Простор и приволье

Есть идеи, которые высказываются так часто, что воспринимаются уже как нечто само собой разумеющееся. Банальность этих суждений мешает вдумываться в их смысл. К числу таких идей относится утверждение, что русский характер сформировался под влиянием бескрайних российских просторов. «Ширь русской земли и ширь русской души давили русскую энергию, открывая возможность движения в сторону экстенсивности. Эта ширь не требовала интенсивной энергии и интенсивной культуры. От русской души необъятные российские просторы требовали смирения и жертвы, но они же охраняли русского человека и давали ему чувство безопасности. Со всех сторон чувствовал себя русский человек окруженным огромными пространствами, и не страшно ему было в этих недрах России. Огромная русская земля, широкая и глубокая, всегда вывозит русского человека, спасает его. Всегда слишком возлагается он на русскую землю, на матушку Россию».[1]

Довольно часто авторы высказываний о русской специфике иллюстрируют свои мысли ссылкой на непереводимость тех или иных русских слов. Так, можно согласиться, что слово простор лингвоспецифично, однако само по себе это утверждение не объясняет, что оно значит и в чем состоит его специфичность.

Самое главное в просторе — это то, что он исполнен любования и радости. Простор — это когда легко дышится, ничто не давит, не стесняет, когда можно пойти куда угодно, когда есть где разгуляться, как у Лермонтова: «…нашли большое поле — / Есть разгуляться где на воле». На простор человек стремится, рвется:

Нам надо было куда-то поехать, вырваться в этот морозный простор, вылететь из сидений, почувствовать себя безумными путниками на большой дороге (В. Аксенов).

Пространство может быть замкнутым, для просторапросторов) самое важное — отсутствие границ. Не говорят замкнутый простор, замкнутые просторы, зато чрезвычайно естественны сочетания типа бескрайние, безбрежные просторы.

Надо сказать, что в русском языке есть еще целый ряд слов, в которых выражается идея любования или наслаждения большими расстояниями. При этом каждое из слов имеет свои особые оттенки смысла. Даль скорее одномерна, ширь, как и простор, — во все стороны. Даль — слово скорее созерцательно-мечтательное, ширь — энергично-эпическое; ср.:

Были дали голубы,
Было вымысла в избытке (Б. Окуджава);

Какой во всем простор гигантский!
Какая ширь! Какой размах! (Б. Пастернак).

Приволье раздолье тоже различаются. Приволье в большей степени ориентировано на пассивное восприятие роскоши мира, тогда как раздолье — на активное осуществление любых желаний. Это восхищенный или завистливый взгляд со стороны на человека, которого ничто не ограничивает. Своеволие не всегда одобряется, поэтому раздолье может произноситься даже с оттенком осуждения: Ну уж пустили козла в огород! Ему там раздолье. Приволье ассоциируется с теплой погодой, когда человек нежится на солнышке. Для раздолья время года не существенно.

Идея отсутствия ограничения во всех этих словах настолько важна, что они могут употребляться и тогда, когда речь не идет о больших расстояниях: «Обломов всегда ходил дома без галстука и без жилета, потому что любил простор и приволье» (И. А. Гончаров). Очевидно, что «комплекс Обломова» тесно связан с картиной привольной жизни русского барина. Гончаров так и пишет: «Все это происходило, конечно, оттого, что он получил воспитание и приобретал манеры не в тесноте и полумраке роскошных, прихотливо убранных кабинетов и будуаров, где черт знает чего ни наставлено, а в деревне, на покое, просторе и вольном воздухе».

Итак, простор — это одна из главных ценностей. Общая идея не только слова простор, но и многих других слов — клаустрофобия, а точнее боязнь тесноты и ограничений, представление о том, что человеку нужно много места, чтобы его ничто не стесняло. Без простора человеку душно и тесно. Только на просторе человек может быть самим собой.

