Контурная карта

С чего начинается родина, известно каждому, за исключением, быть может, совсем юных, которые могут думать, что она начинается, скажем, с батончика «Шок». А так в принципе понятно, что родина начинается с картинки в твоем букваре, с хороших и верных товарищей, живущих в соседнем дворе. Известно также, что то березка, то рябина, куст ракиты над рекой — край родной, навек любимый, где найдешь еще такой? Разумеется, колоссальный человеческий потенциал — тоже неотъемлемая часть родины. Потенциал этот реализуется по-разному: иногда в формах, которые сделали бы честь любой родине, — типа водородной бомбы, Шостаковича, «Тихого Дона», хоккея, балета и фигурного катания. Иногда — по-другому. Помимо человеческого капитала у родины есть громадные природные ресурсы. Однако и человеческим потенциалом, и природным капиталом родина, по-видимому, все же обязана своим размерам. Ведь кроме березки и рябины в родину входят горы и моря, тундра и лесостепь, субтропики и вечная мерзлота. Всё, в общем, в нее входит, кроме тропиков и сельвы. Есть, где жить людям, и есть, откуда качать нефть. За это родина очевидно должна быть признательна, хотя и не понятно, кому.

Равно не понятно и кому пенять на то, что родные просторы так просторны. В том же, что у просторности родины, как у всякого выдающегося свойства, есть свои оборотные стороны, сомневаться не приходится. Например, некоторые угли изобильно залегают в столь отдаленных частях родины, что пользоваться ими ей не с руки, — слишком дорого строить слишком длинные дороги. Или в некоторых укромных уголках родины месяцами не бывает горячей воды и, наоборот, бывает, уголовники возглавляют муниципалитеты и даже целые регионы — как говорится, за всем не уследишь. К тому же следует, по-видимому, прибавить вечную мерзлоту, паводки и засухи, случающиеся то там, то сям.

Впрочем, система аргументации, оправдывающая экономическую разруху, несовершенство социального устройства и неравномерность культурного ландшафта «слишком большими» размерами хозяйства и суровым климатом, давно уже стала общим местом и вышла из моды. Сегодня не найти ни одного сколько-нибудь убедительного специалиста, выступающего в защиту теории географического детерминизма. Таковой бесповоротно объявлен ересью не только в научных, но даже и в далеких от науки геополитических кругах. Однако вопрос, не слишком ли много у нас родины, все равно звучит часто. Некоторые даже выстраивают вокруг этого вопроса спекулятивные теории, согласно которым все, что только возможно, надо от родины отделить, а оставшимся уже управлять рачительно. Перефразируя известное высказывание Бориса Ельцина, сторонники более компактной страны призывают политиков брать себе столько родины, сколько они смогут проглотить, а также сравнивают Россию с Царь-колоколом, который всем хорош, только не висит и не звонит.

Однако подобные спекуляции — удел и привилегия свободных мыслителей. Лица ответственные ломают голову над тем, как бы обустроить необозримые просторы, исходя из того, что родины никогда не бывает слишком много (за это их обычно называют «политиками с имперскими амбициями»). Из идеи постепенного обустройства страны вытекает и необходимость провести как минимум инвентаризацию всего, в ней имеющегося. Применительно к необозримым российским просторам первичной инвентаризацией, очевидно, следует считать демаркацию государственных границ России. Между тем, по свидетельству специалистов, с границами дело в России обстоит еще хуже, чем с дорогами. Так что предметом дискуссии может быть не только вопрос, с чего начинается родина, но и вопрос, где она кончается.

Дело, конечно же, не в правоте или неправоте «дезинтеграторов», с одной стороны, и «империалистов», с другой. Дело в том, что родина такова, какова она есть, и больше не какова. Кому-то — великовата, другому — маловата. Точно, что очень неухоженная. Поразительно при этом, какую большую роль в умах сограждан играет собственно размер родины. Социологические опросы демонстрируют удивительный оптимизм граждан, размышляющих на (симптоматичную) тему «Изменение роли России в актуальной внешнеполитической ситуации» (см. материалы ФОМ в этом номере). В принципе у граждан страны, стабильно занимающей не первое место в списке даже развивающихся стран, нет никаких оснований прочить России великодержавную участь, что они сами довольно трезво признают. Однако в вере своей крепки. Что питает эту веру россиян, у которых когда-то было великое прошлое и рано или поздно (хотя бы согласно теории случайных чисел) будет великое будущее? Возможно, источник веры скрыт в том почти единственном сокровище, которое есть у них в настоящем, — в необъятной территории России. И, может быть, если эти просторы — путь и урезанные историей — превратить из предмета гордости в место, которое пора уже обжить по-человечески, у веры появится подкрепление в виде дела.

Неизъяснима и иррациональна гордость жить на 1/6 части суши. Каковы бы ни были твои политические или геополитические убеждения, 1/8 звучит по определению хуже. Как бы ты ни относился к природе и причинам Чеченской войны, трудно не опечалиться хотя бы светлой печалью, перебирая вручную раскрашенные акварелью географические карточки с изображениями всех российских губерний, изготовленные для детей и юношества в 1858 году. Это наивный и познавательный портрет России, которую мы потеряли, и Говорухин тут безусловно отдыхает. Вопрос, не легче ли кобыле, когда пол-империи с возу, имеет право оставаться открытым. Как минимум потому, что есть более насущные вопросы.

Если кто имел право предъявлять претензии к чрезмерности имперского советского пространства, так это простой советский школьник, потеющий над контурной картой страны. Особенно в старших классах, когда дело доходило до зубодробительно скучной экономической географии — кроме извивистой и длинной границы надо аккуратно изобразить еще и все полезные ископаемые — более 20 наименований в ассортименте. Ластиком за 3 копейки лучше не стирать. Оценка у нормального ученика все равно всегда едва ли удовлетворительная. Высушенный и неаппетитный предмет, то ли дело — про Колумба или кенгуру.

Любая даже самая поверхностная попытка изучения российского пространства со всем тем, что на нем растет, водится, залегает, живет, умирает и мыслит, немедленно обнаруживает основную проблему этого самого пространства: оно себя совсем не знает. Особенно в части, касающейся не того, что залегает, а того, что мыслит. Пространство России — малоизученный и сам собой не понятый объект. 

То есть карта так и остается контурной. Подлежит заполнению.