школа в XIII–XVIII веках, автор рассказывает во второй, самой большой части книги («Школьная жизнь»). Это был путь от хаотического смешения разных школьных предметов, совместного обучения учеников разного возраста и уровня знаний, от анархической свободы — к твердым учебным программам, классной системе и жесткой дисциплине (главы «Происхождение школьных классов», «Школьный возраст», «Развитие дисциплины»). От школы, которая была лишь одним из элементов «мира взрослых», — к школе, ориентированной на учеников определенного возрастного диапазона. Важной вехой на этом пути становится появление коллежа — сначала как фонда для поддержки бедных студентов, с пансионом при нем, потом — среднего учебного заведения, куда постепенно переносилось преподавание разных предметов («Новое учреждение: коллеж»). Постепенно изменения охватывают и начальную школу, по мере того как она становится все более массовой (глава «Малые школы»).

В заключении к первой части («Два восприятия детства») Ф. Арьес обращается к любопытной проблеме «сюсюканья», т. е. обращения с ребенком как с дорогой забавной игрушкой. Арьес изобрел (и очень этим гор  дился) особое слово mignotage, «сюсюканье», которое произвел от глагола mignoter — ласкать, нежить, лелеять, и тем обозначил новый тип поведения родителей по отношению к ребенку, который раньше, во всяком случае не демонстрировался публично. Появление «сюсюканья», вызывавшего раздражение у современников (например, у Монтеня), свидетельствует о том, что ребенок становится средоточием семьи, а также о развитии специфической сферы семейных эмоций.

Третья часть книги, «Семья», посвящена изменениям, которые претерпел этот социальный институт. По наблюдениям автора, многие функции, присущие современной семье, в Средние века не существовали: социализация детей была уделом общества, ребенок идентифицировал себя не как член семьи, а как член социальной группы, объединявшей родственников и свойственников. С учетом первой главы такие выводы не выглядят чем-то неожиданным, и самое интересное в этой части — подробное описание различных сторон нового семейного мира. Такие разнородные явления, как развитие семейного портрета, изменения в жанровой живописи, усиление власти мужа, возникновение семейных праздников и ритуалов (в том числе семейной молитвы), изменения интерьера, оказываются звеньями одной цепи, соединяющей эпоху Возрождения с нашим временем.

Перевод, сделаный Я. Ю. Старцевым по переработанному изданию 1973 года, выглядит тяжеловесным (русский читатель просто не поймет, почему Арьес считается тонким стилистом). Впрочем, следует отметить вклад Е. Ю. Фатеева: подбор иллюстраций, написание послесловия и составление полезных примечаний (биографических, терминологических, историографических и проч.). Что делает текст все-таки доступным максимально широкому кругу читателей, способных воспринимать такого рода литературу.