Простор как источник опасностей и дискомфорта

С другой стороны, отношение к простору двойственно: холодный ветер простора и манит, и пугает. Об этом писал в свое время русский историк Иван Забелин: «Путник, переезжая вдоль и поперек эту равнину, в безлесной степи или в бесконечном лесу, повсюду неизменно чувствует, что этот великий простор, в сущности, есть великая пустыня. Вот почему рядом с чувством простора и широты русскому человеку так знакомо и чувство пустынности, которое яснее всего изображается в заунывных звуках наших родных песен».[2]

С простором связываются две возможных эмоциональных тональности: либо мажорная, гедонистическая, когда простор видится как приволье, либо минорная, когда простор горестных нив (М. Цветаева) навевает тоску. От избытка места человек тоскует мается, не находя себе места. Избыток места оборачивается отсутствием места — неприкаянностью. Неприкаянный — загадочное слово, с не вполне ясной историей. Оно попало в литературный язык поздно, во второй половине XIX века, вероятно из псковских говоров. Первоначально, как полагают, оно имело значение ‘покаявшийся, но не получивший отпущения грехов’. «Неприкаянность, “перекати поле”, странничество, — вот выражения еще одних свойств “русской души”, которые так часто повторяются во многих хрестоматийных свидетельствах. <…> Вокруг простор, слишком много места, но нет моего твоего места, обжитого места», — пишет Валерий Подорога.[3] Неприкаянность — это такое состояние человека, когда он испытывает внутренний дискомфорт (например, потому что он несчастен или ему нечем заняться) и растерянность; это состояние концептуализуется как безуспешные поиски такого места, где бы человеку было спокойно и хорошо. Ср. типичное бродит как неприкаянный; «Ты мыкаешься с места на место, как неприкаянный» (А. П. Чехов). Эта же идея лежит и в основе выражения не находить себе места. Показательно, что оно переводится на английский язык выражениями, не включающими идею места. Однако если не находить себе места можно от тревоги, реже — просто от душевного волнения, то причины неприкаянности могут быть более глубокими. Часто о неприкаянности говорят не просто как о временном состоянии человека, а как о его свойстве — неспособности жить в мире с самим собой. Это может быть связано с душевной раной, которая не дает человеку покоя всю жизнь. Так, Лидия Чуковская приводит строки из дневника отца: «Страшна была моя неприкаянность ни к чему, безместность — у меня даже имени не было <…> как незаконнорожденный, <…> я был самым не цельным, непростым человеком на земле».[4]

Близкая идея содержится в слове маяться. На первый взгляд непонятно, чем маяться отличается от мучиться, но ощущается, что это нечто другое. Дело в том, что мучение в случае маяться также концептуализуется как безостановочное и бессмысленное движение, подобное движению маятника (ср. отличие маеты от суеты, которая предполагает лихорадочные и хаотичные перемещения). Ср.«Маялся я [Рудин] много, скитался не одним телом — душой скитался» (И.С.Тургенев).

Простор или уют?

Поскольку простор сопряжен с чем-то пугающим и навевающим тоску, он может противопоставляться уютному маленькому домашнему миру, где человек в безопасности и покое. Когда простор ассоциируется с холодом, ветром и неожиданностями, он оказывается противоположен не тесноте, а уюту. Любовь к уюту, к небольшим закрытым пространствам тоже присутствует в русской языковой картине мира, хотя и гораздо менее развита. Не случайно герой стихотворения Льва Лосева говорит в ответ на указание, что в русском языке нет слова sophistication:

Есть слово «истина». Есть слово «воля».
Есть из трех букв — «уют».

В понятие уюта входят: тепло (и даже представление о домашнем очаге) и маленькие размеры, а также защищенность от ветра, который гуляет на просторе. УА. Блока красивые уюты противопоставляются стуже лютой, у Н. Олейникова отсутствие уюта связывается с воем ветра:

Страшно жить на этом свете,
В нем отсутствует уют,
Ветер воет, на рассвете
Волки зайчика грызут.

