Россия ? обычная необычная страна

Владимир Каганский. Мы как-то обменивались репликами о необычности России. И ты высказал мнение, что таких необычных стран много — Бразилия, Турция и так далее. Так возник сюжет этой беседы — «обычная необычная страна».

Теодор Шанин. О России можно говорить бесконечно.

В. К. Обдумывая нашу беседу, я усмотрел немалое сходство между нами. Мы занимаемся Россией, — в сущности, связью людей и земли. И ты, и я ведем полевые исследования, оба ориентированы междисциплинарно, что неизбежно, поскольку Россия — вся междисциплинарна. Есть люди, которые для нас профессионально значимы: Чаянов, Фортунатов, возможно, Книпович и Рыбников. Этот список показывает, что в начале века в России была очень приличная и тоже комплексная аграрная наука, из которой потом в качестве побочной линии вышла экономическая география, как вышло и крестьяноведение. Сильный был куст — если из него столько разрослось. Мы тоже дополняем друг друга. Во-первых, — по возрасту, смежные поколения. Во-вторых, я географ, хотя и не только, а ты историк, хотя и не только. Я склонен к концептуальным вещам, а ты более к эмпирическим. Поэтому мне показалось, что наш разговор о России может быть интересен.

Я хочу заявить первый тезис. Сейчас, а впрочем, по-моему, всегда смешивают страну Россию и территорию государства Российского, и здесь царит каша и неопределенность. Нет нужды говорить, что в Российскую Федерацию входит Восточная Пруссия и Южные Курилы, которые Россией не были. Да и вся Россия как бы отождествилась со своей государственной территорий. Дальше уже идут темы «империи», «колонии» и «метрополии». Можно сказать и по-другому: Россия — империя, но в этой империи нет отчетливой метрополии.

Т. Ш. Это связано, во-первых, с тем, что принцип государственности в России был очень важен. В этих условиях понятие «государство» съедало все другие понятия для определения людей как сообществ, территорий и так далее. Если такое представление о государстве, то государства самого нет. Есть люди в лампасах, которые ходят «туды и сюды».

Есть государство, и есть страна. А остальное... В восточных империях люди не принадлежат себе, но его величеству такому или его величеству сякому. Мы все холопы Его Императорского Величества. То есть это другой способ сказать про государственность; единственное, в глазах многих, определение и общества, и территории, и всего остального.

В. К. Вот как тебе представляется: за последние бурные 10–15 лет ситуация начала меняться?

Т. Ш. Нет. То есть формулировка «начала меняться» — неправильная. ЭтО вопрос, на который просто ответить нельзя: вот сейчас такое положение дел, а вот так было в прошлом. Процесс перемен очень медленный — то, что начало меняться теперь, увидим через сто лет. А так, когда читаешь Салтыкова-Щедрина, то чувствуешь, что он пишет про сегодняшнюю российскую государственность. И возможен вариант, когда скажут то же самое о нашем времени через столетие.

В. К. Я должен согласиться, что этого различения государства и страны даже в кругу тех, кто считает себя элитарными интеллектуалами или, может быть, ими является, не произошло. Известный географ Борис Родоман даже написал примечательную статью о фобии территориальной целостности. Получается, что если Россия такова, то никогда не произойдет растождествления страны и государства? И что должно произойти?

Т. Ш. Ну, я тебе отвечу предложением, которое я когда-то бросил в скандальной манере: иное всегда дано. Помнишь, была такая дурацкая по названию книжка «Иного не дано».

В. К. Название отрицало историю.

Т. Ш. Совершенно. И поэтому я ответил: иное всегда дано. Я обосновал эту позицию. Со временем подтвердилось, что я прав. Лучше бы я не был настолько прав...

По телевидению я вижу: выступает воинский отряд, шагает в Чечню. Впереди идет православный священник и машет кадилом. Это в стране, в которой треть населения — нерусское, неправославное. На экране видно, что в этом отряде шагают всякие монголы (европейцам очень сильно бросается в глаза монголоидность облика примерно трети населения РФ, кем бы оно себя не считало. — Примечание В.К.). И никто не замечает невероятной комбинации глупости. Как будто все нормально. Нет, не нормально. Символика очень хорошо отражает, что происходит в мозгах, включая кашу в мозгах.