Большая или прохладная комната вполне может быть удобной и комфортабельной, но странно было бы сказать большая уютная комната, прохладная уютная комната. Не случайно прилагательное уютный особенно охотно сочетается с уменьшительными существительными: уютный мирок, уютный уголок. И наоборот, использование уменьшительных существительных само может создать ощущение уюта, как в следующем примере: «Приятный блондин хлопотал, уставляя столик кой-какою закускою, говорил ласково, огурцы называл “огурчики”, икру— “икоркой”… и так от него стало тепло и уютно, что я забыл, что на улице беспросветная мгла» (М.Булгаков). Уют предполагает также обычно неяркий свет, негромкую музыку.

\"\"

Русское слово уют, в отличие от слова простор, имеет аналоги в некоторых европейских языках. Если на французский язык слова уют уютный едва ли переводимы, то в английском языке есть чрезвычайно близкое по смыслу к русскому уютный прилагательное cozy, а в немецком не только есть слова Gem Я tlichkeit gem Я tlich, но они еще и выражают одно из ключевых понятий немецкой культуры; то же верно для датского слова hygge. Характерно рассуждение, которое Лев Лосев приписывает толстовскому Карлу Иванычу, клеящему картонный домик на именины воспитаннику:

Мы внутрь картона вставим свечку
и осторожно чиркнем спичку,
и окон нежная слюда
засветится тепло и смутно,
уютно станет и гемютно,
и это важно, господа!
О, я привью германский гений
к стволам российских сих растений.

Особенно показательно сравнение русского уюта с голландским gezelligheid (обычно переводимым в словарях именно как уют), которое выражает сходное ощущение покоя и защищенности, но связывается, напротив, с незамкнутыми пространствами. Для голландцев ощущение, описываемое словом gezelligheid, возникает, когда они сидят при свечах у большого чистого окна без занавесок, пьют кофе и смотрят на улицу. Большие чистые окна без занавесок, с одной стороны, символизируют душевное единение с соседями, а с другой — заявляют, что хозяева не делают ничего такого, чего следовало бы стыдиться.

Для русских, наоборот, ощущение уюта возникает при отгороженности от опасного внешнего мира. Не случайно в текстах на русском языке упоминание об уюте нередко соседствует с указанием на то, что за окнами дождь, холод, война, революция. Герои «Белой гвардии» отгораживаются от крушения мира кремовыми шторами. Иными словами, для уюта требуется отдельное обжитое пространство, хотя и маленькое, но свое, отгороженное.

Итак, покой возможен либо при отгороженности, либо при удаленности от источников раздражения, поэтому типичны и сочетание покой и простор, и сочетание покой и уют; ср.:

Около леса, как в мягкой постели,
Выспаться можно — покой и простор! (Н. А. Некрасов);

Его охватило ощущение покоя и уюта (В. Аксенов).

Очень естественно и совмещение этих идей. Формула Пушкина покой и воля подразумевает, что человек убегает от людей на простор, но там создает свой закрытый маленький мир. Подальше от чужих и потеснее со своими.

Очень естественно и совмещение этих идей. Формула Пушкина покой и воля подразумевает, что человек убегает от людей на простор, но там создает свой закрытый маленький мир. Подальше от чужих и потеснее со своими.

Гулять на просторе

Избыток простора часто приводит к тому, что человек ищет выхода для своей энергии в таких крайних реакциях, как загул или запой. В загул запой, так же как и в себя, — уходят, т. е. это воспринимается как виды эскапизма.

Вообще слово гулять (в разных значениях) и его многочисленные производные (разгуляться, загулять гульнуть, гулена гуляка, гулянка, прогулять отгул, гуляние прогулка) чрезвычайно важны для русского языка. Все эти слова имеют характерный гедонистический привкус, хотя каждое из них окрашено по-своему. Интересно сравнить слова прогулка гуляние. Первое вполне космополитично, оно предполагает умеренное приятное времяпрепровождение, второе подразумевает безудержную дикую радость жизни, с песнями, плясками, а зачастую пьянкой и мордобоем. Праздники сопровождаются народными гуляниями, а никак не народными прогулками. С другой стороны, влюбленные осуществляют романтические прогулки при луне, которые нельзя назвать гуляниями.