В данном случае такая ситуация подтверждает, что существует непонимание того, что империя кончилась. В условиях царской России все было ясно, потому что русские была ведущая нация, и все другие нации были добавками к ней. Носейчас при реальном положении дел, когда в Конституции зафиксирован многонациональный характер государства, картинка, представляющая попа с кадилом перед обмундированными в российскую униформу солдатами разных национальностей, политически опасна для этой страны. Если кому-то нужен общественный раскол, то это неплохой способ его добиться.

В. К. Как ни странно — нам предоставляют выбор между двумя безумными вариантами: империя или национальное государство. Тогда как ни то, ни другое невозможно.

А теперь, Теодор, я хочу тебе задать вопрос как путешественник путешественнику. Будучи активным путешественником c 70-х годов, я интуитивно или экспертно могу сказать, где пространство представляет собой Россию в большей степени, где в меньшей, а где, оставаясь в границах нашего государства, я ощущаю себя вне России. Но чтобы не навязывать своего мнения, я вначале попрошу твое мнение. Ты же ездишь по Российской Федерации — где тебе кажется, что это не Россия, независимо от мотивов?

Т. Ш. Я должен сказать, что в этом смысле Россия более едина, чем, казалось бы, должна быть. Это ведь огромная страна. Эта странность российской культуры, ее цепкость меня всегда удивляла. Одно из объективных доказательств тому: в конце XIX столетия произошла кодификация обычного права крестьян. И оказалось, что оно одинаковое, в главном, от Камчатки до Смоленска;80–85 процентов населения России жило по обычному праву.

Всюду, вдоль всей этой невероятной длины, земля переходила и наследовалась по определенным и одинаковым правилам — по обычаю (не по государственному закону). Все сыновья имели равные права на землю и лошадей. Но если сын ушел вести свое хозяйство, то он отрезанный ломоть, а зять, который работает в хозяйстве, имеет полные права сына. А ведь это вещи не само собой разумеющиеся, потому что в других традициях — всё совсем иначе.

Понимаешь, дело в том, что все судебные дела или почти что все, кроме убийств и так далее, попадали в местный суд, а он должен судить по справедливости. По справедливости — значит, по местным обычаям. Соответственно, каждое место должно было бы иметь свои собственные порядки. А получилось, что все было едино, о чем даже не было представления наверху. Но вот начали из этих судов посылать апелляции в правительственный сенат. Чем должен был руководствоваться сенат? Тем же правом, по которому и вынесли решение. А право это не было известно. Тогда разослали большое число молодых правоведов в села, чтоб они записывали обычаи, фиксировали обычное право.

Я хотел в свое время разобраться, что же происходит с наследованием земли от поколения к поколению. И никак нельзя было разобраться, потому что это было нелогично, непонятно — до той минуты, пока я не открыл для себя, что происходила наследственная передача не по тем законам, что записаны в имперском праве. И большая часть судебных решений идет в соответствии с тем, что называется обычным правом. То есть это обычно. А то, что империя делает — необычно, так?

В. К. Но получается, что сейчас уровень «имперскости» вырос, обычное право искоренено.

Т. Ш. Конечно. Обычное право у нас искореняется, его искоренял «общий любимец» Столыпин. До него начали искоренять, искореняли всеми силами и позже, но не удалось искоренить даже большевикам до коллективизации. Земельный кодекс 1924-го просто повторил обычное право. Нормальный советский суд должен был действовать по обычаям, которые стали законом. Конечно, исчез суд старейшин, и дали права женщинам. До этого права были четко разделены между мужчинами и женщинами. Было женское право мужское право. По обычному праву нельзя было завещать землю или лошадей дочери. Они переходили от отца к сыну, по мужской линии. Мать могла завещать одной дочери или разделить между разными дочерьми домашнюю утварь. Так что были два разных имущества по обычаю.

В. К. А как далеко зона этого единого права тянулась на юг? Казачье обычное право было таким же? И для тебя единство обычного права — это показатель того, что на всем этом протяжении — от Камчатки до Смоленска — Россия?

Т. Ш. Это показатель того, что почти вся Россия была русская в смысле фундаментального понимания справедливости. Теперь, когда я езжу, я чувствую большую разницу между Москвой как метрополией и провинцией, эта разница больше, чем разница между провинциями. Для меня далекий Север и сравнительно далекий Юг — Кубань, Дальний Восток, Камчатка и далекий Запад — очень русские. Начинаю я чувствовать инакость, когда попадаю в районы Кавказа. Там чувствуется разница, но удивительно малая разница. Должна быть больше. География разная. Циклы года разные, сельское хозяйство разное. Обычаи должны быть разными, но это не так. Ареал русской культуры сильнее географии.

В. К. Сельское хозяйство уж совсем разное (я его изучал у А. Н. Ракитникова, сына известного тебе эсера и товарища министра земледелия во Временном правительстве). Но я ничего не знаю о проблеме права, и мое представление о российскости немножко другое. В советское время я был в Эстонии — там все другое, как и в Чечне.

Кроме различия Москвы и периферии, я вижу значительные отличия — как заграницы — северной России, Поморья, Пскова, Новгорода, Урала и Сибири от остальной России. Различия северо-востока и юго-запада России ощущаются мной как очень сильные. Говор, планировка деревень, отношение к чужому человеку (а это сильный индикатор) и многое другое. И в Сибири, мне кажется, начинается почти национальное самоопределение. Россия до революции, может, и была большой и единой страной, но сейчас, когда бываешь в Сибири и на Дальнем Востоке, уже не ощущаешь себя так, как в Костроме, Вологде или Воронеже.

Т. Ш. Да, разные чувства. Я иностранец, и смотрю на расстоянии. Я работал по всему миру, я могу сравнивать с Бразилией, Скандинавией и другими странами. Но интересно, когда меня спрашивают о различиях между Севером и Югом, я повторяю, что есть такая косая вертикаль, которая бежит с северо-запада на юго-восток. Это я обнаружил, когда много лет тому назад пробовал определить внутреннюю разницу сельскохозяйственных районов России. Чем дальше движешься на юго-восток, тем крупнее село и так далее, и тем богаче, между прочим, район. Но разница количественная для меня значительнее, чем качественная.

В. К. А мне кажется, она ощущается как качественная. И более того, скажем, Игорь Яковенко считает, что в культурном ландшафте должны были сохраниться характеристики новгородских земель. Учитывая, что Сибирь в значительной степени осваивалась новгородцами, то вся северная половина России несет на себе признаки Новгородской империи — ведь мы считаем Венецию в каком-то смысле торговой империей. Только Новгород — сухопутная Венеция, хотя новгородцы тоже много плавали.

Т. Ш. Совершенно точно. Конечно, и к тому же там были куда более свободные от крепостного права районы. Также интересно поведение сибиряков в гражданской войне. Разница довольно ясная. То есть они разбили Колчака и потом пытались разбить Красную армию, но не получилось.

В. К. Мои приятели-туристы и я сам засекли линию, севернее которой могут сказать: «Это там у вас, в России». Жители большей части Архангельской области, Карелии, почти всей Коми подразумевают под этим следующее: «там у вас в России» нет духа настоящей взаимопомощи, больше пьянства. Вот есть такая граница.

То единство, о котором мы говорим, — вопреки географии. Я знаю: ты против утверждения о том, что Россия представляет собой нечто уникальное.

Т. Ш. Есть два разных уровня понимания уникальности. Один уровень — сугубо политический. Слова об уникальности России связываются напрямую с крайними формами национализма. Когда кто-то говорит об уникальности какой-либо страны, я настораживаюсь. Евреи говорят, что они уникальны; поляки говорят, что они уникальны — так сказать, форпост культуры против российского хамства, варварства и так далее. Во-первых, это неправда, во-вторых, это идеологизированная неправда. Это не просто неправда — это инструмент политического действия.

Если к этому относиться с позиции ученого, то все уникально и неуникально одновременно. В этом смысле, говоря о России, надо видеть, в чем она уникальна и в чем неуникальна.

В. К. Можем ли мы тогда разные страны выстроить по степени уникальности? Поделить их на более уникальные, еще более уникальные. Я-то лично полагаю, что уникальность России сильно преувеличена и что в основном она связана с размерами. Но если нечто связано только с размером, то это экстенсивно.