Разные значения глагола гулять объединяются идеей свободы выбора, отсутствия стеснений и необходимости выполнять скучную, рутинную работу. Эта возможность свободно следовать своим желаниям переживается как праздник, желания при этом могут быть разными и отнюдь не всегда ограничиваются пешим перемещением.

Характерно рассуждение из статьи в газете The Moscow Times, в которой описывается, как некая женщина, делая покупки в duty-free, выбрала джин и виски Johnie Walker: «Пусть народ гуляет, or let the people have fun, she said, in reference to a welcome home party she would receive. In this case she used the verb гулять, an all-purpose word that can mean anything from to stroll about town to have an extra-marital affair, but in this case, we can be pretty sure she meant to party. And what is a народное г уляние (a party of the people) without a little джин[5]

Иногда даже не вполне ясно, в чем в точности состоит действие, описываемое как гулять. Строки известной песни Ой да загулял, загулял парнишка, парень молодой не позволяют точно указать, в чем, собственно, это заключалось. Напился ли он, закрутил ли головокружительный роман — все это очень возможно, но не обязательно.

И правда, загулять — очень сложное понятие. Тут и самозабвение, и отсутствие границ, и какая-то отчаянность. Это безудержное веселье, переходящее в бездонную тоску. Буйство, в котором проскальзывает желание от чего-то убежать. Может быть, от себя? Это что-то имеющее отношение к столь важным для русской культуры идеям воли простора.

Однако носители языка не всегда связывают глагол гулять с буйством. Приведем следующее слышанное нами высказывание: На работу мне сегодня не надо, детей забрали, и я гуляю: лежу на диване и слушаю музыку. Чтобы человек описал свое времяпрепровождение посредством глагола гулять, оказывается достаточным ощущение праздности и праздника (замечательно, кстати, что сами слова праздность праздник в русском языке связаны).

Не случайно во многих случаях прямо противопоставляются гулять работать. Отсюда и такие слова, как прогул отгул (а также просторечное выражение гулять отпуск).

Преодоление пространства: глагол добираться

Широкие пространства чреваты не только опасностями и тоской, но и тем, что их бывает трудно преодолевать. «По России путешествовать? По России можно только передвигаться по крайней необходимости», — сказал в самом начале XIX века автор «Писем русского путешественника» Николай Михайлович Карамзин.[6] И не то чтобы за двести лет ситуация принципиальным образом изменилась: ну так Пушкин и сказал — «лет чрез пятьсот...»[7].

Как оказывается, для обозначения этого занятия — передвижения по России— в русском языке имеется специальный глагол, не переводимый ни на один европейский язык, но без которого люди, говорящие на русском языке, не могут ни спросить дорогу, ни рассказать о своих дорожных впечатлениях: это глагол добраться или, в несов. виде, — добираться, в значение которого входит представление о том, что перемещение в другую точку пространства — процесс долгий, трудный и непредсказуемый. «Как добраться до Домодедова?» — читаем мы название одной из рубрик в рекламном проспекте нового международного аэропорта. Ответ: очень просто и быстро! — вопреки тому, что мы бы, наверное, ожидали. А почему ожидали? да потому что — добраться. Ведь иначе по-русски и не скажешь.

\"\"

А. Лаптев. Дорожные жалобы, 1940

Итак, что же значит по-русски добираться добраться? Согласно определению Малого академического словаря русского языка, добраться означает «с трудом или нескоро дойти, доехать и т. п. до какого-то места, предмета». Однако этот глагол включает еще одну идею — представляя процесс преодоления пространства не только как долгий и трудный, но еще и в какой-то степени непредсказуемый, т. е. неподконтрольный субъекту. Естественно предположить, что долгий соответствует пресловутым «русским просторам», трудный— знаменитому качеству российских дорог, непредсказуемость же возникает как результирующая множества факторов, препятствующих успешному достижению цели путешествия, среди которых можно назвать: нерегулярность движения общественного транспорта, его поломки, отсутствие бензина на бензоколонках и т. п., просто отсутствие регулярного сообщения на каких-то участках дороги (когда нет другого способа добраться, кроме как на попутном транспорте или пешком), вообще отсутствие дороги или ее непроходимость из-за дождей или снежных заносов и, наконец, просто опасность «разбоя». Ср.:

Добираться же с пересадками четверо суток от Кургана до Москвы и столько же обратно, чтоб просто прожить в Москве два дня — чего он там не видел? (К. Симонов);

Надо туда добраться и выяснить, что с домашними (Б. Пастернак).

Особенно характерен последний пример (из романа «Доктор Живаго»): говорится не поехать, а именно добраться — потому что все перечисленные выше обстоятельства весьма актуальны.

Все сказанное проявляется в типичных сочетаниях с этим глаголом: удалось добраться; чудом, еле, кое-как, наконец, благополучно добрался; как-нибудь, бог даст, доберемся и т. п.

Идея непредсказуемости результата перемещения, обозначаемого глаголом добираться, включает этот глагол в широкий круг лексических и грамматических средств русского языка, позволяющих представить собственное действие как не полностью контролируемое[8]. В частности, добраться входит в группу глаголов с тем же корнем: собраться <что-то сделать> и выбраться <куда-то или к кому-то>; содержательно они связаны между собой таким образом, что все три глагола описывают разные стороны состояния человека, находящегося перед необходимостью куда-то перемещаться: для этого надо собраться выбраться, а потом еще и добраться.

Все три глагола могут обозначать движение в метафизическом пространстве, разделяющем намерение от его осуществления, которое затрудняется метафизическими же причинами: выражение Никак не доберусь почти так же характерно, как Никак не соберусь или Никак не выберусь[9].

«Широкая русская душа»

О «широкой русской душе» часто говорят в связи с вопросом о возможном влиянии «широких русских пространств» на русский «национальный характер». Вот известное высказывание Свидригайлова из «Преступления и наказания»: Русские люди вообще широкие люди, Авдотья Романовна, широкие, как их земля, и чрезвычайно склонны к фантастическому, к беспорядочному. Механизм влияния «широких русских пространств» на широту души философ Валерий Подорога раскрывает следующим образом: «Так, широта плоских равнин, низин и возвышенностей обретает устойчивый психомоторный эквивалент, аффект широты, и в нем как уже моральной форме располагаются определения русского характера: открытость, доброта, самопожертвование, удаль, склонность к крайностям и т. п.».[10]

При этом, хотя само словосочетание широта души стало в русском языке почти клишированным, но смысл в него может вкладываться самый разный[11]. Прежде всего, широта — это само по себе название некоторого душевного качества, приписываемого русскому национальному характеру и родственного таким качествам, как хлебосольство и щедрость. Широкий человек — это человек, любящий широкие жесты, действующий с размахом и, может быть, даже живущий на широкую ногу (широта характера, размах решений, — пишет А.Солженицын в книге «Россия в обвале», перечисляя качества, отмечаемые наблюдателями в русском характере[12]). Иногда также употребляют выражение человек широкой души. Это щедрый и великодушный человек, не склонный мелочиться, готовый простить другим людям их мелкие проступки и прегрешения, не стремящийся «заработать», оказывая услугу. Его щедрость и хлебосольство иногда могут даже переходить в нерасчетливость и расточительность. Но существенно, что в системе этических оценок, свойственных русской языковой картине мира, широта в таком понимании — в целом положительное качество. Напротив того, мелочность безусловно осуждается, и сочетание мелочный человек звучит как приговор.

Иногда о широте говорят как о терпимости, понимании возможности различных точек зрения на одно и то же явление. Чаще всего в таком случае используют сочетание человек широких взглядов (это человек прогрессивных воззрений, терпимый, готовый переносить инакомыслие, склонный к плюрализму, иногда, возможно, даже граничащему с беспринципностью). Широта в таком понимании иногда также приписывается «русскому характеру» (отзывчивость, способность «всё понять», — перечисляет Солженицын в том же ряду «свойств русского характера»[13]; напомним и характеристику русского народа, данную Достоевским: «широкий, все открытый ум»).