Т. Ш. А когда уникальность живет в политическом дискурсе, особенно журналистов, то она становится чаще всего орудием взглядов, которые чаще всего называют расизмом, но это не расизм. Я этот вопрос решал тем, что я смотрел на Россию как на часть человеческой расы, как на категорию общества и специфический путь развития. Это «развивающаяся» страна, т. е. такая в фундаментальном смысле страна, что она не может повторить путь первых развитых стран, потому что их успех закрыл эту дорогу для России и для всех других стран. Специфика в том, что эта страна особо сильной государственности и страна особо высоких уровней образования. Предпринимались попытки преодоления неразвитости страны. У Ленина и Столыпина - разные подходы к одной и той же проблеме. Оба попадают в одну партию, они схожи в своем усилии и своем непонимании того, что они делают, потому что в то время не хватало интеллектуальных средств, чтобы понять страну. Но идея глобализма доказывает, что никуда мы не сдвинулись. Это лишь повтор концепции прогресса.

В. К. Я бы хотел сейчас обратиться к тебе как к эксперту или аналитику. Вот если брать синдром уникальности и желание уникальности как синдром, где и когда уникальность переживается острее? Если мы это поймем, тогда будем считать это просто некой болезнью, которую можно диагностировать.

Т. Ш. Я думаю, что вопрос об уникальности возникает, когда есть определенный имперский имидж. Так, ты видишь себя одним из вождей мира, а потом обнаруживаешь себя в третьем мире, что переживаешь остро. Поэтому не случайно Китай отреагировал так резко на то, что его начали загонять в третий мир — ведь это империя поднебесная. Реакция — революция, гражданская война, отчаянная борьба, маоизм и так далее.

В. К. А как быть с уникальностью той же Польши, о которой мы говорили? К моменту нарастания ощущения уникальности в XIX веке Польша перестала носить имперские черты, хотя она их когда-то имела.

Т. Ш. Я, правда, не знаю, как ответить на это. Я сравнительно хорошо знаю польскую культуру. Мой первый язык был польский. На мой взгляд, у поляков никогда не было имперского чувства. Почему — мне теперь не совсем понятно. У них было христианское мессианство, чего там только не было. Но чувство империи отсутствовало, быть может, из-за особого характера. Речь Посполитая была республикой с избираемым королем.

В. К. А Рим тоже был номинально республикой. А что уж там было, так это богатое имперское чувство.

Т. Ш. Но про Польшу знаю, в поляках я никогда не чувствовал ничего имперского... Конечно, они самые лучшие, самые культурные. Особенно, если сравнить с русскими хамами. Так? Но сознания «мы — империя, мы имеем право владеть миром» — такого не было. Никогда не ощущалось ни в разговоре, ни в мышлении. Я знаю неплохо польскую литературу, это не проявлялось никогда.

В. К. Вообще эта тема, мне кажется, заслуживает особого внимания. К моему большому удивлению, на Украине есть маргинальное политическое течение, доказывающее, что именно Украина на самом деле является наследницей Византии. И именно у Украины сейчас появляется имперский шанс — в случае распада России. Какая-то группа политических маргиналов считает, что в тот момент, когда Россия посыплется, Украина или Польша приберут эти земли и образуют империи.

Т. Ш. Я думаю, что они транслируют на Украину или на Украину с Польшей русское имперское мышление. Даже лозунг «Польша от моря до моря» не имеет имперского содержания. Мое единственное объяснение тому, что не сложилось имперского самосознания, — это сила исторического республиканизма Речи Посполитой. И неважно, что республика существовала только для десяти процентов шляхты. Десять процентов — это достаточно много.

В. К. Теодор, вернемся к Российской империи, которая, как ты говоришь, представляет собой империю без метрополии.

Большинство населения сейчас делит страну на Москву и Россию, как это ни странно. Я, как географ, также делю Россию на две части: на Москву и все остальное. Опять возникает новгородская ситуация.

Москва в данном случае фигурирует не как город, а как резиденция центральной власти — в советское время ведь вся номенклатура выше определенного уровня имела московскую прописку. Да, я только не знаю, выше какого уровня. Но речь идет о миллионах. Это уже аналог римского гражданства. Вот она, классическая империя города-государства.

Однажды на автобусной остановке мне все объяснил пьяный мясник, приезжий: «Вы не поняли, что вы отдельно от страны? Я вот котлеты нарубаю. Но сердце я же рукой вынимаю, отдельно оно…» Есть основания согласиться с такой точкой зрения, но можно ли представить себе такое, что Россия — колония Москвы? И как тогда пойдет деколонизация? Ведь если есть империя — деколонизация неизбежна. Ты сам уверял, что империи не вечны.