Выражение широта души может интерпретироваться и как тяга к крайностям, к экстремальным проявлениям какого бы то ни было качества. Эта тяга к крайностям (все или ничего), максимализм, отсутствие ограничителей или сдерживающих тенденций часто признается одной из самых характерных черт, традиционно приписываемых русским[14]. Так, в статье Владимира Плунгяна и Екатерины Рахилиной, посвященной отражению в языке разного рода «этностереотипов», отмечается, что именно «центробежность», отталкивание от середины, связь сидеей чрезмерности или безудержности и есть то единственное, что объединяет щедрость расхлябанность, хлебосольство удаль, свинство задушевность — обозначения качеств, которые (в отличие, например, от слова аккуратность) вязыке легко сочетаются с эпитетом русский.[15]

На непереводимость русского слова тоска и национальную специфичность обозначаемого им душевного состояния обращали внимание многие иностранцы, изучавшие русский язык. При этом очевидна связь тоски с «русскими просторами». Почему слышится и раздается немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? — спрашивал Гоголь, обращаясь к Руси из своего «прекрасного далека», именно эта «тоскливая» и одновременно «несущаяся по всей длине и ширине» песня была для него как бы символом России. Нередко чувство тоски обостряется во время длительного путешествия по необозримым просторам России (отсюда понятие дорожной тоски).

Другое русское слово, непосредственно связанное с идеей простора, — это удаль. «Удаль. В этом слове ясно слышится — даль, — писал Фазиль Искандер, и продолжал: — Удаль требует пространства, воздух пространства накачивает искусственной смелостью, пьянит».[16]

Пытаясь объяснить или понять, что такое удаль, мы неизбежно сталкиваемся с некоторым парадоксом. Все попытки рационального объяснения удали заставляют признать, что в ней нет ничего особенно хорошего; во всяком случае, она не является таким превосходным качеством, как мужество, смелость, храбрость, отвага, доблесть. Типичное сочетание с этим словом — удаль молодецкая.

\"\"

По-видимому, существенный смысловой компонент слова удаль соответствует идее любования (впрочем, иногда речь, скорее, может идти о самолюбовании того, чьи поступки отличаются удалью). Говоря об удали, мы любуемся тем, какие удалые действия может совершить человек, и уже это сообщает слову положительную окраску. Кроме того, для удали важна идея бескорыстия, удаль противостоит узкому корыстному расчету. Попробуйте объяснить, зачем надо проявлять удаль. Так, ни для чего, просто ради самой удали. Как курьер из детского рассказа С. Алексеева «Сторонись!», который любил лихую езду. Мчась как-то на санях, он сшиб в снег самого Суворова, а через три дня, вручая Суворову бумаги из Петербурга, получил от него в награду перстень:

— За что, ваше сиятельство?! — поразился курьер.

— За удаль!

Стоит офицер, ничего понять не может, а Суворов опять:

— Бери, бери. Получай! За удаль. За русскую душу. За молодечество.[17]

Пожалуй, самое типичное проявление удали — это и есть быстрая езда, которую, как известно, любит всякий русский. Образ мчащейся и «необгонимой» «птицы-тройки», косясь на которую, «постораниваются и дают ей дорогу» другие народы и государства, помогает понять, что такое удаль и каково ассоциативное поле этого слова в русском языке. По-видимому, само слово (и понятие) удаль могло родиться только у бойкого народа, — и при этом у народа, привыкшего к широким пространствам.

С понятием удали связано и такое типично русское понятие, отражающее широту «русской души», как размах.

Размах предполагает отсутствие мелочности и внутренних ограничений, связанных со страхом, скупостью или недостатком фантазии. Это может оборачиваться либо бесшабашностью, либо масштабностью, либо сочетанием этих идей (ср. праздник на широкую ногу, с размахом). И во всех случаях размах вызывает восхищение; ср., с одной стороны: «Я / планов наших / люблю громадье, / размаха / шаги саженьи» (В. Маяковский), и с другой: «Проиграл я одежду и сменку, / Сахарок на два года вперед, / <...> Но зато господа из влиятельных урок / За размах уважали меня» (Ю. Алешковский).