Т. Ш. Понимаешь, в том, что ты сказал, заложен какой-то нереалистический оптимизм. Вместо одной империи может быть и другая. Ты исходишь из того, что империя не вечна: придет день, и империя рухнет. Звучит как пророчество. Так? А правда в том, на мой взгляд, что день придет и вместо одной империи просто может организоваться новая империя.

В. К. То есть вместо Советского Союза образовалась Россия. И этот процесс перехода от одной империи к другой может идти долго…

Т. Ш. Да, это, возможно, путь — от империи к империи, а не от империи к справедливости.

			«ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ» О . . .
			Анекдоты из путешествия Рязанова
			1. Покойный Действительный Камергер и Кавалер Рязанов, начальник первой Российской Экспедиции, отправленной вокруг света, был Высочайше уполномочен осмотреть Российския колонии в Америке. И в бытность свою на Уналашке, в Капитанской гавани, расспрашивал Таионов, не имеют ли они какого неудовольствия на тамошняго правителя Ларионова. Но они говорили, что очень им довольны и не желают иметь лучшаго начальника. Рязанов, думая, что они говорят то по боязни, настоятельно требовал сказать сущую правду. «Хорошо, — отвечали они, — мы объявим истину завтра». На другой день Рязанов вышел с Правителем на то же место и ожидал жалобы. Но жители, подходя один за другим к Ларионову, говорили: «Батюшка, Емельян Григорьевич! Будь до нас всегда так милостив, как был прежде!» Рязанов, удостоверясь в честности Правителя, по данной ему Высочайше власти украсил его большою золотой медалью, а в знак дружества Русских с Дикими назвал Капитанскую гавань — Селением Согласия. 2. Во время пребывания своего на Кадьяке Рязанов собрал тамошних жителей для узнания, не имеют ли они каких претензий на правителя колоний, Баранова. В числе собравшагося народа находился и старшина Кенайской губы со своим сыном. Младенец, прельстясь цепочкою на часах Рязанова, начал ею играть. Рязанов, желая показать Таиону ласковость свою к ребенку, взял его на руки и поцеловал, но, спуская на землю, задел Мальтийским крестом своим в волоса его и, чтоб не причинить боли ребенку, наклонился отцепить крест. Только что распутал он его, как Таион подошел к нему и сказал: «Генерал! Судьба привязала к тебе моего сына, он более не мой, но принадлежит Государю. Тебе поручаю его: блюди за ним, дабы он сделался полезным Монарху». Рязанов, тронутый столь сильными словами дикаго, прослезился. «Теперь, — говорит далее Таион, — имею жалобу на Баранова: Детей, рожденных от брака Русских с дикими, воспитывают в ваших училищах, почему же не оказывать сей милости нашим детям?» Рязанов, справясь, узнал, что это будет стоить большаго иждивения, но, несмотря на то, приказал принимать в училище до 1 000 человек. Современные феномены Нет сомнения, что в России бывали всякаго рода феномены, но мы, удивляясь таковым в чужих землях и нередко в том даже думая видеть щедрость к ним Природы, — о своих не ведаем. Давно ли мы читали в журналах и газетах пышныя описания об Английских пешеходцах, Вильсоне и Бекере, а прошлаго году еще платили дорого здесь за зрение Брауншвейгскаго великана? Но господа Бекер и Вильсон и Немецкий великан суть ничто в сравнении с двумя нашими отечественными феноменами сего рода, коими мы обладаем ныне! Великан, уроженец Тульской губернии, Ефремовскаго уезда, званием пономарь. Он вышиною 3 аршина 5 вершков! Замечательно, что начал расти по два вершка в год со времени своей женитьбы и доселе все еще прибавляется понемногу! Ему 21 год от роду. Великан сей довольно пропорционален, только немного худ и сутуловат. Первое относят к тому, что по крайней бедности имел всегда худую пищу и не мог достаточно насыщаться в ребячестве, второе — к тому, что родительская изба его так была низка, что он был принужденным ходить в ней сгорбившись. И теперь невозможно без некотораго ужаса взирать на сей живой колосс, а вероятно, он еще будет больше и мужественнее: сколько по молодости лет можно ожидать сего, столько, судя по пропорции ног, ибо в ступне у него 8 вершков! Любопытно заметить также, что великан сей есть первый из Русских, который показывает себя на ярмонках и городах, и тем представляет новый нравственный феномен в отечестве нашем. Феномен, порожденный, кажется, также любовью нашей перенимать чужестранные обычаи, не разбирая, унижают ли они или возвышают нашу нравственность. [1] Один спекулятор показывал его ныне на Святой неделе в Москве и собрал, говорят, более 10 000 рублей, а его нанял за 1 200 р. Впрочем, необычайный рост сей не есть дар, а игра Природы. Замечено, что никогда другие физические и душевные качества не ответствуют сему росту, и исполины сии походят на те скороспелки в овощах, кои, удивляя величиною своею, теряют приятный вкус и запах. Известно, однако, что и на земном шаре существует целое племя подобных гигантов, одаренных многими другими качествами в одинаковом градусе. Магеллан, знаменитый соподвижник Албукерка в завоевании Индии, быв загнан однажды с кораблями своими к берегам Америки, нашел в бухте Св. Жульяна под 49 градусом на Юг от Экватора целое поколение исполинов, с коими Испанцы самаго высокаго роста едва равнялись по пояс и кои одарены такою силою, что тяжкия железныя цепи, коими хотели обложить их надменные Европейцы, они рвали, как нитки, играя ими сперва как дети игрушками и не понимая, чтоб можно было оковать узами человека! Справедливость сего открытия подтверждается многими позднейшими путешественниками, видевшими сих исполинов в разные эпохи: как-то, Герерою, Себалтом, Вертом, Оливером, Фан-Нуром, Жаком-ле-Мер, Бироном и проч. И у нас в России в старину люди были несравненно крупнее: это оттого, конечно, что они жили согласнее с Русскою Природою. Есть, однако, и доныне волости и деревни в Приволжских Губерниях, в коих мужчины и женщины выше обыкновеннаго роста. Замечательно, что крестьяне сии ведут отлично трезвую жизнь и держатся старинных обычаев. Другой феномен есть — чрезвычайный пешеходец, живущий в 75 верстах от Москвы, близ известнаго Яма Лопасны, по Серпуховской дороге. Он крепостной человек Г-жи Гейдеман и употребляется ею еженедельно два раза для относки писем на почту в Москву, также посылается с записками и словесными приказаниями к знакомым в сию столицу, причем он обязан непременно воротиться на другой день, что составит до 150 верст в 20 часов! Отправляясь в сей поход, он нередко предлагает пари путешественникам, едущим в Москву, — кто из них прежде будет у заставы: они ли на почтовых лошадях или он — пешком? И всякий раз дожидается их там для получения заклада! Однажды лучший Лопаснинский ямщик, по прозванию Гриб, хотел непременно опередить его и так гнал лошадей своих, славящихся по всему краю быстротою своею, что едва не задушил их. Скороход встретил его на станции. Известно, что Серпуховская дорога идет большею частию горами, а сие, вероятно, и доставляет сему удивительному пешеходцу преимущество перед повозками. Страннее же всего, что он никогда не пользуется остановкою путешественников, кои на сей дороге два раза переменяют лошадей, и вместо того, чтобы подвигаться этим временем вперед или отдыхать, останавливается вместе с ними на станциях, где шутит над ямщиками, ломается перед ними на руках, катается колесом по улице и т. п. Полагают, что коверканья сии не только не изнуряют его, но служат ему еще отдохновением, ибо нередко на горы подымается он, идя на руках или катясь колесом. Конечно, необыкновенный человек сей должен быть необычайно силен и крепок, хотя он небольшаго роста и более сух, чем плотен. Если б не очевидец и не современник описывал сей феномен, то потомкам нашим предание о нем показалось бы чудом или баснею, подобно той, за какую принимаем мы теперь Плутархово повествование о славном скороходе, принесшем из Рима в армию священный огонь. («Отечественные записки». 1820. № 23. С. 226–234) [1] Многие уверяли меня, однако, что намерение великана есть, по собрании 60 000 руб., выстроить церковь в том бедном приходе, в коем он родился, и уже он собрал для того 20 000 руб. После сего пожелаем успеха в его предприятии.