С другой стороны, сама потребность «русской души» в размахе требует простора. Широкой душе нужно много места, и она эмоционально осваивает огромные пространства. Вероятно, этим объясняется то расширенное представление оличной сфере, которое характерно для русского языка. В частности, это ясно видно в употреблении слова родной[18].

Можно заметить, что подобные «ключевые слова» обладают замечательным свойством притягиваться друг к другу. Очень часто они появляются в текстах рядом: воля тянет за собой удаль, разгул заставляет вспомнить о тоске, а к просторам так и просится эпитет родные.

Надо сказать, что все слова, о которых шла речь, содержат одно и то же мироощущение. Создается впечатление, что они сами по себе обладают текстопорождающей способностью. Некоторые тексты как будто написаны человеком, отдавшимся на волю стихии языка и плывущим по течению. Так, песня на стихи Лебедева-Кумача «Широка страна моя родная» не просто проникнута характерным русским мироощущением, но является описанием фрагмента русской языковой картины мира, облеченным в стихотворную форму. Тут и широта, и необъятность, и приволье, и родное, и ветер, и вольное дыхание. Недаром, послушав эту песню, американская героиня Любови Орловой на вопрос: «Теперь понимаешь?», уверенно отвечает: «Теперь — понимаешь!»

\"\"


[1] Бердяев Н. А. О власти пространств над русской душой // Бердяев Н. А. Судьба России. Опыты по психологии войны и национальности. М., 1918. С. 64.

[2] Забелин И. Е. История русской жизни с древнейших времен до наших дней. 2-е изд. М., 1876.

[3] Подорога В. А. Простирание, или География русской души: Послесловие // Хрестоматия по географии России. Образ страны: Пространства России / Авт.-сост. Д. Н. Замятин; под общ. ред. Д. Н. Замятина. М.: МИРОС, 1994. С. 133.

[4] Чуковская Л. Избранное. М.; Минск, 1997. С. 304.

[5] The Moscow Times. 5.10.1999. «“Пусть народ гуляет”, — сказала она, имея в виду предстоящий ей прием гостей. Она использовала глагол гулять, универсальное слово, которое может обозначать что угодно, от прогулки по городу до внебрачной связи, но в данном случае можно быть уверенным, что она имела в виду гостей. А что за народное гулянье без джина?»

[6] Эту фразу приводил в устных рассказах Ю. М. Лотман.

[7] ...дороги, верно, / у нас изменятся безмерно» (Евгений Онегин», VI, XXXIII).

[8] См. об этом нашу статью «Ключевые идеи русской языковой картины мира» в«Отечественных записках» (2000, № 3)

[9] В русском языке есть еще выражение Никак руки не дойдут <что-то сделать>, где явно выражена та же идея, которая заложена в глаголе добраться, но здесь субъект вообще устранен и отсутствие контроля над собственными действиями выражено тем самым в еще более откровенной форме.

[10] См.: Подорога В. А. Указ. соч. С. 132.

[11] См. об этом: Шмелев А. Д. «Широта русской души» // Логический анализ языка. Языки пространств. М., 2000. С. 357–367.

[12] Солженицын А. И. Россия в обвале. М.: Русский путь, 1998. С. 163.

[13] Там же. С.163.

[14] Ср., впрочем, мнение А. Солженицына, высказанное в книге «Россия в обвале»: «Не согласен я с множественным утверждением, что русскому характеру отличительно свойственен максимализм и экстремизм. Как раз напротив: большинство хочет только малого, скромного» (с. 163).

[15] Плунгян В. А., Рахилина Е. В. «С чисто русской аккуратностью…» (к вопросу об отражении в языке некоторых стереотипов) // Московский лингвистический журнал. 1995. № 2. С.340–351.

[16] Искандер Ф. Стоянка человека. М., 1994. С. 224.

[17] Алексеев С. Исторические повести. М., 1964. С. 286.

[18] Об этом слове см.: Левонтина И. Б. Милый, дорогой, любимый // Русская речь. 1997. № 5. С.55–62.